Марта Смеречинская – молодая украинская режиссерка, премьера полнометражного дебюта которой состоялась два года назад на кинофестивале в Сараеве. Это был "Дневник невесты Христа" – документальный фильм о жизни ее младшей сестры в монастыре, интимная и нежная картина о решении молодой девушки служить Богу и о взаимоотношениях двух сестер. Позже вышла короткометражка "Алоэ, фикус, авокадо и 6 драцен" (2023) – о посылках украинским беженцам. Марта живет между Киевом, Парижем и Будапештом, учится режиссерскому искусству и участвует в кинофестивалях. Она рассказала Радио Свобода о своих работах, семейных отношениях и о том, как война влияет на искусство.
– Как изменилось ваше отношение к дебютному фильму со временем? Можно сказать, что были ошибки, которые сейчас видны свежим взглядом? Или, наоборот, результат вас полностью устраивает?
– На самом деле я не подозревала, насколько сложным может быть процесс отделения от фильма и принятия его. Я до сих пор работаю над этим в терапии, потому что это очень непростой опыт, связанный с авторством и ответственностью, которую на себя берешь. Особенно когда фильм касается личных вопросов, детских травм или семейных тем.
Мне было очень тяжело его смотреть: на показах я выходила из зала
Когда я начинала работу над фильмом, я даже не представляла, насколько этот процесс окажется для меня трансформирующим и непростым. На этапе создания главная цель была — завершить фильм, сделать его максимально хорошо. Я приложила все усилия, возможные и невозможные, даже какие-то сверхусилия. Было ощущение всемогущества.
Но затем приходит понимание, что ты – обычный человек и тебе может быть сложно, ты можешь столкнуться с разными внутренними процессами. Со временем я стала более спокойно воспринимать фильм. Хотя вначале мне было очень тяжело его смотреть: на показах я выходила из зала и возвращалась только на сессии вопросов и ответов. У меня было много вопросов к себе. Если бы можно было, я бы продолжала работать над фильмом, но я понимала, что в тот момент нужно было остановиться и двигаться дальше.
Был еще один момент: это был мой единственный фильм, и я чувствовала, что люди воспринимают меня исключительно через его призму. Вот такой я режиссер, каким является этот фильм. Но при этом у меня было внутреннее ощущение, что это не полностью отражает меня – что-то в фильме мне не подходит, не соответствует, а я могу и хочу делать что-то другое. За два года с момента выхода фильма я сняла еще 11 короткометражных работ на разные темы, с разными подходами. Некоторые из них, возможно, никогда не будут показаны – они либо слишком личные, либо не совсем удачные. Но для меня было важнее экспериментировать, пробовать что-то новое, чем стремиться к идеальности.
– Как ваша семья отреагировала на ваш фильм? Он такой личный…
– Да, они видели фильм. Недавно у нас был специальный показ во Львове, но моя сестра не смогла на него приехать. Она сейчас в Италии и собиралась в Украину буквально на пару дней. Я думала, что это будет идеальный момент, чтобы посмотреть фильм вместе на большом экране, но она не решилась. Она чувствует определенную ответственность за фильм и за то, что придется отвечать на вопросы после показа, а вопросов действительно много, особенно к монахиням, по поводу их жизни, монастыря и структуры.
Для моей сестры это тоже важный этап, но ей сложнее включиться в этот процесс. Она понимает и соглашается с тем, что фильм видит публика, но сама она не готова к активному участию в диалоге. И я принимаю это. Конечно, мне хотелось бы, чтобы мы обсудили это глубже, но я уважаю её желание.
Что касается семьи в целом: одна сестра была на показе в Киеве, другая – в Черновцах, родители смотрели фильм онлайн. Младшие сестры в основном реагируют так: "Ого, молодец, что решилась, это важно для нашей семьи". У меня три младшие сестры, и я самая старшая. Этот опыт старшей сестры, которая всегда вела нашу команду из четырех человек, очень помогает мне в режиссуре. Это навык, который мне подарила семья с детства.
– А папа и мама что сказали?
– Они реагировали сдержанно, возможно, потому что религиозны. Для них этот фильм – отражение определённого образа жизни. Несмотря на это, они очень меня поддерживали. Особенно отец, хотя и скрывал, что он священник, на протяжении всей работы. Он больше поддерживал меня как дочь, а не как режиссера, но всё равно понимал, что это для меня важно.
Вся семья, честно говоря, переживала. На каком-то этапе они перестали делиться своими мыслями, обсуждать определённые темы, ожидая, что я сделаю. В семье я всегда задавала вопросы, с чем-то спорила, поэтому они волновались, каким окажется фильм, не повлияет ли он на них, не заставит ли пересмотреть что-то важное. Но после выхода фильма они успокоились и приняли меня обратно в семью.
Они как бы сказали: "Да, делай то, что тебе нужно, а мы в это особо вмешиваться не будем". А теперь, когда фильм завершён, они готовы принять меня снова. Это довольно интересная динамика, как работают подобные процессы в семье.
– Расскажите о фильме "Алоэ, фикус, авокадо и 6 драцен". Он имел достаточно успешную фестивальную судьбу…
– Когда я приехала в Париж на то место, куда приходили все эти посылки для украинских беженцев, я почувствовала, что меня переполняет ощущение, что слишком много лиц и историй. И в этом состоянии я увидела всё под другим углом. Я заметила эти чемоданы, коробки. Меня убеждали: "Почему ты снимаешь коробки? Нужно снимать людей, которые приходят". Но я говорила: "Нет-нет-нет, я хочу снимать именно эти коробки, чемоданы, вещи, которые принадлежат людям". Так этот опыт съемок стал основой для моего короткометражного фильма.
Я не ожидала, что этот фильм вообще появится. Это был мой первый короткий метр, и вышло так, что я сначала сделала полный метр, а уже потом короткий. В работе над полным метром был огромный объём материала, и процесс казался бесконечным, так что я даже не представляла, как справляться с короткими метрами. Мне казалось, что это сложнее.
За два года я сняла много фильмов, связанных с Украиной и различными аспектами опыта войны
Я не понимала, как уложить историю в короткий хронометраж. Но с тем фильмом всё произошло неожиданно. Я была на обучающей программе в Париже два месяца, и в конце программы у нас был один съёмочный день и несколько дней монтажа. Каждый из участников имел возможность снять короткометражку.
Так получилось, что я очень быстро и неожиданно сделала этот фильм. Затем начались приглашения на различные фестивали, так как школа, в которой я училась, сотрудничала с людьми, занимающимися подобными проектами. Я не ожидала, что фильм сразу пригласят на три фестиваля. Тогда я подумала: "Хм, если он вызывает такой интерес, стоит попробовать подать его на более крупные фестивали". Я отказалась от участия в мелких фестивалях и отправила фильм на Vision du Réel, где его сразу приняли.
Для меня это было не столько серьезное мероприятие, сколько игра: интересно было посмотреть, что получится. Никто мне ничего не гарантировал, но я решила попробовать. Это открыло для меня много возможностей путешествовать, говорить о фильме и показывать его. Несмотря на его простоту и ненавязчивость, фильм рассказывает о каждом человеке, у которого есть дом и вещи, связанные с воспоминаниями, эмоциями и привязанностью.
– А какие другие короткометражные фильмы вы сняли за это время?
– Так получилось, что за два года я сняла много фильмов, связанных с Украиной и различными аспектами опыта войны. Например, в Лиссабоне я сняла короткий метр в украинском детском саду, который организовали несколько мам, чтобы собрать украинских детей вместе.
Перед этим я была на программе в Париже и встретила там режиссера, которая проводила мастер-класс, — это была Клер Симон. У нее есть фильм, один из моих любимых, который я когда-то видела в ее ретроспективе на украинском кинофестивале Docudays, – "Школьные перерывы". Это фильм с точки зрения детей. Я тогда поговорила с ней и рассказала, что это мой любимый фильм, и задала несколько вопросов о нем.
Потом я приехала в Лиссабон, и неожиданно оказалось, что живу в доме, на первом этаже которого находится детский сад. Я часто наблюдала за детьми, проходя мимо. Несколько месяцев я наблюдала за этими детьми, но это были португальские дети. Я смотрела, как они играют и ведут себя.
И тогда у меня возник вопрос: а во что сейчас играют украинские дети? Потом я узнала, что неподалеку есть украинский детский сад, и пришла туда. Директор сразу предупредила меня, что если я собираюсь снимать фильм о войне, то дети уже все забыли, они больше не играют в войну. Я ответила, что не собираюсь снимать о войне, просто хочу побыть с детьми, мне это интересно.
И вот я пришла на площадку и сразу увидела, как две девочки играют во встречу с папой. Они по очереди меняются ролями: одна изображает отца, другая – дочь. Они бегут друг другу навстречу с противоположных концов площадки, обнимаются, а потом меняются ролями. Я 30 минут наблюдала за тем, как они играли.
Позже я узнала, что у одной из девочек отец служит в Вооруженных силах Украины. Я начала общаться с ее мамой, и она прислала мне видео, где была идентичная сцена – девочка точно так же бежала навстречу своему отцу, когда они были в Украине. Так получилось, что вместе с польским оператором мы сняли фильм, который, несмотря на связь с войной и опытом детей, полностью показывает мир с их точки зрения. Как у Клер Симон, мы постоянно находимся рядом с детьми.
– Я знаю, что вы сейчас обучаетесь в магистратуре, где делаете проекты со студентами из разных стран. Что дает этот опыт?
Опыт очереди на границе, где люди теряли сознание от стресса, заставил меня осознать ужас происходящего
– Это открыло для меня много нового, ведь каждая страна имеет свои нюансы, свою историю. Например, в Бельгии мы сняли фильм в маленьком городке у моря, посвящённый теме колонизации Бельгии и Конго. Это был важный опыт – увидеть эту проблему изнутри и понять, как обычные люди реагируют на прошлое своей страны, когда она колонизировала Конго. Многие не готовы говорить об этом. У них до сих пор стоит памятник королю, который причинил столько страданий народу Конго.
Мы встретили мужчину из Конго, который, не найдя музея колонизации в своём городе, превратил свою квартиру в такой музей. Это поразило меня. Он был так рад, что кто-то проявил интерес к этой теме.
– Вы упомянули, что много снимаете на тему Украины. Что это за проекты?
– Мой дипломный фильм основан на историях нескольких моих друзей, которые стали военными. Я использовала их личные материалы, а также наши видеозвонки. Однажды я осознала, что у меня появился страх потерять этих людей, и через общение с ними я пыталась понять, что с ними происходит. Они не осознавали, что я их не до конца понимаю. У меня возникло желание через фильм создать пространство, где можно сохранить момент их жизни, их мысли, идеи и представления.
– Вы были в Киеве, когда началась война?
– Да, но примерно на десятый или одиннадцатый день войны я решила поехать на неделю к подруге в Польшу, чтобы хоть немного выспаться, потому что в Украине спать нормально я не могла: каждая ночь была кошмаром. Я была в состоянии полного непонимания, что происходит вокруг, и мне казалось, что это будет хорошей возможностью ненадолго уехать, взглянуть на ситуацию со стороны и вернуться.
Я пошла пешком через границу. Там была огромная очередь – то ли 11, то ли 12, а может, и 18 часов. Это была мартовская ночь.
– Вы снимали то, что происходило вокруг?
– На тот момент у меня не было желания снимать. Я не была тем режиссером, который снимал Майдан, — тогда я ещё училась в школе. Я не была на востоке, и как-то всё это обошло меня стороной. Я думала, что никогда не буду снимать о войне.
В первые десять дней войны я просто не хотела брать камеру в руки. Позже я поняла, что это было потому, что, снимая, ты подтверждаешь реальность происходящего. А я не хотела верить, что всё это действительно происходит. Мне казалось, что всё скоро закончится. Но вот этот опыт очереди на границе, где люди теряли сознание от стресса, где женщины с детьми ждали часами, а машины скорой помощи забирали тех, кто уже не мог стоять, заставил меня осознать весь ужас происходящего.
Я была в шоке от того, что видела, и даже начала снимать на телефон, просто чтобы как-то осмыслить всё это. Тогда я нашла оператора, свою подругу, и мы решили остаться на границе, чтобы всё это задокументировать. Я поняла, что это важная точка – первая безопасная для всех этих женщин. И было важно зафиксировать, как меняется их состояние после того, как они покидают опасность. Я заметила, что, когда они достигали этой безопасной зоны, начинались изменения в их психике и физическом состоянии, и мне казалось важным это запечатлеть.
– Не ощущаете ли вы, как режиссер, усталость от того, что приходится снимать на такие тяжелые темы, как война?
– Конечно, многим режиссёрам приходится сейчас формировать свой голос через фильмы о войне. Это немного печально, потому что создаётся ощущение, что сейчас невозможно делать что-то другое. Даже в магистратуре, где было множество возможностей для экспериментов, я всё равно не могла отделаться от войны. Если бы я начала учёбу до войны, возможно, мой режиссёрский голос сформировался бы иначе и я бы сняла совершенно другой фильм.
Но все эти фильмы для меня важны, и я рада, что их снимаю. Из 11 короткометражек не все о войне, хотя примерно четыре-пять связаны с ней. Некоторые из фильмов я делала в соавторстве с однокурсниками из разных стран. Например, когда мы снимали с моей однокурсницей из Грузии, война тоже стала частью нашего проекта, хотя съёмки проходили в Португалии. Это чувство вторжения и угрозы было общим для нас обеих.
Другие короткие метры, созданные с однокурсниками из Перу и других стран, затрагивали разные темы. Это было полезно – на мгновение отойти от войны, сделать фильм о чём-то другом, а потом вернуться и снять ещё один фильм о войне, но уже с новым взглядом, с новыми инструментами. Каждый раз ты обогащаешься опытом, который помогает в работе над следующим проектом.
– Как вы относитесь к участию украинских фильмов в фестивалях, где есть российские участники? Многие украинские кинорежиссеры бойкотируют российские фильмы на фестивалях…
– Я уже сталкивалась с такими ситуациями. Когда ты участвуешь в международных фестивалях, это неизбежно. Однажды меня пригласили в жюри фестиваля и мне предстояло оценивать фильмы. Среди них был фильм режиссёра, поддерживающего войну, что стало для меня большим вопросом. Такие вещи всегда требуют внутренних решений и размышлений.
Мой фильм стоял рядом с российским фильмом. Я написала организаторам письмо с просьбой не ставить наши фильмы в один блок
Я задумалась, потому что среди членов жюри тоже были люди, так или иначе связанные с Россией: кто-то там учился, кто-то ещё как-то был связан. И я посмотрела на всё это и поняла, что для меня это будет слишком. Я написала письмо организаторам, извинилась и объяснила, что, во-первых, я не готова смотреть эти фильмы, поэтому не смогу их оценивать и полноценно участвовать в работе жюри. Во-вторых, мне пришлось бы всё время находиться с этими людьми, вместе с ними смотреть фильмы, обсуждать их. В тот момент я уже ощущала определённую перегрузку, потому что многие преподаватели в нашей программе, да и в других, часто восхищаются российскими режиссёрами-документалистами, русским кино и постоянно возвращаются к этим темам. И ты неизбежно вовлечён в этот диалог.
Ты снова и снова об этом говоришь: с одногруппниками, с преподавателями, оказываешься в бесконечных ситуациях, когда приходится обсуждать эти вопросы. Но наступают моменты, когда ты понимаешь, что нужно себя от этого оградить, потому что это начинает занимать слишком много твоего времени и энергии. В итоге я ощущала, что больше времени трачу на эти обсуждения и доказательства, чем на работу над своими фильмами.
У меня также был опыт, когда мои фильмы, в том числе "Алоэ", показывали на фестивалях, где присутствовали и российские картины. Однажды их даже поставили в один блок. Я увидела это на сайте: мой фильм стоял рядом с российским фильмом. Этот фильм рассказывал об утрате, о том, как режиссёр чувствует себя одиноко в Москве, после того как её друзья эмигрировали.
Я не хотела забирать свой фильм с фестиваля, тем более что из украинских фильмов там были только моя работа и фильм Нади Парфан "Это свидание". Фестиваль был крупный, проходил в Лондоне, и мне не хотелось снимать фильм с показа. Но я написала организаторам письмо с просьбой не ставить наши фильмы в один блок и не приравнивать их, потому что они таким образом создавали ложное равенство между двумя совершенно разными опытами. Я заявила, что откажусь от показа, если они не переместят мой фильм. Организаторы извинились, написали, что не подумали об этом, и перенесли мой фильм на другой сеанс.
Перевод с украинского языка
