Российские и западные «мудрецы» от политики гадают, означает ли конфликт вокруг совместной российско-британской компании ТНК-ВР и ожесточенная публичная критика Владимиром Путиным горно-металлургического холдинга «Мечел» еще один шаг к государственному капитализму. Гадают, поскольку никто не может точно сказать, меняются ли для инвесторов правила игры на российском рынке, и если да, то как?
Впрочем, ситуация вокруг ТНК-ВP более ясная. Там консорциум AAR, во главе с российскими миллиардерами Михаилом Фридманом, Виктором Вексельбергом и Леонидом Блаватником, владеющий половиной компании, борется за контроль над корпорацией с британским менеджментом, представляющим иностранных инвесторов.
Формально российские официальные лица не вмешиваются, представляя это как конфликт двух групп акционеров. Неформально глава компании Роберт Дадли, другие британские менеджеры и специалисты покинули страну из-за сильного административного давления со стороны правоохранительных органов, за которыми стоят «силовики». Похоже, что история с ВР – это часть общей стратегии на восстановление государственного контроля в энергетической области, инициированной Владимиром Путиным. В рамках этой стратегии «Газпром», «Роснефть» и другие государственные мега-корпорации «выдаливают» западные компании из всех ключевых проектов в нефтегазовой отрасли, заключенных ранее.
Максимум, на что могут рассчитывать «западники», так это на миноритарную долю в стратегических проектах. С такой практикой уже столкнулись Total, ExxonMobil и Amoco, которые в разные годы путинского правления свернули свой бизнес в России. Последней была Dutch Shell, которая после сильного давления в 2006 вынуждена была уступить свой контрольный пакет в проекте «Сахалин-2» «Газпрому». Таким образом, история с ТНК-ВР выглядит, скорее, как правило, а не исключение.
Менее понятна история с «Мечелом», одной из крупнейших горно-металлургических компаний в стране, принадлежащей Игорю Зюзину. Дважды в течение недели Владимир Путин хлестко и всенародно обвинял компанию в использовании оффшорных схем ухода от налогов. В результате капитализация компании за несколько дней упала на 60%, a Зюзин потерял несколько миллиардов долларов личного капитала. Вслед за «Мечелом» обвалился и российский фондовый рынок, который, впрочем, быстро восстановился. Недоумение российского бизнес-сообщества и иностранных инвесторов на неожиданный выбор жертвы было столь остро, что правительство объявило, будто и другие компании отрасли находятся под подозрением и должны быть проверены Федеральной антимонопольной службой.
Между тем, многие начали сравнивать атаку на «Мечел» с делом ЮКОСа, предполагая, что металлургическую и угольную отрасли ждет та же судьба, что и нефтяную. Однако сравнение с ЮКОСом лишь поверхностное. Сейчас уже все понимают, что ЮКОС был политическим делом, и Ходорковский был наказан не за то, в чем обвинен, а за то, что поддерживал политических оппонентов Путина и финансировал неподконтрольные Кремлю структуры гражданского общества. Правда, от раздела ЮКОСа экономически выиграли «силовики» и их отечественные и зарубежные партнеры, которым и достались главные активы ЮКОСа, но это не было первопричиной наката. Не отобрал же в конце концов Кремль активы у лояльных к власти олигархов, таких как Роман Абрамович или Олег Дерипаска.
Так чем же провинился «бедный» «Мечел» или его владелец, которые не были вовлечены ни в какие политические проекты? Скорее всего, они пали жертвой принципа, приписываемого испанскому диктатору Франциско Франко: «Для друзей – все, для врагов - закон». Очевидно, хозяин «Мечела» каким–то образом выпал из числа друзей и напоролся на закон. А что касается закона, несмотря на все групповые и экономические различия, у «силовиков», выходцев из советской госбезопасности, есть общее и весьма специфическое отношение к праву и собственности. Источник этой специфики в идеологии евразийства, которая была весьма популярна с конца 1980-х годов в среде «силовиков» среднего звена, которые сейчас контролируют командные высоты в российской экономике.
Идеология евразийства проповедовала особую цивилизационную роль России и имела своим идеалом построение патерналистского корпоративного государства, которое, кстати, построил генерал Франко. Но самой интересной была экономическая программа евразийцев, признающая рынок и «экономический прагматицизм», но подчиняющиеся их политическим целям.
Евразийство отрицало неприкосновенность частной собственности, заявляя, что собственность не может быть «абсолютной и абстрактной, лишь относительной и конкретной». Более того, евразийцы говорили, что частный собственник не является абсолютно свободным в отношении своей собственности и ответственен за ее использование перед обществом, и чем более общественно значимый характер имеет собственность, тем меньше степеней свободы у его обладателя. В конечном счете обладатель капиталов подконтролен обществу и государству в вопросе их целевого использования.
Глядя в ретроспективе на недавние процессы перераспределения собственности, создания государственных корпораций, просто поражаешься, сколь много в евразийской теории соответствует практике современной России. Особенно удивительно вписываются в евразийство заявления нескольких олигархов, сделанные ими во время выборов в Думу, что они готовы отдать все свое состояние, если государство того потребует.
Кстати, лидер Международного Евразийского движения и создатель доктрины неоевразийства Александр Дугин объявил себя ярым сторонником Путина, а затем и Дмитрия Медведева.
Конечно, вытесняя олигархов заграницу, отнимая активы ЮКОСа, у Ходорковского и его коллег или захватывая контроль над колоссальными денежными потоками в нефтянной области, «силовики» имели вполне конкретные, корыстные цели. И все же нельзя не обратить внимание на удивительное сходство их практики и экономической теории евразийства.
