Гуманитарный коридор – понятие не только юридическое, правовое или военное. Человека необходимо поддержать психологической и лекарственной заботой, теплом и словом. Есть не только медицина катастроф, но и язык катастроф. Несколько миллионов украинцев покинули свои дома. Мировое сообщество поднялось на защиту новейших изгнанников. Об этой картине мира, создающейся на наших глазах, подкаст-сериал "Гуманитарный коридор". По ширине этого коридора будут судить о морали и ответственности нашей эпохи. Ведущие – Иван Толстой и Игорь Померанцев.
Иван Толстой: Соня, расскажите, пожалуйста, как давно вы в Чехии и кем работаете?
Соня Кошкина: Я в Чехии два с половиной месяца, мы приехали сюда в начале третьей недели активной фазы боевых действий, работаю я последние 13 лет шеф-редактором и совладельцем интернет-издания LB.ua, это одно из крупнейших украинских интернет-СМИ, поэтому моя локация не влияет на редакционные процессы. Кроме того, в Киеве я уже шесть лет являюсь преподавателем Киевского национального университета имени Тараса Шевченко, преподаю журналистику. Ковид перевел все процессы онлайн, поэтому мы со студентами так и занимаемся.
А в Чехии у меня есть три позиции, которые я очень люблю. Это Радио Украина, которое было создано чуть больше двух месяцев назад, ориентированное на украинскую аудиторию, которая сегодня в Чехии уже достаточно большая. Только беженцев свежей волны более 320 тысяч, есть большая аудитория в Украине, которая слушает радио в интернет-формате, есть люди, которые живут здесь достаточно давно.
За всю свою долгую карьеру в журналистике (несмотря на свой юный возраст, 36 лет, я 21 год работаю) я работала во всех абсолютно СМИ – газеты, журналы, интернет, как главное дело моей жизни, у меня был свой проект на телевидении, но я никогда не работала на радио. И буквально перед Новым годом я задумалась о том, что надо бы попробовать. Сейчас у меня проект "Час с Соней Кошкиной", три раза в неделю мы говорим с гостями. Кроме того, я преподаю в Карловом университете и сотрудничаю с крупным аналитическим центром под руководством Давида Стулика и других коллег, продвигающих украинскую повестку в Европейском союзе.
Иван Толстой: А по типу журналистской деятельности чем то, что вы делаете сейчас, отличается интонационно, чувственно, содержательно от того, чем вы занимались в Киеве?
Соня Кошкина: Я не меняю вектор своей направленности в последние 20 лет, потому что я занимаюсь политической журналистикой, но как шеф-редактор, естественно, я соприкасаюсь с очень многими темами. LB.ua – это большое издание, у нас есть отделы "Мир", "Экономика", "Общество", "Культура". Основная лента у нас украинская, русскую мы сейчас закрываем, хотя она долгое время была основной, и у нас большая английская лента для того, чтобы наши западные партнеры могли читать всю правду о событиях в Украине.
У вас было много конфликтов, причем вы не боитесь их
И вторая моя тема, мое хобби – это религия. В этом году я планировала создать отдел "Религия" и надеюсь, что с редактором, который мной уже был определен до войны, все будет хорошо, потому что он сейчас воюет в составе ЗСУ.
Игорь Померанцев: Я прочел вашу биографию и некоторые ваши публикации и заметил, что у вас было много конфликтов, причем вы не боитесь их. Прежде всего это спорные ситуации с политиками. Какой у вас был конфликт с администрацией президента Януковича?
Соня Кошкина: Если ты живешь в Украине и возглавляешь крупное интернет-СМИ, главным собственником которого являешься ты сам, а не какой-нибудь олигарх, то конфликты неизбежны. В июне 2012 года против LB.ua и главного (на тот момент)оппозиционного канала "ТВi" были возбуждены уголовные дела – по разным фабулам, но совершенно надуманные. В нашем случае речь шла о якобы нарушении тайны переписки государственного деятеля. Эти люди давно сошли с политической арены. Я находилась на тот момент за пределами Украины и вынужденно там оставалась еще несколько месяцев, потому что понимала, что если я приеду, то Лукьяновское СИЗО меня встретит от 7 до 12 лет гарантированно. Благодаря широкой поддержке мировых медиа и "Репортеров без границ" это уголовное дело удалось закрыть, хотя документов о закрытии мы не получили до сих пор. Это был самый крупный эпизод, но таких было несколько. Если ты хочешь заниматься независимой журналистикой, ты должен уметь за это бороться.
Игорь Померанцев: Я так понял, что вы просто рецидивист конфликтов. Я прочел, что вы сменили церковь, перешли из промосковской Православной церкви в Православную церковь Украины. Это драматичный поступок. Почему?
Соня Кошкина: Я бы не сказала, что драматичный, он единственно логичный для любого нормального человека в Украине с момента создания ПЦУ и получения ПЦУ Томоса об автокефалии. Если коротко, то в Украине с 1994 года произошел, как это называли, церковный раскол. На самом деле у нас существовали долгое время параллельно Московский патриархат – это часть РПЦ, правда, имевший достаточно широкую автономию, и Киевский патриархат, который не был узаконен, не был признан мировым православием и который возглавлялся Филаретом. Долгое время, если ты не греко-католик, в Украине у тебя особо не было выбора. Если ты воцерковленный человек, то, скорее всего, ты принадлежал к Московскому патриархату, потому что, при всем уважении к Киевскому патриархату, это не была полноценная церковь в смысле мирового православия.
С началом событий Майдана, в начале осени 2013 года мы перестали поминать патриарха Кирилла
И мы тоже находились в Московском патриархате, наш приход находится на территории Киевского военного госпиталя, это очень особенный приход, потому что наш настоятель также является военным капелланом. Основная масса прихожан – это молодые люди моего возраста с семьями, с детьми, и все они очень проукраински и демократически настроенные.
С началом событий Майдана, в начале осени 2013 года мы перестали поминать патриарха Кирилла, что тогда вызвало сумасшедшее возмущение в руководстве Московского патриархата в Украине, нашего священника едва ли не разжаловали. Но понятно, что после избиения студентов другого выбора у порядочных людей просто не оставалось. Мы бы хотели выйти из состава Московского патриархата, но физически не было куда. Поэтому когда появилась Православная церковь Украины, когда появился Томос, мы стали полноценной автокефальной церковью, а их в мире существует 15. Мы – пятнадцатая, мы признаны мировым православием, вообще не было никаких сомнений. Вселенский Собор по дарованию Томоса состоялся 15 декабря, а 16 декабря мы уже в храме у себя снимали таблички, настолько мы хотели быстро все поменять.
И мы были первым приходом в Киеве, который перешел в Православную церковь Украины. Мы этим очень гордимся и дорожим. И сегодня многие прихожане Московского патриархата массово переходят в ПЦУ, особенно после начала российской агрессии. Более 400 рядовых священников Московского патриархата обратились к Совету Пентархии – это самый древний церковный судебный орган, возглавляемый в том числе и патриархом Варфоломеем, – для того, чтобы осудить действия Кирилла Гундяева. Надеюсь, что этот суд Пентархии состоится. На самом деле он был инициирован вне украинского вопроса еще в конце прошлого года, когда РПЦ вторглась на каноническую территорию Александрийского патриархата в Африке. Они просто отомстили им за то, что Александрийский патриархат признал ПЦУ, и решили на канонических территориях в Африке, принадлежавших Александрийскому патриархату, сделать свои приходы. То есть основать там ДНР, грубо говоря. Что возмутило все мировое православие и уже тогда заговорили о подготовке к суду Пентархии. А тут еще добавился украинский вопрос. Эти процессы полураспада московской церкви происходят сейчас в Украине изнутри, от низового уровня, это давно назревший вопрос. Недавно в Киеве состоялся Синод Московского патриархата украинского, были люди, которые ожидали от них каких-то правильных решений, хотя бы начала сепарации в сторону ПЦУ, но, естественно, этого не произошло, и максимум, до чего они договорились, это обвинение Петра Порошенко и ПЦУ в том, что началась война и Россия на нас напала. Тут я даже комментировать ничего не буду.
Иван Толстой: В какой степени вас коснулась война? Чего вам пришлось лишиться, покидая Украину?
На второй день войны в городе начали массово работать ДРГ, и одной из их задач было пленение ряда известных людей
Соня Кошкина: Начнем с того, что я – коренная киевлянка, и для меня сам факт того, что я вынуждена была покинуть свой родной город на второй или третий день войны, был персональной трагедией, я до сих пор не могу с этим примириться. А уехала я по одной банальной причине. Я с 2014 года нахожусь в России в так называемых "расстрельных списках врагов народа", мне запрещен въезд на территорию России и Белоруссии, в Казахстан я тоже не пытаюсь въехать. Сказать, что меня это тогда расстраивало, нельзя, у меня нет никакого желания покататься по Золотому Кольцу. Но с началом войны, когда у них был план захватить Киев за 72 часа, на второй день в городе начали массово работать ДРГ, и одной из их задач было пленение ряда известных людей, в том числе журналистов, политиков, активистов.
ДРГ – это разведывательные группы, которые были созданы до начала войны, были в таком замороженном состоянии, и задача их в первые два-три дня масштабной агрессии состояла в том, чтобы просто сеять панику в городах, устраивать провокации, взрывы, убивать людей, активистов, журналистов, политиков брать в плен.
Я не робкого десятка и, даже зная, что я в этих списках, притом что у меня маленьких ребенок, я решила, что остаюсь в городе. Но наши силовики меня убедили в том, что если я попаду в плен, то со мной будет гораздо больше мороки, чтобы меня достать, чем если я уеду хотя бы во Львов. И самый главный аргумент был, если я хочу оставаться, я не смогу работать, мне нужно будет сдать мобильные телефоны и все сигналы, по которым меня можно обнаружить. Я понимала, что живая и на свободе я сделаю гораздо больше для того, чтобы уничтожить врагов своего государства и своей земли. Поэтому я взяла небольшой чемоданчик, маму, ребенка, кота и села в эвакуационный поезд на Львов.
Игорь Померанцев: Как сказывается новая фаза войны на украинских СМИ? Я имею в виду агрессию, которая началась 24 февраля. Война, я полагаю, началась с оккупации Крыма.
Никого из нас не учили работать в военное время
Соня Кошкина: С 2014 года характер работы украинских СМИ очень изменился. Никого из нас не учили работать в военное время, если только мы не учились на военных корреспондентов, а уже тем более работать в военное время на территории собственной страны. Понятно, что это сказалось. Самый простой пример – это вопросы словаря: как называть врага, как маркировать коллаборантов, как тактично общаться с людьми, которые пострадали, потеряли свои дома, как тактично рассказывать о погибших, особенно если это дети. К сожалению, со всем этим нам довелось познакомиться, начиная с 2014 года. А сейчас все украинские СМИ перешли на рельсы поддержки государства, ЗСУ. Информационный фронт очень важный.
Иван Толстой: Выстраиваете ли вы обратную связь со слушателями вашего нового радио, или проблемы и потребности беженцев и без того слишком понятны?
Соня Кошкина: Безусловно, есть обратная связь. Прежде всего, это мой фейсбук, у меня открытая страница, там больше 116 тысяч подписчиков, любой человек может что-то написать. Если это не откровенное хамство или гадость, то банить я не буду. Любые темы приветствуются, обсуждаются.
Игорь Померанцев: Нет ли риска, что во время войны власть может попробовать закрыть рот неугодным изданиям и телеканалам? Или она уже это делает?
Когда есть угроза нашей профессиональной деятельности, мы объединяемся
Соня Кошкина: Любая власть всегда пытается поставить независимых журналистов под ружье. Например, многократная попытка этим президентом и предыдущим принять закон о медиа в интересном для них формате, который реально был бы законом не о медиа, а законом о цензуре. И когда в очередной раз такое происходит, а за последние несколько лет таких попыток было три, журналистское сообщество в Украине настолько сильно в критические моменты, что либо человек, который это двигал на посту министра, переставал быть министром, либо в Верховной раде под это не хватало простого большинства голосов. Поэтому я не могу сказать, что мы сильно едины и друг друга любим, но когда мы понимаем, что есть угроза нашей профессиональной деятельности, мы объединяемся, и все попытки введения цензуры в Украине ничем хорошим никогда не заканчивались. Точно так же, как ничем хорошим никогда не заканчивалась попытка установления авторитарной власти в Украине, и наши Майданы тому доказательство.
Никакой цензуры после войны не будет
Что касается нынешнего периода, то украинские телеканалы сейчас работают в режиме национального телемарафона. В любое время какой бы канал ты ни включил, ты попадаешь на национальный телемарафон, ключевые каналы распределяют между собой график работы, служба одного канала готовит новости сегодня, служба другого завтра и эстафеты передают друг другу. Несколько дней назад был позорный инцидент с исключением из эфира национального телеканала трех каналов – "Эспрессо", "Прямого" и "5 канала". Эти каналы, ассоциирующиеся с оппозицией к президенту Зеленскому, сейчас вещают только в интернете, и очень многие, я в том числе, высказали против этого протест. Я очень надеюсь, что эта ситуация будет разрешена, потому что так не должно быть. Но я также не сомневаюсь, что, как только закончится война, на следующий день национальный марафон станет частью истории, потому что свобода для украинцев – журналисты ли это, волонтеры, учителя, военные – это прежде всего. За свою свободу мы готовы сражаться на всех фронтах, в том числе и умирать. Поэтому, разумеется, никакой цензуры после войны не будет.
А здравое самоцензурирование во время войны – это нормально. Меня когда-то студентка из России спросила: есть ли у нас на сайте в новостях второе мнение, представляющее русскую сторону? Я хотела у нее спросить, что она подразумевает под вторым мнением. Если я сообщаю о каких-то переговорах, мне нужно давать комментарий Пескова или Путина? Поэтому во время войны оптика меняется, но с окончанием активной фазы боевых действий, я думаю, тоже будут внесены свои коррективы.
Иван Толстой: Я знаю, что в любой эмигрантской среде царит, с одной стороны, беспокойство о своем будущем, а, с другой стороны, недостаточное понимание того, как относится принимающая сторона к твоим эмигрантским проблемам. Какие выстраиваются политические контакты у украинской эмиграции, у вас, как у журналиста, с чешским правительством, с чешскими властями? Ведь большая концентрация эмигрантов – это определенная идейная, политическая, если не сказать и стратегическая проблема.
Соня Кошкина: Во-первых, для того, чтобы говорить о концентрации эмигрантов в каком-то едином формате, пока еще прошло слишком мало времени. Во-вторых, я не знаю, как было с белой эмиграцией, но точно могу сказать, что из тех пяти миллионов украинских беженцев, которые сейчас пересекли границу ЕС, и здесь это, в основном, женщины и дети, люди, как правило, высокообразованные, очень мотивированные, заинтересованные в поисках работы, в коротком устройстве своей жизни, поскольку все рассчитывают вернуться домой. Поэтому говорить о том, что мы как-то в Чехии, Польше, Австрии окапываемся и думаем о каких-то политических историях, я этого пока не вижу. Прошло слишком мало времени и нет для этого никаких оснований пока что. Но я поражена тем уровнем поддержки, который оказывают чехи, прежде всего, рядовые чехи, сколько сделало государство для приема беженцев, особенно в первые недели. Это потрясающе! Когда я приехала в Прагу, украинских флагов на зданиях было больше, чем во Львове, и поддержка была во всем, начиная с изучения языка и заканчивая бытовыми моментами: регистрация, предоставление визы, медицинской страховки, разрешения на работу, всего на свете.
Если Путин не будет остановлен в Украине, он пойдет дальше и, возможно, окажется и на территории Чехии
Мои чешские знакомые во многом объясняют это тем, что Чехия хорошо помнит опыт советской оккупации, они знают, что такое жить под оккупацией, они помнят события 1968 года, поэтому для них эта тема не чужая, и они понимают, что если Путин не будет остановлен в Украине, он пойдет дальше и, возможно, окажется и на территории Чехии.
Игорь Померанцев: Соня, вы когда-то преподавали основы журналистики детям в Киеве. Какие у вас студенты в Карловом университете?
Соня Кошкина: Я преподавала в той же школе, в которой я училась сама, будучи подростком. Это школа при киевском Дворце детей и юношества. Последние шесть лет я преподаю в Шевченко, и это не только основы журналистики, это политическая журналистка, новостная, интервью как основной жанр журналистики, и интернет-журналистика. Конечно, я очень переживала перед тем, как начать работать со студентами в Карловом университете, но оказалось, что ребята такие же, как и дома. Может, мне так повезло, но мне понравилось, что они очень мотивированы, заинтересованы, они все вовлечены в процесс. Это не только теория, но и практика, живое общение, мне нравится делиться своим опытом и знаниями. И когда тебя студенты спрашивают, что мы будем делать в следующий раз, какие у вас еще будут спецкурсы, что вы еще преподаете, как к вам записаться, это дорогого стоит.
Игорь Померанцев: А на каком языке вы преподаете?
Соня Кошкина: На английском здесь.
Иван Толстой: Можете ли вы привести какой-то случай беженской удачи, успеха, спасения в вашем деле, такую краску, как говорят журналисты?
Соня Кошкина: Я считаю, что самая большая удача жизни – это люди. Мой нынешний программный директор на радио меня спросил, почему я выбрала Чехию, у меня, наверное, здесь был какой-то бэк стейдж, друзья, знакомые. Да нет, вообще никого, мы приехали на пустое место. На самом деле, не совсем на пустое. По моим академическим каналам нашлась профессорская семья, которая согласилась нас принять, мы живем в 120 километрах от Праги в сердце Южной Богемии, в небольшой деревне, буквально тридцать домов на все село. Я езжу в Прагу на работу. И отношение людей, то, как они нас приняли, это дорогого стоит.
У меня маленькая дочь, у них старшая дочка нашего возврата, они все время проводят вместе время, это очень здорово. Не каждый бы так просто смог у себя принять семью, говорящую на другом языке. Хотя мы говорим по-английски, и мы на одном социально-интеллектуальном уровне, они – профессура, и я тоже имею отношение к академической среде, то есть мы на одной волне. Я никогда не забуду, что эти люди для нас сделали. Я очень надеюсь их отблагодарить таким же образом. После войны они приедут в Киев, во Львов, в Одессу, посмотрят, какая у нас красивая, цветущая, мирная страна, и я сделаю все, чтобы их поездка стала просто незабываемой, чтобы все самое лучшее, вкусное они смогли у нас попробовать, посмотреть и получить. А я обязательно вернусь в Киев, когда закончится война.
Игорь Померанцев: Я прочел, что вашу дочку зовут Эстер. Как она себя чувствует? Она понимает, что она за границей?
Соня Кошкина: Слава богу, она еще не совсем понимает, ей через неделю будет три. И для нее главная проблема – это то, что она разлучена с мужской половиной нашей семьи, она особенно любит своего деда, и у нас были неоднократные случаи, когда она просыпалась среди ночи, выходила на лестницу с криками: "Оденьте меня, я пошла к деде!" Это очень тяжело эмоционально, когда ребенок в три года не может выразить свои эмоции другим образом, а ты смотришь и ничего не можешь с этим сделать.
Слушайте и подписывайтесь на нас в Apple Podcasts, Google Podcasts, Spotify, Яндекс.Музыка, YouTube и в других подкаст-приложениях. Оставляйте комментарии и делитесь с друзьями. Гуманитарный коридор. Моментальные истории жизни.
