"Товарищи, что же вы делаете?" Этот вопрос Виктор Файнберг повторил несколько раз в фильме "Безумно диссидент", премьера которого состоялась в Праге и Берлине. Вопрос задала одна из немногочисленных свидетелей протеста Константина Бабицкого, Татьяны Баевой, Ларисы Богораз, Натальи Горбаневской, Вадима Делоне, Владимира Дремлюги и Павла Литвинова на Красной площади в августе 1968 года против оккупации Чехословакии, когда еще одному участнику, Виктору Файнбергу, выбили передние зубы. В фильме он вспоминает об этом, потому что, помимо непосредственно высказывания несогласия с происходившим, оказалось, что участие в демонстрации помогло понять как советский человек реагирует на мирный протест.
В фильме Файнберг рассказывает о том, что происходило с ним во время принудительного лечения в психиатрической клинике, о многочисленных беседах со все понимавшим лечащим врачом, о том, как удавалось передавать записки о грядущей голодовке, о том, что борьба не прекращалась и после того, как Виктор Файнберг оказался в эмиграции (в фильме есть документальные кадры похода к дверям советского посольства, а также демонстрации за освобождение режиссера Олега Сенцова). Помимо этого, Файнберг вспоминает родной Харьков, начало Второй мировой войны и вынужденную эвакуацию в Бузулук, где он впервые столкнулся с антисемитизмом, а также говорит о несогласии с агрессией России против Украины.
Параллельно зритель, не так хорошо знакомый с советским прошлым, может увидеть, сколь разительно нынешняя российская действительность отличается от застойной советской – существование так называемых внутренних диссидентов в советской системе часто помогало пережить несогласным годы заключения, да и сроки были несравнимы с теми, которые дают сейчас – 25-летний приговор Владимиру Кара-Мурзе и файнберговские чуть более 4 лет.
Этот фильм авторы, режиссеры Ксения и Кирилл Сахарновы, не могут показать в России. В интервью Радио Свобода Ксения Сахарнова говорит, что уехала из Москвы потому, что она утратила возможность свободно говорить:
– Нет, сейчас-то показать наш новый фильм в России точно невозможно. Наверное, ни один из наших фильмов показать в России сейчас невозможно, хотя раньше их свободно показывали. Даже первый фильм, "Пять минут свободы", был на телевидении. Был замечательный канал "24 Doc", который показывал оппозиционные фильмы. Сейчас, конечно, нет. Где я его покажу? Только каким-то закрытым частным порядком. Если показывать – это подставлять себя, подставлять людей. Нет, это невозможно сейчас, к сожалению. Поэтому мы и уехали, чтобы иметь возможность хотя бы здесь показывать и выражать свободно свою точку зрения.
– Почему именно сейчас появился ваш фильм о Викторе Файнберге?
– Это очень долгая история. Мы занимаемся правозащитной тематикой более десяти лет, в частности, историей демонстрации 25 августа 1968 года на Красной площади. Это уже третий фильм на эту тему. Первым был наш полнометражный дебют "Пять минут свободы", который вышел в 2012 году. В нем мы также рассказывали о демонстрации восьмерых на Красной площади, но в свете современного протеста в России, когда на площадь в годовщину протеста вышли молодые гражданские активисты. Тогда мы соединили два поколения, в фильме у нас говорили Наталья Горбаневская, Павел Литвинов и Виктор Файнберг. Тогда мы с Виктором Файнбергом и познакомились, в 2011 году.
Наш первый фильм был много где показан, и до сих пор у нас его просят. Потом был фильм о Наталье Горбаневской, который назывался "Я не героиня", мы его сделали в память о ней: 29 ноября мы вспоминали ее в связи с десятилетием кончины. Фильм мы сделали в 2016-м, а с 2018 года мы работали над фильмом о Викторе Файнберге, который сняли по инициативе его дочери Сары. Собственно, это она нас к этому побудила, но мы, конечно, не могли отказаться. Вот так это получилось.
– Дочь Виктора Файнберга Сара выступает в фильме как героиня. Она смотрит на очень многие события, о которых рассказывается в фильме, со стороны, потому что она выросла во Франции. Мне запомнился ее рассказ о том, как она пришла к психиатрической больнице, в которой держали Виктора Файнберга, и ей запретили фотографировать здание, и у нее было ощущение, что якобы время повернулось вспять, а, может быть, даже никогда и не менялось…
– Это те параллели, которые рождаются сами собой. Я очень люблю эпизод, где Сара говорит, что к ней подошел полицейский и сказала, что "ваш отец здесь не сидел, а его здесь лечили". Это и показывает, что как раз ничего не изменилось, хотя Россия официально признала неправомерность карательной психиатрии, но, как мы знаем, сейчас имеют место новые случаи, просто в меньших масштабах. Естественно, это не было доведено до конца: больница до сих пор существует в том же статусе и выглядит так же – как тюрьма. Мы, кстати, делали попытки сделать съемки внутри больницы, мы очень хотели попасть внутрь. Я даже разговаривала с директором этой больницы, но он сказал (это были еще ковидные времена), что без вариантов. Поэтому, да, закрытость этой темы есть до сих пор, и не до конца отрефлексированы эти репрессии до сих пор.
Какое-то время назад мы делали сериал "Параллели. События. Люди" о правозащитном движении. Мы снимали в музее Института имени Сербского в Москве. И там как раз, можно сказать, злодеи психиатрии, которые "лечили" диссидентов, в музее все представлены как выдающиеся психиатры, и нигде не упоминается о том, что они делали с диссидентами. Поэтому, да, это все не доведенные до конца дела.
– Виктор Файнберг всю свою жизнь посвятил тому, чтобы об этом знала широкая общественность, а все его действия позднее, когда он уже оказался в эмиграции, тоже были связаны с тем, что он пытался обращать внимание на ставшие тогда известными случаи применения карательной психиатрии. Когда вы общались с Виктором Файнбергом и снимали фильм, было ли у вас ощущение, что он чувствует разочарование от того, что происходит в России?
– Да. Он это почувствовал давно, он об этом говорил давно. Еще, кажется, в начале 2010-х годов он предупреждал о том, чем все это может закончиться. Он как будто предвидел. Я даже читала одно из интервью Файнберга чешскому журналисту, в котором он предвидел даже войну. Он понимал, к чему все идет в России. Он называл кагэбэшников "гэбилы". И понимал, что может быть, если они получат власть, чувствовал это давно. Он дожил до 2 января этого года. Я думаю, что он мог бы жить дольше, это был не предел, конечно, но он очень переживал из-за войны: он уроженец Харькова. Я думаю, что он переживал и за политзаключенных, и это сократило его дни.
– Очень показательной была акция в годовщину демонстрации восьмерых на Красной площади, когда все пришли туда, но полиция не позволила оставить цветы, и их потом отнесли на мемориал Немцова. Это тоже довольно показательная ситуация. Было ощущение, что ничего не поменялось за 30 лет с момента распада Советского Союза.
Нераскаявшееся государство, не осознавшее своих ошибок, вернулось обратно к авторитаризму
– Да. У меня ощущение, что все хуже даже, чем было тогда. Конечно, были 90-е годы, когда о поступке диссидентов в России стало хорошо известно. Тогда набирал силу "Мемориал". Но сейчас мы видим угасание всего. И дай бог нам дожить до каких-то перемен, чтобы эти организации снова подняли голову… Я сейчас живу в Варшаве, куда мы перебрались из России. Я вижу, какое количество здесь организаций, занимающихся памятью: институтов, различных правозащитных центров. Они формируют эту память, говорят о прошлом, проводят выставки, собирают архивы о жизни в социалистической Польше, о нацистской оккупации, эпохи жизни под советским гнетом и так далее. Это колоссальная работа, которая проводится при поддержке государства, различных грантов. У нас же ничего этого не было. У нас был "Мемориал", Сахаровский центр, ну, Музей истории ГУЛАГа, но это очень мало для такой большой страны. Это та работа, которая должна была делаться, чтобы это не повторилось. И то: все эти организации работали с сильным сопротивлением со стороны государства. Вот это нераскаявшееся государство, не осознавшее своих ошибок, в итоге вернулось обратно к авторитаризму, теперь уже практически к тоталитаризму, как мы знаем, потому что не была проделана эта работа, не было люстрации и так далее. Все, что пережили за последние 30 лет страны бывшего Восточного блока, было там сделано, а в России это проделано не было.
– Вы говорите, что эта работа в России проделана не была, но при этом вы много лет занимаетесь историей правозащитного движения. Есть ли у вас ответ: почему так произошло? Почему такое сопротивление со стороны государства было все эти годы?
– Помните, была такая тема – суд над КПСС, люстрация. Галина Старовойтова этим занималась. Вы же помните, какое сопротивление было со стороны государства, даже со стороны Ельцина, который говорил: "Ну что, вы и меня собираетесь под люстрацию подвести?" Там же были все те же самые люди, которые боялись, что и до них дойдет очередь. Поэтому демократические реформы были свернуты так быстро. Даже и десяти лет они не продлились, и мы вернулись опять на те же идеологические рельсы, на то же противостояние с Западом и так далее. Потому что, к сожалению, не те люди были у власти. Может быть, и диссиденты не сыграли в этом большую роль, может быть, они могли бы сделать больше. Они не хотели заниматься политикой, а может быть, надо было, чтобы помочь государству не вернуться к прошлому, расквитаться с ним, признать ошибки. Эта работа не была сделана.
– Сейчас многие говорят о том, что сейчас Россия вернулась в советское время, и отчасти ваш фильм рассказывает о том, какой была советская система – и вы говорите, что сейчас еще хуже, чем было во времена существования СССР.
– Если проводить параллели, то Советский Союз все-таки как-то пытался держать лицо на мировой арене. Вот это давление, которое возникало в иностранной прессе, на Радио Свобода, все эти сообщения про голодовки, про политзаключенных – это как-то волновало тогда власть. Поэтому они и выпустили Файнберга: проще было его выпустить, чем с ним связываться. Сейчас им все равно, их уже ничего не волнует, ничего не сдерживает. Поэтому сейчас даже хуже.
– Сейчас, мне кажется, невозможно, например, то, о чем Виктор Файнберг рассказывает в фильме, когда говорит о своем заключении в психиатрической больнице. Там были сотрудники, которые были способны его услышать, через которых он передавал записки о планировавшейся голодовке, и так далее. Сложно представить себе такое в нынешней России…
Где они, люди из системы, которые должны сочувствовать и помогать политзаключенным?
– Я тоже об этом много думала. Где они, люди из системы, которые должны сочувствовать и помогать политзаключенным, как было в случае с Виктором Файнбергом? Были люди, которые все понимали, которые, рискуя своим положением, рискуя многим, оказывали им помощь. Сара Файнберг высоко ценит фигуру врача Льва Петрова, который передавал информацию. У нее даже есть идея назвать его именем улицу в Израиле, в городе, где она сейчас живет. Эти люди – внутренние диссиденты, и наверняка они тоже сейчас есть в системе. К сожалению, пока мы их не видим… Хотя, может быть, мы когда-нибудь о них узнаем, тогда ведь тоже не знали. Это ведь правда, которая вышла наружу позже. Может быть, такие люди есть. Я надеюсь.
– Ваш фильм как будто заканчивается хеппи-эндом – это свадьба Виктора Файнберга после десятилетий совместной жизни. Это читается как своего рода жест, означающий, что жизнь продолжается, несмотря ни на что?
– Это не то что хеппи-энд, это просто события личной жизни Виктора Файнберга. Они действительно поженились с Франсуазой в январе 2021 года, по-моему, после 45 лет совместной жизни. На самом деле фильм заканчивается тем, что дочь Файнберга Сара говорит, что история диссидентского движения нелегитимна в России, не признана. И она надеется, что когда-нибудь, может быть, эта история станет легитимной… Но при этом мы показываем, что "Мемориал", который мы успели с ней посетить во время ее последней поездки в Россию, ликвидирован. В конец фильма мы поместили жизнеутверждающий кадр, где они втроем (Виктор Файнберг, его жена Франсуаза и их дочь Сара. – Прим. РС), потому что нам не хотелось заканчивать на совсем грустной ноте. Нам хотелось показать, что главное – это любовь, то, что нам позволяет выжить в этом ужасном мире. Это немножко как в фильме Андрея Смирнова "За нас с вами". Любовь позволяет нам выжить и выдержать все то, что происходит.
