Александр Генис: Хотя День Труда, который Америка отметила в минувший понедельник, был задуман, еще в конце 19-го века, праздником профсоюзного движения, об этом давным-давно забыли. Но солидарность осталась: в первый понедельник сентября американцы дружно и поголовно провожают последний день лета.
Конечно, это тоже условность: жара вас может застать и календарной осенью. Но каникулы все-таки кончились: дети отправились в школу, родители - куда придется, и дамы, из тех, кто блюдет традиции, сняли белые туфли, отложив их до Материнского дня, который наступит в следующем мае.
Поскольку День Труда растерял первоначальный идеологический запал, его празднуют, у кого как получится, но всегда на природе, наслаждаясь последними остатками летней свободы. В поисках ее наш специальный корреспондент Рая Вайль отправилась в самую свободную часть Нью-Йорка - Центральный парк, чтобы рассказать слушателям «Американского часа», как ньюйоркцы прощаются с летом в своем любимом парке.
Рая Вайль: Огромный, любовно ухоженный, Центральный парк красив в любое время года, особенно осенью, когда становится разноцветным: от зеленого, до желтого и багряного. Но пока зеленого больше, пока еще по-летнему жарко, многие ньюйоркцы предпочитают проводить выходные не на пляже, у океана, а в Центральном парке, где каждый может отдохнуть, как хочет. Говорит 43-летняя пуэрториканка по имени Сандра.
Сандра: Я люблю Центральный парк, потому что здесь есть все и для всех. У меня восемь детей, от пяти до четырнадцати лет, пять девочек и три мальчика, летом они все дома, с ними надо что-то делать, как-то развлекать. Слава богу, что у меня квартира государственная, в двух шагах от Центрального парка, на 108-й улице. Для меня это просто спасение. По утрам мы там бегаем, или катаемся на велосипедах, или идем на целый день в бассейн купаться, он с 12-ти до 8-ми вечера работает, и находится рядом с нашим домом, на 101-й улице, самый старый и самый большой бассейн на северо-западной стороне Центрального парка, и бесплатный, что для такого семейства, как у меня, немаловажно. Вокруг поляны зеленые, можно загорать, пикники устраивать. Там и концерты бесплатные каждый вечер проходят, слушаем музыку прямо в бассейне.
Рая Вайль: Бассейн, действительно, большой, места всем хватает, и детям и взрослым, любителям длительных заплывов. Рядом - теннисные корты, и огромные поляны для спортивных игр: футбол, волейбол, баскетбол, и всякий прочий «бол». И играют, несмотря на жару, до изнеможения, а потом в бассейн, и снова играют. В основном, это, конечно, молодежь, но и взрослых достаточно, предпочитающих активный отдых. А любители пассивного устроились, как на пляже, на берегу огромного резервуара имени Джаклин Кеннеди-Онасис, который все называют просто озером.
Сандра: Очень красивое озеро, особенно на фоне Манхэттена. Сюда люди и рыбачить приходят, и просто посидеть на берегу, в каком-нибудь открытом кафе, с холодным пивом или кофе-гляссе, наблюдая диких птиц, которых в Центральном парке очень много. А еще я люблю во второй половине дня, когда уже не так жарко, на лодке по озеру кататься. Красота невероятная, особенно, когда закат начинается, и в Манхэттене зажигаются огни. Лодку, простую или в виде венецианской гондолы, можно взять напрокат на лодочной станции, причем, совсем недорого, четыре доллара в час, зато какое удовольствие.
Рая Вайль: Всего в Центральном парке шесть искусственных озер, три больших бассейна, и бесчисленное количество фонтанов и фонтанчиков, в которых плещутся дети и взрослые. И птиц, действительно много, причем, таких красивых я в Манхэттене никогда не видела, как будто они сюда со всего света слетелись - большие, маленькие, разноцветные, с длинными острыми клювиками, или, наоборот, с маленькими, но зато с красной грудкой, оранжевым хохолком на шее и зеленым на макушке. Говорит 32-летний Эд.
Эд: Для меня Центральный парк это место, где можно укрыться от городской суеты. Это наши зеленые легкие, таким он был задуман полтора века назад, чтобы люди сюда приходили и забывали обо всех своих проблемах, чтобы наслаждались тишиной, красотой деревьев, цветов, птиц, озер, и арочных мостов, которых в Центральном парке более трех дюжин. Сейчас здесь и зоопарк есть, и прочие развлечения, до которых я, впрочем, не большой охотник.
В парке у меня есть два любимых места для отдыха: Шахматно-шашечный клуб, в районе 65-й улицы, где можно в тени деревьев целый день в шахматы играть, и большая поляна «Шип Медоу», по которой когда-то ходили овечки, а сейчас люди загорают, расслабляются. Я люблю такие зеленые, открытые пространства, и с этой поляны самый потрясающий вид на Манхэттен.
Рая Вайль: В десяти минутах ходьбы от «Шип Медоу», у театра Делакорте, на открытой сцене которого летом можно посмотреть спектакли Нью-йоркского Шекспировского театра, я познакомилась с писательницей Конни Бенетт, которая шесть лет назад переехала из Калифорнии в Нью-Йорк только по одной причине - из-за Центрального парка.
Конни Бенетт: Центральный парк – это то, что мне нужно для жизни. Я всегда мечтала жить рядом с Центральным парком. Он такой красивый, и в нем столько всего происходит. О нем пишут книги, ставят фильмы, и слагают песни. Здесь выступали и выступают звезды мировой величины. Рок, джаз, кантри, лучшие симфонические оркестры, спектакли Метрополитен-опера, и все это здесь происходит, под открытым небом, под звездами. Я и утром, когда могу, сюда приезжаю, брожу по аллеям, разглядываю памятники, смотрю, как местные жители прогуливают собак, как дети играют, и смеются так естественно, так заразительно, как взрослые уже не умеют. И чтобы чаще слышать такой смех, я сейчас переезжаю с восточной стороны на западную, так что я буду ближе к Центральному парку, и смогу бывать в нем чаще.
Рая Вайль: Так, болтая со встречными, мы с внучкой Катей дошли до зоопарка, где в максимально приближенных к естественным условиях обитают 130 представителей фауны. 5-летняя Аманда уже все посмотрела и рассказывает нам с Катей.
Аманда: Мне больше всего нравится здесь красная панда, она смешная, совсем маленькая еще, а маленькие мне все нравятся, они такие симпатичные. И еще мне нравятся морские львы, они так забавно прыгают, когда им рыбку кидают. И пингвины тоже смешные, как они ходят, как подпрыгивают на льдинах. Жаль, что они за стеклом. Сегодня один малыш на меня так грустно смотрел, и так долго, как будто влюбился.
Рая Вайль: Мы тоже кормили морских львов, побывали в саду с субтропическим климатом, в джунглях, откуда сбежали, потому что там еще жарче, чем на улице. И последняя встреча по дороге домой, 22-летняя Ная.
Ная: Больше всего я люблю в Центральном парке смотреть, как танцуют на роликовых коньках, там такие мастера выступают, такие сложные пируэты выделывают, глаз не оторвать. А вообще, я в Центральном парке все люблю: гулять с бой-френдом, кататься на велосипеде, валяться с книжкой на травке. Здесь не соскучишься, каждый день что-то новое происходит. Это Центральный парк, здесь каждый может отдыхать, как душе угодно.
Александр Генис: Голливуд, как жара, неподвластен календарю: никто вам не пообещает, что с Днем Труда завершится сезон боевиков. Но наше «Кинообозрение» все-таки выбрало для того, чтобы отметить формальное, если не реальное окончание летнего кинематографа очередной – и очень удачный - фильм из серии триллеров, рассказывающих о приключениях злосчастного зомбированного шпиона Борна.
У микрофона – ведущий этой рубрики Андрей Загданский.
Андрей Загданский: «Ультиматум Борна» это настоящий летний фильм - спортивный и атлетичный, мускулистый, быстрый, как тело хорошо тренированного атлета. В нем нет жира, нет нелепых сюжетных провалов, нет бессмысленных психологических ответвлений, тормозящих действие, нет и мотивировок, которые не выдерживают логической проверки. Все абсолютно точно работает. Одна из лучших картин жанра. Во всяком случае, лучшая в этом году. Я должен сказать, что это третий фильм из эпопеи Борна, суперагента ЦРУ, которому кто-то когда-то зомбировал мозги так, что Борн стал суперубийцей, готовым выполнять любые приказы своих боссов. Затем что-то ломается в этой психологической обработке, и наш герой отказывается жить и действовать по навязанным ему, запрограммированным правилам. Он хочет понять, кто и что стоит за этим чудовищным экспериментом, что сделало его таким, какой он есть сегодня. И, конечно же, те, кто его сделали таким, какой он есть сегодня, сделают все для того, чтобы Борн не добрался до этой тайны.
Александр Генис: Надо сказать, что вся эта серия фильмов, вся эта идея идет еще из Холодной войны. «Маньчжурский кандидат» - это был один из первых фильмов такого рода, когда была жива идея коммунистической обработки, вот этой страшной пропаганды, которая способна запрограммировать человека и сделать из него кого угодно. То есть это все давняя и древняя мифология Холодной войны, которая вновь, почему-то, всплыла на поверхность.
Андрей Загданский: Всегда какие-то секретные службы вынашивают секретные планы вмешательства в наше сознание, всегда существуют какие-то идеи сверхоружия, будь то атомная бомба или зомбированный солдат. Всегда есть какая-то темная тайна либо в КГБ, либо в ЦРУ, какой-то отдел, который всегда будет вынашивать сверхзамыслы подобного характера. Во всяком случае, на этом можно строить огромное количество фильмов. И серия Борна начинается еще с «Маньчжурского кандидата», фильма 50-х годов, который был суперизвестной картиной в Америке, в свое время он совершенно покорил воображение американцев, это была особая, страшная картина.
Александр Генис: Потому что тогда действительно боялись красных агентов, действительно была та самая красная угроза, которая грозила уничтожением всего мира, и понято, что в те времена все это было актуально.
Андрей Загданский: В том фильме был инфернальный страх, некоторое качество, выходящее за пределы того, что мы можем понимать или не понимать. А теперь это строго приключенческий жанр, мы находимся в знакомой, удобной колее, мы знаем, как все должно происходить. То есть эта картина при этом удобная, она не выбивает вас из привычных ваших представлений, вы получаете то, за что вы заплатили 10 долларов, когда пришли в кино. Наверное, вам будет несложно догадаться, кто выходит победителем из этой схватки.
Александр Генис: Конечно, нет. Тем более, что героя играет такая звезда как Мейт Дэмон.
Андрей Загданский: Фильм начинается сразу. Кто-то встречается с кем-то, происходит весьма конфиденциальный разговор, потом этот кто-то делает звонок по мобильному телефону, произносит всего лишь несколько слов – обозначение секретного кода ЦРУ. И тут - совершенно потрясающий разворот - спутник подхватывает в космосе это обозначенное кодовое слово, и на сверхсекретный центр ЦРУ приходит сообщение о том, что кто-то в Лондоне произнес эти два слова. Тут же находится номер мобильного телефона, по которому был сделан этот звонок, по этому номеру находят человека, а видеокамеры в Лондоне уже находят этого человека на улице. Начинается тотальная слежка в реальном времени. Лучшие эпизоды этого фильма построены на этом параллельном действии - адреналиновая гонка тех, кто смотрит в Лондоне на экран электронного наблюдения и еще более адреналиновая схватка, не на жизнь, а на смерть, тех, кто принимает участие в этой смертельной игре в реальности, на земле. Это очень здорово, когда мы видим виртуальную реальность и реальность на земле, как одна перетекает в другую. Замечательно пластически сделано, очень интересно. Я хочу сказать два слова о режиссере фильма. Фильм делал Пол Гринграсс. Он делал вторую и третью картину из этой серии. В прошлом году он был номинирован на «Оскара» за лучшую режиссуру – фильм «Юнайтед-93». Картина, которая понравилась не только мне, но и нью-йоркским кинокритикам - они назвали ее лучшим фильмом года. Он был номинирован на «Оскара» за лучшую режиссуру, с моей точки зрения, совершенно заслуженно. Та картина, «Юнайтед-93», была картина документальная в лучшем смысле этого слова - психологически достоверная и страшная. Во всяком случае, если я думаю об исламских террористах, то я вижу персонажей в самолете рейса «Юнайтед-93». Сегодняшняя картина совершенно другого жанра - легкий, приключенческий, быстрый фильм, развлечение. Но и в том, и в другом случае режиссер совершенно замечательно владеет пространством, персонажами, темпом, ритмом, режиссурой. Во всяком случае, в его таланте, в его мастерстве есть какие-то универсальные качества, он далеко не лимитирован приключенческим жанром. Я думаю, от него можно ожидать новых и совершенно неожиданных картин.
Александр Генис: Много лет я спрашивал всех знакомых славистов Америки, почему они выбрали такую странную профессию. В ответ слышал всегда одно и то же: девочки занялись русским из-за Достоевского, мальчики – из-за Джеймса Бонда. В Вашингтоне даже есть специальный музей, эксплуатирующий именно романтическую сторону шпионского ремесла. Среди экспонатов - американская зажигалка с фотоаппаратом и стреляющая губная помада из арсенала КГБ.
Однако с концом Холодной войны приключенческий аспект этой темной профессии изрядно поблек. В эйфорические 90-е казалось, что с развалом советского блока ушел в прошлое и пафос борьбы, от исхода которой зависит выживание человечества. Шпионаж превратился в рутинное предприятие, смысл которого был далеко не всегда понятен даже тем, кто им сам занимался. Именно тогда британская разведка, вотчина Джеймса Бонда, вербовала новых агентов, по-будничному печатая объявления в газетном разделе «Требуются».
Сегодня, к несчастью, опять все изменилось. Вернее - вернулось, как показывает громкое дело Литвиненко, на свои, увы, места. И эта печальная реальность придает особую актуальность книги Теннета Багли «Шпионская война», которую слушателям «Американского часа» представит Марина Ефимова.
Tennent Bagley. “Spy Wars. Moles, Mysteries, and Deadly Games”
Теннент Багли. «Шпионская война.
О кротах, загадках и смертельных играх»
Марина Ефимова: В длинной истории шпионажа подделки, обман и мистификация являются, можно сказать, каждодневной рутиной. Эти приемы тайной войны достигают иногда гигантских масштабов: во время Второй мировой войны, например, союзники создали целую поддельную армию, чтобы скрыть от немецкой разведки место высадки союзных войск в Нормандии. В искусстве использования подделок, обманов, двойных агентов, мистификаций и автор книги, американский контрразведчик Багли, и, особенно, ее рецензент публицист Эван Томас, явно отдают первенство России
Диктор: «Со времен царей русские секретные службы особенно охотно прибегали к прямому обману и дезинформации. В коммунистические времена и НКВД, и за ним КГБ постоянно использовали, например, фальшивых перебежчиков и поддельные документы, чтобы заманить в ловушку легковерных западных шпионов. И надо сказать, что в первые годы Холодной войны наши шпионы попадали в советские ловушки с постыдной регулярностью. Легковерием отличались не только сотрудники, но и руководство западных секретных служб: в конце 40-х - начале 50-х годов англичане и американцы посылали за «Железный занавес» деньги, и, главное, спускали на парашютах обреченных добровольцев для внедрения в диссидентские движения, которые в те времена находились под полным контролем коммунистических правительств. Лишь к началу 60-х годов американские охотники за шпионами научились остерегаться «русских, дары приносящих».
Марина Ефимова: Тем не менее, к 60-м годам относится одна из самых мистических (и так и не разгаданных) загадок в истории ЦРУ – дело советского перебежчика Юрия Носенко. И именно ему, в основном, посвящена книга Теннента Багли, который в 60-х годах был начальником Советского отдела американской контрразведки.
Напомним, что Носенко, офицер КГБ, перебежал на Запад зимой 1964 года и казался богатым уловом для американской разведки. Он продемонстрировал полную осведомленность обо всех советских агентах в американских и европейских посольствах, а, главное, заявил, что у него есть подробная информация о Ли Харви Освальде и его флирте с Советской разведкой. Эта информация была, естественно, самой важной: в первые панические часы после убийства Кеннеди ЦРУ стало известно, что Освальд, уехавший в Советский Союз в 59-м году, появился в советском посольстве в Мексике в сентябре 63-го, за два месяца до убийства президента. Естественно, в ЦРУ возникли подозрения, что человек, стрелявший в президента, был советским агентом. Но Носенко имел при себе материалы, доказывающие, что в Советском Союзе Освальда никогда не вербовали. Все было убедительно, однако Багли казалось, что Носенко появился уж очень вовремя и уж очень хорошо экипированным. Беседы с перебежчиком обнаружили в его рассказах множество противоречий, несовпадений и хвастовства. И у Багли росли подозрения, которые суммирует рецензент его книги Эван Томас.
Диктор: «Зимой 1964 года в ЦРУ царила тотальная, чуть ли не параноическая подозрительность. За последние 5 лет в Советском Союзе раскрыли и казнили двух лучших американских агентов: в 59-м Петра Попова – офицера военной разведки, и в 63-м Олега Пеньковского – сотрудника КГБ. Особенной потерей был Пеньковский. Его кодовое имя было «герой», и его называли «шпионом, который спас мир» - потому что это Пеньковский предупредил Запад о том, что Советский Союз собирается установить на Кубе ракеты. И когда Носенко выдавал одного за другим мелких посольских агентов, Багли заподозрил, что Носенко заслан Москвой и что его настоящие задачи – отмежеваться от покушения на президента, и отвлечь внимание американских секретных служб от ценного советского агента внутри самого ЦРУ, который и выдал Пеньковского».
Марина Ефимова: С Носенко стали обращаться, как с советским агентом: перестали выпускать в город, где он пропадал в барах, поместили в маленькую комнату, напоминавшую тюремную камеру, проверяли на детекторе лжи, задавали провокационные вопросы. Но добились немногого.
Диктор: «Носенко как-то сгорбился на своем стуле, его лицо стало закрытым и мрачным, и он сказал, что впредь отказывается отвечать на любые вопросы. В течение нескольких лет он оставался нашим пленником, говорил иногда бессвязно, иногда явную чушь, но больше не раскрыл и не выдал ни одного секрета».
Марина Ефимова: Начальство начало уставать от неопределенной ситуации с Носенко. В 1967 году Багли был откомандирован в Брюссель, и сменивший его сотрудник через год выпустил Носенко на свободу. Тот был реабилитирован и получил новое имя. Бывший офицер КГБ начал читать лекции по советской технике шпионажа для сотрудников ЦРУ, и в 90-х годах Багли с горечью наблюдал, как в актовом зале Управления слушатели устроили Носенко овацию.
До недавнего времени в Америке превалировало мнение, что в начале 60-х годов и сам Багли, и его тогдашний начальник - знаменитый и загадочный шеф контрразведки Джеймс Энгелтон – парализовали деятельность Управления из-за своей параноической погони за так называемыми «кротами», то есть советскими агентами, проникшими в систему западных секретных служб. Однако совсем недавно в ЦРУ и в ФБР один за другим обнаружились два «крота», два российских шпиона - Эймс и Хэнсон, - которые орудовали там по 20-25 лет и проваливали одного агента за другим. С тех пор интерес к секретным службам вообще и к контрразведчикам прошлого, в частности, заметно усилился. Свидетельством тому – поток книг и фильмов («Шпионские игры», «Добрый пастырь», «Брешь»). Среди самых последних – книга и телефильм « Company » («Контора»), где эпизод за эпизодом разворачивается вся драматическая история Центрального Разведывательного Управления и его шпионских войн – того, что Багли в своей книге назвал – «лабиринтом зеркал».
Но, возвращаясь к России... Вот на что обращает внимание Эван Томас в своей рецензии на книгу «Шпионская война»:
Диктор: «Из книги Багли становится очевидно, что русские вели шпионские войны с дьявольским энтузиазмом, легко жертвуя жизнями своих разведчиков и идя на огромный риск – лишь бы перехитрить своих западных противников. Трудно предположить, что в эпоху Владимира Путина, бывшего офицера КГБ, эта манера сильно изменилась».
Александр Генис: Отгуляв День труда, американцы вернулись на работу. Это относится и к президенту - но не к тем, кто им еще только собирается стать. Претенденты не могут себя позволить отпуска. Другое дело, что по сравнению с летней разминкой, осенняя пора сулит бешеный накал страстей. Чем «Американский час» и рассчитывает воспользоваться.
Как мы уже не раз говорили, всякая предвыборная кампания, но особенно такая долгая и многолюдная, как эта, позволяет разглядеть механику зрелой демократии в мельчайших деталях. Именно этим мы и занимаемся, когда посвящаем слушателя в подробности и особенности борьбы за Белый Дом.
Наш вашингтонский корреспондент Владимир Абаринов подготовил очередной эпизод из своего предвыборного серила. Сегодня речь пойдет о здоровье кандидатов.
Владимир Абаринов: О том, что президенту Соединенных Штатов требуется крепкое здоровье, говорить излишне. Тем не менее, ни Конституция, ни законы не требуют от кандидата в президенты проходить медицинскую комиссию и сообщать о состоянии своего здоровья широкой публике. В США было четыре главы государства, скончавшихся при исполнении обязанностей. Многие другие страдали тяжелыми недугами, но широкая публика об этом ничего не знала.
Рассказывает профессор истории Северовосточного университета в Бостоне Роберт Гилберт.
Роберт Гилберт: Президент Кеннеди страдал болезнью Аддисона. Белый Дом отрицал это. Президент Эйзенхауэр в 1955 году перенес тяжелый сердечный приступ. Белый Дом признал, что приступ был, но охарактеризовал его как легкий. Вудро Вильсон пережил сильнейший удар и провел в постели несколько месяцев. Первое сообщение Белого Дома гласило, что президент недомогает из-за несварения желудка. Так что многие болезни либо скрывались, либо преуменьшалась их серьезность.
Владимир Абаринов: Случай Вудро Вильсона – самый серьезный в истории США. Президента хватил удар в октябре 1919 года, во время поездки по стране. В течение нескольких месяцев он оставался фактически недееспособен, не покидал стены Белого Дома и передвигался на инвалидной коляске. Его болезнь тщательно скрывалась не только от народа, но и от членов кабинета. Вопросы о допуске к президенту, о том, какие документы ему дать на подпись и какие новости рассказать, решала первая леди Эдит Вильсон. Президент Вильсон так до конца и не оправился от удара. Левая сторона его тела осталась частично парализованной, он передвигался только с помощью трости и не мог в полном объеме исполнять свои обязанности.
Имеет значение и состояние здоровья жены президента. Если она страдает каким-либо хроническим заболеванием, это может отразиться на настроении и работоспособности главы государства.
Роберт Гилберт: Жена президента Маккинли страдала эпилепсией. И время от времени с ней случались припадки во время каких-нибудь мероприятий в Белом Доме, например, на званых обедах. Президент в таких случаях закрывал лицо жены салфеткой, чтобы скрыть тот факт, что у нее такая неприятная болезнь.
Владимир Абаринов: Президент Маккинли делал вид, что у супруги обморок.
Роберт Гилберт: Не думаю, что такие вещи возможны сегодня, в телевизионную эпоху, но это было гораздо проще сто лет назад.
Владимир Абаринов: Скрыть серьезную болезнь главы государства сегодня невозможно тем более. Президент регулярно проходит медосмотр, его результаты публикуются Белым Домом. Однако всегда ли следует информировать публику? Доктор Гилберт так не считает.
Роберт Гилберт: Я полагаю, это очень сложный вопрос. В ряде случаев американцы просто не понимают природу заболевания, не могут судить о ее особенностях и в результате могут заключить, что та или иная болезнь делает кандидата непригодным для должности, на которую он претендует. Будет ли разумно со стороны кандидата или даже президента раскрывать медицинскую информацию, которая может быть превратно истолкована страной, а это, в свою очередь, может привести к снижению эффективности политического лидера?
Владимир Абаринов: Среди нынешних кандидатов в президенты есть люди, состояние здоровья которых оставляет желать лучшего. Фаворит республиканцев Руди Джулиани, у которого в 2001 году заканчивался второй и последний срок полномочий мэра Нью-Йорка, выставил свою кандидатуру на выборах в Сенат. Однако в апреле 2000 года у него возникли серьезные проблемы со здоровьем. Джулиани сделал заявление для прессы.
Руди Джулиани: Добрый вечер. Вчера у меня диагностировали рак простаты. Эта форма поддается лечению, она обнаружена на ранней стадии, и пока слишком рано решать, что мне с этим делать. В течение будущей недели, может быть, двух или трех недель я решу вместе с врачами, какой курс лечения будет наилучшим и оптимальным. Само собой разумеется, то, что у меня рак - это плохая новость. Но есть и хорошая новость: существует много вариантов лечения, и потребуется некоторое время, чтобы определить, какой из них приведет к полному излечению.
Владимир Абаринов: В итоге Джулиани сошел с дистанции, и сенатором от штата Нью-Йорк была избрана Хиллари Клинтон. Сегодня, спустя шесть с лишним лет, Руди Джулиани говорит, что чувствует себя отлично и полностью избавился от рака.
В августе 2000 года у сенатора Джона Маккейна, который участвовал тогда в президентских выборах и теперь участвует снова, врачи диагностировали злокачественную меланому на коже головы в районе виска и на руке. Сегодня он тоже говорит, что здоров.
В апреле этого года бывший сенатор Фред Томпсон, еще один возможный кандидат республиканцев, заявил, что у него обнаружена злокачественная опухоль лимфатической ткани – лимфома.
Фред Томпсон: Около двух с половиной лет назад я проходил обычное медицинское обследование, и врач обнаружил у меня на шее маленькую опухоль. Вскоре после этого я пошел проверять, что это такое. Оказалось, это, как сказали доктора, вялотекущая лимфома. Мне рассказали, что существует свыше 30 разновидностей лимфомы. Некоторые очень агрессивные, некоторые, как у меня, вялые или совсем неагрессивные. Моя, к счастью, именно этого, хорошего вида, если вообще можно назвать что-либо в этом роде хорошим.
Владимир Абаринов: Не миновала беда и жен некоторых кандидатов. Бывший сенатор Джон Эдвардс участвовал в выборах 2004 года в качестве кандидата в вице-президенты от Демократической партии. На следующий день после того, как Джон Керри и Джон Эдвардс признали свое поражение, у жены Эдвардса Элизабет был диагностирован рак груди. Она прошла курс лечения и как будто избавилась от угрозы, но вот в этом году, уже после того, как Эдвардс начал свою президентскую кампанию, врачи сообщили его жене о рецидиве – на этот раз раковые клетки обнаружены в костной ткани. Это неоперабельная стадия. Течение смертельной болезни можно только замедлить, но не остановить. Джон Эдвардс, тем не менее, решил продолжать кампанию.
Джон Эдвардс: Пришел врач. Я сказал: «Мне нужно знать. Мы должны принять трудное решение. Мы знаем, чего мы хотим. Но я должен знать, способна ли Элизабет на это физически. Не сидеть дома и смотреть на меня по телевизору, а ездить со мной по стране, участвовать в кампании – хватит у нее физических сил на эту необходимую работу? Страна должна видеть и слышать ее». И доктор сказал: «Да, физически она вполне способна делать это».
Владимир Абаринов: Это фрагмент из интервью Эдвардсов обозревателю телекомпании « CBS » Кэти Кьюрик. Эту программу критиковали за слишком жесткие вопросы и недопустимое вторжение в частную жизнь. Но супруги сами согласились на такую, почти предельную, откровенность. Вот отрывок диалога Кэти Кьюрик и Элизабет Эдвардс.
Кэти Кьюрик: Вы смотрите в глаза возможной смерти...
Элизабет Эдвардс: Разве мы не все в них смотрим?
Кэти Кьюрик: И думаете при этом: «Я не хочу лишить страну такого лидера, как мой муж».
Элизабет Эдвардс: Это будет мое наследие, разве нет, Кэти? Лишить этого прекрасного человека возможности служить своей стране... Я не хочу, чтобы меня помнили за это.
Владимир Абаринов: «Политика – циничный бизнес», - говорит далее Кэти Кьюрик. «Я не знала об этом», - отвечает Элизабет Эдвардс.
Александр Генис: Следующая, привычная нашим постоянным слушателям, рубрика - «Музыкальное приношение» Соломона Волкова. Недавно музыкальные критики «Нью-Йорк Таймс» устроили мозговой штурм, цель которого заключалась в том, чтобы консолидизировать главное течение музыкальной жизни Америки последнего поколения - минимализм. Сегодня мы обсудим достижения этого, родившегося в Америке, течения и поговорим о его самых ярких представителях. Но, сперва, Соломон, я хочу, для затравки беседы, привести высказывание одного из критиков, принявших участие в этой коллективной акции. Это был Бернард Холланд . Он сказал: «Минимализм это искусство, которое говорит немного на протяжении долгого времени. И этим минимализм отличается от других течений. Во-первых, музыка может говорить долго о многом, как симфонии Малера, во-вторых, немного в нормальный срок, как Сен-Санс, и в третьих, чрезвычайно густая музыка, вмещающаяся в необычно короткие опусы, например, опусы Веберна. Другими словами, минимализм это разреженная музыка». Вы согласны с этим определением?
Соломон Волков: Я бы определил эту музыку как революционную. И для меня самого она оказалась революционной, потому что она появилась где-то в середине 60-х годов, когда над музыкальным миром властвовал авангардизм, властвовала додекафонная система с ее ответвлениями - сюрреализмом и еще более суровыми авангардными методами. И тогда группа американцев…
Александр Генис: Это ведь чисто американское изобретение?
Соломон Волков Да. В первую очередь, Филип Гласс, которому исполнилось 70 лет в этом году, и Стив Райх, которому исполнилось 70 лет в прошлом году, абсолютно тихо пришли к выводу, что этот авангард, который в тот момент казался абсолютно неостановимой машиной, бульдозером, который подминал под себя абсолютно все… Сейчас композиторы это время авангардистского торжества 50-х – 60-х годов вспоминают с ужасом, это была диктатура радикального авангарда, принесшая, по своим результатам, очень много вреда современной музыке. И эти авторы пошли против течения, возвратясь к музыке, состоящей из элементарных блоков: повторяющихся элементов мелодии, ритма. Они начали писать музыку, которую можно было не просто слушать, а, в стиле движения хиппи 60-х годов, ее можно было слушать и впадать в транс. Это трансовая музыка. С тех пор эти авторы стали классиками, но в тот момент им пришлось перенести невероятные атаки, унижения и издевательства со всех сторон.
Александр Генис: Они входили в музыку боковым путем, через кино.
Соломон Волков: Когда я думал о том, каких композиторов и как показать сегодня, я постарался именно это разнообразие способов, которыми входили в музыку эти минималисты, продемонстрировать. Поэтому мы начнем с опуса Филипа Гласса «Коянискаци». Это его музыка к известному фильму Годфри Реджио 1983 года, которая, собственно, и сделала этот фильм, потому что эту музыку нужно слушать на DVD , глядя на фильм. Но и фильм этот без музыки не существует. Реджио снимал нечто, затем Гласс сочинял музыку, глядя на эту пленку, а уж потом Реджио монтировал окончательный вариант, исходя из музыки Гласса.
Александр Генис: Вы знаете, я не раз смотрел этот фильм, который до сих пор мне кажется необычайно радикальным, и после этого многие приемы вошли в мировой кинематограф, например, убыстренная съемка облаков. Это все стало классикой. Но мне просто кажется, что тогда слова такого не было, в сущности, это видеоинсталляция, которая так популярна сегодня. И именно этот опыт показал насколько звук и изображение могут жить вместе, создавая синтез неразъятый, уже его нельзя обратно разобрать на составные части.
Соломон Волков: Именно так. Причем слово «коянискаци» на языке индейцев хопи означает «жизнь вне баланса». И в самом начале этой музыки это слово угрожающе интонирует, как некий рассерженный бог, и это сочетается с некоей органной фигурацией, которая парит, сочетается с этим слоганом «коянискаци».
Опус Стива Райха, который я хочу показать - « Different trains » («Иные поезда»), сочинен в 1988 году, то есть пять лет отделяют его от «Коянискаци» Филипа Гласса. И это совершенно другое сочинение, оно показывает, как минималисты откликаются на историческую задачу, потому что «Коянискаци» это политическое заявление которое относится к сегодняшним проблемам.
Александр Генис: Экологическое.
Соломон Волков: Экологическое. В первую очередь, это проблема экологии актуальная и сегодня. Может быть, в еще большей степени, чем в 1983 году. А Райх своими «Поездами» как бы позиционировал себя в истории Америки и истории современного мира, как она преломляется через идею движущегося поезда. И у него там довоенные американские поезда, которые увозят евреев в лагеря уничтожения. Первая часть этого опуса - воспоминание о поездах детства Стива Райха до Второй мировой войны, когда его гувернантка Вирджиния сопровождала его в поездах, потому что его родители разошлись, и он между ними младенцем ездил в сопровождении гувернантки. И вот он эту гувернантку записал, взял фрагмент ее речи - слова «из Чикаго в Нью-Йорк» - и совместил с квартетом. Квартет играет живьем, а слова гувернантки наложены с помощью пленки, и с помощью пленки же туда вкраплены звуки гудка. Сложная конструкция, но очень яркая и запоминающаяся. Один раз послушав, уже никогда не забудешь. Исполняет «Кронос Квартет» с пленкой.
Александр Генис: Соломон, как мы уже говорили, минимализм - чисто американское явление. Это одна из немногих художественных школ, которые родились в Америке и до сих пор наиболее влиятельны в Америке. Но какое влияние они оказали на мировую музыку?
Соломон Волков: Да весь мир сейчас пишет минималистскую музыку. Также как в 50-е – 60-е годы в европейской и американских цивилизациях в серьезной музыке царствовал авангард, додекафония и сериальная музыка, точно так же в наше время во всем мире пишут минималистскую музыку, хотя сами минималисты - и Глас c , и Райх, и Адамс, которого я хотел представить следующим - отрицают свою принадлежность к какой бы то ни было школе.
Александр Генис: Никто не хочет быть членом школы, все хотят быть сами по себе.
Соломон Волков: И Гласс правильно говорит: «Я сочиняю музыку Филипа Гласса». И правильно, его музыку можно сразу же узнать. То же самое можно сказать о Райхе - это яркая, индивидуальная музыка. Но уж Адамс, который моложе их на 10 лет, он совсем уже плохо вмещается в рамки минимализма. На сегодняшний день он далеко от них ушел, хотя начинал он как классический минималист.
Александр Генис: Адамс, надо сказать, мой любимый американский композитор. Я очень часто его слушаю, потому что он помогает думать. Скажем, нельзя слушать Бетховена и думать о чем-то другом, а Адамс создает какое-то внутреннее эхо. Особенно я люблю его «Петлю Шейкера» (« Shaker Loops ») - такое раннее произведение, которое резонирует с твоими мыслями.
Соломон Волков: Кроме того, Адамс - самый американский композитор из минималистов, все темы в его произведениях сугубо американские. Вот его ранний опус 86-го года, который называется «Короткая прогулка быстрой машины». Должен сказать, что эта пьеса, написанная им - самая популярная современная американская оркестровая пьеса. Я как-то получил данные по американским оркестрам, что ее чуть ли не каждый день где-то в Америке играют. Одна эта пьеса его сделала состоятельным человеком, потому что все оркестры ее играют. Она не длинная, но очень эффектная. Сам Адамс комментировал так: «Тебя приглашают покататься в потрясающей спортивной машине. Сперва ты рад, а потом оказывается, что это не очень-то приятное ощущение». Симфонический оркестр Сан-Франциско. Дирижирует Эдо Де Ваарт.
