Иван Толстой: Для начала – письмо.
"Ваше Сиятельство,
Многоуважаемая княгиня,
С крайним смущением беру на себя смелость обеспокоить Вас настоящей просьбою, за которую прошу меня великодушно простить. Я – русский, бывший офицер армии адмирала Колчака. Принимал участие в борьбе с большевиками с самого начала белого сибирского движения до последнего момента его конца. Подвергался неоднократным тогда смертельным опасностям. Был ранен и контужен в голову, от чего еще до сих пор страдаю припадками страшной головной боли.
Как и многим соратникам, удалось выехать за границу, где, несмотря на мой вышесказанный недуг, я всегда шел навстречу всякому труду, хотя бы и очень тяжелому. Так, например, в течение трех с лишним лет служил на судах английского флота в качестве кочегара и машиниста. Судьбой заброшенный в Италию 8 лет тому назад, не обращался ни к кому за помощью – сам устроился. Семь лет беспрерывно служил шофером в одной американской семье. Никогда не стеснялся никакого честного труда, вследствие чего никогда не обращался как к частным лицам, так и к благотворительным организациям за помощью. Но теперь, ввиду переезда моих бывших хозяев-американцев в Америку, я остался без места и в течение 8 месяцев не смог нигде в Италии устроиться…
Пришлось искать каких-либо возможностей в других странах. Так, путем переписки с русскими друзьями во Франции, мне удалось получить одно место в Париже, для которого требуется срочный выезд туда. Зная о Вашей глубокой гуманности и щедрости, решился прибегнуть к Вам с моей просьбой в оказании мне помощи или субсидии в 500 лир. Эта сумма даст мне возможность взять билет до Парижа и первое время прожить там. Работая в Париже, я смогу выплатить мой долг.
Прошу принять уверения в глубочайшем уважении и совершенной преданности,
Иван Суханов".
Второе письмо:
"Многоуважаемая княгиня,
я извиняюсь перед Вами за это мое письмо…
В 1920 году русские большевики заняли Баку, где мой отец имел нефтяные промыслы, расстреляли его вместе с двумя братьями, офицерами в Николаевском Кавалерийском полку. Мать моя, урожденная княгиня Мария Радзивилл, умерла с горя. Осталась я одна и должна была бежать из Баку по дагестанским горам. Всё и всех потеряла… Теперь живу, давая уроки французского языка; в 40 лет я взяла диплом в университете Гренобля. Три месяца тому назад я заболела, так как у меня ангина пекторис, и потеряла все уроки. В настоящее время я без средств и не знаю, как проживу эти месяцы, так как работы нет никакой…. Прошу Вас, княгиня, будьте доброй и помогите мне. Могу Вас уверить, что я, когда заработаю, возвращу Вам. Я уже много дней как не живу, т.е. не могу даже купить кусок хлеба, но мне так стыдно сказать это.
Уважающая Вас Диана Калениченко".
И таких писем было множество. О русско-итальянском следе, оставленном Марией Павловной Демидовой, рассказывает историк Михаил Талалай.
Михаил Григорьевич, а кто это – "Ваше Сиятельство"? Кто такая "многоуважаемая княгиня"?
Михаил Талалай: Да, давайте начнем с определения нашей героини, с ее имени. С крестным именем очень просто, это Мария. Отчество тоже понятное – Павловна. Знаменитейшая фамилия – Демидова. И тут начинаются разные ономастические приключения, потому что преимущественно Мария Павловна жила в Италии, где Демидовы употребляли французский вариант фамилии, но почему-то они не желали эту фамилию ударять на последний слог, как это было бы во французском, не хотели они следовать и русскому оригиналу – на промежуточном слоге, почему-то им нравилось Дéмидофф. И с этой фамилией наша героиня и осталась в итальянской культуре. Я обнаружил даже, что во французской переписке итальянские Демидовы ставили значок ударения на первый слог.
Затем начинается сумятица после ее замужества. По российским понятиям, с 1897 года она утратила свою девичью фамилию, ее можно именовать исключительно по мужу – Абамелек-Лазарева. Но для итальянцев это слишком долго и длинно, не понятно, где ставить ударение, поэтому они писали и до сих пор пишут "принчипесса Дéмидофф". Что не очень корректно. Когда она была Демидова, она не была принчипесса, она была принчипессина – княжна Демидова Сан-Донато. И надо сказать, что с самим княжеским титулом Сан-Донато тоже много вопросов. Она была представительницей четвертого поколения князей Сан-Донато в Италии, но императорская Россия иностранные титулы не признавала, только по особым указам, поэтому те же самые князья Сан-Донато, когда они приезжали из Италии в Россию по делам или общались в русской переписке, свои титулования теряли. Исключение сделали только для отца нашей героини, Павла Павловича Демидова, но исключение было сделано в России благодаря его государственным заслугам, он единственный из этого большого клана князей Сан-Донато в России мог титуловаться таковым, однако без права передачи титула наследникам. Его дочь Мария в России была сначала просто Демидовой, а вот после замужества уже стала княгиней, но – Абамелек-Лазаревой.
Иван Толстой: Михаил Григорьевич, очень сложные, запутанные генеалогические и ономастические обстоятельства – какая была фамилия, какие ударения, где как называют княжну и княгиню. Но кто же она была? Ведь ей адресуют такие душещипательные и драматические письма. А какую жизнь она прожила? Что она собой сама-то представляла?
Михаил Талалай: Конечно, для всех она оставалась Демидовой, наследницей, преемницей тех сказочно богатых металлургов и горнозаводчиков, которые гремели по всему миру. Собственно, в Италии и Флоренции это имя всегда оставалось на слуху. Она принадлежала к знаменитейшему роду Демидовых, по маршруту которых в Италии можно составить отдельную экскурсию, и она восприняла всё интереснейшее демидовское наследие в Италии, а его много. Начнем с того, что во Флоренции до сих пор существует Пьяцца Демидофф. Я, кстати, первые годы жил рядом с дворцом, где жил основатель демидовской линии в Италии, Николай Никитич Демидов, Палаццо Серристори. И близлежащую площадь назвали Пьяцца Демидофф, там стоит памятник предку Марии, Николаю Никитичу, в окружении четырех аллегорических статуй. Я любил гулять вокруг этого пышного монумента, разглядывал эти демидовские аллегории, особенно после того, как узнал их смысл. Там изображены четыре женские статуи. Одна из них это олицетворение Муз, другая – Милосердие, третью я теперь забыл, а четвертая это Сибирь. Я не сразу это узнал, а когда узнал, ностальгически полюбил именно эту аллегорическую фигуру: она единственная облачена в шубу, все остальные женские персонажи, понятно, полуобнажены. А она – в мехах, с каким-то колпаком и с геральдическим кайлом Демидовых, которым они добывали свои богатства.
А она – в мехах, с каким-то колпаком и с геральдическим кайлом Демидовых, которым они добывали свои богатства
В наследие входит и демидовский музей на острове Эльба, потому что самый знаменитый пращур Марии, Анатолий Николаевич Демидов, который прославился как своим меценатством, так и своим сумасбродством, – он был поклонником Наполеона и по всей Европе собирал наполеоновские реликвии, дойдя до того, что разыскал племянницу Наполеона, принцессу Матильду Бонапарт, и женился на ней. Этот брак коллекционера оказался неудачным, они развелись, в итоге разведенная жена почти разорила его, он должен был выплачивать ей значительное состояние. Именно он купил дом Наполеона на Эльбе и устроил там музей. Конечно, надо упомянуть, что на главном церковном памятнике во Флоренции, на кафедральном соборе, на самом почетном месте для спонсоров красуется герб Демидовых – кайло, то самое, которое держит в руках облаченная в тулуп Сибирь, и их знаменитый лозунг на латыни: "Не словами, а делами". И, конечно, – Демидовская вилла под Флоренцией, в Пратолино, где прожила большую долгую жизнь наша героиня и куда писали эти письма обездоленные беженцы.
Иван Толстой: Михаил Григорьевич, когда же мы переедем в Италию из Сибири, когда отбросим кайло?
Михаил Талалай: Это будут обстоятельства ее рождения. Она родилась в Италии. Родилась в имении Сан-Донато, но при обстоятельствах достаточно драматических. Ее отец, уже упомянутый Павел Павлович, единственный, которого в России титуловали князем, потерял первую свою, горячо любимую супругу в том же самом имении Сан-Донато, и это стало одной из причин того, что ее отец расстался с их княжеским уделом: он напоминал ему о семейной трагедии. Это была знаменитая распродажа, поспешная, с аукциона в Париже, с большими скидками. Были проданы накопленные почти тремя поколениями итальянских Демидовых их коллекции, картины, скульптуры. Всё это пошло с молотка, но отец нашей героини, в итоге, приобрел другое тосканское имение, тоже огромное, тоже красивое – Пратолино, которое стало называться Демидовской виллой. Это имение и стало главным местом жизни нашей героини, хотя до революции она перемещалась между Российской империей и Итальянским королевством.
Любопытно, что когда она вышла замуж за богатейшего человека России, князя Абамелек-Лазарева, тоже большого италофила и обладателя великолепной виллы в Риме, эта, вероятно, самая богатая тогда российская пара, вращалась между двумя странами по очень упорядоченному ритму. Они делили свою жизнь по кварталам. Весну они проводили в Италии – Флоренция, Рим. Лето – это их русские имения, дачи и прочее. Осень – это опять Италия. А зима – пышные балы, приемы и прочее – это блестящий Петербург. Так что четыре сезона года весьма четко перемежались. Ее супруг скончался в 1916 году, как-то промыслительно не дожив до роковой даты.
Революция. У Марии Павловны реквизированы все ее российские владения, но она имела богатства и в Италии. Конечно, понесла ущерб, тем не менее, осталась в статусе состоятельной русско-итальянской княгини. Какое-то время ей пришлось бороться за свои владения в Риме, где она тоже часто жила. В 1920-е годы советское правительство предъявило свои права на ее римскую виллу, потому что покойный князь Абамелек-Лазарев оставил такое неосторожное завещание в пользу российских Академий – наук и художеств. Правда, оговорив при этом, что душеприказчиком, куратором должна быть, в случае его смерти, вдова. Вдова, естественно, отказалась передавать это всё большевикам: начались затяжные судебные процессы, как это принято в Италии, в итоге которых вилла Абамелек была оставлена за нашей княгиней. Но затем она ее потеряла, после Второй мировой войны. Когда Италия оказалась в стане побежденных, Советский Союз, наряду с другими, представил Италии ряд условий по репарациям (достаточно щадящих, надо сказать, не так как с нацистской Германией), и в этих условиях каким-то пунктом, последним или предпоследним, была передача одной из самых больших римских вилл Советскому Союзу. Так и произошло. Уже само итальянское правительство, не спрашивая нашу героиню, просто реквизировало ее виллу, заплатило ей какие-то символические отступные, и с той поры вилла Абамелек стала советской, затем русской территорией. В настоящее время на ней находится резиденция посла Российской Федерации.
Княгиня была бездетной и перед самой смертью усыновила своего племянника, югославского принца в изгнании Павла Карагеоргиевича
Сама же флорентийская вилла Пратолино пережила драматические времена. Княгиня была бездетной и перед самой смертью усыновила своего племянника, югославского принца в изгнании Павла Карагеоргиевича, который жил в Париже. Принц-изгнанник, похоже, так и не появился на унаследованной вилле, и в 1969 году произошел следующий торг демидовских владений, на сей раз не в Париже, а в Лондоне, на аукционе "Сотбис", где было распродано всё – и сама вилла, и все картины, и ценные реликвии и письма, многие из которых неизвестно куда попали. В частности, наша героиня скупала рукописи русских писателей: мы знаем, что у нее была, к примеру, целая коллекция писем Тургенева, неизвестно куда девшаяся. Она, будучи монархисткой, скупала также разного рода документы и реликвии, связанные с российской императорской семьей, и это тоже неизвестно куда ушло, по крайней мере, на "Сотбис" не было выставлено. А выставлено было очень много, в том числе сама колоссальнейшая вилла, которая стала переходить из рук в руки до той поры, пока она не стала государственной итальянской собственностью. Официально это теперь владения Провинции Флоренция, то есть не самого города, а флорентийского района, где она территориально находится.
Там флорентийцы обнаружили, конечно, хаос и запустение, и те письма, которые мы сегодня слушаем, они были просто разбросаны как в самом особняке княгини, так и по разным уголкам виллы. И слава богу, что в Провинции Флоренция нашлись люди культурные, которые собрали этот эпистолярий на русском языке (ничего не понимая, но осознавая, что надо это сберечь), и всё это перенесли во Флоренцию, в Исторический архив, где они долгое время и пребывали, пока ими не заинтересовались исследователи. Надо сказать, что до меня этими письмами занимались мои итальянские коллеги, это и покойный Ренато Ризалити, и ныне здравствующая, дай Бог ей здоровья, моя коллега Лючия Тонини, которая много занимается различными демидовскими историями.
Я же решил опубликовать русские оригиналы. Конечно, не все, потому что это колоссальная переписка, и отобрал наиболее значимые. Эмигранты старались представить княгине, конечно, наиболее выраженно драматизм их ситуации, поэтому кратко и ярко описывали их жизнь, и я, ограниченный публикаторскими возможностями, отобрал чуть менее сотни таких писем, включив и разного рода переписку с учреждениями, потому что княгине писали не только беженцы, но разного рода русские учреждения за границей, и она им помогала. У нее, правда, были своеобразные фильтры: ее верный секретарь Федор Галка отслеживал адресатов и выяснял, действительно ли соответствует их изложенное бедственное положение реальным обстоятельствам. И в редких случаях, когда это оказывалось или бахвальством, или несуществующими делами, в таковых просьбах было отказано.
Многие учреждения пользовались ее поддержкой. Это и Богословский институт в Париже, это и Императорское Православное Палестинское общество в изгнании, это и афонские обители, даже Валаамский монастырь, который, как известно, тогда находился на территории Финляндии, и многие другие. У нее существовал целый кондуит, ее секретарь Федор Галка, конечно, его вел, где был длинный перечень русских имен и учреждений, которым она оказывала ежемесячную помощь. Это продолжалось вплоть до начала Второй мировой войны. Конечно, тогда всё опять изменилось. В первую очередь, она не могла переводить эти пособия за рубеж из Италии. И потом сама вилла пострадала, это стала немецкая штаб-квартира в 1943 году, виллу бомбили англо-американцы… В общем, начался упадок, который и привел к распродаже в 1969 году.
Иван Толстой: Михаил Григорьевич, а как и когда закончила свои дни Демидова?
Михаил Талалай: Княгиня жила одиноко, у нее не осталось детей, она усыновила, как я сказал, своего племянника, и скончалась в 1955 году, оставив по завещанию всё свое состояние ему. Книгу, сборник писем к ней я назвал "Последняя из Сан-Донато", его издал Международный Демидовский фонд. Надо сказать, занимаясь генеалогией, я выяснил, что всё-таки формально она была не последней, у нее в то время еще оставалась ее младшая сестра, которая пережила ее на четыре года. Судя по всему, отношения внутрисемейные были сложные, как это часто бывает в хороших родах, поэтому Елене Павловне, княжне Сан-Донато, тоже скончавшейся в Италии, ничего не досталось из этого богатого наследства, всё перешло к усыновленному племяннику, а затем на аукцион.
Тем не менее, память об этой необыкновенной женщине, щедрой филантропке, и не только для русских, потому что она оказывала поддержку местному населению – осталась. Если долгие годы ее память берегли русские флорентинцы (ведь она была и старостой русского храма), то в этом году совершилось примечательное событие. В апреле месяце в городке Валья, резидентом которого официально являлась наша героиня, было принято важное решение: Марию Павловну объявили посмертно почетным гражданином. Это интересное обстоятельство. В России после перестройки почетное гражданство во многих городах было возобновлено, в Москве, вот, существуют почетные граждане, но при возобновлении этого звания там заранее было оговорено, что посмертный статус не существует. А в Италии он есть, поэтому княгиня с этого года – посмертный почетный гражданин городка Валья. Что это значит? Теперь сам муниципалитет берет на себя обязанности по официальному чествованию Марии Павловны. Так и произошло 23 июля сего года, в годовщину ее кончины. Впервые мэр городка Валья вышел на виллу Пратолино, к могиле Демидовой с триколором, перевязанным наискось, впервые были зачитаны официальные речи, выступили разного рода официальные персонажи, представители рода Демидовых, и таким образом произошел первый официальный Demidoff Day. Можно было его даже сократить и назвать D-Day, но, как известно, в западной историографии эта аббревиатура сохраняется за высадкой союзников в Нормандии.
Иван Толстой: Или за довлатовским днем в Петербурге.
Михаил Талалай: Вот что еще забыл сказать. Демидовская вилла, которую до сих пор так и называют все во Флоренции, вилла Дéмидофф, официально была переименована, этого названия официально более не существует с середины 90-х годов, когда по итальянской прессе прошел слух, что якобы Россия на новом своем историческом этапе собирается вернуть в государственную собственность владения своих граждан. И тогда администрация Провинции Флоренции, перестраховавшись, объявила, что она не будет больше вилла Демидофф, пусть будет исключительно вилла Пратолино, и даже – Медицейский парк Пратолино, по давним местным владельцам, Медичи. Возможно, пугал и прецедент с римской виллой княгини, в самом деле ставшей российской собственностью.
