Его арестовали 27 декабря 1937-го. 65-летний Константин Стилианудис был бухгалтером кассы взаимопомощи пенсионеров в Ленинграде. Его обвинили по статье 58-6 "Шпионаж". Через 8 месяцев, 2 сентября 1938-го, комиссия НКВД и прокурор СССР приговорили к высшей мере – расстрелу. Расстреляли 1 октября 1938-го. Через полвека, в 1989 году – реабилитировали постановлением военной прокуратуры. Стилианудис жил в доме 23 на улице Рубинштейна. Его имя было на одной из 16 табличек проекта "Последний адрес", установленных на доме, откуда его забрали. Недавно таблички были сняты по требованию нескольких жильцов дома.
Официальные сведения в справке ФСБ лаконичны: родился в 1872 году, в Одессе. На этом личные данные заканчиваются.
"Последний адрес" сообщает, что Стилианудис был греком по национальности и греческим подданным, проект раскопал даже фотографию свадьбы его сына в Ленинграде в январе 1930 года. На ней Константин Стилианудис – во втором ряду правее молодоженов, человек в бабочке.
Куратор "Последнего адреса" Николай Иванов нашел его потомков в Ленинграде и отдаленного, непрямого родственника – Алексея Липовецкого из Казани, который занимался изучением собственного фамильного древа.
Липовецкий искал все, связанное с его прадедом, фотографом Иваном Букиным, жившим в начале прошлого века в Мелекессе (нынешний Димитровград). Так он обнаружил, что его двоюродная бабушка, дочь Ивана Букина Вера, вышла замуж за Юрия Стилианудиса, сына ленинградского бухгалтера и подданного Греции. Свадьба на фотографии в январе 30-го года – это их свадьба, а их потомки теперь живут в Швейцарии.
Семья Стилианудисов поселилась в Одессе в конце 19-го века, перебравшись из Греции в поисках работы, "дедушка приехал из Греции в Одессу, потому что в Греции он не мог заработать деньги" (здесь и далее цитаты по переведенному Липовецким интервью, с его сайта).
В 1900-х годах Константин Стилианудис работал главным бухгалтером в одесском банке, у него родились трое сыновей – Николай, Юрий и Александр. Вскоре он был переведен в Санкт-Петербург, дослужившись до директора банка. Дети ходили в "Петришуле", знаменитую немецкую школу при лютеранском приходе апостолов Петра и Павла. "Это была самая дорогая школа, отец мог себе это позволить". "У отца были деньги, он имел вес в обществе, он был в Париже на выставке, думаю, в 1890 году, когда была построена Эйфелева башня", – вспоминал Юрий Стилианудис.
Липовецкий считает, что поездка в Париж могла быть позже, в 1900 году, когда на всемирную выставку отправился брат Константина Стилианудиса, известный одесский художник Александр Стилиануди, – вместе с группой российских художников, среди которых был Леонид Пастернак, отец Бориса Пастернака.
Затем произошла революция, "большевики открыли сейфы банка и ограбили их. Мой отец как буржуазный капиталист остался безработным... Вся семья, нас было трое братьев, тогда еще была жива бабушка, отец, мать, – все мы остались без денег... Поэтому отец всегда проповедовал: "Дети, вы должны учиться. Большевики не смогут отнять то, что у вас в голове, это ваше", – вспоминал потом Юрий Стилианудис.
Он рассказывал о страшном голоде в Петрограде в 19-м году (ему было 15) – что видел, как на Невском упала лошадь, и от нее люди отрезали куски мяса и быстро уносили.
По настоянию отца, – "тогда дети еще слушались отцов", – двое старших сыновей, Николай и Юрий, пошли учиться на инженеров-электриков, в Электротехнический институт (хотя Юрий хотел быть архитектором). Заодно, чтобы заработать для семьи, они выучились на киномехаников и работали в кинотеатрах "Пикадилли" и "Паризиана": "Когда я начинал работать, еще нужно было крутить вручную... Позже появились электрические моторы, и стало немного легче, со временем появились эти огромные лампы... была невообразимая жара".
Семья при этом оставалась с греческими паспортами. Юрий Стилианудис рассказывает, что все-таки позже пошел учиться на архитектора, и когда должен был получить диплом, "эти из партии" поставили условие – сначала получить советский паспорт. Стилианудис, по его словам, решил, что с советским паспортом его, молодого человека, тут же отправят служить в армию, в Сибирь. "Я что – идиот?" – и отказался. Остался с греческим гражданством и без диплома – что, впрочем, не помешало его блестящей карьере оператора, о которой Липовецкий подробно написал для журнала "Сеанс".
Вскоре после свадьбы с Верой Букиной в 30-м году (на той фотографии старший брат Николай сидит у ног молодоженов и пожимает руку Юрию – братья, судя по всему, смотрят друг другу в глаза) Юрий уехал с женой в Европу снимать кино и уже не вернулся, осев в Швейцарии.
О судьбе оставшихся в Советской России швейцарские потомки Юрия Стилианудиса знают немного – лишь что его отец был арестован GPU и погиб.
Младший сын Константина Стилианудиса (и младший брат Николая и Юрия), Александр, умер очень рано – много раньше гибели отца. Поэтому понятно, что его живущие по сию пору в Петербурге потомки об обстоятельствах ареста и смерти Константина Стилианудиса ничего толком не знали.
"О нем особо ничего не было известно. Была только одна фотография, на обороте которой написано "Дедушка Константин Николаевич Стилиануди. 29-й год. Август", рассказывает Варвара Богданович, его 27-летняя праправнучка.
По ее словам, в 20-х годах Александр Стилианудис, актер, познакомился с девушкой Валентиной Богданович – оба работали в цирке. У нее родился сын, названный также Александром. Однако вскоре оба родителя умерли, Богданович – от туберкулеза.
Александра Богдановича взяли на воспитание соседи ее матери. Он вырос, прошел войну, потерял ногу, умер в 80-х. От соседей, воспитавших его, остались смутные рассказы о семье Стилианудисов, о том, что они жили на улице Рубинштейна, 23.
Когда Варвара Богданович услышала в новостях, что на этом доме установлены таблички "Последнего адреса" с именами репрессированных, она пошла посмотреть, нет ли там ее прапрадеда, – и нашла его.
Исследователи "Последнего адреса" собирают куда больше сведений, чем могут поделиться на маленьких табличках – имя, фамилия, отчество, профессия, дата рождения, ареста, смерти, реабилитации. В поисках судеб репрессированных часто можно наткнуться на следы переписки исследователей "Последнего адреса" с родственниками, потомками. И возможно, смысл их деятельности не только в возвращении имен туда, откуда человека забирали на смерть по ложным обвинениям. Это поиск уходящей истории, которая исчезнет, если ее не зафиксировать. Найти ее все труднее, а потом будет невозможно.
О жизни некоторых из 16 человек с табличек дома 23 по улице Рубинштейна сохранено довольно много. Например, об экономисте Владимире Дурнякине, убитом в 1937 году в Сандармохе.
Но что можно еще успеть узнать о жизни, например, Рудольфа Ришелье-Плацатко, портье гостиницы "Астория", немца по национальности, беспартийного, расстрелянного в 1937 году в возрасте 55 лет по обвинению в измене родине и контрреволюционной пропаганде – также одного из репрессированных жильцов дома 23?
Николай Иванов, искусствовед и музейный куратор – за пределами проекта "Последний адрес" говорит, что задавал себе вопрос, зачем он этим занимается:
Во-первых, чтение книг и гуманитарное образование позволяют осознать, насколько недооценены репрессии и их масштаб в обществе. Это не были какие-то случайные события, как внезапное погодное явление, какой-то заморозок, который пришел и ушел, а после которого и во время которого с советским обществом было в целом хорошо, как начали объяснять репрессии многие популисты. Знание о механизме репрессий очень сильно эволюционировало с 90-х годов и тем более с первых крупных заявлений о них – Солженицына, например. Изменяются точки зрения о количестве репрессированных, волнах репрессий, составе репрессированных, роли доносов и т.д. Нужно стараться быть точными в оценке исторических событий и вообще стремиться говорить правду.
Во-вторых, я остро лично осознаю ущемление личности в ее правах, свободе, тем более праве на жизнь. Ничем нельзя "уравновесить" убийства, особенно когда они принимают массовый характер. Это своеобразная для меня точка отсчета – помнить тех, кто был убит ни за что.
В-третьих, очень важным для меня является сочувствие, сострадание, эмпатия. В проекте без этого постоянного сопереживания невозможно было сделать ничего.
В-четвертых, педагогическая цель. Я тогда работал преподавателем и как-то спросил у студентов, что они знают о сталинских репрессиях. Из 30 человек только 10 знали, что такие были. И всего 3 человека репрессии однозначно осуждали.
Липовецкий, объясняя, зачем он занимается генеалогией своей семьи, вдруг пишет: "Иногда смотришь на старую безымянную могилу, готовую вот-вот исчезнуть, и думаешь: кто помнит о тех, о ком уже некому помнить?"
