Александр Генис: Всякая предвыборная кампания, но особенно такая долгая и многолюдная, как эта, позволяет разглядеть механику зрелой демократии в мельчайших деталях. Именно этим и занимается «Американский час», когда посвящает слушателя в подробности и особенности предвыборной борьбы. Сегодня мы поговорим о карьере президентов, об их профессиональных занятиях, ибо каждому ясно, что президент – не профессия. У микрофона – вашингтонский корреспондент «Американского часа» Владимир Абаринов.
Владимир Абаринов: На что в первую очередь обращает внимание избиратель при знакомстве с новым кандидатом на выборную должность? Прежде всего – на его внешность, а затем – на его биографию, послужной список. Президент Соединенных Штатов – должность настолько ответственная и многогранная, что идеального кандидата на нее просто не может быть. Но есть профессии, представители которых традиционно пользуются преимуществом в глазах избирателей.
Диктор: Первый президент США Джордж Вашингтон считал своим главным занятием в жизни сельское хозяйство – он был, как и многие другие отцы-основатели, плантатором или, говоря по-русски, помещиком. Но на вершину власти его привела другая профессия – военачальника. Всенародный успех ему снискала Война за независимость, которую он выиграл у англичан в качестве командующего Континентальной армией. Героем Гражданской войны был и 18-й президент генерал Улисс Грант, а 34-й президент, генерал Дуайт Эйзенхауэр, командовал союзными силами в Европе во время Второй мировой войны.
Владимир Абаринов: Наличие военной службы в биографии будущего президента по сей день остается почти обязательным условием избрания. Но еще более распространенная среди американских президентов профессия – юрист. И это понятно: адвокат или судья в Америке – люди заметные, они всегда на виду, и несколько удачных громких судебных дел, за которыми следит вся страна, способны положить начало политической карьере. Почти все до участия в президентской кампании избирались в Конгресс, некоторые были дипломатами, занимали пост Государственного секретаря и вице-президента. Были среди президентов журналисты и издатели газет. Четверо президентов в истории США начинали свою трудовую деятельность в качестве школьных учителей.
Диктор: Авраам Линкольн работал почтмейстером, Гровер Кливленд – шерифом, Честер Артур – начальником таможни, Герберт Гувер сделал успешную карьеру горного инженера и международно признанного эксперта горнорудного дела. 17-й президент США - Эндрю Джонсон - с 10 лет состоял в учениках у портного, сбежал от хозяина и зарабатывал на жизнь портняжным мастерством.
Владимир Абаринов: На сегодняшний день это, пожалуй, самая необычная профессия для будущего президента.
Среди нынешних кандидатов есть и законодатели, и ветеран войны во Вьетнаме, и бывший федеральный прокурор, разгромивший мафию, есть и губернатор, и бывший министр. А вскоре список может пополниться еще одним претендентом, и никто не сомневается, что претендент этот сразу войдет в число фаворитов. Речь идет о бывшем сенаторе Фреде Томпсоне.
Он впервые подтвердил, что обдумывает возможность своего участия в выборах в марте, в диалоге с хозяином воскресного ток-шоу на телеканале «Фокс Ньюс» Крисом Уоллесом.
Крис Уоллес: В республиканских кругах много разговоров о том, что среди кандидатов партии нет настоящего консерватора. И некоторые авторитетные республиканцы начинают запускать пробные шары по поводу вашего участия в гонке. Вы рассматриваете возможность своего участия в президентских выборах 2008 года?
Фред Томпсон: Я размышляю об этом. Пока оставляю дверь открытой.
Крис Уоллес: Вы говорите «оставить дверь открытой». Каким образом вы будете принимать решение? Какие факторы учитывать? Зачем вы будете избираться? Вы видите пробел, который республиканцам следует заполнить вашей кандидатурой?
Фред Томпсон: Это совершенно не зависит от нынешнего набора кандидатов. Как вам известно, многие из них – мои друзья. Я собираюсь подождать и посмотреть, как пойдет дело, как и насколько успешно они поведут кампанию. Многие считают, что включаться в гонку уже поздно. Я так не думаю, хотя правила игры в определенном отношении изменились. Отчасти причины внутренние. Я должен проверить самого себя. Эдлай Стивенсон сказал: «Штука в том, чтобы делать то, что нужно, чтобы стать президентом, и при этом оставаться человеком, который достоин быть президентом». Это серьезная тема для размышлений.
Владимир Абаринов: Фред Томпсон, как мы уже сказали, бывший сенатор. Но популярность его имеет иное происхождение – он кинозвезда. До него в США был только один президент из киноактеров - Рональд Рейган. Фред Томпсон начинал на административных должностях в Конгрессе, параллельно занимался частной адвокатской практикой. В 1977 году он оказался героем дня - разоблачил коррупционную схему в комиссии по помилованиям штата Теннесси: губернатор миловал осужденных за взятки. Этот сюжет стал основой книги и игрового фильма «Мари», в котором Сисси Спейсек сыграла главу комиссии по помилованиям, а Фред Томпсон – ее адвоката, то есть самого себя. С этого момента началась кинематографическая карьера Томпсона. В 1997 году он был избран в Сенат, но переизбираться не стал и вернулся к кинематографу. Благодаря своей внушительной солидной внешности он получает роли высоких должностных лиц, и уже сыграл шефа аппарата Белого Дома, директора ЦРУ и, наконец, президента США. Но самая известная роль Фреда Томпсона – роль окружного прокурора Артура Бренча в телесериале «Закон и порядок». Томпсон нисколько не скрывает, что намерен конвертировать свой актерский успех в политический. В апреле этого года его политическую речь предваряла музыкальная заставка сериала «Закон и порядок». В чем сила и в чем слабость Фреда Томпсона? На этот вопрос отвечает политолог Марк Эймбиндер.
Марк Эймбиндер: Его сильные стороны – это, во-первых, то, что он не должен представляться избирателям. Во-вторых, он с Юга, он, вероятно, сможет собрать достаточно много денег, и, кроме того, он фантастически хорошо умеет общаться с публикой. Теперь о слабостях. Ему нужно подумать о своем резюме. Он был зарегистрированным лоббистом, в том числе иностранных компаний. У него нет никакого управленческого опыта, он никогда ничем не руководил. И, наконец, его профессия актера – в то время, когда страна находится в состоянии глобальной войны - это, может быть, не лучший пункт резюме.
Владимир Абаринов: В своих публичных заявлениях Фред Томпсон не дает несбыточных обещаний. Наоборот – предсказывает американцам трудные времена.
Фред Томпсон: Меня беспокоит происходящее со страной и миром. Тот факт, что я ушел из Сената, ни в коей мере не противоречит этому утверждению. Я занимался вопросами национальной безопасности и после того, как перестал быть сенатором. Думаю, мы вступаем в самый тяжелый период нашей истории. И думаю, перед нами огромные возможности. Однако место самой сильной и свободной страны в мировой истории нам отнюдь не гарантировано. Мы должны сильно постараться. Мы должны что-то делать иначе.
Александр Генис: В эфире наша постоянная рубрика – «Музыкальная полка» Соломона Волкова. Какие, Соломон, свежие пополнения на вашей полке?
Соломон Волков: Сегодня мне хотелось бы обсудить новейшую книгу известного американского музыковеда Лоренса Кремера, которая называется «Почему классическая музыка еще что-то значит». Очень любопытное название, книга уже вызвала большой интерес. Книга эта на ту тему, которая и нас с вами, Саша, очень занимает, естественным образом. И ее основной тезис близок тому, о чем мы все время говорим и будем, вероятно, продолжать говорить. Потому что это позиция, которая еще лет десять-пятнадцать тому назад была крайне не модная. А именно, что сила музыки и, в особенности, классической музыки - в ее нарративной, повествовательной энергии. Без нарратива классическая музыка не существует. Очень много вреда нанесли словесные упражнения композиторов, вроде Стравинского, и музыковедов, которых можно было причислить к лагерю Стравинского, о том, что музыка ничего не выражает, кроме самой себя, что в ней нет никакого сюжета, что музыка - это звучащая архитектура.
Александр Генис: Вы знаете, это ведь часть общей модернистской стратегии, и такова позиция не только музыковедов и музыкантов, но такова позиция всей эстетики ХХ века. В живописи, в архитектуре или в литературе, которая настаивала на игре форм, а не на содержании. И только постмодернистская реакция вернула нам наррацию во все виды искусства.
Соломон Волков: Этот вопрос особенно остро стоит в области классической музыки по двум основным причинам. Первое - это то, что внетекстовая, внепрограммная музыка действительно представляется наиболее абстрактным из существующих искусств.
Александр Генис: Я вспомнил Уфлянда. Помните, как он сказал: «Мы не из такого теста, чтобы понимать мелодию без текста».
Соломон Волков: И второе - это непрестанные сетования, которые мы слышим, на то, что классическая музыка сокращается, как шагреневая кожа, сокращается сфера и зона ее влияния, сокращается аудитория, аудитория стареет. Но я должен вам сказать, что точно так же, как я являюсь убежденным сторонником того, что сила классической музыки в ее нарративности, точно так же я не согласен, что существует некий кризис в смысле восприятия классической музыки. В каком-то смысле классическая музыка всегда была явлением элитарным, рассчитанным на элиту. Этот всплеск популистского отношения к классической музыке, когда в Америке, в каждом уважающем себя городе, обязательно должен был быть симфонический оркестр, большой, специально для такой музыки построенный концертный зал, изыскивались миллионы на то, чтобы эти институции существовали, потому что никогда классическая музыка сама себя не окупала, ее нужно было поддерживать, на это нужны были спонсоры, не мог долго продолжаться. В какой-то момент неизбежно приходишь к выводу, что увлекаться классической музыкой будет только некоторый сегмент.
Александр Генис: Классическая музыка составляет всего лишь три процента всех музыкальных записей.
Соломон Волков: Но я тут же скажу, что рекламодатель очень ценит эти три процента. Во-первых, потому что эти три процента чрезвычайно верны этой сфере, это люди, на которых можно положиться в этом смысле, и, во-вторых, конечно, это всегда состоятельные люди уже определенного возраста. Поэтому я во все эти вопли о том, что аудитория классической музыки стареет, не верю по простой причине. Тридцать лет я хожу в концерты классической музыки в Нью-Йорке. Да, эта аудитория всегда седоватая или седая, но она не вымирает, приходят новые седоватые люди. Другое дело, что не нужно стремиться к такому постоянному взрыву, параллельно экономическому. Классическую музыку не надо рассматривать, как некую область экономики, которая обязательно должна расширяться. Экономика, может быть, и расширяется, а классическая музыка сохраняет свой процент. В этом качестве ее существование, мне кажется, обеспечено и в 21-м веке. И одним из примеров того, как классическая музыка живет с нами, является совсем недавний ритуал. То есть, она звучит, когда нужен глубокий ритуал. В Чарльстоне, в Северной Каролине, недавно хоронили девять пожарных, погибших при исполнении своих обязанностей. Собралась большая толпа, и играли арию Баха из его оркестровой сюиты, потому что это была самая подходящая музыка для оказии. Ее играли все время, на протяжении всей церемонии. Без классической музыки в ритуалах современного общества не обойтись.
Александр Генис: Ну а сейчас - «Личная нота».
Соломон Волков: В моем CD-плеере крутится сейчас запись американского лирического тенора Джерри Хэдли. И крутится она по трагической причине. Джерри Хэдли совсем недавно - ему было 55 лет - застрелился. Это всколыхнуло весь нью-йоркский музыкальный мир, потому что он был очень известной фигурой, один из лучших наших лирических теноров, и эта трагическая смерть заострила внимание на проблеме звездности: как ты становишься звездой, как ты теряешь эти звездные качества, и как ты с этим справляешься.
Александр Генис: Путь сверху вниз куда труднее, чем снизу вверх.
Соломон Волков: Да. Хэдли вдруг, в какой-то момент, испугался, что его карьера идет на закат. Действительно, голос его стал звучать не столь свежо, его стали гораздо меньше приглашать, он участвовал в трех оперных проектах, которые были удостоены премии «Грэмми», он был любимцем Метрополитен-опера, он выступал часто на этой сцене, он сделала премьеру оперы Джона Харвисона, где исполнял главную партию. Это был популярный певец. Но вот голос, как я уже сказал, стал звучать не столь привлекательно, замаячили вдруг проблемы финансовые, он не выдержал, испугался и ушел из жизни. Действительно, это очень трудно, но как с этим справляться? Потому что у певцов, в особенности, в тот момент, когда они на виду, на поверхности, их возносит на невероятную высоту, они становятся полубогами, и к ним отношение соответствующее, они себя так ощущают. И когда от них отворачиваются или им кажется, что от них отворачиваются, это превращается в жизненную трагедию, с которой справиться очень трудно. И обо всем этом я думал, слушая арию из оперы Пуччини «Богема» в исполнении Джерри Хэдли.
Александр Генис: Этот выпуск «Музыкальной полки», как обычно, завершит традиционный «Музыкальный анекдот». Кто будет его героем сегодня, Соломон?
Соломон Волков: Игнац Падеревский - имя, которое немного говорит даже сегодняшним молодым любителям музыки, а где-то в первой половине 20-го века он, быть может, был одним из самых знаменитых музыкантов во всем мире. Он был прославленным пианистом, но, мало того, это был человек, который умудрился стать первым премьер-министром Польской республики в 1919 году.
Александр Генис: Соломон, а вы обращали внимание, что музыканты часто бывали хорошими государственными деятелями, во всяком случае, заметными? Вот в Литве, например, был музыковед Ландсбергис. А в Польше - и подавно. Курт Мазур - дирижер нашей филармонии - выбрал Нью-йоркскую филармонию вместо поста, который ему предложили в Восточной Германии, - стать президентом этой страны. Что-то тут есть - музыка и политика.
Соломон Волков: Во всяком случае, Падеревский в этом смысле оставил о себе очень хорошую память как политический деятель. О нем поляки до сих пор вспоминают с любовью и уважением. Он, кстати, умер в 41-м году здесь, в Нью-Йорке, в эмиграции, и, что интересно, похоронен на Арлингтонском кладбище в Вашингтоне. Это особая честь, которой удостаиваются военные или политические деятели. И вот ему хоть и пианисту, но как премьер-министру и министру иностранных дел, кстати, тоже такая честь была оказана. Так вот Падеревский сказал одну очень мудрую штуку, она вписывается очень в этот наш продолжающийся разговор о музыкальной критике. Он сказал так: «Когда я перестаю заниматься и не занимаюсь один день, это замечаю только я, когда два дня, - это замечают критики, а когда три – замечает публика». Судя по тому, как Падеревский играет одну из Венгерских рапсодий Листа, он занимался всегда.
Александр Генис: Когда, уже много лет назад, автор знаменитого детектива «Парк Горького» Мартин Круз Смит выступал в нашей программе, он заявил, что сам он считал целью своего столь успешного предприятия просветительство. Писатель сказал: «Лучше всего люди узнают другие страны и народы, когда они читают о них в книгах развлекательного жанра. Возьмем, скажем, Шерлока Холмса, и подумаем, что он сделал для Англии».
Аркадию Ренко, русскому следователю из серии детективов Смита еще далеко до британского сыщика, но он упорно трудится на ниве просвещения американского читателя. Об этом свидетельствует новый «русский» детектив Мартина Круза Смита «Призрак Сталина». Слушателям «Американского часа» его представляет ведущая нашего «Книжного обозрения» Марина Ефимова.
Martin Cruz Smith. “Stalin’s Ghost”
Мартин Круз Смит . «Призрак Сталина»
Марина Ефимова: На одной из центральных площадей Москвы строители случайно откопали безымянную братскую могилу. Нет, пока еще не в жизни, а только в романе Мартина Смита «Призрак Сталина». Вызванный на раскопки представитель властей говорит озабоченно: «А что если эта могила тянется подо всей площадью?» И герой книги, Аркадий Ренко, замечает со своим обычным индифферентным юмором: «У нас с этим вечная проблема: раз копни, и не знаешь, до чего докопаешься».
26 лет назад, в 1981 году, советский следователь-криминалист Аркадий Ренко стал главным героем романа американского писателя Мартина Смита «Парк Горького». Это был первый из теперь уже шести так называемых «русских» детективных романов популярного писателя. И Аркадий Ренко шагает вместе с автором от романа к роману: из «Парка Горького» в «Полярную звезду», из нее – в роман «Красная площадь», потом – в «Гаванский Залив», оттуда - в уже постсоветский роман «Волки едят собак» и вот теперь - в только что опубликованный «Призрак Сталина». Рецензент этого последнего романа Тимоти О’Брайан так характеризует персонаж Аркадия Ренко:
Диктор: «Как Холмс, Пуаро, мисс Марпл, Марлоу, Смайли и другие его предшественники, Ренко, «раз копнув», не может остановиться, потому что он практически не существует вне своей профессии. Именно поэтому в романе «Парк Горького» он не покинул Советский Союз вместе со своей любимой женщиной Ириной, хотя у него и была такая возможность. При всем своем критицизме по отношению к советской системе, Ренко - патриот, любящий русскую историю, поэзию, музыку и русских людей. И хотя из романа в роман Аркадий получает все больше шрамов, как на теле, так и в душе, он знает, что в другом месте жить не сможет, потому что он – русский с головы до пят».
Марина Ефимова: Каким бы русским ни был наш герой, те, кто видел американский фильм « Gorky ’ s Park », уже вряд ли могут представить себе Аркадия Ренко иначе, чем в образе обаятельного американского актера Уильяма Хёрта. Так что Ренко может быть уверен в неизменных симпатиях американского читателя. А во втором романе эти симпатии были ему очень нужны, поскольку там он уже не успешный московский следователь, а следователь проштрафившийся и чудом избежавший наказания. После того, как Ренко вывел на чистую воду своего начальника, ему пришлось покинуть Москву и наняться матросом на плавучий рыбозавод в Беринговом море. Но преступления случаются и там: когда в сеть вместе с рыбой попадает труп, капитан просит Ренко начать самостоятельное расследование.
Диктор: «На этот раз действие романа происходит при минусовой температуре, и Смит отдает дань ледяному ужасу Сибири, с которым американского читателя уже познакомил Солженицын в «Одном дне Ивана Денисовича». Роман Смита «Полярная звезда» наполнен клаустрофобическим арктическим отчаянием, которое лишь раз доходит до трагического апогея. Беглец из сибирского ГУЛАГа предпочитает броситься в студеные волны Берингова моря, лишь бы не быть пойманным и возвращенным в лагерь. И Аркадий Ренко наблюдает, как зэк плывет к свободе и к смерти, и исчезает в волнах».
Марина Ефимова: Иногда кажется, что у Смита в Москве сидит, действительно, какой-то свой Аркадий Ренко и рисует ему - в общих чертах, но весьма достоверно - состояние дел в России и настроение россиян. Во всяком случае, россиян его круга. В романе 92-го года «Красная площадь» Смит воссоздает энтузиазм и надежды Ельцинского периода. Это – единственный из его романов, завершившийся на оптимистической ноте. Возлюбленная Аркадия, Ирина, возвращается из-за границы в Россию, и они, держась за руки, участвуют вместе с толпами москвичей в «стоянии» у «Белого Дома». Роман кончается надеждой.
Диктор: «Но не тут-то было. Уже в следующем романе «Волки едят собак» ельцинская демократия сдает позиции, и Россия превращается в игровую площадку для несметно богатых и хищных олигархов. Возлюбленная Ренко - Ирина - умирает в больнице, которая является в романе одним из символов безвременья, и Аркадий Ренко предстает в новом облике – мрачного, усталого человека, который подумывает о самоубийстве. Фантазия автора опять заносит Аркадия Ренко в самое трагическое место России – в полумертвый Чернобыль. И Ренко, разъезжая по городу на хрипящем мотоцикле, замечает, как возвращаются к жизни цветы, деревья и люди – пусть больные и увечные, но полные спокойного достоинства и фатализма. Аркадию Ренко и здесь не изменяет гвардейское чувство чести и суховатый юмор, которому вполне соответствует висельный юмор чернобыльцев. Один из них поднимает тост: «За водку – первую линию обороны против радиации!». Из переделок, описанных в книге «Волки едят собак», Ренко выходит с новым вялым любовным романом и сложными отцовскими отношениями с маленьким московским змеёнышем. А Россия бредёт «без руля и без ветрил», неуверенно спотыкаясь на незнакомой тропе.
Марина Ефимова: В новой книге «Призрак Сталина» Смит смело берется за следующую веху современной российской истории – войну в Чечне. Москва в романе – все еще город, в котором «волки едят собак», город, полный полукриминальных элементов и интриганов-политиков, город хаоса, в котором самое время появиться призраку Сталина. Среднему россиянину, зажатому между старым и новым, остается только цепляться за израненную гордость и усваивать циничное отношение ко всему на свете.
В последней трети романа Аркадий Ренко встречает в гостинице «Метрополь» очаровательную арфистку, отношения с которой рецензент книги довольно любопытно характеризует:
Диктор: «Она флиртует с Аркадием – перед тем, как накинуть ему на шею петлю, которая едва не душит его до смерти. Мы уже встречали эту женщину, правда, в других обличьях, и в остальных романах Смита. Она – Россия Аркадия Ренко: украшенная талантом и лиризмом, завораживающая, коррумпированная и склонная к убийству».
Марина Ефимова: Напрашивается сюжетный ход следующего романа - сделать последней и истинной любовью Аркадия Ренко - американку. Очень надеюсь, что Мартин Смит не допустит такой психологической ошибки.
Александр Генис: Американский журнал «Сайенс» опубликовал данные, согласно которым только семнадцать процентов поверхности Земли избежало прямого воздействия человека. Понятно, что эти девственные края находятся в самых труднодоступных местах планеты. Главное – чтобы они там и остались, добиться чего в 21-м веке будет совсем непросто, особенно ввиду перспективы «арктической войны» за ресурсы полярной области.
Между тем, именно в первозданных краях хранится наше бесценное достояние – сама планета в том виде, в каком она была до того, как мы начали ее подминать под себя.
Именно этой – самой захватывающей - части земной жизни посвящен беспримерный по художественным, техническим и, я бы сказал, нравственным достоинствам экологический сериал «Планета Земля». Этим летом он вышел на дисках и мгновенно стал бестселлером всех продаж во многих странах мира. Характерно, что члены самого большого сайта любителей кино IMD , дали ему неправдоподобно высокую оценку: 9.8 баллов из 10 возможных.
Сегодня мы беседуем о сериале «Планета Земля» с ведущим «Кинообозрения» «Американского часа» и режиссером-документалистом Андреем Загданским.
Андрей Загданский: Вы знаете, Саша, когда начинался сериал, я вспомнил, как еще давным-давно, во времена Советской власти, на советском телевидении появился фильм Дэвида Эттенборо, который назывался «Живая планета». По тем временам съемки были совершенно потрясающие, кроме того, он был насыщен информацией, насыщен уникальными вещами, о которых хотелось говорить, которые хотелось обсуждать. И, одновременно с этим, я помню, что в Советском Союзе появилась целая волна экологических фильмов в защиту среды, что не надо поворачивать реки вспять, не надо уничтожать природу, а хорошо бы что-то оставить. И я, волей-неволей, сравнил целый поток этих экологических фильмов с этим большим сериалом «Живая планета». И подумалось, что хотя в сериале «Живая планета» не было ни слова в защиту экологии, его экологический посыл был несопоставимо мощнее и совершенно другого уровня, чем все экологические фильмы вместе взятые. Потому что импульс этот не в том, что нужно беречь, а что есть, что беречь, постичь это, увидеть, почувствовать. То, о чем мы говорим сегодня, поднимает вроде бы ту же планку на совершенно другой уровень.
Александр Генис: И, в первую очередь, техническим образом.
Андрей Загданский: Абсолютно. У меня, что называется, в зобу дыханье сперло, когда я вижу, как это снято, и когда я думаю, с каким усилиями, с какой изобретательностью, с каким техническим мастерством это все сделано.
Александр Генис: Надо сказать, что все эти секреты приоткрывают DVD. Дело в том, что после каждой серии нам показывают, как снимались самые яркие моменты. Насколько я понял, Андрей, фокус заключается в том, что военная техника, шпионская, прямо скажем, стала доступна гражданскому кино. И там есть вещи, которые раньше просто было невозможно сделать. Например, камера на вертолете. Вы можете снимать в двух километрах и видно, что происходит на земле. Звери не видят и не слышат вертолета.
Андрей Загданский: Если я не ошибаюсь, первым идею установки камеры на гироскопы и на вертолеты применил французский кинематографист Ламориц, когда он делал фильм о Париже, и это было совершенно особое знаменитое кинематографическое зрелище, когда впервые увидели крыши, здания, архитектуру Парижа в крупных планах, высоко. То, что мы не можем видеть, в ракурсе не снизу, а в ракурсе параллельном линии глаза с архитектурными деталями. Это было в 50-е годы. Сейчас это совершенно на другом уровне, это какие-то гироскопы, которые были разработаны, в свое время, для системы наведения военных. И когда мы видим, как все животные устремляются в Калахари во время прибытия воды, мы видим этих же зверей, снятых сверху, мы видим то же самое, увиденное из космоса, снятое с помощью спутника, тот же самый разлив воды, мы видим слонов, которые плывут, и это снято подводной камерой.
Александр Генис: Я никогда не видел, как слоны плывут. Я был совершенно потрясен, когда оказалось, что слоны плывут по-собачьи.
Андрей Загданский: Это совершенно потрясающее зрелище, забыть его невозможно. И каждая серия наполняет нас этими новыми картинами мира, мы меняем свое представление о том, где мы находимся.
Александр Генис: В этом я вижу теологический запал, посыл этого фильма. Этот фильм мог бы быть Библией экологической религии.
Андрей Загданский: Я с вами согласен. Это, по-своему, новый телевизионный Завет, это другая эпоха. Мы видим этот мир совершенно по-другому - чувственно, эмоционально. Нам говорят: посмотри, как это потрясающе, не трогай, не уничтожь, не нарушь.
Александр Генис: Мне показалось, что этот фильм мог бы служить визитной карточкой для пришельцев. Вот, посмотрите, какая планета. И самое интересное, что на этой планете есть все звери, кроме одного – человека. Вы заметили, что почти никогда мы не видим людей. Мы точно не видим того, что мы наделали на планете – мы не видим городов, дорог, проводов, но мы и людей почти не видим. И если иногда покажется человек, то ему плохо. Ему плохо жить в этом мире. Он-то чувствует себя здесь неуютно. Например, альпинист. Одно дело - смотреть, как альпинист, еле передвигая ногами, поднимается в Гималаях вверх, потому что ему не хватает воздуха, потому что этот мир не для него, и то тут же мы видим снежного леопарда, который охотится за козлом, прыгая по этой круче, как котенок у нас на ковре. И мы видим, как ему хорошо.
Андрей Загданский: Но, возвращаясь к этой замечательной серии, которая теперь будет доступна во всем мире…
Александр Генис: Она уже и в России продается.
Андрей Загданский: В этих фильмах есть действительно религиозное действо. Это фильмы, которые можно всегда, в любом настроении, поставить и посмотреть.
Александр Генис: Это - как музыка, ее можно с любого места слушать.
Андрей Загданский: Совершенно верно. Его нарративная сторона не имеет значения. Важно то состояние, в которое эти фильмы тебя погружают. Тот мир, который тебе открывается и, одновременно с этим, он дает тебе возможность отключиться полностью от всего того, что происходило сегодня.
Александр Генис: Я бы сказал, что это противоядие от телевизора.
Андрей Загданский: Противоядие новостям.
Александр Генис: Федеральное правительство объявило о щедрой дотации - более миллиарда долларов! - пяти крупнейшим городам Америки, страдающим от автомобильных пробок. Львиная доля этой дотации достанется Нью-Йорку, точнее – узкому островку Манхэттен, задыхающемуся в прямом и переносном смысле от потока машин.
Нью-йоркский мэр Майкл Блумберг хочет использовать вашингтонские деньги на организацию новой – платной! - системы транспорта. Он хочет ввести налог на въезд в Манхэттен. По будним дням, до шести вечера, въезд в город южнее 86-й улицы будет стоить водителям автомобилей 8 долларов, а грузовикам – 21. Подобный проект уже осуществлен в Лондоне, где он принес столь очевидные результаты, что заставил горожан смириться с поборами.
Блумберг уверяет, что если предложение его будет принято, существенно сократиться количество автомобилей в Нью-Йорке, сойдут на нет постоянные пробки, город избавиться от загазованности, а здоровье ньюйоркцев улучшится.
Особенно - если они пересядут с четырехколесного транспорта, на двухколесный, начнут ездить повсюду на велосипеде, что поможет многим избавиться от тучности, от лишнего веса. Короче, велосипедистам – зеленая дорога. Ни за въезд в Манхэттен платить ничего не надо, ни за бензин.
Чтобы обсудить этот - двухколесный - аспект нью-йоркский жизни «Американский час» отправил нашего специального корреспондента Юлию Валевич побеседовать с несколькими из тех 130 тысяч велосипедистов, что колесят по городским улицам.
Валери Тод (32 года) : Очень хотелось бы, чтобы люди серьезно стали рассматривать велосипед, как альтернативный транспорт. Для велосипедистов в Нью-Йорке сейчас все условия создаются. Количество и протяженность велосипедных дорожек по сравнению с прошлым годом увеличились вдвое. Сейчас они простираются уже на 650 километров, а к 2030-му году будет около трех тысяч. Передвигаться на велосипеде в Нью-Йорке удобно, и быстро, особенно в часы пик, когда все машины стоят в пробке, а ты с ветерком проезжаешь мимо. И город перед тобой, как на ладони, живой, ты его чувствуешь. На велосипеде совсем другое восприятие ландшафта, чем из окна машины - ты видишь, как город меняется, как происходит движение, ты слышишь живую речь, журчание фонтанов, смех детей. Наконец, велосипед - экономичный транспорт, цены-то на бензин все растут. Впрочем, меня не цены волнуют, а экология, чем меньше машин будет в Манхэттене, тем чище воздух.
Юлия Валевич: Ездить по Манхэттену на машине просто глупо, считает Валери, которая здесь живет, и даже в магазин отправляется на велосипеде. Действительно, приехать сюда на машине и дорого, и вместо прогулки, либо в пробках будешь стоять, либо стоянку долго искать. Но для того, чтобы привлечь сюда побольше велосипедистов, нужно еще очень много сделать. Пока же на улицы Нью-Йорка ежедневно выезжает 130 тысяч велосипедистов, 30 тысяч только посыльных, «мессенджеров», то есть тех, для кого велосипед – это профессия, довольно опасная, но хорошо оплачиваемая.
Тим из Гарлема (30 лет): Самая большая проблема для нас – это таксисты. Они плохо водят, и терпеть не могут велосипедистов, особенно нас, посыльных, и когда они оказываются за рулем - это смертельное оружие. Нью-йоркские таксисты на все способны: они могут подсечь, внезапно затормозить, не считаются ни с какими правилами, останавливаются где хотят, а еще, иногда специально, перед самым носом открывают дверь. Посмотрите, сколько у меня шрамов, и в больнице два раза был с переломами. Но все это окупается хорошими заработками, и тем, что я постоянно поддерживаю свое тело в форме. Работаю шесть дней в неделю по шесть часов в день, это по графику, но, практически я управляюсь за три-четыре часа, а в конце недели получаю чек на тысячу долларов.
Юлия Валевич: Коллега Тима своего имени не назвал, но сказал, что приехал из Лондона, работает в Нью-Йорке мессенджером уже несколько лет.
Лондонец: Казалось бы, закон для всех одинаков, для простых велосипедистов и для тех, кто на велосипеде зарабатывает на жизнь. Но штрафуют, в основном, нас, посыльных, потому что мы отчаянные лихачи, любим скорость и пролезаем в любые дырки. В общем, нас штрафуют по делу, но и привязываются частенько. Полиция благосклоннее относится к велосипедистам-любителям, чем к нам. То, за что посыльным выпишут штраф, простым велосипедистам простится. Вот и получается, что один закон, а исполнение его для каждого разное. Штрафы, кстати, довольно крутые бывают, я на днях такой получил – 90 долларов!
Юлия Валевич: Хозяина велосипедного магазина, в котором мы беседуем, зовут Денни. На велосипеде он не ездит, да и на машине решается только у себя, в провинции.
Денни: Лучше всего городской транспорт, говорит он, гораздо спокойнее. А по поводу велосипедов, так чем их больше в городе станет, тем больше их будут воровать. И потом, попробуйте посидеть на велосипеде 10 часов подряд, вам потом жить не захочется.
Юлия Валевич: Но довольно о печальном. Послушаем, что говорят велосипедисты-любители, например, 52-летний Ричард из Бруклина.
Ричард: Знаете, лет пятнадцать назад я купил велосипед, и мне так понравилось ездить на нем, что я запарковал свою машину, и с тех пор к ней не подходил. Сейчас у меня ничего нет, ни машины, ни трака, ни SUV . Я пользуюсь либо велосипедом, либо общественным транспортом, и чувствую себя таким же свободным в передвижении, как раньше, плюс поздоровел и помолодел лет на десять.
Юлия Валевич: Ричард рассказывает, что велосипед вообще изменил его жизнь. Когда-то он работал на грузовике, а сейчас проводит велосипедные экскурсии по Манхэттену.
Ричард: Часто у нас бывает много туристов из других стран - из Европы, из Австралии - и когда они записываются на тур, то очень боятся, все время спрашивают, а не страшно ли это, не опасно ли ездить на велосипеде по Нью-Йорку? Но как только они садятся на велосипед, то сразу понимают, что едут быстрее, чем любой другой транспорт, и город они узнают лучше на велосипеде, и удобно - остановиться всегда можно, если что-то особенно заинтересовало. А велосипеды сейчас можно взять напрокат не только в Центральном парке, но на многих улицах Манхэттена, причем, бесплатно, правда, на несколько часов. Это уже кто-то примериваются, хочет посмотреть, получится ли из этого хороший бизнес. Все это мы рассказываем туристам, а главное - учим их не бояться «трафика», воспринимать себя как часть движения и еще соблюдать обязательно правила, тогда и полиция, и водители, и пешеходы будут относиться к ним велосипедистам с большим уважением.
Рик Андерсен (40 лет): Лучше всего, конечно, никогда и никуда не торопиться, а ехать спокойно, куда глаза глядят, наслаждаясь всеми элементами города, природой, парками, садами. И еще мы должны быть взаимовежливы, и уступать друг другу дорогу, как в Европе.
Юлия Валевич: Никуда не торопятся и ребята, которые возят по Центральному парку и ближайшему Манхэттену туристов на велосипедах с колясками - велорикши, как их здесь называют. Этот транспорт уже почти 10 лет очень популярен в городе, причем, не только среди туристов, но и среди самих ньюйоркцев, которые пользуются велорикшами, как такси, чтобы проехать несколько блоков, потому что это быстрее и привлекательнее, чем пешком. Так, может, сбудутся надежды нью-йоркского мэра, и наступит такое время, когда велосипедов в городе будет больше, чем машин?
Делма (38 лет): Нет, никогда, слишком много в Нью-Йорке различных бизнесов, и улицы всегда будут забиты машинами. Да и не все любят велосипеды, например, моя пятилетняя дочка кататься любит, а педали крутить лень. У меня есть мать, бабушка, сестра, их не заставишь сесть на велосипед. Слава богу, у нас отличный городской транспорт - сабвей, автобусы ходят по расписанию. Похвально, конечно, что Блумберг так заботится о нашем здоровье. Говорят, в ближайшие пять лет он собирается осуществить и реформы, связанные с такси. Такси в Манхэттене будут не только экологически чистыми, то есть работать на батарейках, но и окраска у них будет не желтой, как сейчас, а зеленой, более близкой к природе. Но до этого еще далеко, а вот налог за въезд в Манхэттен уже в январе может стать реальным. Доход, говорят, от этого пойдет опять-таки на улучшение экологии города. Мне кажется, что тут он перегнул, это у него прямо помешательство на почве здоровья.
Юлия Валевич: По дороге домой я подумала, как хорошо, что я живу в Манхэттене. Прямо около моего дома на 68-й улице, вдоль Гудзона проложена велосипедная трасса, и за пятнадцать минут можно приехать в Даунтаун. Под окном стоит машина, но чаще я хожу пешком или пользуюсь городским транспортом. Хорошо, когда есть выбор.
