Иван Толстой: Свои дни знаменитый любовник и искатель приключений Джакомо Казанова окончил библиотекарем во дворце на территории сегодняшней Чехии. Со мной в студии мой коллега, директор Русской службы Радио Свобода Андрей Шарай, с которым мы беседуем о знаменитом венецианце. Андрей, в преддверии 300-летия со дня рождения Казановы вы написали о нем большое эссе. Число книг о Казанове достаточно велико, не книжный шкаф, но значительное число полок. Что нового вы хотели внести в эту тему? Каков ваш персональный ракурс?
Андрей Шарый: У меня, Иван, два замечания в качестве ответа на этот вопрос. Первый – я вовсе не специалист по Казанове. Книжка "Чешские романы", над которой я сейчас тружусь, посвящена личной жизни, романам - в духовном и душевном смысле - разных знаменитых людей, которые жили в Чехии или связаны с историей Чехии, на фоне их творческих и политических биографий. Это и Карел Чапек, и Марина Цветаева, и Франц Фердинанд, и Франц Кафка, и Юлиус Фучик, и другие яркие персонажи. В их числе и Казанова, который, будучи итальянцем, дюжину лет прожил на склоне своих лет на севере тогдашней Богемии.
Его жизнь есть миф в первую очередь
А второй пункт таков: меня давно интересовала как читателя фигура Казановы, в частности, явное смещение в последние пару десятилетий фокуса внимания в рассказах о знаменитом ловеласе. Я это связываю в том числе и с глобальными тенденциями, смещением в сторону консерватизма и традиционных семейных ценностей. От представления о Казанове и мифе о Казанове (а его жизнь есть миф в первую очередь) как только о гениальном и изобретательном любовнике, он всегда в этом списке через запятую с Дон Жуаном, - в сторону краха его представлений о жизни, в сторону изучения старости Казановы.
Рассказ о старом Казанове открыл в конце в начале 1990-х годов фильм Эдуарда Ньермана «Возвращение Казановы», Казанову играл там Аллен Делон, стареющий уже красавец. И я еще тогда, 30 лет назад, заметил этот фильм, мне показалось такое прочтение сюжета (это киноадаптация пьесы Артура Шницлера) новым поворотом в истории Казановы.
Трейлер фильма Le retour de Casanova (франц.)
Главный источник информации для массовой публики о знаменитых людях теперь - голливудские блокбастеры, и в фильмах последних десятилетий Казанова в таких фильмах не только, а иногда и не столько великий любовник, но человек, на склоне лет вспоминающий прожитую жизнь и часто если не кающийся в своих прегрешениях, то подводящий их неутешительные итоги. Ну а здесь, в чешских землях, Казанова любовными историями и не прославился. Его чешское время - ретроспекция, переосмысление жизни.
Иван Толстой: А что он, собственно, делал здесь? Почему он попал сюда? И к кому?
Андрей Шарый: Венецианец Казанова в воспоминаниях «История моей жизни» разделил свою жизнь на три периода, как на три отделения спектакля. Первый - отъезд из Лондона после путешествий по Европе в 1763 году, затем окончательное изгнание из Венеции в 1783 году. Последнее, самое скучное отделение, которое заставляло читателя зевать и скучать, как считал сам Казанова - жизнь в маленьком северобогемском городке Духцов, а немецкой традиции Дукс. Казанова тогда случайно попал в Богемию, северную австрийскую провинцию. Он следовал проездом, в поисках нового покровителя, поскольку его прежний работодатель, кардинал Себастьян Фоскарини, посланник папского престола в Вене, скончался, и ему больше не нужен был ни библиотекарь, ни личный секретарь.
Казанова был не только замечательным любовником, но и глобтроттером, путешественником
Казанова, как известно, был не только замечательным любовником, но и глобтроттером, путешественником. Он побывал не менее чем в пятидесяти европейских городах, по тем временам это совершенно невероятный аппетит к путешествиям. Казанову в этих поездках интересовала прежде всего возможность заработать деньги и увлечь кого-то каким-то своим предприятием. Он успешно занимался выпуском государственных облигаций в Голландии, он увлек французский двор идеей государственной лотереи. За этим же он ездил в Россию, но не смог убедить Екатерину II заняться тем же самым. Он колесил по миру, искал возможность заработка, играл в карты, писал музыку, писал книги, использовал все свои умения, которых было довольно много. Он был человеком эпохи Ренессанса, хотя, может быть, ни в одном из поприщ, кроме любовного, не сверкал прямо-таки звездой первой величины.
И вот Казанова приехал в скучную тогда Богемию, случайно встретился с шапочным знакомым по Вене, графом Карлом Йозефом фон Вальдштейном, придворным при австрийском дворе, человеком довольно скромных интеллектуальных качеств, интересовавшимся больше всего лошадьми и светскими развлечениями. У Вальдштейна было большое поместье на севере Чехии, он воспринял Казанову как светскую диковинку и пригласил его разбирать свою семейную библиотеку, в ней насчитывалось почти 40.000 томов. После образования Чехословакии из дворца Вальдштейна, в левом крыле которого жил и Казанова, книги вывезли и поместили в соседний город Мнихово-Градиште, где они до сих пор и хранятся. Историки считают, что Казанова, 12 лет пробывший при скромном дворе Вальдштейна, много сделал для упорядочения книжных сокровищ.
Для человека калибра и темперамента Казановы, конечно, провести вот в таком захолустье, в полузабытии, мучаясь болезнями, в отсутствии светского общества 12 лет, было наказанием за все ошибки его жизни, о чем, собственно говоря, он писал. В «Истории моей жизни» он назвал свое пребывание в Богемии «кругом ада, который Данте забыл изобразить». Поэтому Казанова был в Дуксе несчастлив, поэтому его мемуар отчасти и проникнут грустью. Книга Казановы огромна - это 3.500 страниц, он писал по 12 часов в день практически все время своего пребывания в поместье Вальдштейна. Компанию ему составляли разве что слуги, дворецкие, с которыми он бесконечно ссорился и склочничал, а молодой граф постоянно находился в отъездах и балов не давал. Такая жизнь максимально способствовала литературному творчеству, но вряд ли Казанова мечтал о подобном finale.
Иван Толстой: Он что же, так нуждался, что не мог никуда больше уехать и найти себе более интересного места?
Знаменитым Казанову сделала не столько его жизнь, сколько мемуары об этой жизни
Андрей Шарый: Ему обещали довольно приличную зарплату. Он хвастался тем, что получает тысячу дукатов в месяц. Это было неправда, ему платили около 500. Но, вероятнее всего, финансовые возможности и предпринимательский потенциал Казановы были к тому моменту уже исчерпаны. Нельзя сказать, что в Европе той поры он был знаменитостью, конечно, так, как сейчас, его никто не знал, потому что знаменитым Казанову сделала не столько его жизнь, сколько мемуары об этой жизни, а больше всего та глобальная слава, которую принесло голливудское и другое мировое кино в XX веке. При европейских дворах его знали, но там теперь блистали более молодые ловеласы, 60 лет по меркам конца XVIII века – уверенная старость. Молодой граф его фактически пожалел: все равно нужен был какой-то библиотекарь, вот он взял себе всему обученного старосветского итальянца.
Из Дукса Казанова время от времени все-таки выезжал - он бывал в Дрездене, где его брат служил художником при саксонском дворе, в Вене, где другой его брат тоже служил художников при дворе, в Теплиц, в Карлсбад. Прежде Казанова пару раз бывал в Праге, которая ему очень не нравилась, поскольку там не было даже не то что королевского, но и княжеского двора. Только в последние годы, когда Казанова жил на севере Богемии, в Праге открылся театр с итальянской труппой, Казанова ездил туда на премьеру «Дона Жуана». Он был знаком с Моцартом и даже, как сам утверждал, помогал писать либретто одной из его опер, давал просвещенные советы. Но в целом - он был бедный дворянин, ни кола, ни двора, жил в услужении у не самого блестящего аристократа.
Иван Толстой: Есть ли какие-то исследования, которые обобщают, анализируют литературное и философское наследие Казановы? Как его оценивает историческая наука? Какие заслуги остались за ним?
Андрей Шарый: Есть целая дисциплина в литературоведении и истории литературы, посвященная Казанове - она называется казановистика. Это десятки, если не сотни наименований книг, довольно многие исследователи до сих пор пишут по этому поводу. Из чешских исследователей самый крупный специалист - Витеслав Тихий, серьезный историк, автор большой книги «Казанова в Чехии».
Есть другой крупный казановист - австрийский исследователь Густав Гугиц, блестящий историк, но, увы, поклонник Гитлера, он специализировался на анализе корреспонденции Казановы. Из своего добровольного заточения Казанова поддерживал отношения со многими своими бывшими друзьями и бывшими любовницами, кому-то даже попечительствовал, насколько позволяли средства.
Миф Казановы основан не столько на научном изучении его наследия, сколько на интерпретациях его жизни в массовой культуре
Но, думаю, миф Казановы основан не столько на научном изучении его наследия, сколько на интерпретациях его жизни в массовой культуре. Здесь назову двух видных мастеров слова и экрана, которые относились к Казанове резко отрицательно и которые составили ему довольно противоречивую славу. Первый из них - Стефан Цвейг, который написал знаменитый сборник эссе «Три певца своей жизни», высказав свое отношение к Стендалю, Толстому и Казанове. Сам Цвейг - человек немножко в футляре, со скрытыми эротическими комплексами, и он, думаю, неспроста не нашёл ни одного хорошего слова, характеризуя Казанову. Цвейг блестящий стилист, читать его невероятно увлекательно, но личность Казановы он уничтожил полностью. Эссе смешное, много элегантных фраз и ярких мыслей, но Казанова - полная противоположность Цвейгу, отношения которого с женщинами складывались очень непросто. В некотором отношении, трагическом, Цвейг, правда, оказался решительнее Казановы – он покончил жизнь самоубийством, а Казанова на такой поступок оказался неспособен, хотя утверждают в мемуарах, что дважды собирался добровольно расстаться с жизнью. Цвейг – упорядоченный подданный Австро-Венгерской империи, порядочный во всех отношениях человек, похоже, он просто ненавидел стиль жизни, связанный с именем Казановы, вот и оставил о нем такой резко отрицательный отзыв.
Трейлер фильма Casanova di Federico Fellini
Примерно то же самое можно сказать о знаменитом итальянском режиссере Федерико Феллини, который в 1976 году снял фильм о Казанове, не скрывая прямо-таки отвращения к своему герою. Играл Казанову Дональд Сазерленд, картина получила противоречивые оценки, в том числе из-за антипатии режиссера к главному протагонисту. Зачем снимать биографию человека, в котором ты не находишь ровно ничего хорошего? Но и эссе Цвейга, и «Казанова Федерико Феллини», как к ним ни относись - серьезные произведения мировой культуры; понятно, куда больше о Казанове было написано и снято в жанрах легкой комедии, от авантюристической до эротической.
Чем вообще Казанова вошел в историю? Думаю, прежде всего он вошел в историю как человек, точно и интересно описавший вторую половину XVIII века. Его мемуары (на французском я осилил две сотни страниц, сложен этот слог, а русское издание изучил довольно тщательно) – своего рода эпитафия ancien régime, эпитафия Франции, Венеции, всей блестящей эпохе куртуазных нравов. Казанова умер, пережив кончину Венецианской империи под ударами армии Наполеона, и сколь бы сложными ни были его отношения с родиной – это означало конец мира, в котором Казанова чувствовал себя своим. Он скончался уже после Великой французской буржуазной революции, изменившей прсдетавления о политике. И он стал тем человеком, который подвел итоги целого столетия: объехал Европу, вращался при многих дворах, общался со многими их величествами, «знал ходы» и, конечно же, обладал удивительными способностями по совращению и очарованию прекрасного пола. Уникальная жизнь, уникальные воспоминания!
Интересно, что они могли бы вообще нам не достаться, потому что издали «Историю моей жизни» только через 25 лет после смерти автора, в 1820-е годы в Лейпциге, на немецком языке. Первое издание на французском - это обратный перевод с немецкого языка.
Иван Толстой: Я вспоминаю такую деталь, что владелецем рукописи был сам Брокгауз.
Андрей Шарый: Да, это правда, Фридрих Арнольд Брокгауз. Так что слава к Казанове пришла посмертно и отчасти случайно, как это бывает с некоторыми великими произведениями мировой литературы. Впрочем, великим произведением мировой литературы его мемуары не назовешь, это просто очень интересный исторический документ.
В фигуре Казановы отразилось многое из того, чем тогда жила Европа, того, что, кстати, актуально и теперь. И гендерные отношения, и вполне современный взгляд на женщину, своеобразное благородство Казановы по отношению к женщине, сформулированный им кодекс соблазнения, если хотите. Казанова был либертарианцем, как сейчас бы сказали, то есть человеком, который критически смотрит на любые общественные условности и выше всего прочего ставит свободу личности.
Иван Толстой: Окончательно ли рухнула легенда о том, что мемуары Казановы написал Стендаль?
Думаю, Стендаль написал бы получше
Андрей Шарый: Думаю, что да. Мне кажется, что это уже опровергнуто, и такого спора, как шолоховское авторство «Тихого Дона», вопрос не вызывает. Думаю, Стендаль написал бы получше. Казанова был не столько талантливым, сколько плодовитым автором. Он написал либретто нескольких опер, написал очень обширную «Историю польского бунта», написал пятитомный роман-утопию, «Икозамерон» («Двадцатиднев») о чудесном путешествии к центру Земли. Впервые этот роман был издан в 1780-х годы в Праге, но это неудачное, очень скучное сочинение, единодушно осужденное тогдашней критикой. Казанова, кстати, и ездил в Прагу, пытаясь организовать подписку среди читателей. Всё ведь возвращается: сейчас книги печатают on demand, и два с половиной века назад вначале нужно было найти человека, который захочет книгу купить, и только потом напечатать. Казанова написал две книги по математике, он разбирался и в точных науках. Многое из этого стало возможным только потому, что он жил на севере Богемии в скуке, потому что заняться ему было нечем, он уже не был занят организацией государственных лотерей и совращением тех 137 или 144 женщин, о которых упомянуто в «Истории моей жизни».
Иван Толстой: Могли бы вы сказать, что вот при всех этих искрометных талантах, при ренессансно одаренной, разносторонней личности, всё-таки Казанова остался каким-то недовоплощенным?
Андрей Шарый: Я думаю, да. И я думаю, что в этом и причина оживления интереса к Казанове в последние десятилетия, в XXI веке, потому что последний период его жизни – это философия одиночества, то, чем сейчас страдает половина человечества. Концепция жизни Казановы потерпела фиаско, по крайней мере отчасти. Он - человек, который всегда побеждал, всегда «был сверху», в центре светских развитий, перед которым склонялись самые прекрасные, и не только прекрасные, дамы Европы того времени, да и не только дамы - в конце жизни остался абсолютно один, презираемый людьми, которые рядом с ним жили.
Дукс того времени – глухая провинция, большое село с графской усадьбой, населенный пункт на 900 немецкоязычных крестьян. Казанова, кстати, плохо говорил по-немецки, еще и потому над ним смеялись. И он был такой вздорный старик, вздорный высокий старик, носатый, его не любили, над ним зло подшучивали. Один из его главных врагов, дворецкий, совершил нехороший поступок: вырвал из книги Казановы страницу с портретом автора, обмазал ее дерьмом и повесил в туалете. Казанова пожаловался графу, граф уволил негодяя, но издевательства продолжались, однажды Казанова даже уехал в Вену от этого буллинга. Врагам Казанова отвечал дворянским образом - пытался вызвать их на дуэль, писал этим людям из крестьянской среды длинные письма, которые они неспособны были понять. Жизнь, конечно, не сахар, по его-то меркам! И отчаяния и одиночества он нахлебался достаточно.
Histoire de ma vie заканчивается на 50-летии Казановы, всех этих коммунальных склок там нет, хотя ретроспектива прослеживается. Про настоящее, видимо, ему уже и нечего было писать, потому что после приезда в Дукс жизнь Казановы фактически остановилась.
Иван Толстой: Когда критикуют фильм Феллини, о чем вы сказали, мне всегда хотелось возразить, что Феллини не понят. Мне кажется, он изобразил именно того Казанову, о котором вы только что рассказали, Казанову иронического, с одной стороны, всегда имевшего успех, и с другой стороны, навечно разочарованного или недоочарованного до конца человека. То есть вот эта скука, которая сопровождает жизнь Казановы, которому всё доступно и всё приелось, и всё ему понятно, как невероятно умному и одарённому человеку, и его общество не понимает. Мне кажется, что общество зрителей или кинокритиков, смотревших фильм Феллини, вот точно так же его еще раз не поняло.
Андрей Шарый: Я пересмотрел фильм совсем недавно, когда работал над своим скромным очерком. Думаю, дело в том, что Феллини не попал в настроение свого времени. Фильм вышел в середине 1970-х, время больших последствий сексуальной революции, когда раскрепощение нравов воспринималось на «ура». Это было время, ну скажем так, мини-юбок. А Феллини представляет зрителю блестящего любовника в качестве изломанного человека. Последняя сцена - Казанова, у которого больше нет партнерш, в безумном танце соединяется с куклой. И это приговор, вынесенный Феллини, тогда, как мне кажется, критикой не мог быть правильно прочтен, просто потому что эпоха была другая. Мы живем в новые времена: драма человека, который искал любовь, а нашел одиночество, в картине Феллини подсвечена очень ярко.
Иван Толстой: Для этого нужен был эффект Умберто Эко, который клином встрял между семидесятыми годами и нашим сегодняшним пониманием этого.
Андрей Шарый: Есть еще один фильм с похожим прочтением этой темы, где старого Казанову играет Питер О’Тул, это одна из последних его ролей. В британском мини -сериале 2005-го года использован традиционный для последних десятилетий прием: умирающий старик рассказывает юной служанке историю своей жизни. Дело происходит во дворце Дукс, который снимали, конечно, не в Духцове. О’Тул играет драму Казановы великолепно, прямо-таки глыба актерского мастерства. А Феллини снимал режиссерское кино – вольное прочтение характера персонажа, заставил Сазерленда побриться чуть ли не наголо, «сменить лицо» с помощью тяжелого грима, чтобы подчеркнуть карикатурность образа.
Фрагмент телесериала BBC Casanova, в заглавной роли - Питер О'Тул и Дэвид Теннант
Иван Толстой: Я принес в студию для нашего разговора книжку, о которой, может быть, вы и слышали. Кроме того, в вашей книжке есть ведь очерк не только о Казанове, но и о Марине Цветаевой. Это эмигрантское издание мемуаров Казановы, как и все русские издания незаконченное и сокращенное. Да, кроме того, вышел только один том. Переводчик и автор предисловия жил здесь в Праге и был другом Марины Цветаевой. Более того, это был человек, который пригласил Марину Цветаеву печататься в его журнале “Воля России", который он здесь издавал. Я имею в виду Марка Львовича Слонима. Он жил в Праге, но книжка вышла в Берлине.
Слоним был человеком довольно левых, розовых даже взглядов, и он очень надеялся, что его перевод рано или поздно попадет и в Россию. Поэтому в своем предисловии он тоже говорит, что не только эмигрантский читатель должен был бы познакомиться наконец-то с русским текстом этих воспоминаний, но он надеется, что и российский тоже. Увы, из этого до сих пор ничего не получилось: перевод Слонима не переиздавался.
Андрей Шарый: Иван, вы открыли мне эту грань биографии Слонима. Конечно, я знаю о Слониме, в частности, и по биографии Цветаевой, да и вообще он довольно известная фигура русской эмиграции. Раз уж мы беседуем о Казанове, скажу вам, что если верить историкам литературы, Слоним был неслучившимся любовником Цветаевой - он был счастливо женат и это помешало ему вступить в более близкие отношения с Мариной Ивановной; Цветаева была сильно обижена...
Нет, я не знал о том, что Слоним занимался переводом мемуаров Казановы. Мне известно, что первый перевод книги на русский язык вышел в конце 1920-х годов, работала группа из четырех переводчиков, но работу до конца не довела. А тот перевод, по которому русскоязычная публика может сейчас читать Казанову - труд группы лингвистов во главе с Александром Строевым, который в 1990-е годы много раз был гостем нашего радио. Я помню, наш с вами коллега Марио Корти создавал большой радиоцикл «Казанова, европейская судьба», по стопам которого мы сейчас с вами во многом и идем.
Иван Толстой: Два слова, если можно, о Казанове в России. Чего он добился в социальном смысле? На сколько ступеней он успел подняться? До кого добрался?
Казанова пытался при дворе Екатерины II запустить государственную лотерею
Андрей Шарый: Это было в 1765-1766 годах, Казанова пытался при дворе Екатерины II запустить государственную лотерею. Он встречался с императрицей четыре раза, вероятно, пытался ее очаровать (а мы знаем, что она была любвеобильной императрицей), но ему не удалось этого сделать. Может быть, зашел не с той стороны, не через тех дворян, Казанова, естественно, пытался действовать через многочисленных фаворитов Екатерины.
Готовясь к поездке, он на последние деньги нанял роскошную карету, чтобы произвести на местное общество правильное впечатление, и попал в высший московский и петербургский свет. Вскоре он выкупил из одной крестьянской семьи 13-летнюю девочку, присвоил ей вольтеровское имя Заира, она стала его эскортом при дворе. В конце поездки Казанова подарил эту юную даму итальянскому архитектору Антонио Ринальди, который как раз в это время приехал строить, Иван, любимый вами Петербург.
Москва Казанове понравилась значительно больше русской столицы, поскольку Петербург этому человеку, выросшему на фоне великолепной венецианской кулисы, показался варварским городом, где на болотах построили некоторые европейские здания.
О русском народе Казанова отзывался не очень лестно
Вообще о русском народе Казанова отзывался не очень лестно. В книжке его воспоминаний довольно много поверхностных впечатлений: как класть русскую печь, как организованы трапезы. Москва – хотя вроде бы строгий купеческий православный город - показалась Казанове значительно вольнее и свободнее Петербурга. Казанову удивил размах вечеринок и оргий, в которых ему довелось участвовать, это уж было в Москве на уровне европейских стандартов.
Поездка, в общем, вышла неудачной, Казанове не удалось срубить деньжат. Возвращался он через Польшу, где ввязался в дуэль с полковником, дворянином, конечно, по поводу дамы. Противник получил тяжелое ранение, и Казанова вынужден был бежать через германские княжества далее на запад. О своем русском вояже он рассказывает как о такой не вполне удавшейся авантюре, но очень тепло пишет о якобы боготворившей его прекрасной юной Заире, проданной ее же отцом-крестьянином заезжему итальянцу за 100 рублей.
Иван Толстой: Старость Казановы. 2 апреля исполняется 300 лет со дня рождения знаменитого венецианца.
