Александр Генис: Последний раз я был членом профсоюза, треть века назад, когда жил в Риге и служил пожарным, подрабатывая к стипендии. Но недавно, из-за того, что я написал текст к фильму Загданского «Оранжевая зима», меня угораздило вступить в Профсоюз американских сценаристов, причем, как раз накануне длящийся уже месяц забастовки. Теперь новые коллеги бомбардируют меня электронными и обыкновенными письмами, требую занять свое место в пикетах. Хорошо еще, что эта бурная деятельность, в основном, разворачивается, как и следовало ожидать, на Западном берегу, возле Голливуда. Здесь, на Востоке, я, несмотря на недавно обретенную трудовую солидарность, с нетерпением жду завершения забастовки - как бы она не кончилась. Оказалась, что без сценаристов, телевизор стал невыносимо скучным. Собственно, этого – чтобы народ возроптал - и добиваются бастующие. А когда их спросили, не жалеют ли они оставшуюся в заложниках публику, сценаристы указали на коллег-писателей. «Пусть телезрители, - как сказал один из авторов популярного ТВ-шоу, - наконец выключат телевизор и прочтут книгу».
Оказалось, однако, что от забастовки писатели проиграли, а не выиграли, ибо телевизор сегодня – главное орудие пропаганды книги. Попавший на голубой экран автор может твердо рассчитывать пробраться в список бестселлеров. А это кардинально меняет жизнь книги, и, конечно, того, кто ее написал. Конечно, никакой список не прибавит автору таланта, а его книгам достоинств или долговечности. Но речь о другом – о книжном рынке, для которого понятие «бестселлер» стало непременным компонентом всего издательского дела.
Вот об этом наш корреспондент Ирина Савинова беседует с нью-йоркским писателем и популярным блогером (его сайт «Литературные пинки» работает с 94-го года) Ливаем Эшером.
Ирина Савинова: Какой список бестселлеров в Америке - самый престижный?
Ливай Эшер: Лучшими сегодня считаются три. Это - публикуемый каждое воскресенье рейтинг газеты « New - York Times », рейтинг еженедельника издателей « Publishes Weekly », и - в последнее время - в списке газеты « USA Today » появляется много интересных книг. Они в одном общем списке, не разделены на категории, как в « New - York Times », например.
Ирина Савинова: Кто, собственно, составляет списки?
Ливай Эшер: Это чисто научный процесс. Существует компания «Нилсен Бук Скэн», оценивающая с большой дотошностью информацию о продажах, но ею компания с широкой публикой не делится. Публикуется она для книжных магазинов, которые должны иметь ориентиры, какие книги выставлять в витринах, из каких томов строить пирамиды у входа, какие издания предлагать со скидками. Всю эту дорогостоящую информацию книжному рынку предоставляет «Нилсен».
Ирина Савинова: Что такое бестселлер? Какого типа книги последних лет стали бестселлерами?
Ливай Эшер: Мы знаем, что большинство хорошо продающихся книг – остросюжетная литература. Это - детективные романы, и, особенно, любовные. Пример – книги Даниэлл Стил. Сколько я помню, они находятся в верху списка бестселлеров лет тридцать, по крайней мере. И она продолжает их писать, зная, что высокий уровень их продаж предсказуем. Другой пример – Джон Гришэм. Только что вышел еще один его бестселлер. Его книги возглавляют списки лет пятнадцать, я думаю. Джеймс Паттерсон, Том Клэнси и, конечно, Стивен Кинг, у которого редкий талант каждый раз создавать бестселлер. И затем Джей Кей Роулинг, равных которой вообще нет.
Ирина Савинова: Единственным критерием бестселлера является уровень продаж...
Ливай Эшер: Совершенно верно. Бестселлер и означает "очень хорошо продающийся". Никакого разговора о качестве литературы здесь нет.
Ирина Савинова: Но должны быть и другие списки: для элиты, так сказать.
Ливай Эшер: Конечно. Например, список бестселлеров, составляемый газетой « Village Voice ». Он обходит стороной 99 процентов книг, входящих в списки, составленные другими организациями, и включает те наименования, которые представляют интерес только для редакции. Я не заглядывал в него последнее время, но такая хорошая книга, как "Дерево из дыма" Денниса Джонсона, в список их бестселлеров может быть спокойно включена. Любая организация может составить список бестселлеров и назвать бестселлером любую книгу.
Ирина Савинова: Жизнь у каждого бестселлера разной длины. Среди книг есть такие, чья популярность не увядает, те, что становятся «вечнозелеными». Должны ли вечнозеленые, " evergreen " быть в списке бестселлеров?
Ливай Эшер: Я считаю, что «вечнозеленые» произведения вообще не имеют отношения к спискам бестселлеров. Раз книга продается какое-то число лет и можно предсказать, что она будет продолжать продаваться, ей не место в списке бестселлеров. Она зря занимает верхнюю строчку. Смысл списка бестселлеров отражать перемены, а не фиксировать неизменность популярности.
Ирина Савинова: Превращение бестселлера в «вечнозеленую» книгу логично. Но ведь и превращение «вечнозеленой» классики в бестселлер возможно. Примером может служить "Анна Каренина" Толстого: ее воскресили, и она возглавила список книжного Клуба Опры Уинфри.
Ливай Эшер: Это - закономерный процесс. К тому же книга выходит в новом переводе и в новом издании. И это уже новая традиция. Прошлое всегда возвращается и удивляет нас своей новизной. Клуб Опры Уинфри помогает изданию качественной литературы. Это она выбрала произведения Уильяма Фолкнера, через несколько десятилетий после его смерти, и сделала их бестселлером. У каждого из нас разное отношение к бестселлерам, но возвращать «вечнозеленой» книге статус бестселлера имеет определенный смысл.
Ирина Савинова: Если главной характеристикой бестселлера служит уровень продаж, тогда и Библия, и труды Ленина и Мао – тоже бестселлеры, не так ли?
Ливай Эшер: Конечно. Библия и Коран – бесспорно, бестселлеры всех времен. Мне это понятно, но кто-то может со мной не согласиться. В Америке есть организация «Библия Гидеона», распространяющая Священное писание. В каждом номере гостиницы в Америке должна быть Библия. Но о продаже как таковой говорить в этом случае нельзя. Критерий уровня продаж здесь не применим. Я думаю, что даже без отельных Библий, эта книга – бестселлер, но и на этот счет могут быть разные мнения.
Ирина Савинова: А выгодно печатать классику – в сравнении с текущими бестселлерами?
Ливай Эшер: Несомненно. Произведения классиков продаются и очень хорошо. И вообще классическая литература помогает книгоиздательскому бизнесу. Приведу пример: издательству «Рэндом Хаус», считающемуся крупнейшим в бизнесе книгоиздания, 55 процентов прибыли приносят произведения авторов классической литературы. Это в противовес новым авторам.
Ирина Савинова: Известно, что Маргарет Митчелл и ее "Унесенные ветром" пользовались популярностью у американского читателя намного дольше других произведений. Но какова средняя продолжительность жизни бестселлера?
Ливай Эшер: Точно не известно. Как правило, бестселлер остается в верху списка несколько месяцев, некоторые – одну неделю, и это случается довольно часто. "Код да Винчи" Дэна Брауна оставался в списке три года, и это исключительно долгое время. Издатели таким произведением были очень довольны.
Ирина Савинова: Многие покупают книги, пользуясь рекомендациями газеты « New - York Times »?
Ливай Эшер: Наверное, многие, но не я. Существует такое явление, как художественная литература о литературе. Это мой любимый жанр. В списках бестселлеров он появляется крайне редко. Другие же книги - детективы, любовные романы, научную фантастику - я не читаю. Простите меня, я не горжусь этим и стараюсь как-то заполнить эти пробелы. Но список « New - York Times » точно не для меня.
Ирина Савинова: А что происходит со старыми списками, к ним обращаются сегодня?
Ливай Эшер: Передо мной лежит книга, ее автор Майкл Корда. Книга называется "Попасть в список. Культурная история американского бестселлера". В ней собраны все бестселлеры 20-го века, год за годом. По ним можно составить карту американской культуры. По тому, какие книги читали американцы.
Ирина Савинова: Давайте посмотрим, какие книги были самыми популярными, скажем, лет 50 назад.
Ливай Эшер: Так, 50-й год. Эта книга страшно интересная, жаль, что ее не будут переиздавать. Тут два списка: художественной литературы и всякой другой. В списке бестселлеров, художественной значится "Кардинал" Генри Мортона Робинсона, издательство «Саймон и Шустер». Никогда не слыхал о такой. На третьей строчке значится повесть "Там за рекой, в тени деревьев" Хемингуэя.
Ирина Савинова: Можно предсказать, какие книги станут бестселлерами у следующего поколения? Лет через 5 или 50.
Ливай Эшер: Отвечу на простую часть вопроса. Печально, что те же авторы, чьи книги стали бестселлерами сегодня, останутся в этом же статусе и через 5 лет. Это Даниэлл Стил, Нора Робертс, Джон Гришэм, Том Клэнси, Стивен Кинг. Я думаю, что и Дэн Браун напишет еще один бестселлер. Через 50 же лет, я надеюсь, бестселлеры будут лучшего качества.
Ирина Савинова: Ясно, что экранизация помогает продлить жизнь бестселлера. А какова роль интернета?
Ливай Эшер: У меня самого есть сайт, посвященный книгоиздательскому бизнесу. Потому я могу с пристрастием говорить о значении интернета. Конечно, есть люди, которые, полагаясь на критику в бумажной периодике, мало ценят информацию в Сети. Но я считаю, что в литературных блогах содержится более точная и интересная информация, чем в журнальных рецензиях. Дело в том, что авторы, пишущие блоги, действительно страстно любят литературу. Их мнение независимо, а кругозор - шире.
Александр Генис: В декабре «Музыкальная полка» начинает подводить итоги уходящего года. Поэтому мы откроем сегодняшний выпуск нашей традиционной рубрики разговором о лучшей музыковедческой книге 2007-го года.
Соломон Волков: Таковой я считаю вышедшую в Нью-Йорке книгу критика Нормана Лебрехта под названием «Жизнь и смерть классической музыки». Заголовок не вполне точно отражает содержание книги, потому что речь в ней идет вовсе не о жизни и смерти классической музыки, а о жизни и смерти записей классической музыки в том виде, в каком они существовали последние сто лет. То есть звукозапись, как мы ее знали. Речь идет о том, что эти огромные конгломераты, которые доминировали в сфере выпуска грамзаписи, сколько мы помним себя, что их время сочтено, потому что появились новые формы бытования музыки связанные с интернетом, с ай-подами, и так далее. Это все разрушило существующую систему распространения классической музыки, каковая находится сейчас в переходном периоде, а вот эти гиганты, это такие динозавры, которым пришло время умирать.
Александр Генис: Это очень сложная проблема еще и потому, что никто не знает, хорошо это или плохо. Я читал немало о том, что новая система звукозаписи при помощи компьютеров расширила круг любителей классической музыки.
Соломон Волков: Очень может быть. А что касается этих динозавров, то я могу точно сказать, что я совершенно им не симпатизирую и не оплакиваю их уход со сцены. Я знаком с руководителями некоторых крупных звукозаписывающих фирм. Это люди, в подавляющем своем большинстве, когда речь идет о гигантах, ориентированные, в первую очередь, на доход, чрезвычайно смутно разбирающиеся в ценности текущего музыкального процесса. И живущие, на самом деле, на записях, сделанных их предшественниками. То есть, живут эти фирмы за счет того, что они продают записи Гульда, Хейфеца, Ойстраха. А что касается новых претендентов, то они как раз теряют деньги на этих записях.
Александр Генис: Соломон, это ведь тоже непростой вопрос: сколько может быть записей классики? Ведь существуют какие-то образцовые записи. Тот же Гульд - считается, что это образцовые записи Баха. Могут каждый год выходить новые записи уже давным-давно известных произведений?
Соломон Волков: Образцовыми они стали потому, что это был прорыв, в свое время. Вначале это была революция. Гульд, Хейфец - это была революция. Потом эта революция была всеми признана, а теперь она считается образцовой. Могут быть революции хоть каждый год, если будут появляться исполнители, которые будут эти революции осуществлять. Караян, например, которого мы еще живьем слушали. Так что, может быть, что и какие-то современные исполнения будут признаны.
Александр Генис: И падение этих динозавров приведет к тому, что музыка будет звучать более разнообразно?
Соломон Волков: Очень может быть. Во всяком случае, книжка Лебрехта, на сегодняшний момент, это просто чрезвычайно занимательное чтение, потому что там в живой, занимательной форме описано, как эти динозавры рождались, и что привело к их неминуемой гибели. Кроме того, там приложен очень забавный список ста лучших когда-либо сделанных записей. И вот одну из ста записей я извлек. Это «Черные ангелы», произведение американского композитора Джорджа Крамба, написанное в 70-м году. Лебрехт сопровождает этот выбор очень живым и интересным описанием того, как он услышал это произведение в исполнении «Кронос-квартета» на кампусе в Беркли, когда по лужайке, во время исполнения, студенты ходили совершенно свободно, а «Кронос-квартет» примерялся к своей аудитории. То, что их внимание привлекало, они повторяли, то, что не было интересно аудитории, они быстрее проскакивали. Они устраивали какие-то импровизированные джэм-сейшены, как будто был джаз. И, таким образом, по наблюдению Лебрехта, создавали камерную музыку для постмодернистской эпохи. Вот образец того, что тогда звучало перед студентами Беркли, когда играли «Черные ангелы» Джорджа Крамба.
Александр Генис: А теперь – «Личная нота».
Соломон Волков: В «Личной ноте» я на сей раз хочу поделиться эксклюзивной записью. Я получил ее от скрипача Вадима Глузмана, который живет в Чикаго. Это молодой музыкант, в Нью-Йорк он приехал, чтобы сыграть в концерте в музее, который называется «Фрик-коллекшн».
Александр Генис: Это один из моих любимых музеев, потому что он небольшой, компактный, но совершенно набитый шедеврами.
Соломон Волков: Я абсолютно с вами согласен. И вот они очень хорошую там установили традицию. Там очень уютный и красивый зал с прелестной акустикой, в котором проходят регулярные концерты. Битком зал был набит. Атмосфера совершенно особая, какой в обыкновенном концертном зале уже теперь не бывает.
Александр Генис: Вообще, камерная музыка возвращается туда, где она родилась.
Соломон Волков: И, самое главное – публика друг друга знает. Это вообще уже чудо.
Александр Генис: Это тоже возвращение камерной музыки в атмосферу салона.
Соломон Волков: Вадим Глузман и его жена Анжела Йоффе прелестно в это дело вписались, и тоже играли специфическую музыку. В словах «салонная музыка» звучит какой-то негативный оттенок, но я с этим совершенно не согласен - салонная музыка может быть прекрасна.
Александр Генис: Как и салонная философия.
Соломон Волков: И вот в качестве образца я хочу показать прозвучавшую в тот вечер импровизацию Нино Рота, композитора, который прославился музыкой к фильмам Феллини, но также и писал музыку, не скажу салонную, а скажу - доступную. Она с бешеным успехом прозвучала в тот вечер во «Фрик-коллекшн» в исполнении Вадима Глузмана и его жены, пианистки Анжелы Йоффе.
Александр Генис: И, наконец, - традиционный «Музыкальный анекдот».
Соломон Волков: Анекдот в этот раз тоже будет анекдотом года, потому что речь в нем пойдет об Октябрьской революции. А в этом году, как мы знаем, 90-летие этого события. И это анекдот в анекдоте. Сейчас объясню, почему. Рассказана эта история была Федором Дружининым, замечательным отечественным альтистом, который, кстати, в этом году умер. Он был альтистом в Квартете Бетховена. И он вспоминал о том, как в составе квартета собрались скрипач, виолончелист, он - альтист Дружинин, пригласили Марию Вениаминовну Юдину и начали репетировать Фортепьянный квартет Брамса. А виолончелист из этого ансамбля был тяжело болен. Все об этом знали, и вот Юдина играет и, по воспоминаниям Дружинина, рыдает, и слезы у нее заливают фортепьяно и, как вспоминает Дружинин, и пол тоже. Такое похоронное настроение. Потом как-то все пришли в себя и виолончелист со скрипачом стали, по привычке своей, жутко ругаться из-за интерпретации. Музыкальная перебранка. Юдина их слушала, слушала, это ей надоело и, вдруг, она их с саркастической улыбкой прервала и говорит: «Я вам сейчас расскажу анекдот».
«В джунглях попадают в плен к людоедам англичанин француз и русский. Те им дают исполнение последнего желания, прежде, чем их съесть. Француз попросил женщину, англичанин попросил раскурить трубку, а русский попросил, как полагается, дать ему возможность произнести речь. И, обращаясь к людоедам, он им говорит:
«Скажите, у вас праздновали 50-летие Октября?». (А дело было в как раз в 67-м году). Людоеды ему отвечают: «Нет». «Тогда чего же вы так озверели?!»».
Эту фразу Юдина обратила к присутствующим двум музыкантам, которые только что перед ней ругались, и сказала: «А теперь давайте возобновим репетицию». И они заиграли Фортепьянный квартет Брамса.
Александр Генис: Один из самых серьезных, добротных и популярных фильмов в солидном (конечно же, из-за оскаровских претензий) декабрьском репертуаре - новая картина знаменитого режиссера Ридли Скотта «Американский гангстер», которую нашим слушателем представит ведущий «Кинообозрения» Андрей Загданский.
Андрей Загданский: «Американский гангстер» Ридли Скотта, бесспорно, принадлежит к числу оскаровских претендентов – и имя режиссера, и два ведущих актера Дензел Вашингтон и Рассел Кроу – все говорит в пользу оскаровских номинаций фильма. И, я уверен, картина получит целый ряд номинаций. Фильм идет в прокате с очень приличными сборами.
Что же происходит в картине с таким простым для перевода названием – я всегда благодарен авторам, когда название фильма не представляет проблем для перевода.
Во Вьетнаме идет война. Наркотики из региона начинают поступать на черный рынок в Америке.
Некий Фрэнк Лукас, чернокожий водитель нью-йоркского бизнесмена, понимает, что если установить прямые связи с поставщиками в Индокитае и договориться о перевозке героина с американскими военнослужащими, теми, кто регулярно отправляют в Америку гробы из Вьетнама, то финансовые перспективы такой операции безграничны.
Именно это Фрэнк Лукас и делает. Лукас летит во Вьетнам. Лукас отправляется через джунгли к производителям героина. Лукас заключает сделки напрямую, минуя всех посредников.
Александр Генис: Любопытно, что, снимая эту часть фильма, режиссер нашел в Индокитае тех людей, которые занимались таким бизнесом во время Вьетнамской войны, и многие из них играли самих себя.
Андрей Загданский: Это очень точная деталь, потому что в погружении в подлинную атмосферу, в эти чаны, в которых вываривают какие-то люди какое-то варево, во всей этой экзотике я почувствовал ощущение абсолютной подлинности, прикосновение к не придуманному, настоящему, документальному.
Бесстрашно, нагло и уверенно Лукас выстраивает свою огромную империю, продавая на улицах Нью-Йорка маленькие голубые пакетики с белым порошком. Пакетики называются Blue Magic – Голубое Волшебство.
И безжалостно расправляется со всеми, кто становится на его пути.
Александр Генис: Конечно же, самое необычное в этом, вполне традиционном для мафиозных лент, фильме – расовый поворот, раса главного героя, афро-американского «крестного отца», не так ли?
Андрей Загданский: Да, сам факт, что такую преступную мафиозную организацию возглавил чернокожий американец – факт исключительно необычный. Такое в Америке традиционно делали итальянские мафиози или ирландцы. Но фильм основан на подлинной истории – чернокожий Фрэнк Лукас действительно построил нарко-империю в Нью-Йорке. Это реальный персонаж.
Вторая сторона – детектив Риччи Робертс. Его играет Рассел Кроу. Чтобы нам было интереснее, Риччи – полная противоположность Фрэнка. Фрэнк организован, методичен, религиозен. Риччи – сама спонтанность, семейная катастрофа, о походах в церковь и говорить не приходится. И эти два персонажа идут к лобовому столкновению, к кульминации, к той самой схватке, где есть место только одному победителю.
Ридли Скотт не забывает в картине и о третьей, может быть, главной стороне этого уравнения - о жертвах наркомании, о тысячах несчастных в трущобах, об умирающих от передозировки. Мы видим руки наркоманов. Проступившие вены. Столовые ложки с закипающим героином. Грязные шприцы. Смерть. Это все очень темный, страшный фон.
«Американский гангстер» - очень хорошо написанная картина. Автор сценария Стивен Заильян – замечательно балансирует между главной и второстепенными сюжетными линиями, между шоковыми эпизодами насилия и холодного, тщательно оркестрованного ожидания взрыва.
Александр Генис: Фильм разворачивается в 70-е годы. Очень тщательно и подробно восстановлен зрительный ряд того времени. Конечно, зритель, вольно и невольно, сопоставляет картину с «Крестным отцом» Копполы. Как авторы «Американского гангстера» обходятся с этой аналогией?
Андрей Загданский: Есть прямая, точная ссылка на фильм Копполы. Если вы помните, в финале первой серии у Копполы кульминационный эпизод – крещение ребенка и расправа со всеми врагами семьи.
Александр Генис: Казнь и рождение. Преступная организация и церковная организация.
Андрей Загданский: Начало жизни и конец жизни, миссия бога и миссия гангстеров. Параллельный монтаж, восходящий еще ко временам Сергея Эйзенштейна. Явно в той картине была ссылка на «Стачку» Эйзенштейна. Здесь есть ссылка на «Крестного отца», опять же, церковный эпизод, но на этот раз это не крестины, а свадьба. И то, что должно было стать кульминацией и апофеозом для Фрэнка Лукаса, становится апофеозом детектива Риччи Робертса.
Александр Генис: Вернемся напоследок к «Оскару». Если вспомнить, что в прошлом году главный приз достался гангстерской картине Скорсезе, то велики ли шансы на «Оскара» у ленты того же жанра?
Андрей Загданский: Гангстер это такой материал, который американцам не надоедает никогда, более того, они совершенно замечательно идут на экспорт. Американские гангстеры любят во всем мире. Скорсезе занимается ими всю свою сознательную жизнь, так что, с точки зрения материала, у фильма есть хорошие шансы. Что будет на самом деле – услышим в феврале.
Александр Генис: У каждой эпохи – своя любимая наука. Мало того, что та или иная отрасль знаний опережает другие. Важнее, что наука, вырвавшаяся в лидеры, влияет на общее мировоззрение, претендует на объяснение нашей жизни, ее прошлого и будущего. Достигнув такого положения, ученые, ставшие жрецами, оказываются в роли наставников человечества.
Вспомним физиков, захвативших власть над умами в 60-е годы. Вот характерный факт того времени. Когда Вьетнамская война зашла в тупик, Линдон Джонсон пригласил в Белый Дом для совета ядерных физиков. Это значит, что президент признавал ученых, изучающих основы бытия, хранителями трансцендентной, возвышающейся над политикой мудрости. В 21-м веке в роли таких мудрецов от науки, конечно же, выступают генетики. Им принадлежит наше прошлое и будущее, ибо они могут преодолеть последнее и объяснить первое.
Сегодня Владимир Гандельсман, который живо интересуется гуманитарными аспектами генетических исследований, познакомит наших слушателей с важной гипотезой о происхождении «гена добра», отвечающего, как предполагают ученые, за возникновение человеческой морали.
Владимир Гандельсман: Саша, передо мной книга Мэтта Ридли "Происхождение добродетелей". Она содержит обзор и обобщение всего того, что стало известно о социальном поведении человека за тридцать лет, прошедшие со времени открытия Уильяма Гамильтона. Авторитетный ученый и журналист, Мэтт Ридли - убежденный сторонник распространения дарвинистских идей. Одна из главных задач его книги – «помочь человеку взглянуть со стороны на наш биологический вид со всеми его слабостями и недостатками». Ридли подвергает критике тех, кто утверждает, что в формировании человеческого поведения культура, в значительной степени (а то и полностью), вытесняет биологию. Давайте немного поговорим об этом.
Александр Генис: Сакраментальный вопрос всех таких исследований – откуда берется добро? В самом деле, довольно легко увидеть, как эволюция отвечает за неприглядные человеческие (и не только) черты, - такие, как насилие, вероломство и жестокость. Все это понятно – это необходимо для того, чтобы выжить. А как передается доброта, щедрость, героизм? Передаются ли они природным путем, путем эволюции, естественного отбора?
Владимир Гандельсман: Вот вам известный исторический эпизод. 26 февраля 1852 года корабль королевского английского флота терпит крушение у берегов Южной Африки. На борту 600 человек, среди которых 7 женщин и 13 детей. Почти сразу корабль начинает тонуть. Всего три спасательных шлюпки. Мужчины стоят на палубе. Женщины, дети и несколько моряков отплывают на шлюпках, и лишь после этого мужчинам разрешено спасаться вплавь, кто как может. Большинство утонуло, либо стало пищей акул. Героизм военных моряков стал легендой. Но мы прекрасно знаем, что подобное происходит довольно часто. Люди часто рискуют своей жизнью ради тех, кто им вовсе не знаком. Вспомним гибель Торгового Сентра в Нью-Йорке. Мы были с вами свидетелями этой катастрофы и – одновременно – беспримерного героизма людей. И вот вопрос: как, каким образом это стремление к самопожертвованию эволюционирует. Речь не только о глобальных событиях, но и о ежедневно проявляемой доброте сотен и тысяч людей, - будь то помощь пожилым людям при переходе улицы или желании уступить место в метро? Эти импульсы столь же основополагающие, как и в случаях проявления свирепости, сластолюбия, жадности? Или просто тонкое прикрытие дикарской, грубой человеческой сути? Ответ приходит в процессе изучения столь различных творений природы, как амебы и бабуины.
Александр Генис: Кстати, Дарвин сказал: «Тот, кто понимает бабуина, больше продвинулся по части метафизики, чем Локк». И после этого написал две великие книги "Происхождение видов" и "Происхождение человека", которые перевернули историю.
Владимир Гандельсман: Эта история начинается в графстве Кент в Южной Англии. Два гения-биолога жили в этом графстве. Один – в 19-м веке – Чарльз Дарвин. Вторым был Вильям Гамильтон, ловивший с детства в тех краях жуков и бабочек. Он – наш современник, умер в 2000 году. В 60-е годы он опубликовал три работы, (ныне это классика), где впервые приведено строгое объяснение, как великодушие эволюционирует и при каких обстоятельствах оно вернее всего возникает. Гамильтон, впрочем, называл это не великодушием, а альтруизмом. Он хотел объяснить поведение экстремального самопожертвования, подобного тому, какое проявляют пчелы, умирая во спасение своего улья, или когда некоторые животные посвящают свою жизнь, выращивая чужих детенышей. Я вспоминаю давнишние стихи Андрея Вознесенского, посвященные Эрнсту Неизвестному:
«Но выше Жизни и Смерти,
пронзающее, как свет,
нас требует что-то третье, -
чем выделен человек.
Животные жизнь берут.
Лишь люди жизнь отдают.
Тревожаще и прожекторно,
в отличие от зверей, -
способность к самопожертвованию
единственна у людей».
Александр Генис: Я тоже помню эти стихи – «Лейтенант Неизвестный Эрнст» - из черненькой книжки «Ахилесово сердце», которую я школьником выучил наизусть. Но Вознесенский не прав. Самопожертвование – не есть лишь человеческая привилегия. Вопрос - как связать это с естественным отбором?
Владимир Гандельсман: Вот это загадка для биологов. В каждом поколении некие индивиды плодятся больше, чем другие. Если причина этого успешного воспроизводства потомства заложена в определенных генах, то естественный отбор работает. Пример: москиты на французском побережье Средиземноморья. Туристы их не любят. Власти распрыскивают всякие яды. Значит, у москитов есть ген, который, в качестве самозащиты, работает над более обильным потомством, чем те, у которых этого гена нет. То есть москиты на берегу лучше сопротивляются ядохимикатам, чем живущие на континенте.
Александр Генис: Но ведь альтруист, по определению, не оставляет потомства. Он слишком занят помощью другим. То есть ген, который работает на альтруизм, должен, по идее, быстро исчезнуть?
Владимир Гандельсман: Гамильтон предложил простое и элегантное решение. Альтруистический ген передается, когда альтруист помогает близким родственникам. Родня имеет тот же ген, что и альтруист, верно? У братьев и сестер людей и млекопитающих (в среднем) наполовину те же гены.
Короче говоря, Гамильтон переформулировал мысль Дарвина в гораздо более плодотворную идею итоговой приспособленности.
Александр Генис: Но все-таки люди не кукушки и не общественные насекомые, и приложение идей Гамильтона к нашему биологическому виду ставит множество трудных вопросов. Именно из-за них недавно трое кандидатов в президенты от республиканской партии подняли руки, когда на дебатах спросили, кто не верит в эволюцию. Она не решает проклятых вопросов о естественном – взамен божественного - происхождение морали.
Владимир Гандельсман: Сам Гамильтон решать этот вопрос не пытался. Но пришли новые ученые, которые на это решились. Израильские ученые впервые обнаружили ген, определяющий альтруистичное поведение. Эбштейн, который в 1990-х годах обнаружил так называемый «ген риска», сообщил недавно, что источник альтруизма был важным вопросом в теории эволюции на протяжении многих лет. Высшие животные могут демонстрировать альтруистичное поведение, говорит Эбштейн, однако оно всегда ограничено членами семьи, которых они определяют по запаху и другим сигналам. В человеческой жизни альтруистичное поведение играет особую роль. Эбштейн и его коллеги взяли образцы крови у 354 семей с большим количеством детей, а также попросили их ответить на ряд вопросов, связанных с самоотверженностью и бескорыстием. Ген альтруизма содержался в двух третях собранных образцов крови. Эбштейн уверен, что обнаружен лишь первый ген альтруизма и что существует еще несколько.
Александр Генис: Значит ли это, что гены определяют альтруистическое поведение?
Владимир Гандельсман: Он считает, что гены лишь наполовину влияют на альтруистичное поведение, остальное – культура. А Мэтт Ридли, с которого мы начали беседу, считает, что едва ли имеет смысл столь горячо спорить о том, чем именно обусловлено человеческое поведение: генами или культурой (на самом деле значимы оба этих фактора); о том, действительно ли человеческое сознание сводит на нет результаты естественного отбора (сознание является высшим продуктом естественного отбора, а не чем-то ему противопоставленным); о том, не лишает ли нас свободы воли дарвинская теория (разумеется, не лишает); о том, можно ли поделить всех дарвинистов на ограниченных и недалеких "ультра", у которых для всего на свете есть единственное объяснение: естественный отбор, и широко мыслящих "плюралистов" (такое деление невозможно).
Эти и подобные им вопросы решит, в конечном счете, не искусство вести спор, а добросовестный опыт и наблюдение, критический эмпиризм. Между тем, нестареющими добродетелями дарвинизма, о которых говорил сам Дарвин более ста лет назад, остаются непредвзятость в обращении с разнородными и часто противоречивыми данными, и упрямая приверженность к проверке выдвигаемых гипотез.
Александр Генис: О том, что сегодняшний гость «Американского Часа» Семен Лившин - смелый писатель, я узнал сразу после того, как он, только перебравшись из России в Сан-Диего, затеял единственный в русской Америки юмористический журнал «О.Кей». Шутки, знаю по опыту, – штучный товар, и набрать их на целый журнал представляется мне задачей для очень отважного литератора. Не останавливаясь на достигнутом, Лившин недавно выпустил целую книгу пародий под каламбурным названием: «Дама с собачкой Баскервилей».
С новой книги мы и начали беседу с нашим гостем. Семен, а вам не кажется, что сам жанр литературных пародий сегодня немножко устарел, потому что если раньше, в литературоцентрические времена, писатели были кумирами, поэтому легко было их пародировать, то сегодня уже пародируют политических деятелей, актеров кино, звезд эстрады, но не писателей. Вас не смущает это?
Семен Лившин: Вы знаете, нет, мне кажется, что не следует смешивать эти два жанра. Есть пародии эстрадные, телевизионные, рассчитанные на зрительское восприятие. Это - литературные пародии, рассчитанные на тех читателей, которые остались. Что касается того, что их стало меньше, я с вами совершенно согласен. Но вы, как и я, помним времена, когда говорили, что появится телевидение - умрет кино, появится интернет - умрет стриптиз. Все как-то сосуществуют. Конечно, стало меньше…
Александр Генис: Стриптиза?
Семен Лившин: Мы двигаемся в правильном направлении. Мне нравится эта идея.
Александр Генис: А как вы выбирали объекты для пародии? В свое время это было несложно, потому что громкие писатели были очень хорошо известны, и стиль их был очень хорошо известен. Я помню замечательные пародии Архангельского, классика. Все те авторы, которых он пародировал, они все вошли в школьные учебники, то есть их хорошо знали тогда и хорошо знают сейчас. Сегодня - немножко посложнее. Как вы справились с проблемой отбора?
Семен Лившин: Люди все равно продолжают читать. Они читают Сорокина, Пелевина, не к ночи будет помянут Коэльо, детективы, дамский жанр. Это любимое чтиво (я говорю это с уважением), и тиражи по 150 тысяч…. Вот вышла новая книжка Людмилы Улицкой. Мураками, которое не все знают, оно мужского или женского рода…
Александр Генис: Только не в России. В России все знают Мураками, и в Америке, надо сказать, его уже тоже довольно неплохо знают.
Семен Лившин: Ловлю вас на слове, мы переходим к пародии на Мураками.
Александр Генис: Прошу.
Семен Лившин: Вот кусочек из пародии на Мураками под названием «Блюзовый суп из светлячков».
«В детстве я был задохликом. Чтобы как-то выделиться среди сверстников, решил поскорее вырасти и написать медиативную прозу про то, как я был задохликом. И еще про экзистенциальную любовь, которой не суждено сбыться. Чтобы, значит, достала до нутра любого человека, пусть он даже не умеет отличить японский иероглиф от китайского мандарина. Тогда я еще не задумывался над тем, что обвинять меня в гениальности слишком опрометчиво».
Александр Генис: А что касается русских авторов?
Семен Лившин: Русские авторы это Пелевин, тот же Акунин. Непонятно, как мы жили раньше без Акунина. Вот ваш любимый Владимир Сорокин, и мой любимый тоже. Он очень даровитый, не при Мураками будет сказано, писатель. Пародия подражания Владимиру Сорокину под названием «Белеет фаллос одинокий».
«Лишай листвы вяло отражался в плесени плёса. Осень выдалась ранняя, по речке уже поплыли первые утопленники. С речки слышались озорные голоса: «Раз, два три, милый, приплыви!». Окрестные девки гадали на суженых: кто раньше увидит утопленника – той первой идти под венец. Заметив волнение дочери, Анна Арестовна пожала плечами: «Вздор и суеверие! Я, например, сперва встретила этого попа, а уже потом он утонул. Верно, Феденька?» Федор Петрович Строгов, ее второй муж, смахнул с холеных усов крошки хорькового паштета: «Уж как я уламывал покойника: «Андрей Андреевич, - говорил, - может вас удавить, или наступить вами на гадюку?». Курсистка Ника вспылила: «Какой эгоизм! У нас один тип тоже решил свести счеты с жизнью, но, как воспитанный человек, он не стал портить настроение окружающим. Вырядился Дедом Морозом, взял мешок с подарками и повесился на новогодней елке. Вот потеха-то была!».
Александр Генис: Похоже. Надо сказать, что Сорокина очень трудно пародировать. Он самопародиен. Поэтому, конечно, Сорокин это одновременно и легкий, и тяжелый случай для писания пародии. Семен, вы всю жизнь занимались юмором. Как, по-вашему, в чем разница между русским юмором и американским?
Семен Лившин: На мой взгляд, нет американского юмора, нет советского юмора. Есть юмор хороший, есть юмор плохой, есть тонкий, есть грубый, есть на всякого потребителя. Так же, как в Америке, есть блестящие шоумены, которые говорят замечательные остроты, которые становятся афоризмами. И то же самое было в России. Но главное отличие, если мы вернемся к истокам, в России, в Советском Союзе всегда был элемент запретного. Юмор, который давал выход политическим, эротическим и прочим эмоциям. В Америке всегда было все разрешено.
Александр Генис: Я, пожалуй, с вами не соглашусь, потому что именно для этого существуют американские комики, нарушающие политическую корректность. Юмор на темы, связанные с цветом кожи, с религией, всегда очень опасен. Многих увольняют, как мы знаем, просто из эфира. То есть здесь тоже есть ощущение риска.
Семен Лившин: О Буша могли вытирать ноги, о Клинтона, еще до того, как они наделали глупостей или политически неверных шагов. С Путиным это невозможно.
Александр Генис: Зато в советском юморе всегда можно было вытирать ноги об американского президента. То есть тут все на равных. Скажите, какие у вас планы?
Семен Лившин: У меня нет никаких планов. Когда что-то составляется в голове, я пишу. Эту книжку я писал года три.
Александр Генис: Кто-нибудь из ваших авторов отзывался по поводу этой пародии?
Семен Лившин: Вот, например, Дарья Донцова, автор множества детективов, пародия на которую - «Дама с собачкой Баскервилей» - дала название, она это расценила, как рекламу. Я с ней не настолько кофе пил на крылечке, но мне люди из издательства сказали, что она была довольна. Но есть человек, он пародию прочел и книжку, как мне сказали… Я сейчас прочту крохотный кусочек, и вы поймете, в чем дело.
«На исчерпе двух столетий взаимоемкой жизни с евреями, русскому народу, заступчивому всесторонне, пора бы уж простить братьям нашим меньшим их прегрешения. Издревля неукладный наш народ поблажисто, а, может, и зря, относился к соседним иудейским племенам. Хотя кто, как не они повинны в нехватке воды в кранах. А наш неурожай 1299-1999 года? Снова мне страстно возразят: с другой стороны, а погромы? Давайте осветим эту проблему равновесно и обоюдофобно».
Александр Солженицын.
Александр Генис: Я хотел сказать, что не за это ему дали Государственную премию.
Семен Лившин: Вы знаете, я его, как чисто конкретного писателя, по жизни уважаю, мы все через это прошли, это та шинель, из которой мы вышли, и в которую вряд ли вернемся. Но что написал…
