Иван Толстой: Игорь Вячеславович Огурцов. Что может быть проще и народнее такой фамилии? А вот поди ж ты! Редькин, Капустин – частые, а Огурцов – редкая. Полна загадок русская жизнь. И сам Игорь Огурцов будет у нас необычной фигурой в "Алфавите" и по задачам, которые он перед собой ставил, и по содеянному, и по дальнейшей своей судьбе.
Когда вы, Андрей, впервые услышали имя этого человека?
Андрей Гаврилов: Я услышал о нем довольно поздно, особенно если сравнивать с другими нашими героями, фамилии которых возникали вокруг меня достаточно быстро, как только происходило в советской действительности какое-то событие, с этими людьми связанное. Про Огурцова я узнал намного позже, чем про созданную им организацию – "Всероссийский социал-христианский союз освобождения народа". Сначала у меня глаз и слух остановились на этом невообразимом буквосочетании, аббревиатуре ВСХСОН, и только потом я узнал, что он был создан в Ленинграде в 1964 году. Сразу скажу, что, в силу моей политической неграмотности в 60-е годы, я долгое время думал, что ВСХСОН это что-то вроде НТС, нечто западное, созданное для освобождения народа. Потом пришло осознание, что это местное явление, что было для меня удивительно, и только потом пришла фамилия Огурцова. Может быть, это отчасти вызвано тем, что и взгляды Огурцова, и политика, которую он пытался проводить, и его цели на самом деле мне были достаточно чужды и, по молодости лет, не очень интересны.
Иван Толстой: Я познакомился с именем Огурцова (не с его деяниями и его организацией) потому, что много его фамилию произносили дома. Он – университетский выпускник, ходил во то же самое здание на филфак на Университетской набережной, где располагался и восточный факультет, который он закончил, многие участники ВСХСОНа тоже были филологами, гуманитариями. Талантливый человек, читал много, был приятелем многих приятелей. Но у него была вторая жизнь, и о второй жизни никто не знал и не догадывался. А если бы догадывался, то несдобровать было уже после 1967 года. Надо сказать, что еще в советские годы я узнал о всхсоновцах, об Огурцове и других людях дополнительную информацию.
Это был 1979 или 1980 год, когда я учился на первом курсе филфака, на русском отделении, и там был преподаватель античности Никита Виссарионович Шебалин, сын советского композитора Виссариона Шебалина. Он был преподавателем, который не столько античность преподавал, сколько рассказывал разные байки и про филфак, и про жизнь науки. И вот он в курилке филфака рассказывал о всхсоновцах мне один на один, не вещал широко, это было тогда опасно: люди эти сидели по лагерям. Поэтому, когда читаешь сейчас, что Огруцов был затерт среди советских оппозиционеров, что другие диссиденты (а мы еще поговорим, всхсоновцы диссиденты были или нет) – Синявский, Щаранский, Гинзбург – были на виду, а об Огурцове и всхсоновцах никто не вспоминал, это ложная информация. Даже собирая архивные кусочки в звуковом архиве Радио Свобода убеждаешься, как много было передач об этих людях. Были выступления самих всхсоновцев, уже переехавших на Запад, "Хроника текущих событий" о них писала.
Давайте обратимся к тому, что сделали эти люди.
Андрей Гаврилов: Ваше ощущение было весьма справедливым, действительно, Огурцов сотоварищи были немного затерты в 60-е и в начале 70-х годов. Может быть, это было вызвано тем, что диссидентское или инакомыслящее движение развивалось довольно активно без них, и тем, что они сели в 1967 году, а 1968 год – это Чехословакия и полный шок для всей правозащитной общественности. Но то, что их затерли, было вызвано отчасти и их взглядами, которые нельзя назвать широко распространенными среди инакомыслящих кругов. Это очень интересное явление, и в наших с вами разговорах Игорь Огурцов является наиболее ярким представителем этой точки зрения.
Там был всего один пистолет
Иван Толстой: Почему все-таки есть определенная правда в том, что их информационно затирали и, вместе с тем, я настаиваю на том, что с первых же номеров "Хроники текущих событий", с 1968 года писали о деле Огурцова? Я согласен, что 1968 год вообще много чего перевернул, демократическое, диссидентское, правозащитное движение пошло в другом направлении. А самое главное, что Огурцов и всхсоновцы не принадлежали к правозащитному движению, это были истинные революционеры, да еще и вооруженные. Правда, в минимальной степени, в такой мультипликационной, кажется, там был всего один пистолет.
Андрей Гаврилов: Там был маузер 1898 года, который появился на сцене исторических событий еще до того, как человек, который им владел, стал членом организации. Это отдельная история, которая была бы смешна, если бы не была трагической.
Иван Толстой: С конца 50-х и начала 60-х годов в Советском Союзе стало все больше появляться русских националистов, людей идейных, не просто каких-то черносотенцев, хотя были и такие, но людей пишущих, думающих, переживающих трагедию гибели национальной России, растоптанной большевистским режимом. Именно из этих людей через несколько лет создалось сообщество любителей и защитников памятников старины, ходоков по полузаброшенным деревням и селам, искателей икон, а также, разумеется, и грабителей церквей, не будем этого скрывать. В этих кругах начали собирать старинные прялки, старые музыкальные инструменты, псалтыри, библии, молитвенники. Вошло в моду крещение. Как грибы после дождя появились Даши, Глебы, Иваны, Марфы, Аскольды, Панкраты и чуть ли не Пафнутии. Все кинулись покупать дома (не дачи) в глухих деревнях, где-нибудь за Переславлем-Залесским. Вот на этом фоне совершенно не удивительно в 1964 году возникновение ВСХСОНа. Среди ваших знакомых, кстати, попадались такие любители глубокой деревенской жизни, прялочники, собиратели икон?
Андрей Гаврилов: Было довольно много. Среди моих сверстников была пара ребят, которые целенаправленно ездили по заброшенным, особенно северным, деревням, хотя у меня есть подозрения, что больше всего их интересовала возможность это дело перепродать потом в столичных городах, в Москве и Ленинграде. Тем не менее, они привозили довольно интересные вещи, я до сих пор помню складни, которые они привозили почему-то рюкзаками, это была наиболее распространенная их добыча, иногда иконы и старинные книги. А что касается прялок, с трудом можно вспомнить московский интеллигентный дом, особенно склонный к определенному инакомыслию – русско-национальному или западническому – где не стояла бы в углу привезенная из какой-то деревни прялка, люлька или сундук. У некоторых в хорошем состоянии, видно было, что его искали или покупали, у некоторых – переломанные и затертые. Но это было модное увлечение, не более того.
Иван Толстой: Всхсоновцы, как группа русских националистов, не были первыми после войны, но по своей структуре, слаженности и законспирированности они были первыми и последними такими за всю историю оппозиции. Причем, очень важно не называть ВСХСОН диссидентской или правозащитной организацией. Давайте поясним, почему.
Андрей Гаврилов: Для начала нужно определить для себя, кто такие диссиденты. Это вопрос сложный, на который чувствуешь ответ, но его сформулировать довольно сложно. Для меня они не диссиденты, потому что их устав, с моей точки зрения, абсолютно расходится со всем тем, что лично я приписываю диссидентскому движению. Я вам прочту две-три фразы:
"Марксистско-ленинское положение о единстве партии, монополизировавшей власть, неизбежно приводит к культу вождя партии, который превращается в деспота". Здесь спорить не с чем.
"Марксистско-ленинский принцип партийности науки и искусства ведет к вырождению общественных наук, к торможению во всех областях знания, к уничтожению национальной традиции, фальсификации, замене культуры пропагандой". Подписываешься практически под каждым словом.
И, вдруг, после этого: "Марксистское понимание равноправия женщин с мужчинами означает принуждение женщин к труду на производстве, что ослабляет семью, обрекает детей на беспризорность". Здрасьте пожалуйста! Приехали!
И вот таких шатаний так много в документах, в заявлениях и в интервью членов организации, что я никак не могу их приравнять к тем людям, которых мы называем диссидентами.
Иван Толстой: Да, я согласен, женофобия это то, что бросается в глаза в документах, в поведении, в воспоминаниях самих всхсоновцев.
Андрей Гаврилов: И не только женофобия. Если взять интервью членов (кстати, в самих документах я этого не нашел), там очень сильный привкус антисемитизма, который, к сожалению, очень часто присущ национальным движениям, особенно русскому. И ВСХСОН как раз был такой организацией.
Иван Толстой: Да, тут называют имя одного из руководителей, Евгения Вагина, вот ему антисемитизм был присущ в особой степени. У Игоря Огурцова антисемитские высказывания не зафиксированы и не проскальзывают.
Андрей Гаврилов: Если не считать заявлений типа: "Ну, когда сажают евреев, естественно, весь Запад встает на дыбы, а нас сажают, так никто не замечает".
Иван Толстой: Это более позднее его заявление. Кто-то из исследователей этой темы пишет: Своеобразными инкубаторами по производству русской идеи стали гуманитарные факультеты Московского и Ленинградского университетов. Не только Игорь Огурцов был выпускником восточного факультета, но высшее гуманитарное образование было и у Михаила Садо, у Евгения Вагина, Бориса Аверичкина и многих других.
Пользуясь политическими послаблениями, многие студенты и преподаватели увлеклись эстетикой дореволюционной России и белого движения. В этих образах истории националисты пытались найти альтернативу коммунистическим порядкам. В 60-е годы многие молодые люди, увлекшиеся националистическими идеями, совершали паломничество к гражданской жене генерала Колчака Анне Тимиревой и к одному из идеологов белого движения Василию Шульгину, которые жили в СССР. С этими процессами пришла мода на русскую религиозную философию Серебряного века, которая была официально запрещена. Доставали, копировали и размножали в домашних условиях книги Бердяева, Ивана Ильина, "Новый класс" Милована Джилоса. Всхсоновцев стали называть в Ленинграде "бердяевским кружком", что немножко иронично, потому что, по всем свидетельствам, с Бердяевым члены этой организации познакомились после того, как была создана группа ВСХСОН, после весны 1964 года.
Андрей Гаврилов: Тем не менее, когда их арестовали и проводили обыски, то из пятидесяти наименований революционно-реакционной литературы антисоветского содержания двадцать три названия были именно работами Бердяева.
Иван Толстой: Их обнаружил Евгений Вагин. Весной 1964 года он принес в группу одну из книжек и – пошло-поехало, дальше нужно было только знать, на какую фамилию из библиотек вынимать эти книжки и выносить. А Вагин был сотрудником Пушкинского Дома, работал в группе по изучению Федора Михайловича Достоевского, которая очень скоро стала выпускать знаменитое академическое 33-томное собрание сочинений.
Итак, можно было бы дать краткую биографию Игоря Огурцова, но мне кажется, что интереснее было бы воспользоваться архивной записью на старой свободовской пленке 1977 года, чтение статьи Татьяны Ходорович и Виктора Некипелова из парижского журнала "Континент". 1977 год – это десятилетие вынесения Огурцову и его подельникам судебного приговора. Послушаем. В сокращении, разумеется.
Диктор:
"15 февраля 1977 года исполняется десять лет со дня ареста ленинградского ученого, востоковеда Игоря Вячеславовича Огурцова. Десять лет заключения в советских тюрьмах и лагерях это ведь не просто лишение свободы, как пишут, умягчая и обманывая, в наших приговорах. Это десять лет голода, холода, утонченных издевательств, медленного убиения духа и плоти. Десять лет камня, наручников, пыточных карцеров, отупляющего принудительного труда. Кажется, только теперь мир начал это понимать.
Первые семь лет, почти одну треть своего астрономического срока, Огурцов провел в одной из самых зловещих темниц сегодняшней планеты – Владимирской тюрьме. Только в сентябре 1974 года, спустя семь с половиной лет заточения, Огурцову было разрешено личное свидание, возможность ощутить на губах материнский поцелуй. Он пришел на это свидание измученным, глубоко больным человеком.
Процесс Огурцова был проведен в годы, когда в стране еще не было сегодняшней огласки
Судьба Игоря Огурцова, по своей необычности и трагизму, не может оставить равнодушным. Он был одним из первых в том долгом свитке политических репрессий, что развернут в стране за последнее десятилетие и, как все первые, получил высшие меры за свое выступление против режима. Процесс Огурцова был проведен в годы, когда в стране еще не было сегодняшней огласки, и только-только начавшая выходить "Хроника текущих событий" располагала слишком короткими сведениями об этом процессе. По высшей справедливости Игорь Огурцов и его единомышленники не могут быть причислены к тем, кого мы называем сегодня "узниками совести", то есть к людям, стоявшим на позиции исключительно нравственного отрицания и репрессированным властями за легальную гражданскую деятельность, за защиту растоптанных человеческих судеб, а, чаще всего, за попытку реализации собственных простейших прав – права на слово, бесцензурную мысль и обмен информацией.
Игорь Огурцов и другие члены созданной им группы ВСХСОН – "Всероссийский социал-христианский союз освобождения народа" – могут быть названы политическими заключенными в полном смысле этого понятия, потому что в намечаемой деятельности они стояли на позициях политической борьбы, имея целью изменение государственного и общественного строя в СССР.
Группа ВСХСОН, созданная в Ленинграде в 1964-65 годах, была, по сути, организацией политической – она имела программу, тактические разработки, устав, хотя отправная позиция группы, а также ее программные положения по будущему устройству страны представляли собой настроения глубоко идеалистические. ВСХСОН ставил своей задачей борьбу за установление в стране так называемого социал-христианского строя, то есть общества, построенного на этических принципах христианства.
"Общество, хранящее в чистоте веру в христианские заповеди, защищено от нравственного вырождения, упадка сил, социального и военного самоубийства", – писали члены "Союза освобождения" в своей программе.
Они мечтали о создании в запущенной, уставшей от безнравственной и бездуховной жизни стране теократического, построенного на моральной основе, высоко справедливого государства, в котором были бы невозможны как расслабляющая политическая борьба соперничающих партий, так и деспотическая диктатура одной партии, подобная той, что установлена в СССР в настоящее время. Предполагалось, что это будет персоналистское государство, в котором высшим мерилом во всех сферах жизни станет отдельная, свободная и независимая личность. В обществе на деле, не на словах будут существовать свобода труда, предпринимательства, личной инициативы. Разумеется, это государство будет глубоко демократическим и обеспечит все демократические свободы. Важное место в общественной жизни нового государства должно быть отведено церкви, как свободной общине верующих, воодушевленных высшими нравственными идеалами.
Мы лишь с сожалением констатируем: путь к возмечтанному граду группа ВСХСОН искала в сферах иных
Мы не политики, и потому не считаем себя вправе давать, не даем оценки предполагаемому всхсоновцами государству. Мы лишь с сожалением констатируем: путь к возмечтанному граду группа ВСХСОН искала в сферах иных. Исходя из представлений об СССР как о системе крайнего государственного тоталитаризма воплощающей интересы могущественного нового класса партийной, государственной и административно-хозяйственной бюрократии, "Всероссийский социал-христианский союз освобождения народа" пришел к выводу о невозможности эволюции сегодняшнего строя к персоналистическому государству мирным путем. Так вошла в программу ошибочная и пагубная мысль о насильственном свержении существующего строя.
"Природа этой системы такова, – отмечалось в программе ВСХСОН, – что она не может улучшится, не подрывая основ. Всякое улучшение ее означало бы лишение господствующего класса его преимуществ, его права, незаконно присвоенного, монопольно владычествовать в экономике, политике или идеологии. Любая из этих отдельных свобод неизбежно вела бы к свободе полной, к ликвидации тоталитарной системы. Поэтому добровольно, без борьбы этот класс не уступит ничего. Освобождение народа от коммунистического ига может быть достигнуто только вооруженной борьбой".
Нам, людям категорически отвергающим насилие, в том числе как средство изменения общественных отношений и государственного переустройства, трудно читать эти строки любви и отчаяния. Но, отвергая, мы не можем не прикоснуться сердцем к тому безнадежному состоянию, в котором христиане были вынуждены прийти к столь поспешному и трагическому, абсолютно не христианскому выводу о том, что царствие берется силой. И мы думаем: как же должен быть нестерпим политический и духовный гнет в стране, если ее интеллигенты, гуманитарии, ее востоковеды в очках (на 21 человека осужденных по двум процессам ВСХСОН, 18 имеют высшее образование, в том числе пятеро, окончивших востоковедческий факультет) и, самое страшное, ее христиане могли, во имя любви к несчастной родине своей, схватиться за мысли о государственном перевороте. Совсем как те декабрьские юноши 150 лет назад.
Но то был Кесарь. Ныне же нашей страной правит уже не Кесарь, не злой и жестокий Кесарь. О, нет! Мы находимся под властью антихристианской идеологии, идеологии Антихриста".
Андрей Гаврилов: Когда я перечитывал биографию нашего героя, я подумал, что не менее интересным человеком был его отец, Вячеслав Васильевич Огурцов. Когда был арестован сын, то отца к нему не пускали 10 месяцев. Вернее, уговаривали надавить на сына, но тот отказался, сказав, что не может воздействовать на убеждения сына, потому что это безнравственно. Он – инженер-кораблестроитель, прошел всю войну, включая штурм Кенигсберга, закончил ее, сражаясь с японской армией, был представлен к званию героя Советского Союза, но не принял его потому, что отказался вступать в КПСС, заявив: "Лучше читать "вход запрещен", чем "выхода нет". Правда, Орден боевого Красного знамени и другие военные награды он все-таки получил.
Кроме работ Бердяева при аресте были конфискованы пишущие машинки, фототехника и химикаты для проявки и печати фотографий, 24 экземпляра программы ВСХНОС, 6 тысяч кадров фотокопированных книг и рукописей, включая "Крутой маршрут" Евгении Гинзбург и один пистолет системы Маузер образца 1898 года.
Его купил 20-летний житель Валаама, работавший библиотекарем, Станислав Константинов, еще до вступления в организацию, потому что ему часто доводилось опасными районами провожать девушек домой. Он сдал его руководству Союза сразу после принесения присяги. Вот этот Маузер был единственным реальным оружием этой, якобы, военизированной организации. И он стал основным пунктом обвинения членов ВСХНОС в подготовке вооруженного восстания. Насколько они были готовы к вооруженному восстанию и действительно ли они его готовили – совершенно отдельная тема. Из всего, что я прочел, у меня сложилось впечатление, что они готовы были поддержать, ежели начнется вооруженное восстание и ежели в их организации будет более десяти тысяч человек. На момент ареста задержано было менее тридцати.
Иван Толстой: Вообще материальная база и организационная подготовка в этой группе были поставлены на большую высоту. Например, были введены членские взносы в размере десяти процентов от зарплаты, что неслыханно. Поэтому они покупали пишущие машинки, фотоувеличители и добывали все необходимое для распространения – бумагу, оплату машинисток. А химические реактивы – проявитель, фиксаж – им сливал в какие-то бидоны человек, работавший в ленинградском фотоателье. Что касается вооруженного восстания, конечно, смешно об этом говорить, но они часто искали и давали задание познакомиться с отставными офицерами самого разного ранга и родов войск для того, чтобы в нужный момент сплести эту паутину воедино. То есть замысел, организация, структура были четкие и осознанные, это не была какая-то манная каша гуманитарная, это были люди с военной внутренней косточкой.
Андрей Гаврилов: Вы говорили, что члены этой организации были среди тех людей, которым особенно интересна была история и идеалы белого движения. А структура была на самом деле военизирована, хотя оружия не было – романтические образы белых офицеров и погибшей русской армии воплощались в таких прозаичных вещах как управление организацией. Самая низшая единица называлась "боевая группа" и стояла из трех человек, старшего и двух рядовых. "Отделение" включало в себя две таких тройки, плюс командира и ответственного за безопасность. Итого – восемь. Две восьмерки составляли "взвод" – двадцать человек. Четыре взвода – "батальон", это и был весь наличный состав "Союза за освобождение народа".
Иван Толстой: Огурцов отбывал срок во Владимирской и Чистопольской тюрьмах, а также лагерный срок в Пермской области. За участие в забастовке заключенных срок его заключения был переквалифицирован – десять лет вместо семи. В 1987 году он полностью отбыл срок заключения и ссылки.
Андрей Гаврилов: Двадцать лет и два дня, – как он сам посчитал.
Иван Толстой: Эмигрировал, жил со своей семьей в Мюнхене, в 1992 году вернулся в Россию и принимал активное участие в общественной жизни. Игорь Вячеславович жив и сегодня.
Андрей Гаврилов: Несмотря на то, что везде написано, что ВСХСОН был ликвидирован КГБ, Огурцов, Садо и другие члены отказались объявить о роспуске организации. Таким образом, сейчас "Союз за освобождение народа" так и не распущен, и можно сказать, что он является одной из старейших русских, не советских, организаций, даже если на сегодняшний день никакой активности он не проявляет.
Иван Толстой: И уж совсем парадоксально, что Игорь Вячеславович Огурцов до сих пор не реабилитирован.
Андрей Гаврилов: Да, это ужасно. В 1997 году ему и еще никоторым членам организации окончательно было отказано в реабилитации, хотя многих реабилитировали, а потом реабилитацию забрали обратно.
Иван Толстой: Как бы не относится к идеям всхсоновцев, к самому Огурцову и его подельникам, нельзя не признать, что, по-видимому, эта месть, эта не-реабилитация связана с таким важным свойством характера человека как стойкость.
Андрей Гаврилов: А вы знаете, что Огурцов одно время сидел вместе с Сергеем Ковалевым? Ближе к нашей исторической эпохе ему разрешили свидание, даже дыню передали, потому что шли переговоры между Брежневым и Жискар д’Эстеном. Все это, в итоге, кончилось тюрьмой в Чистополе, его посадили в одну камеру к Сергею Ковалеву. Огурцов вспоминает: "Хорошо мы с ним посидели. Думаю, что он так же сказал, что с Огурцовым сидеть можно, даже если есть различия по мировоззренческим моментам". У них были диаметрально противоположные взгляды, тем не менее, когда в соседней камере Юрий Шухевич, который с 17 лет мотался по лагерям только потому, что его отец был украинским националистом, его избили надзиратели и он стал слепнуть в результате этого избиения, Ковалев и Огурцов объявили голодовку, пока ему не будет оказана медицинская помощь. Спустя два дня после объявления голодовки Юрия Шухевича этапировали в Москву на лечение.
