“Эта война станет самой задокументированной” – так говорят в Украине в связи со сбором доказательств неизбирательных атак на мирное население, военных преступлений, разрушений инфраструктуры промышленных предприятий и населенных пунктов. Экологи, ученые-биологи, украинское Министерство природных ресурсов и защиты окружающей среды также ведут счет ущерба и потерь. По данным Минприроды Украины, ущерб окружающей среде вследствие военных действий на данный момент превышает 200 миллиардов долларов. Украина эти счета намерена предъявить России, наряду с требованием репараций за разрушенные города, промышленные и сельскохозяйственные предприятия. По мнению юристов, все это – предмет будущего международного разбирательства по фактам военных преступлений, совершенных в ходе войны России против Украины.

Украинские эксперты подчеркивают, что речь идет не только том, что уничтожено или повреждено после 24 февраля 2022 года. Война с Россией идет с 2014 года, и за это время ученые и волонтеры выработали методологию определения ущерба. Не его денежного выражения, а наличия ущерба, его рода и происхождения, поясняет биолог Алексей Василюк, основатель Украинской природоохранной группы: “Экологам проще оперировать информацией и выводами, чем государству, которому нужно считать убытки. Экологам для того, чтобы сделать выводы, нужна качественная, а не количественная информация. Взорвали нефтебазу – это означает масштабное загрязнение окружающей среды. Мы можем не знать, сколько боеприпасов израсходовано, мы не знаем, сколько именно выгорело топлива, чтобы сказать, какое количество убытков нанесено, чтобы подсчитать, какой должна быть компенсация”.

Публикации в СМИ, в социальных сетях – это основные источники пополнения данных для интерактивной карты экологических военных преступлений, которую ведет на своем сайте украинская общественная организация “Экодия”, рассказывает ее руководитель Наталья Гозак: “Я думаю, что группа, которая работает над расследованиями, имеет доступ к местам преступлений. Данные Министерства защиты окружающей среды по количеству экологических преступлений превышают наши. Это означает, что у них есть информация, которая недоступна нам из открытых источников. Что вселяет уверенность в успех расследования и в то, что России придется заплатить за это”.

На интерактивной карте организации “Экодия” отмечено около 450 случаев, когда вред природе был нанесен из-за военных действий. Министерство природных ресурсов и защиты окружающей среды Украины ведет ежедневный мониторинг обращений о таких ЧП, и сейчас на онлайн-панели ведомства есть информация о более чем 1700 подобных фактах.

Есть и еще одна весьма информативная карта “Экодозор” – совместный проект ОБСЕ, программы ООН по окружающей среде и швейцарской экологической сети ZOI. Но сейчас там представлены данные только за период с февраля по май 2022 года.

Ущерб: не в деньгах, а в размерах воронок

Алексей Василюк – автор исследовательского проекта “Заповедные территории и война”, в том числе книг “Влияние военной деятельности на природу Украины” и “Окружающая природа Крыма: изменения и потери во время оккупации”. Этот проект охватил период с 2014 по 2017 год. Ученый объясняет, что даже и в то время организовать экспедицию на оккупированные территории или в зоны боевых действий в активной фазе войны было невозможно. При этом важно не допустить уничтожения доказательств. За все годы войны 44 процента охраняемых природных территорий Украины попали в зону боевых действий или под оккупацию.

В первой фазе российского вторжения в Украину на подконтрольных России территориях Донецкой и Луганской областей, а также в Крыму и после 2014 года продолжали оставаться ученые, волонтеры, сочувствующие и готовые помочь со сбором информации люди: “Много коллег тогда еще не выехали из Донбасса, они очень хорошо знали, как было до военных действий. Мы целенаправленно изучали, какие повреждения произошли в заповедниках и национальных парках, сравнивали. Можно было просто приехать на поезде, работать на освобожденных территориях, снимать с дрона, фотографировать. Ни про один регион столько не известно, сколько про Донбасс", – рассказывает Алексей Василюк.

Ученые наблюдали, как происходит восстановление природных территорий: что растет в воронках, как выглядит лес после взрывов и пожаров, не усыхает ли, какие растения вырастают на загрязненных почвах. Исследователи измеряли диаметр воронок, брали из них пробы, затем сопоставляли, какие боеприпасы какого размера и вида воронки оставляют, дальше в ход шли спутниковые снимки и несложная арифметика, чтобы рассчитать масштаб загрязнений, с учетом, что боеприпасы разного типа содержат разное количество химических реагентов.

В Крыму добывать информацию было намного сложнее, но и там есть ученые и экологи, готовые собирать такую информацию. Алексей Василюк обращает внимание, что Россия “не уничтожала Крым целенаправленно”, скорее наоборот, пыталась создать позитивную повестку вокруг полуострова как курортной и заповедной зоны. Но при этом именно в период российской аннексии Крым перешел на энергоснабжение от локальных ТЭС на угле и мазуте (раньше туда доставлялась электроэнергия с континентальной Украины), и потому на порядки ухудшилось качество воздуха.

Строительство Керченского моста – в значительной части это насыпная дамба – требовало большого количества песка, который взяли из шламохранилища химического предприятия на Керченском полуострове. Более миллиона кубометров загрязненного токсичными отходами песка попали в воды Керченского пролива – это помогли установить спутниковые снимки. Как загрязнение сказалось на морской флоре и фауне, никто пока не изучал.

Не интересовался такими вещами и Росприроднадзор, который проявил себя в другом, чем дал украинским экологам много информации о курортных качествах “российского” Крыма. “Росприроднадзор на протяжение нескольких лет запрещает во многих местах купаться в море, закрывает пляжи. Причина в том, что тралами и якорями кораблей разбили трубы глубоководных выбросов. Из Севастополя, Ялты и других крымских городов коммунальные стоки без очистки по 12 трубам уходят на дно Черного моря, на большую глубину, туда, где сероводородный слой и нет по идее никакой жизни, и стоки там остаются. Теперь эти трубы пробиты прямо возле берега, и все отходы из канализации вытекают в нескольких сотнях метров от пляжа, и волны прибивают к берегу все это, что из унитазов. Росприроднадзор не хочет оставаться виноватым – зачем им все эти инфекции – и начал вывешивать почти ежедневно результаты анализов воды и запрещать посещения пляжей. Не хвалю Россию в целом или ее Росприроднадзор, но в этом им можно верить: уж если они с явным ущербом для рекреационной отрасли запрещают заходить в воду в море российским туристам, которых агитировали ехать в Крым, то в этой ситуации российским властям (Росприроднадзору), похоже, можно верить”, – говорит Алексей Василюк.

Истинное отношение России к Крыму - скорее как к военной базе, а не курорту - проявлялось в том, что под российской аннексией полуостров и его акватория стали местом интенсивных военных учений со стрельбами и маневрами. Они проходили там ежегодно с 2015 года. Стреляли по территории Керченского полуострова или с него по морю, расстреливали с самолетов горы Опукского заповедника - рассказывает Алексей Василюк по данным со спутниковых снимков: “Видно растительность, которая повреждена химическими выбросами взрывов или гусеницами танков. Это около 55 тысяч гектаров на Керченском полуострове. Это очень много. В огромном районе вокруг Опукского заповедника практически не было растительности после масштабных учений – и это последствия проезда военной техники и обстрелов”. Стреляли в море, использовали термобарические боеприпасы по баржам. Не известно, сколько рыбы или дельфинов погибло, оглушено. Ученый отсылает уже к нынешней фазе войны: “Это сейчас они могут себе позволить стрелять из Крыма по целям на континентальной части Украины. А тогда стреляли в море”.

Не только масштабами отличаются стадии войны. Все, что происходило на фронтах до 24 февраля 2022 года, не было направлено на разрушение городов, инфраструктуры, но при этом очень сильно были задеты охраняемые природные территории или просто степи, леса, водоемы без особого охранного статуса. Это было не специально так, зоны боевых действий были такими, сейчас ухудшение состояния окружающей среды по всей Украине, не только там, где наземные боевые действия, объясняет Алексей Василюк: “На первом этапе войны не было никаких ракетных обстрелов, а сейчас ракеты летят по всем областям. Ни одного ракетного обстрела не было только в двух областях: в Закарпатской и в Черновицкой. Во-первых, само попадание ракеты в любой объект оно приводит к высвобождению химических веществ в самой ракете, во-вторых, большинство ракет били по нефтебазам или по складам – это пожары с поступлением в атмосферу большого количества загрязнителей, в-третьих, топливо в ракетах тоже токсичное, и вообще-то лучше бы даже не находиться там, где ракеты пролетают. А их у нас уже больше двух тысяч было. Ни в какой другой войне не было использования такого невероятного количества ракет”.

Ученый подчеркивает, что любой сработавший боеприпас – это химическая реакция, которая приводит к попаданию в почву тяжелых металлов, серы, азота, других веществ и высвобождению в атмосферу вредных соединений. То, что попало в землю, при соединении с влагой может образовывать серную кислоту, она выжигает корни растений, семена, грунтовые организмы. То, что попало в воздух, вернется на землю с кислотными дождями.

“Это только кажется, что взорвался снаряд, никого не убил, и хорошо. На самом деле масштабное использование боеприпасов, массовое использование тяжелой артиллерии сродни оружию массового поражения за счет химического загрязнения. Есть некоторые виды оружия: химическое, ядерное, термобарическое – они считаются оружием массового поражения и запрещены Женевской конвенцией, потому что от них могут пострадать не только солдаты армий, которые воюют. Но на самом деле любые боеприпасы загрязняют атмосферу, и страдают люди и природа там, где газы выпадают на землю кислотными дождями. Для природы не имеет значения, учения это, военные действия или разминирование – это все загрязнение природы продуктами взрывов”, – прогнозирует Алексей Василюк.

Глава общественной организации “Экодия” Наталья Гозак дает аналогичное предсказание по данным их собственного мониторинга после 24 февраля 2022 года: “Больше всего вреда и экологических преступлений связаны с разрушением инфраструктурных объектов (заводы, нефтехранилища, все связанное с индустрией): загрязнения воздуха в процессе пожаров, потом эти частицы оседают, и за счет этого загрязняются грунт, вода. Скорее всего, не будет аккумулированного воздействия, это будет загрязнение всего региона, которое практически нельзя исправить. Продукты горения углеводородов токсичны, может оказаться так, что они будут накапливаться в пищевых цепях”, - говорит Гозак.

Заминированный рай и угольный ад

Общая стоимость ископаемых, которые находятся на оккупированной Россией территории Украины, оценивается не менее чем в 12,4 триллиона долларов, пишет The Washington Post. По данным аналитиков, в оккупированных районах сосредоточено более 40 процентов месторождений металлов, каждое пятое газовое месторождение и свыше 60% месторождений угля Украины.

Но Украинская служба Радио Свобода писала, что в 2018 году продолжали работу только 25 из 94 захваченных сепаратистами “ДНР” и “ЛНР” шахт. “Донбасс как центр угольной промышленности перестал существовать, - говорит биолог Алексей Василюк, - еще на первом этапе война привела к затоплению шахт. Это остановить невозможно”.

“Затопленные шахты – второе место по рискам для окружающей среды после АЭС”, – говорит эколог Наталья Гозак. До 40 шахт [25 процентов от общего количества в Украине] Донбасса затоплено после оккупации в 2014, до десяти остановлены после начала российского вторжения 24 февраля 2022 года. “Процесс затопления шахт сложно исправим. Токсичная вода проходит в водоносные слои, отравляет их. Эти территории могут стать непригодными для жизни”.

До полномасштабного вторжения России Украина предпринимала усилия по минимизации негативных последствий бесконтрольного затопления угольных шахт. В районе Торецка эти работы проводились совместно с французской гуманитарной организацией ACTED при финансовой помощи Европейского Союза. В интервью Донбасс. Реалии два года назад доктор технических наук, главный научный сотрудник Института телекоммуникаций и глобального информационного пространства НАН Украины Евгений Яковлев говорил, что ситуация как в Торецке, так и на всем Донбассе близка к катастрофической – затопление шахт не останавливается, уровень грунтовых вод растет. Шахты возле Торецка под землей соединяются с шахтами соседней Горловки – там вода прибывает значительно активнее из-за неработающих насосов.

“Шахты большей частью затапливаются, уровень воды поднимается. И действующие в Торецке шахты, “Центральная” и “Торецкая”, работают в условиях риска – перепады уровня воды и, соответственно, разница давления в шахтах достигает 200, 400 и даже 500 атмосфер. Есть риск внезапного прорыва, не дай Бог, катастрофического, но скорее такого, который был на шахте “Золотое” в Луганской области”, – рассказал Евгений Яковлев Донбасс.Реалии.

ЧП на шахте “Золотое” произошло в мае 2018 года. Его причиной был прорыв воды из гидрологически связанных и затопленных шахт “Родина” и “Первомайская” на неподконтрольной Киеву части Луганской области. За день до российского вторжения в 2022 году кабинет министров Украины принял решение о закрытии шахты “Золотое”, которая не смогла восстановить работу после аварии и стала убыточной.

С тех пор ситуация в Донбассе стала только хуже. И до активных боевых действий в регионе происходили техногенные землетрясения, провалы грунта, грязевые разливы. В 2022 году постоянные артиллерийские обстрелы, бомбежки и минирования делают по мнению экологов техногенные ЧП катастрофического масштаба в этом регионе более чем вероятными.

Сотни тысяч людей покинули угольный регион сначала по экономическим причинам – из-за остановки шахт и потери работы, затем жители продолжили оставлять свои дома и целые поселки из-за загрязнения почвы и воды, угрозы обрушений, в 2022-м люди бежали уже из-под обстрелов и от российской оккупации. Рассказывает Алексей Василюк: “Когда я раньше ездил в экспедиции на Донбасс, видел много бывших населенных пунктов, когда от них уже настолько ничего не осталось, что ты ходишь по степным склонам и видишь только тюльпаны, которые посажены ровными грядками. От домов совсем ничего не осталось, а тюльпаны, которые живут много лет, до сих пор растут там, где их посадили. И только благодаря этим тюльпанам понимаешь, что находишься в бывшем населенном пункте. Но это, наверно, были деревянные дома, раз от них ничего не осталось, с кирпичом и бетоном так не получится”.

Итогом нынешнего этапа войны станет непригодность и опасность для людей еще большего пространства. Десятки разрушенных городов и поселков так и не восстановят, химические загрязнения от боеприпасов отравят воду и почвы на больших участках, а еще огромные территории Украины заминированы. Последнее обстоятельство останется угрозой на десятилетия.

Наталья Гозак допускает, что до разминирования территорий стоит сделать их недоступными для людей, заповедными. Алексей Василюк переживает о том, что заминированы уже и сами заповедные территории: “Остров Джарылгач в Херсонской области – самый большой незаселенный остров Европы, национальный парк, там не было боевых действий, но он весь заминирован. Возможно, природе даже лучше будет [от отсутствия людей]. Но восстановить работу парка будет почти невозможно. Как разминировать болото или лес, когда уже все зарастет, вырастут новые растения, поднимется подлесок, осенью все засыплет листьями, весной вырастут новые деревья и кусты – как в этом всем искать мины, которые там появились несколько месяцев, а то и лет назад? Все это большой кризис для охраняемой природной территории, тем более что все это задело одни из самых ценных объектов”.

Заминирована и акватория у крымского побережья. Кроме того, российские военные корабли, по словам экологов, в условиях активных военных действий используют подводные радары на порядок более интенсивно. Это вредит китообразным, они дезориентируются и выбрасываются на берег. Своего рода мины замедленного действия – это затопленные суда: “Что с ними произошло, что на них было. У нас долгое время не будет информации об этом. Пока не увидим последствия”, – рассуждает Наталья Гозак.

В Черном и Азовском морях есть три вида дельфинов: афалина (самый распространенный во всем мире и единственный, который выживает в неволе), белобочка и азовка – последний вид есть только в Азовском море, рассказывает Алексей Василюк. “Уникальные виды живут в прибрежной зоне Крыма, навредить им очень просто, а это может привести к тому, что они просто вымрут”.

Он напоминает, что вдоль побережья Черного и Азовского морей непрерывной цепью расположены семь национальных парков, а Черноморский заповедник первым получил сертификат ЮНЕСКО. “Все Азово-Черноморское побережье – это водно-болотные угодья международного значения, потому что там зимует огромное количество северных птиц, а когда они улетают, из Африки прилетает и гнездится огромное количество цапель, колпиц и других видов. Никакие колониальные птицы не потерпят присутствия человека и любых факторов беспокойства. Они гнездились именно там, потому что это заболоченные территории, где почти нет людей, кроме рыбаков. Но там сейчас везде все горит, идут бои. И все эти колонии куда-то улетели. Они могли улететь в Голландию, в Израиль, в Астраханский заповедник в Россию, возможно, в Румынию на Дунай, в Грецию, в Хорватию. Но стопроцентно, что колонии птиц, которыми Украина так гордилась и за которые все северное Причерноморье имело статус водно-болотных угодий международного значения, – эти все колонии переместились. Куда – пока нет возможности это выяснить. И вернутся ли они в следующем году? Смогли ли они создать в этом году новые колонии и все-таки вывести птенцов?”

Ученые, в отличие от российских властей в Крыму и военных, переживают по поводу “мелочей”: “В Крыму есть очень много уникальных растений и животных. Некоторые из них очень редкие. Например, это некоторые виды рыб, это стрекозы, личинки которых развиваются только в крымских реках. Крымские реки очень маленькие, на карте отыскать эти реки – задача не из легких. Тем не менее в этих маленьких речках есть несколько уникальных видов рыб. В связи с попытками создания новых источников для водохранилищ две реки уже пересохли. Мы знаем, какие рыбы были только там и нигде больше, поэтому мы знаем, что эти рыбы могли вымереть”, - говорит Василюк.

Это так называемые суперэндемики – виды животных и растений, распространенные на очень ограниченных территориях. По данным украинских ученых-биологов, 21 вид растений и два вида животных суперэндемиков живут именно там, где происходят боевые действия. На Кинбурнской косе обитает вид муравьев тапинома кинбурнская. Коса горит уже не первый месяц. “Какой шанс сохраниться у этих муравьев – для обывателя, может, это совсем не важно. Но один пожар, вызванный обстрелами, может стереть с лица земли целый вид. Он существовал миллионы лет, а теперь его не будет, – переживает создатель Украинской природоохранной группы Алексей Василюк и приводит еще один пример. "На освобожденных территориях Николаевской области, куда пока проникнуть невозможно, есть два вида васильков. Один произрастает на площади 35 гектаров, другой – на площади 15 гектаров. Они встречаются только в том месте на берегу Южного Буга, где есть пески. Сохранились ли эти два вида?”

Аналогичные примеры есть не только в Причерноморье. Заповедник “Каменные Могилы” находится в Донецкой области, боев там не было, но он оказался в оккупации. В заповеднике произрастают несколько абсолютных эндемиков. “Растения не броские, не красивые – типичные степные растения. Но ареал их распространения – пять гектаров. Хватит одной ракеты, чтобы стереть эти два вида с лица земли. Потому что они есть только в одной маленькой точке, на одном склоне одной каменистой горы в заповеднике “Каменные Могилы”, - говорит Василюк.

В Херсонской области происходят бои, и никому нет дела до слепыша песчаного - а зверек, как объяснил Алексей Василюк, тоже уникален: “Он живет под землей, пожары ему точно не угрожают, но у него очень чуткий слух, он может слышать, где личинки жуков грызут корни, чтобы на слух подобраться и съесть, не имя при этом глаз. Как он реагирует на взрывы на всю эту вибрацию при своем супер чутком слухе, это никто не изучал”.

Пока война не закончилась, экологи делают все возможное, чтобы не оценить, но зафиксировать ущерб каждому слепышу, мурвью, васильку. Ведь при расчете компенсаций ущерба биоразнообразию принимается во внимание цена потерянных следующих поколений вида. “Это продиктовано желанием сделать так, чтобы Россия выплатила репарации по всему нанесенному ущербу, в том числе по ущербу окружающей среде, с помощью инструментов международного суда добиться ответственности России”, – говорит эколог Наталья Гозак. Кроме того, экологи Украины сейчас работают на будущее восстановление – лоббируют проекты восстановления и его принципы. Иначе “природа может пострадать от самого восстановления”, опасается Алексей Василюк.

Такой “Азовсталь” нам не нужен: ценности и цены восстановления

О том, что у природы есть шанс восстановиться без присутствия людей, говорят многие экологи и ученые. Даже сейчас, когда война еще далека от завершения, отмечают, что рыболовных сетей стало меньше, в каких-то зонах (близ заброшенных шахт Донбасса) существенно снизится антропогенная и техногенная нагрузка. Но прямой зависимости между этими обстоятельствами и восстановлением природы все же нет, результат сложно предсказуем, объясняет биолог Алексей Василюк:

“Там, где были сельскохозяйственные ландшафты, частные участки, населенные пункты – это не была природа, и эти территории, вполне вероятно, не станут природой. Они зарастут чужеродными видами растений типа амброзии, злынки канадской, золотарника и других карантинных растений, которые уничтожают эндемичную флору, агрессивно заполняя собой все пространство. Мы не знаем наверняка, может быть, этим агрессивным видам климат не сильно понравится, и восстановится нормальная степная растительность”.

В ситуации войны, которая длится с 2014 года, биологи уже могли наблюдать результаты изменившихся взаимоотношений человека с оружием и природы. Например, степной сурок байбак до войны байбак был популярным объектом охоты - просто потому, что имел особенность стоять в степи неподвижно у норы. Байбак едва не исчез как вид, в Луганской области оставалось около 80 колоний, а призывы экологов запретить на байбака охоту ни к чему не приводили. С 2014 года в Луганской и Донецкой областях этот запрет все же был введен. Число колоний сурков за последующие годы выросло с нескольких десятков до четырех тысяч. “Это невероятный опыт. Не война помогла – можно было и раньше запретить охоту. Но новые обстоятельства привели к тому, что сурку стало лучше. Другим животным, на которых охотятся, тоже стало лучше, полагаю”, - говорит Василюк.

С людьми даже сложнее. Война 2022 года привела к тому, что 14 миллионов украинцев стали переселенцами. Эти люди покидают свои дома, но селятся в других местах. И там кратно увеличивается антропогенная нагрузка - объясняют эксперты.

Эколог Наталья Гозак называет это вторичными последствиями. “Невозможность обрабатывать одни сельскохозяйственные территории означает, что мы будем делать это в других местах, для этого распахивают новые территории, которые тоже ценны: степь, заповедные зоны, природоохранные объекты – чтобы компенсировать. Мы уже сейчас видим в новостях: такая-то область увеличила пахотные угодья. В одном месте нет возможности производить – начнем производить в другом месте. И это делается без оценки влияния на окружающую среду, без необходимого очистительного оборудования: “Война! Быстро! Скорей-скорей!” Вызванные этим вторичные эффекты мы еще долго будем переживать”.

Алексея Василюка беспокоит, что под предлогом послевоенного восстановления или якобы для этой цели могут происходить вещи, которые к восстановлению не имеют никакого отношения: “Это уже реальность: вот мы будем рыть карьер в заказнике, щебень же надо на восстановление. Хотят совершать правонарушение, аргументируя это тем, что нужно Украине для восстановления. Нет у нас еще пока никакого восстановления, есть военное положение, блокпосты и комендантский час, а люди уже пытаются получить разрешение на открытие карьера в заказнике, на торфоразработки в заказнике. Лучше бы, наоборот, обводняли север Украины, восстанавливали болота, тем самым создавая естественный заслон на направлениях возможного вторжения с территории Беларуси: и природа восстанавливается, и обороноспособность повышается. Осушение болот ради торфоразработок никак не способствует восстановлению Украины, это продолжение ее уничтожения”.

В Украине при реализации инфраструктурных, строительных, промышленных и сырьевых проектов должна применяться процедура оценки влияния на окружающую среду с привлечением экспертов и общественности по регламенту евроинтеграционных норм, считает Василюк. На фоне войны мощно лоббируется изменение в законодательство, чтобы проекты, направленные на восстановление Украины, не проходили эту процедуру – ради ускорения процесса. Но не предусмотрено при этом самой проверки, имеет ли проект отношение к послевоенному восстановлению. Алексей Василюк считает это подменой понятий: “На фронте украинцы защищают страну, умирают, чтобы сохранить то, что мы все любим, и вдруг находится некий субъект, который проводит законодательную инициативу, которая позволит уничтожать то, что мы любим, называя это восстановлением Украины. Если будут выделяться на восстановление Украины деньги от стран-партнеров, я очень надеюсь, что они также будут по своим европейским нормам следить за безопасностью проектов восстановления. И я думаю, что власти страны не ударят в грязь лицом”.

Наталья Гозак добавляет, что продукты чистых технологий в энергетике и сельском хозяйстве имеют больше шансов быть проданными в Европу, и подчеркивает, что Украина сейчас в точке выбора: “Это возможность не восстанавливать побыстрее в духе советского наследия, а использовать новейшие доступные практики, ориентироваться на соображения устойчивого развития и на европейскую green deal, чтобы уж восстанавливать на новом современном уровне. Мы сейчас оказались в ситуации, когда разрушено почти до нуля очень много предприятий. Есть шанс не просто восстановить их, а сделать такую Украину, в которую захотят возвращаться, которая даст фору многим странам. У беженцев, которые сейчас в Европе, будет не только “техническая” возможность вернуться и трудоустроиться, но и будет желание поступить именно так”.

Мариуполь с металлургическим комбинатом “Азовсталь” и Кривой Рог всегда были чемпионами в антирейтинге качества воздуха, подтверждает Наталья Гозак: “Восстанавливать то же, что было, ни в коем случае нельзя. Производство стали должно быть восстановлено уже на основе электричества, а не угля. Возможно, сам по себе бренд “Азовсталь”, какие-то его участки и сооружения стоит оставить как памятник (как донецкий аэропорт), как символ сопротивления и неимоверного мужества. Остальную территорию можно использовать для восстановления производства, но уже на качественно ином уровне”.

По оценкам эколога, то, что представили в начале июля в Швейцарии, в Лугано, в качестве “Национального плана восстановления Украины”, пока содержит немного из области устойчивого развития: “Атомная энергетика снова, добыча сланцевого газа. Технология добычи сланцевого газа настолько грязная, настолько вредная для окружающей среды, что несколько лет назад удалось остановить такие проекты, например, в Закарпатье. Теперь они снова возникли”.

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться