Как из революционера, боровшегося 40 с лишним лет назад за свободу своего народа от тирана, из кумира миллионов молодых людей, причем и за пределами собственной маленькой родины, превратиться в жестокого и вороватого диктатора? В правителя, от которого разбегаются даже самые преданные бывшие соратники – те, которых ты еще не посадил за решетку? В человека, который уничтожил и раздавил всех несогласных, который цепляется за власть, с которым отказываются говорить лидеры соседних стран? Во властителя, вызывающего теперь уже не восторг, а страх и ненависть, и к тому же попавшего под каблук своей не менее одиозной супруги, увлекающейся революционно-религиозным мистицизмом? Знакомьтесь с Даниэлем Ортегой, президентом Никарагуа.
"Если Даниэль Ортега продолжит быть президентом Никарагуа, нарушения прав человека и преступления, совершенные во время его правления, так и останутся безнаказанными". Это цитата из заявления, опубликованного недавно международной организацией Amnesty International, после официального объявления кандидатуры Даниэля Ортеги на предстоящих в Никарагуа президентских выборах, назначенных на 7 ноября. Они состоятся в разгар тяжелейшего кризиса в стране, который начался еще весной 2018 года и очень усилился в последние месяцы. Ортега, все еще глава Сандинистского фронта национального освобождения (СФНО), ставшего его "личной партией", выдвигается уже на четвертый срок.
Даниэль Ортега, занимающий президентское кресло уже третий срок подряд, когда-то один из лидеров Сандинистской революции 1979 года, свергнувшей режим диктатора Анастасио Сомосы, президент Никарагуа в 1985–1990 годах и ныне бессменно с 10 января 2007 года, вместе со своей супругой, поэтессой Росарио Мурильо, назначенной им вице-президентом, давно уже установил в Никарагуа культ собственной личности. С мая этого года спецслужбы Никарагуа арестовали еще семь возможных кандидатов в президенты, назвав их "агентами империи янки". В августе МВД Никарагуа запретило работу в стране последних шести западных НКО.
В тюрьмах в Никарагуа сидят студенческие лидеры, политические активисты, вожаки крестьянских общин и сотни общественных деятелей. При этом Ортега, непримиримый борец с "американским империализмом" – друг России, Кубы, Венесуэлы, Китая, Ирана и КНДР и один из ничтожной горстки мировых лидеров, когда-то быстро признавших независимость самопровозглашенных Абхазии и Южной Осетии.
Предвыборный ролик сандинистов, со словами песни вроде "Проголосуем за команданте Даниэля, чтобы он остался навечно, второго такого, как он, нет":
О ситуации в Никарагуа и о феномене Даниэля Ортеги, несколько десятилетий назад дружившего с Брежневым и Андроповым, а сегодня – с Владимиром Путиным и Сергеем Шойгу, в интервью Радио Свобода рассуждает политолог и социолог, знаток Латинской Америки Татьяна Ворожейкина:
– В Никарагуа, по мнению международных правозащитников и правительств западных стран, вводящих против страны все более жесткие санкции, как против Беларуси, Ирана, Северной Кореи или Венесуэлы, окончательно установилась "жесткая мафиозная диктатура", вы сами так считаете. По каким классическим признакам это можно определить? Мы видим нарушения прав человека и законодательства, отсутствие базовых свобод, репрессии против оппозиции, безнаказанность власти и силовой машины и так далее?
– Это действительно мафиозная диктатура. Самых общих признаков такой диктатуры два. Во-первых, полное отсутствие властных институтов, когда государство превращается в систему частной власти, подчиненную только одной группе. В данном случае – это семейная диктатура (увы, вполне в "традициях" Никарагуа). И второй признак – это единство власти и собственности. Ко всему этому, конечно, добавляется и репрессивное законодательство. В Никарагуа в конце прошлого года были приняты четыре закона, направленных против оппозиции, с замечательно знакомыми россиянам названиями. Это закон "об иностранных агентах", закон "о подрывной деятельности во вред государству и обществу", закон "о защите права народа на независимость и суверенитет", и закон "о самоопределении во имя мира", на основе которых людей обвиняют в государственной измене. Режим Даниэля Ортеги после народных выступлений в апреле-июне 2018 года все больше опирается на репрессивные структуры.
– В правлении Даниэля Ортеги есть какие-то черты, которые все же отличают его режим от других – от ситуации на соседней Кубе, от власти сперва покойного Уго Чавеса, а теперь Николаса Мадуро в Венесуэле, вообще от авторитарных правителей в других странах мира?
– Есть. Хотя вроде бы все названные вами режимы, скажем так, левые по своему происхождению, но называть их левыми сейчас неверно. Это просто авторитарные режимы разной степени жесткости, с теми или иными различиями в своей экономической политике, но главная цель их всех – увековечение собственной власти и, в особенности, сохранение единства власти и собственности. В связи с последними событиями на Кубе Карлос Альберто Монтанер, один из известнейших кубинских диссидентов, назвал режим в Гаване "военно-авторитарным капитализмом". Я думаю, что эта характеристика в полной степени подходит и Никарагуа, разве что "военный" я бы поменяла на "персональный". Хотя вся левая, антиимпериалистическая и прочая подобная риторика у Ортеги сохраняется, она уже не имеет никакого значения. Она не имеет вообще значения и для большинства тех людей, которые или помнят приход сандинистов к власти, или выросли под ними. Потому что это чистое лицемерие.
Чем отличается никарагуанский режим от кубинского или венесуэльского? Тем, что в течение благополучного десятилетия, с 2007 по 2017 годы, Ортега вел экономическую политику в своих интересах и в интересах крупных никарагуанских предпринимателей. И Никарагуа, в отличие от того коллапса, в котором находится венесуэльская экономика, и от вечной стагнации на Кубе, недавно обладала одной из самых быстроразвивающихся латиноамериканских экономик. В течение названных десяти лет средние темпы роста там составляли 5 с лишним процентов. В Центральной Америке это был абсолютный чемпион. Имелся благоприятный климат для крупного бизнеса, для притока иностранных капиталовложений, для создания новых сборочных предприятий.
В отличие от Кубы, в Никарагуа были здоровые государственные финансы, которые в значительной мере поддерживались с помощью льготных займов от Центрального американского интеграционного банка, и в особенности поставками дешевой нефти из Венесуэлы, которые сейчас закончились. То есть это диктатура, которая до какого-то момента не разрушила экономику, как на Кубе и в Венесуэле. И которая сразу опиралась при втором приходе к власти на предпринимательские круги и часть либеральных оппозиционных партий. Кроме того, и это большое достижение, Ортеге удалось наладить отношения с местным главой церкви, ныне покойным кардиналом Мигелем Обандо Браво. Это ведь был главный враг сандинистов в 80-е годы – а в 2005 году он уже венчал Даниэля Ортегу и его давнюю подругу, вице-президента Росарио Мурильо, о которой следует поговорить отдельно, церковным браком.
А с 2018 года в Никарагуа начался сильнейший кризис, который очень сильно усилила пандемия COVID-19 (при этом эта правящая пара, Ортега и Мурильо, вообще с самого начала над новым коронавирусом насмехалась и отрицала сам факт его существования, а все болезни советовала лечить "маршами любви"). А аппетиты у них постепенно росли, и они начали ущемлять частный сектор, в частности, арестовав двух лидеров предпринимательского сообщества. Следует помнить, что, несмотря на всякие упомянутые успехи, Никарагуа – это вторая по бедности страна в Латинской Америке, первое место тут она уступает только Гаити.
Официальная фотография первой леди Никарагуа из ее твиттера:
– Об упомянутой уже нами даме. По распространенному мнению, истинный хозяин Никарагуа сегодня, возможно, не сам Даниэль Ортега, а его супруга, она же вице-президент, она же главный идеолог и куратор культуры и пропаганды, 70-летняя Росарио Мурильо, бывшая пламенная революционерка. Она вообще очень странная дама, увлекающаяся смесью этакого католическо-революционного мистицизма.
– Да, Даниэлю Ортеге уже 75 лет, он часто исчезает из публичного поля, а Росарио Мурильо недавно исполнилось 70, и это дама очень энергичная. Человек, по всей видимости, об этом можно судить и по ее выступлениям, психически неуравновешенный, очень грубый и жестокий. Росарио, по свидетельству очевидцев и прессы, осуществляет ежедневный контроль над важнейшими сферами государственного управления, над кадрами, над пропагандой. И она, в общем, и руководила репрессиями во время народных выступлений в 2018–2019 годах. Тогда погибли, по разным данным, от 320 до 400 человек, многие с тех пор сидят в тюрьмах.
Это была грубая сила, обрушившаяся на людей, вышедших протестовать против пенсионной реформы. Пенсионную реформу быстренько отменили, но движение переросло в требование отставки диктатура, отставки правящей партии. Она, действительно, фигура причудливая, о таких в свое время говорил Габриэль Гарсиа Маркес: "Я ничего не придумываю, я всегда всё списываю с натуры". Персонаж из его романов или произведений Марио Варгаса Льосы. Ее личность – это сочетание мистицизма, абсолютного авторитаризма и претензий на обладание "сверхистиной" в конечной инстанции. В смеси с психической неуравновешенностью – это, конечно, персонаж художественной литературы. И символ вырождения Сандинистской революции.
– А она себя визионером считает, ей видения приходят? Она изобрела какой-то сплав сандинистских идеалов, как она их себе представляет, с католицизмом, с верой в Христа?
– Мало того, кроме католицизма и революционной мистики в ее воззрениях есть и элементы индуистской эзотерики. Ее выступления – это публичные театральные действа с истерическими речами на фоне уличных праздников в совершенно причудливом антураже. Когда люди вышли на улицу в апреле 2018 года, они прежде всего в Манагуа повалили дикие искусственные деревья, которые она наставила по всем городам и которые обошлись бюджету нищей страны в дикие суммы. Она же, ко всему, еще и активно занимается "городской реновацией".
– Росарио Мурильо, кстати, "за большой вклад в развитие российско-никарагуанских отношений" два года назад была награждена Владимиром Путиным Орденом Дружбы. В 80-е годы прошлого века сандинистская Никарагуа, конечно, твердо воспринималась в Москве как новый союзник и социалистический форпост на континенте. Сегодня, с учетом направления во всей внешней политике, которое для себя выбрал Кремль, с учетом нарастающего все больше и больше противостояния Москвы с Вашингтоном, с учетом современной российской, туманной, конечно, но, с другой стороны, вполне четкой государственной идеологии, с учетом возрождения советского взгляда на геополитику и советских принципов в ней (хотя бы формально, хотя это и не так, на самом деле) – в Москве эти двусторонние связи должны стараться крепить? Путин и Ортега, образно говоря, друзья и союзники?
– Судя по тому, что Путин в 2014 году совершил неожиданный визит в Никарагуа, это так. Действительно, Никарагуа получала колоссальную советскую помощь, и оружием, для борьбы с контрас, которых поддерживали США, и экономическую. После распада Советского Союза это прекратилось, потому что и сандинисты ушли от власти, проиграв выборы. Когда Ортега вновь сел в президентское кресло, он, конечно, сделал все для того, чтобы продолжать получать экономическую и военную помощь из Москвы, и ему это удалось. Россия, во-первых, построила там военно-тренировочный центр и вложила 26 миллионов долларов (у меня такие данные) в модернизацию никарагуанской армии. Кремль поставляет режиму Ортеги танки, зенитные системы, вертолеты, патрульные катера, боевые машины пехоты и так далее. В российских военных учебных заведениях учатся никарагуанские офицеры. В ответ Никарагуа стала одной из полудюжины стран, которые сначала признали независимость Абхазии и Южной Осетии, а затем и аннексию Крыма (как и Венесуэла и Куба).
– Можно вспомнить нашумевшую несколько месяцев назад странную историю со штабным самолетом ФСБ России, который летел из Венесуэлы и зашел в воздушное пространство Колумбии – по пути в Никарагуа. Я встречал одного нашего соотечественника, который утверждал, правда, бездоказательно, что в Никарагуа вовсю действуют и российские политтехнологи, и странные частные бизнесмены, по типу напоминающие Евгения Пригожина, и даже какие-то наемники из разных ЧВК.
– Эти решения, на мой взгляд, особенно позорны именно для Никарагуа (и для Кубы), поскольку они сами в истории становились жертвами иностранных вторжений. Это абсолютно циничная позиция Даниэля Ортеги, здесь нет никакой идеологии: "Мы сделаем все, что угодно, чтобы вы нам помогали". Хотя главным торговым партнером Никарагуа остаются до сих пор США, непонятно, что будет дальше, после принятия американским Конгрессом нового пакета санкций против Манагуа.
Конечно, Кремль ориентируется на те страны, которые могут поддержать принципиальный антиамериканизм российской внешней политики. И тут не только сходство интересов во внешней политике. Это глубинное сходство, которое роднит и российскую власть, и никарагуанский режим: им постоянно нужен внешний враг. Даниэль Ортега постоянно это раскручивает в своих речах, утверждая, что под его руководством Никарагуа противостоит "империи янки". Да только в последнее время он, в общем, противостоит и почти всей Латинской Америке, потому что в результате всех последних событий в его стране ведущие латиноамериканские страны, прежде всего левопопулистские правительства Мексики и Аргентины, отозвали из Манагуа своих послов. В Никарагуа, как и в России, постоянно раскручивается тема антиамериканизма, нагнетается истерия из-за "подрывной деятельности США". Это сплав цинизма внутреннего и внешнеполитического.
– Очень хочется понять, как же революционеры-сандинисты 40-летней давности, пассионарии, превратились в диктаторов? Или речь идет только об одном человеке – о Даниэле Ортеге, а сандинистское движение, СФНО, в том виде, в котором оно существовало когда-то, просто исчезло?
– Речь о Даниэле Ортеге, а также о его семье, супруге Росарио Мурильо, и в меньшей мере детях. Потому что они контролируют и владеют основными телевизионными компаниями, они контролируют, что очень важно, распределение нефтепродуктов, а также постепенно прибирают к рукам, это началось два года назад, собственность высланных оппозиционеров. А Сандинистский фронт, действительно, перестал существовать в прежнем виде. Когда 19 июля 1979 года сандинисты вошли в Манагуа, они ведь объявили, что новая власть будет основана на экономическом и политическом плюрализме, то есть это было не единоличное правление. В первое десятилетие, когда сандинисты находились у власти, с 1979 по 1990 годы, особенно в первую половину этого периода, во главе страны стояло сандинистское руководство из девяти человек.
Сегодня очень многие из той когорты входят в руководство Движения сандинистского обновления, созданного для противостояния Даниэлю Ортеге и его окружению, которого они обвиняют в предательстве идеалов и насаждении культа собственной личности. Это уже пожилые, но активные еще участники революции 1979 года, например, революционерка и историк Дора Мария Тельес, легендарная "команданте №2", которая сейчас сидит под домашним арестом в результате последней волны репрессий. Или леворадикальный священник и поэт Эрнесто Карденаль, и бывший координатор Правительственной хунты национального возрождения и бывший вице-президент Серхио Рамирес, команданте и экс-министр Луис Каррион Крус, когда-то четвертый человек в правительстве сандинистов на начальном этапе, а еще бывшие члены Национального руководства СФНО Генри Руис и Виктор Тирадо, музыкант и композитор Карлос Мехия Годой, активистка феминистского и индейского движений Мирна Каннингем.
Трансформация, о которой мы говорим, произошла не когда СФНО находился у власти, а когда он был в оппозиции, с 1990 по 2007 годы. Именно тогда Даниэль Ортега фактически подчинил партию своему контролю и начал сотрудничать с бывшими вроде бы непримиримыми идеологическими противниками, включая даже бывших контрас.
– А как сейчас там реагирует простой народ на сложившуюся ситуацию? Мы упомянули, что это одна из самых бедных стран всего Западного полушария. Из соседних стран Центральной Америки, где тоже дела идут крайне плохо, народ массово старается эмигрировать, спасаясь от нищеты и дикой преступности. Местные ужасные криминальные группировки, например Сальвадора, Гватемалы или Гондураса, известны и за пределами континента. В Никарагуа это все заметно?
– Здесь нет таких банд, как в Сальвадоре и Гондурасе. Пока страна достаточно безопасная, нет такого криминала, похищений людей и вымогательства. В этом было до сих пор очень существенное отличие Никарагуа от соседей, и никарагуанцы радовались хотя бы этому. Во-вторых, пока были деньги, часть их все-таки спускалась "вниз", и, в городах в особенности, люди до недавних лет жили хоть и плохо, но не хуже, чем раньше. Но все это закончилось. В частности, здесь "последним звонком" было резкое сокращение поставок бесплатной венесуэльской нефти, именно тогда, когда Венесуэла вошла в пике. Пресловутая пенсионная реформа, инициированная режимом, заключалась в повышении индивидуального и корпоративного налогообложения тех, кто входил в пенсионную систему. Ортега просто попытался переложить часть проблемы на людей, и это вызвало бурный протест, на фоне явного обогащения его семьи и присных.
Как реагируют никарагуанцы сейчас? Вы правильно сказали, что из Сальвадора, Гондураса и Гватемалы, так называемого "северного центральноамериканского треугольника", эмиграция в США растет с каждым годом чуть ли не в геометрической прогрессии. Все те, кого бывший американский президент Дональд Трамп называл "мексиканцами", на самом деле на 70–80 процентов были и являются выходцами из этих стран. И сейчас США разработали программу помощи именно этим государствам, чтобы остановить этот непрерывный поток. Эмиграция же из Никарагуа была гораздо меньшей, и главным ее направлением в значительной мере был сосед с юга – Коста-Рика.
Начиная с 2018 года из страны с населением в 6 миллионов уехали уже более 100 тысяч человек
Но сейчас, начиная с 2018 года, из страны с населением в 6 миллионов уехали уже более 100 тысяч человек. Эмиграция в последние месяцы растет колоссально, и она уже перенаправилась именно на север, то есть через Мексику в США. В прошлом июне уехали 8 тысяч, а в июле уже 14 тысяч, притом что, скажем, в прошлом январе таких было всего 500 человек (я об официальных цифрах, это люди, которые были задержаны или сдались властям на мексиканской стороне границы). Это классический показатель того, что в той или иной стране стало предельно бедно, опасно и душно.
Режим Даниэля Ортеги в последние месяцы перед президентскими выборами полностью исключил из избирательного процесса всех возможных оппозиционных кандидатов. Восемь человек, если я не ошибаюсь, которые просто заявили, что размышляют о выдвижении свой кандидатуры и возможности баллотироваться в президенты, уже сидят или в тюрьмах, или под домашним арестом. Оставшиеся кандидатуры – это коллаборационисты Сандинистского фронта, от партий-марионеток, возглавляемых совершенно никому не известными людьми.
По количеству недовольных на душу населения никарагуанские протесты 2018–2019 годов были абсолютными чемпионами в мире. На улицы выходили тогда десятки и сотни тысяч людей – и они получили страшный репрессивный удар, протесты задавили военной силой. Конечно, после такого всплеска люди выдыхаются. Политическое поле зачищено под корень. Люди пытались превратить предвыборную борьбу в легальное и эффективное средство противостояния режиму, но диктатура оказалась гораздо более жесткой и эффективной. Что остается? Остается "голосование ногами", но оно не для всех возможно.
Людей тошнит от режима Ортеги, как в свое время тошнило и от режима Анастасио Сомосы
Действительно, людей тошнит от режима Ортеги, как в свое время тошнило и от режима Анастасио Сомосы, в особенности потому, что между нынешней властью и Сомосой все больше типологического сходства. Династия Сомоса (это были три человека, отец и потом два его сына) в течение 45 лет владела страной как личной собственностью, им принадлежали лучшие земли, наиболее прибыльные предприятия, вся пресса – за исключением газеты "Пренса", которую недавно Даниэль Ортега лишил возможности импортировать бумагу. Это ведущая оппозиционная газета, которая почти сто лет существует и которая выжила и при Сомосе, и при сандинистах – так вот сейчас ее пытаются экономически задушить.
Удивительно, печально, но, в общем, достаточно закономерно то, что человек, который сверг Анастасио Сомосу, сам выродился вот в такого рода диктатора. Потому что у пары Ортега – Мурильо девять детей, у Росарио трое от прежнего брака и шесть общих с Даниэлем. И восемь из них уже также во власти. Там есть, правда, и классические плейбои-бездельники, но есть и такие, которые контролируют, скажем, телевидение – старший сын Рафаэль Антонио Ортега Мурильо. И, соответственно, их аппетиты растут. Я думаю, что термин "мафиозная" – это не преувеличение, это настоящая мафиозная диктатура, основанная именно на единстве власти и собственности и на полном разрушении государственных институтов.
– Все происходящее удивительно, потому что латиноамериканский мир как бы перевернулся вверх ногами. Десятилетиями на континенте в ХХ веке правили ультраправые диктатуры, и в той же Никарагуа в том числе. И сандинистская революция 1979 года, о которой мы много сейчас говорим, как раз породила многие надежды в соседних государствах. Сегодня же в подавляющем большинстве стран на континенте у власти вполне демократические правительства западного образца, часто откровенно левопрогрессистские, а диктатур же осталось раз, два, три и обчелся, и они, образно говоря, "красного цвета".
– Почему раньше диктатуры были правые, а теперь стали левые? Кстати, и правые были очень разные. И институциональные авторитарно-бюрократические системы, в таких странах, как Бразилия, Чили или Аргентина, и классические традиционалистские диктатуры, вроде Сомосы в Никарагуа или Рафаэля Трухильо в Доминиканской Республике. А нынешние режимы – они "красные" только по своему происхождению. В реальности ничего левого в смысле перераспределения, в смысле социальной справедливости в этих режимах нет. При Уго Чавесе так было, и на первых порах на Кубе. Но теперь все эти режимы ориентированы на самосохранение и на контроль над наиболее прибыльными сферами экономической активности (в Венесуэле это нефть, а на Кубе это туризм и доходы от перечисления денег родственниками из США, которые военными и госбезопасностью аккумулируются через валютные магазины).
А происходящее в Никарагуа очень показательно тем, что привлекает внимание к предельно обнажившейся в последние годы во всем мире слабости демократических институтов, даже там, где они стары и традиционно сильны. Традиционные демократические институты перестали аккумулировать и транслировать интересы тех, кто считает себя реально пострадавшими от процессов глобализации. Мы видели это на примере прихода к власти Дональда Трампа в США. Но очевидно, что американские институты устояли после первой атаки такого популистского антиинституционального блока. И в Бразилии происходит то же самое – после появления такой фигуры, как Жаир Болсонару.
Вы говорите, что в Латинской Америке мы видим современные западные режимы – на мой взгляд, это не так. Во всех этих странах есть проклятая, нерешаемая проблема, которая сейчас еще более усугубилась, – то, что существующая экономическая система при всех ее модификациях не может включить в себя все население. Значительная его часть, от трети до 50 процентов, находится за пределами формальной экономики, за пределами социальных программ государства.
Ровно этот же процесс еще в 90-е годы привел к власти нынешний авторитарный путинский режим
И настроения людей, для которых демократия – пустой звук, потому что они не чувствуют себя представленными этими институтами, и приводят к власти популизм, как левого оттенка (последний пример – Педро Кастильо в Перу), так и правого (Болсонару в Бразилии). Кстати, Жаир Болсонару уже объявил, так же как в свое время и Трамп, что он признает результаты выборов, только если будет переизбран в следующем году. Становление диктаторских режимов во многом опирается на тех людей, которые не чувствуют пользы для себя демократии. Я думаю, что в Российской Федерации (а мы сейчас как раз отметили 30-летие попытки путча ГКЧП 1991 года и 30 лет существования новой России) ровно этот же процесс еще в 90-е годы привел к власти нынешний авторитарный путинский режим. Проблема – в неспособности демократических каналов стать средством обеспечения интересов тех, кто чувствует себя пострадавшими от тех происходящих непростых процессов.
