Исторически и, конечно, всемирно ("глобально") мыслящий поляк (а какой из них мыслит иначе, ведь Польша, как ему давно известно, родина слонов) сегодня и встревожен, и воодушевлен. Торжественная, для кого-то вызывающая готовность Польши стать рядом с Украиной в час страшной угрозы её, Украины, существованию выглядит чем угодно, только не личным куражом первого польского лица. Перед нами – национально-государственный порыв страны, набравшей такую скорость самоутверждения, замедлить которую уже никому не удастся.
Украина, страны Балтии, вскоре Беларусь, а посерёдке Польша – это кулак, один вид которого не может, думается, не повергнуть в уныние того, перед кем он сейчас вырастает из тьмы веков. Это уныние России. Может ли оно смениться позывом к самосохранению, но уже без имперской подставки? Погаснет ли наконец тот имперский задор, которым маялись и славились Пушкин и Тютчев? В пушкинском кругу одно время был живой, можно даже сказать – любовный интерес к польской культуре. С восторгом слушали импровизации Мицкевича, сам Пушкин в полной мере сознавал равновеликость собрата, был сильно огорчён, когда тот восстал против России, но отправил его всё-таки не в ад, а к Богу для вразумления. В свою очередь, и Польша, несмотря на всё скотство российской имперской власти, всегда могла предъявить небольшой, но заметный кружок просвещённых болельщиков русской культуры. Есть он и сегодня.
А Россия, её пишущая-читающая часть? Для этой части ни того же Мицкевича, ни польской культуры в целом, как и любой другой с её классиками, не существует. Во всяком случае, так получается, если судить по нынешним интересам наиболее известных властителей русских дум, а более убедительного свидетельства нет. Если бы эти люди интересовались Польшей, они бы сегодня в полный голос обсуждали эту страну, её политику и общественные настроения. Они спрашивали бы друг друга, почему Польша так прониклась судьбой Украины, так заметно пошла набирать особое влияние в Европе? Одни из них восхищались бы, другие возмущались бы тем чутьем, которое так властно подсказало Польше, что пришел её звёздный час.
Пушкин обращал свой взор прежде всего на Киев: "Наш Киев дряхлый, златоглавый, сей пращур русских городов сроднит ли с буйною Варшавой святыни всех своих гробов?" На первое место, как видно, он ставил волю Киева, хотя буйствовала Варшава. Была ли это намеренная перестановка исторических сил или просто так легла строка? Пушкинский вопрос беспокоил, вспомним, и Сталина. Да, по истечении ста лет, как ста дней… В 1932 году украинскому комсоставу был, как тогда говорилось, спущен план, который не мог быть выполнен ни при каких условиях: взять у крестьянина столько зерна, сколько предстоящий урожай не обещал и близко. Два десятка районных комитетов компартии только в двух областях так и заявили. В ответ в Украине был устроен голод, от которого погибли миллионы крестьян. Вымирали целые села и местности.
Сталину нужно было любой ценой привести Украину к безоговорочному повиновению. Но в поведении своих украинских товарищей по партии он увидел угрозу, о которой они, по наивности, не думали, а по своей идейности и думать не могли. Решаясь заартачиться перед Москвой, украинский коммунизм и в мыслях не держал передаться польским буржуинам. Сталин же эту перспективу со свойственной самодержцу то ли подозрительностью, то ли проницательностью разглядел. "Украину можем потерять. Имейте в виду, что Пилсудский не дремлет", – писал он Кагановичу. Не правда ли, что-то подобное мог бы в наше время написать или сказать кому-нибудь из своих и Путин? Да он и написал, и сказал, и не только своим, и не раз - и не он тому причиной, что погоды нынче стоят другие.
Польша – не самая спокойная и покладистая сущность, а какой окажется Украина в паре с нею?
Теперешнее сближение Польши и Украины обещает много судьбоносно полезного, неожиданного и… всякого. Не последний вопрос с точки зрения любого участника событий: как всё же лях распорядится своей исторической памятью? Варшава-то никогда не была под Киевом, а Киев под Варшавой был… Как прошлое, пусть и давнее, скажется на польских настроениях и поступках? Будут ли, например, давать о себе знать панские, барские замашки? Слишком увлечённые оглядки назад, пикантные сопоставления того, что было здесь и там, гадания о том, что могло бы быть, далеко не всегда безобидны. Это всё может затянуть легковерного человека, целую партию, если не всё племя, в то, что один наш современник, поляк Адам Михник давно назвал сточной канавой (W poszukiwaniu utraconego sensu, 2007). Это то же, что популизм. Это разгул всякого рода политических крикунов, злобное торжество их избирателей. Это жлобская воинственность, национальная кичливость, грубость, залихватское враньё и безоглядная клевета в расчете на недалекого простеца, которого хлебом не корми – только укажи, кому он должен завидовать и кого ненавидеть.
Что-что, а в Украине тоже есть и, конечно, никуда не денется своя сточная канава. В ней, кроме прочих, обосновалось когда-то простодушное, а теперь самовлюбленное, задиристое хуторянство. Именно они, национальные сточные канавы, и в новых условиях омрачат, насколько им будет позволено, существование Украины и Польши. Нечего, правда, и думать, что они сольются в одну. Такой кары на оба народа Господь, конечно, не пошлёт. Но отношения между этими народами, особенно не совсем казённые, – какими они будут?
А есть же и третья канава – великорусская, её еще называют жириновщиной. На сегодняшний день в ней плещется вся Россия. Как долго смрад из этих канав придется вдыхать всему Европейскому союзу, у которого свои канавы и канавки – по числу входящих в него стран? А над всем всё тот же вопрос. Польша – не самая спокойная и покладистая сущность, это привычно. А какой окажется Украина в паре с нею? Задаваясь любым касающимся её судьбы вопросом, нельзя не иметь в виду, что эту сущность пересоздаёт на наших глазах война.
Анатолий Стреляный – писатель и публицист
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
