Ещё год назад российским властям было безразлично, в какой стране живет артист, есть ли у него второе гражданство и что он пишет в твиттере. Война провела непреодолимую черту между "тогда" и "теперь". Актёры, режиссёры, дирижёры, драматурги, высказавшиеся против войны, оказались теперь "иноагентами" и предателями, их имена стираются с афиш, их роли вырезаются из фильмов, их собственность в России предлагают конфисковать. Российская популярная музыка, русский рэп, русский рок сегодня, как встарь, оказались в изгнании или в подполье. Владимир Абаринов открывает очередной, пятый сезон своего подкаста "Обратный адрес".
Мой сегодняшний собеседник – живущий в Торонто коллекционер и летописец русской популярной музыки Максим Кравчинский. Одна из его книг называется "Музыкальные диверсанты". Она посвящена русской оппозиционной популярной музыке.
– Максим, начнем с 1917 года. Русская революция. Понятно, что эстрадные куплетисты, сатирики не могли не комментировать происходящее. В московских и петроградских кабаре появился новый репертуар. Для меня было новостью узнать из вашей книги, что куплеты "У Чичерина в Москве нотное издательство", которые я в сокращённом виде знаю по запискам Михаила Булгакова, сочинил Николай Агнивцев, замечательный поэт-маньерист, автор книги "Блистательный Санкт-Петербург", чьи стихи пел Александр Вертинский. Куплеты эти исполнялись в питерском кабаре "Би-ба-бо". Что мы о нём знаем?
– Кабаре являются символом НЭПа, но новая экономическая политика большевиков по сути просуществовала недолго. Даже тогда это было бельмо на глазу: всё-таки страна была еще полуразрушена, а тут кабаре! Они просуществовали, по сути, чуть больше года, с 1921 по 1923 год, потом их стали закрывать. "Би-ба-бо" открылся, по-моему, в 1917 году, а закрыли его окончательно в 1923-м. Такие острые звучали там куплеты! Был такой известный актёр Фёдор Курихин, он "пел" всякие выпады против новой советской власти: раньше были городовые, был порядок, теперь их нет, грабят на каждом углу.
Грабят, режут тут и там,
Отдохнут – и снова.
Неудобно что-то нам
Без городового.
Ходят слухи на Неве
Не без доказательства:
У Чичерина в Москве
Нотное издательство.
Нотное издательство – потому что Чичерин был наркомом иностранных дел, рассылал дипломатические ноты. Кстати, мы все прекрасно знаем Курихина, он снимался в "Веселых ребятах". Партнер Любови Орловой и Леонида Утесова.
Николай Агнивцев писал о нем так:
Скороговорщиком затейнымъ
Во всю резвится, второпях, –
Курихин Федя на Литейном,
В ста восемнадцати ролях!
– Его тут же забрали в ЧК, кто-то донес. Но ещё были довольно либеральные нравы, он как-то сумел отвести крупные неприятности, но такой острый репертуар перестал звучать. Вообще советская цензура быстро поняла, что песни имеют очень большое значение. На мой взгляд, это было сделано потому, что значительная часть населения была неграмотна, и песни, будь это пластинки, ноты или тем более просто исполнение, не требовали от человека никакой грамотности. Поэтому власть очень быстро стала прикручивать гайки. Вышли репертуарные сборники, где перечислялись песни, дозволенные к исполнению и не дозволенные. Разделили эстрадников на разряды. Довольно скоро, где-то с середины 1920-х годов цензура уже вовсю свирепствовала в отношении даже такого легкого жанра, как эстрада или куплеты.
– Запрещали, закрывали, но бывало и похуже. Куплетиста Сергея Сокольского, как вы пишете, расстреляли в Киеве. Что там произошло?
– История довольно тёмная. Власть в Киеве сменялась, дай бог памяти, 22 раза с 1919 по 1922 год. По одной версии, Сокольского расстреляли красные, поскольку он ездил в открытом автомобиле и выкрикивал антибольшевистские лозунги. По другой – артист просто попал под обстрел, будучи в компании с белыми офицерами, его накрыл случайный, как сейчас говорят, прилёт. В советских газетах писали, что он "бывший рваный" – это его репертуар, он "рваный жанр" исполнял, куплетист, острые сатирические куплеты. В советских газетах писали, что "бывший рваный" перепутал жизнь со сценой, надеясь на свою популярность, обличал там, где обличать было не нужно, и погиб.
– "Рваный жанр" вошел в моду после постановки в Художественном театре пьесы Максима Горького "На дне". Артисты этого жанра изображали бродяг, они выходили на сцену в лохмотьях. Сергей Сокольский был невероятно популярен. Вот ещё дореволюционная запись – "Пара штиблет", пародия на романс "Пара гнедых", сочинения самого Сокольского.
– Но до конца обстоятельств его смерти я не знаю. Собственно, статья, которая вышла в 1940-е годы в берлинской газете, указывала, что в январе 1918 года после боев между войсками украинской армии и большевистскими бандами под командованием Михаила Муравьева большевики заняли Киев, и это событие было ознаменовано массовыми расстрелами. Среди расстрелянных был и Сокольский. Его похоронили на старом Байковом кладбище в октябре 1918 года. На его могиле почитатели оставили такую эпитафию: "Пал от руки большевиков 26 января 1918 года. Спи вечным сном, дорогой друг". Потом, когда Киев снова заняли большевики, они нашли фразу на памятнике не очень уместной, она была изменена: "Пал от руки бандитов". Однако такая замена тоже выглядела странно, поэтому написали "Пал от руки убийц", а потом эпитафию просто вовсе убрали.
– Пожалуй, самый яркий пример протестной песни первых послереволюционных дней – "То, что я должен сказать" Александра Вертинского. Она посвящена памяти московских юнкеров, погибших при штурме Кремля большевиками. Вертинский присутствовал на похоронах и под впечатлением от них написал свою песню. Его вызывали по этому случаю в ЧК. Есть такой апокриф, не подтвержденный, правда, никакими источниками, что Вертинский сказал чекистам: "Вы же не можете запретить мне жалеть", на что чекист ответил: "Надо будем – и дышать запретим". У меня есть собственное воспоминание, связанное с этой песней. В 1987 году мой друг, режиссер-эстрадник, предложил мне придумать сценарий шоу, в котором смогла бы на легальных основаниях участвовать группа "Аквариум". Команда Бориса Гребенщикова была фактически запрещена после тбилисского рок-фестиваля 1980 года и с тех пор выступала только в клубах и домах культуры. А время было такое: уже гласность, но ещё цензура. Что-то уже можно, но чего и сколько – неизвестно. Разрешение мы получили, в маленький зал на Сиреневом бульваре ломилась вся Москва. На первом же концерте Боря спел песню, не предусмотренную программой.
В тот момент текст песни воспринимался однозначно – как протест против афганской войны, с которой Михаил Горбачев ещё не знал, что делать. Во время исполнения в зале наступила абсолютная тишина, а потом грянул бешеный аплодисмент. В антракте меня вызвали в директорский кабинет. Там сидел чиновник Минкульта со списком песен "Аквариума", разрешенных к публичному исполнению. Боря нас всех, конечно, подставил, но претензий у меня к нему не было. Я решил: будь что будет. Запретят программу – туда, значит, и дорога всей этой перестройке. Чиновник от меня узнал, что это песня Александра Николаевича Вертинского. У него хватило ума не запрещать Вертинского, хотя на советских пластинках Вертинского, выпущенных к тому времени, этой песни не было. Вот так Гребенщиков легализовал песню Вертинского.
В годы Гражданской войны Россия раскололась, и в обеих ее частях продолжали петь. Часто это были переделки одних и тех же шлягеров или частушки. На белой территории пели:
По реке бежит волна, вода кольцами.
Будем рыбку мы кормить комсомольцами.
А на красной –
Будем рыбку мы кормить добровольцами.
То есть солдатами Добровольческой армии Антона Деникина. Михаил Вавич пел свой вариант "Яблочка". Он сделал карьеру в Голливуде и в 1927 году записал его на пластинку.
– В сводках ОГПУ 20-годов постоянно упоминаются контрреволюционные, антисоветские частушки. Их распевают даже школьники. В сводках они не цитируются, но вы некоторые опубликовали. Кто их сочинял и как они распространялись? Это были рукописные песенники, как с блатным репертуаром?
– Я думаю, что частушки – просто аналог современного твиттера. Они разлетались в народе, беспризорники их разносили, уличные торговцы и так далее. Едва ли кто-то бы рисковал, делая из них рукописные песенки в то время, да ещё при тотальном дефиците всего чего угодно, от бумаги до карандашей. Плюс они, конечно, печатались в эмигрантских газетах.
– Но беспризорники не читали эмигрантских газет.
– В эмигрантские газеты они попадали, из Советской России долетая. Сочинить частушку довольно просто, учитывая, что совершенно разные люди оказались и на улице, и в той ситуации, когда хоть как-то надо реагировать на происходящее. У меня нет имен, кто их конкретно сочинял, но мне кажется, это как раз тот случай, когда их сочинял народ.
– Русское эстрадное зарубежье первой волны – в основном старый дореволюционный репертуар и новый, но в том же стиле. В Советской России тоже была аполитичная эстрада, и недаром Ассоциация пролетарских музыкантов вела непримиримую войну с "цыганщиной", "фокстротчиной" и так далее, музыкой, которой стало так много в годы НЭПа. Но в зарубежье пели и кое-что другое. Вот, например, "Замело тебя снегом, Россия". Текст написал в 1918 году Филарет Чернов, который остался в России и окончил свои дни в 1940 году в психиатрической клинике, на музыку стихи положил барон Константин фон Штакельберг, начальник придворного оркестра Александра III. Знаменитой песня стала в исполнении Надежды Плевицкой.
– Но вообще странная вещь, видимо, удар этот, пережитый эмигрантами, людьми, которые оказались в изгнании после революции, был настолько мощен и силен, что первой волне оказалось совершенно не до борьбы с советской властью – по крайней мере с помощью песен. Этот инструмент первой волной практически не использовался. Я это связываю с двумя вещами. Во-первых, слишком силен был шок от пережитого, людям было совершенно не до песен, в ресторанах хватало и старого репертуара. Во-вторых, это было трудно использовать как инструмент в силу неразвитости технологий. Даже если бы они записали огромное количество пластинок с подобными песнями, их было крайне трудно ввозить.
– Вторая мировая война. Артистический мир снова разделен. Кто-то из советских артистов, вольно или невольно, оказался на оккупированной территории, эмиграция тоже раскололась.
Брали хорошо известные народные песни, "Чубчик" или "Полным-полна коробушка", под эти мелодии они записывали антисталинские тексты
– Хрестоматийный пример – это Юрий Морфесси, один из любимых певцов последнего русского императора Николая II. Он к моменту начала Второй мировой войны жил в Югославии и примкнул, скажем так, к артистической бригаде "Русского корпуса", была создана такая профашистская организация. Он ездил с песнями, выступая для армии Андрея Власова, для немцев тоже пел. Пел, насколько нам известно, старый репертуар, всякие романсы и так далее, на злобу дня он не пел. Был создан хор Бориса Ледковского. Там, насколько я могу судить, отдельные солисты записывали по-настоящему пропагандистские вещи. Они брали хорошо известные народные песни, скажем, "Чубчик" или "Полным-полна коробушка", под эти мелодии они записывали резко антибольшевистские, антисталинские тексты. Это тиражировалось на пластинках, записи издавались активно в Берлине, они крутились по радио. Я думаю, что их крутили и бригады активной пропаганды на позициях через огромные мегафоны, потому что все эти мелодии были хорошо известны, то есть воспринимались бойцами Красной Армии как родные. Новый текст делал их легко запоминающимися.
– А ведь сам Борис Ледковский – регент церковного хора, его берлинский хор состоял при Свято-Владимирском православном храме. И сам он был очень плодовитым композитором духовной музыки. Эта музыка до сих пор исполняется. Но был в Германии и другой хор, смешанный русский хор Александра Шевченко, с которым Ледковский тоже работал. Вот Шевченко, он же Саша фон Штольберг, действительно исполнял и записывал переделки популярных песен. Ну, например, "Ой, полным полна моя коробушка":
То не в поле рожь колышется,
Не дубравушка шумит,
Это Сталина голос слышится,
Он о помощи кричит…
Выступление ансамбля песни и пляски Русской освободительной армии генерала Власова под управлением подпоручика Костецкого. 1944 год
Другой пример – это, конечно, Пётр Лещенко, наверное, самый известный эмигрант наряду с Вертинским. Его песни – совершенно аполитичные, поэтому, несмотря на формальный запрет ввоза пластинок эмигрантов, они активно звучали до войны в Советском Союзе. Партийная верхушка с удовольствием слушала фокстроты Лещенко, потому что, как вы заметили, советская эстрада в 1930-е годы стала барабанной, много пропагандистских песен, военных песен, лирика практически ушла. Песни Лещенко этот вакуум заполняли, под них танцевать можно было, смеяться. Когда аннексировали страны Прибалтики, то одно из первых, что сделали большевики, – взяли матрицы с заводов и стали печатать с этих матриц для партноменклатуры пластинки. Они не поступали в продажу, выходили с белыми глухими этикетками, от руки писали: Пётр Лещенко или Александр Вертинский. Всё это распределялось среди партийной верхушки.
– Да, это известная история, на Ленинградской экспериментальной фабрике она происходила. Между прочим, это было единственное предприятие, выпускавшее грамзаписи в первые два года войны. Ногинский завод эвакуировали в Ташкент, производство там наладилось только в 1943 году, Апрелевский завод выпускал только одну пластинку – "Священная война". Все его цеха, кроме одного, были переведены на военное производство. А в Ленинграде фабрика действовала всю войну. Там работали выдающиеся звукоинженеры, изобретавшие невероятные способы записи звука. Один из них, Владимир Заикин, стал впоследствии директором фабрики. Так вот: начиная с 1943 года ленинградская фабрика выпускала ограниченным тиражом записи эмигрантов. За Вертинским и Лещенко последовали и записи иностранной танцевальной музыки. В основном это были пластинки с матриц рижской фабрики "Беллаккорд". Так продолжалось до конца 1940-х годов, когда Заикин был арестован, потому что часть тиража он пускал на черный рынок, и на этом вся история закончилась. Но были ведь и противоположные примеры. Скажем, Анна Марли. Кто она такая?
– Анна Марли, её настоящая фамилия Бетулинская, представительница первой волны эмиграции, юной девушкой попала в Париж. Вышла замуж, по-моему, жила в Лондоне к моменту начала войны, потом вернулась в Париж и примкнула к движению сопротивления. Она была красивой, творческой натурой, принимала участие еще до войны в конкурсах красоты, которые в Париже среди эмиграции довольно активно проводились. В 1937 году заняла даже какое-то призовое место, не выиграла, правда, но была заметной фигурой.
Когда началась война, Марли примкнула к сопротивлению и стала сочинять песни, сочинила вместе с Жозефом Кесселем и Морисом Дрюоном гимн французских партизан. За эту песню в дальнейшем генерал де Голль наградил её высшим орденом Франции, орденом Почетного легиона. Написала целую серию песен, но гимн французских партизан стал наиболее известен. Совершенно замечательная женщина. Она умерла в глубокой старости относительно недавно на Аляске. Всю жизнь скучала по России, всё время искала что-то более-менее похожее на русские просторы.
– После Второй мировой пришла холодная война, и вот здесь уже нам есть о чем поговорить.
– Здесь большая история разворачивается. В первую волну эмиграции были буквально единицы, о ком можно говорить в разрезе музыкальных диверсий, во время Второй мировой войны чуть больше, но тоже не так много. Но технологии развиваются, соответственно, поток нарастает. Создается радиостанция, для которой мы сейчас записываем интервью, тогда она называлась "Освобождение", где работал Леонид Пылаев, который, наверное, одним из первых стал сочинять антисоветские песни, записывать их на пластинки. В своих эфирах он исполнял всякие частушки антисоветские, про Хрущева и так далее, и записывал пластинки. Это были такие скорее ещё по старой памяти больше антисталинские выпады, осуждающие ГУЛАГ, осуждающие бесправное положение человека в СССР.
До смерти Сталина острой сатиры в отношении власти внутри Советского Союза не существовало. После смерти Сталина потихоньку это начинает появляться. Опять же технологии. Что привозят с собой победители в виде трофеев? Они привозят аппараты, которые позволяют записывать музыку "на рёбрах". Отсюда отчасти выросла и авторская песня в СССР, и Александр Галич, и Леонид Анчаров, и Владимир Высоцкий, и Юлий Ким, там уже стали звучать сатирические антисоветские выпады. С этими песнями произошла метаморфоза. Они в Советском Союзе звучали тихо, на кухне, редко их можно было услышать в полный голос, появление Галича в Новосибирске на сцене – скорее исключение. Но эти песни стали проникать на Запад, издавались там на пластинках, их стали перепевать, аранжировать, придавать им новое звучание. Ну и параллельно стали появляться и подборки антисоветских песен.
Наверное, пик их пришелся на 1970-е годы, Советский Союз давал тогда много информационных поводов. Скажем, высылка Александра Солженицына. Сразу целая серия пластинок появилась на эту тему. В 1974 году выходит пластинка Славы Вольного "Песни ГУЛАГа". На лицевой стороне конверта – вышки и колючая проволока, на обороте портрет Солженицына с подписью "Самый известный советский заключенный". Западный мир воспринимал это практически как саундтрек к "Архипелагу ГУЛАГ". Вслед за ним Дина Верни в Париже записала пластинку, которая у нас называется "Блатные песни", а по-французски "Песни узников сибирских лагерей".
– "Свадебная лесбийская", Юз Алешковский, 1962 год.
– И так далее, шквал пошел. Проект Радио Свобода и Amnesty International, сделан с подачи Александра Варди в 1976 году. Очевидно, поёт Леонид Пылаев, а кто остальные – неясно, потому что на пластинке не указано ни одного имени, кроме Александра Варди, как инициатора создания. Можно догадываться, что поет Владимир Юрасов, кто-то из женщин-дикторов. Песни протеста становятся способом для артиста заявить о себе как о человеке с политической позицией. Отдельное направление 1970-х годов – это песни в поддержку советских евреев и их права на свободную эмиграцию. Это стало целой индустрией. Мы знаем по-хорошему только одну пластинку Теодора Бикеля "Не могу больше молчать". В Израиле, в Америке это стало индустрией. У меня сегодня в коллекции порядка 50 пластинок, так или иначе с этой темой связанных.
– Нынешняя волна, уж не знаю какая по счету, только начинает свою творческую жизнь за границей. Появились первые песни, написанные в этой новой ситуации. Появился альбом "После России"...
– Да, можно проводить какие-то аналогии с первой волной эмиграции, вероятно. Потому что много артистов первого ряда уехало. Второй вопрос, что их никто не держал, жизни их ничего не угрожало, они свободно сделали свой выбор. Вы упомянули проект "После России". Это благое начинание. Во-первых, там звучат песни на стихи поэтов первой волны – и Георгия Иванова, и Владимира Набокова, и Марины Цветаевой, и так далее. Но вот второй вопрос – как это сделано, для меня это звучало просто как пародия. Мне трудно сказать, то ли это делалось впопыхах, то ли эти люди совершенно не прочувствовали эти тексты. Говорить всерьез, что это какое-то событие в музыкальном мире, я не могу. Но я совершенно не истина в последней инстанции, кому-то, может, это и понравится.
– Позволю себе не согласиться и всё-таки использую одну композицию. Монеточка, "Расстрел" на стихи Владимира Набокова. И надо ещё сказать, что альбом "После России" – это проект Ромы Либерова.
При работе над этим эпизодом использованы материалы YouTube-канала Максима Кравчинского, его книги "Музыкальные диверсанты" и сайта "Мир русской грамзаписи" Юрия Берникова.
Подписывайтесь на подкаст "Обратный адрес" на сайте Радио Свобода
Слушайте наc на APPLE PODCASTS – SPOTIFY – GOOGLE PODCASTS
