16 декабря пятнадцатилетний школьник, вооружённый двумя ножами, перцовым баллончиком и самодельным взрывным устройством, пришел в Успенскую общеобразовательную школу в Одинцовском районе Московской области. Он ранил охранника и напал на ученика четвёртого класса. Десятилетний Кобилджон Алиев из таджикской семьи погиб.
Почти сразу после трагедии телеграм-каналы и СМИ начали публиковать страницы нападавшего в соцсетях и видео из его телефона. На них – подросток в бронежилете, с неонацистской символикой, коловратом, антисемитскими и расистскими надписями. Сейчас большинство из этих записей удалены.
В день нападения на школьнике была футболка с надписью No Lives Matter. Это лозунг экстремистского неонацистского течения, связанного с идеологией акселерационизма – идеи, что общество нужно "ускорять" через насилие. Это сознательное отрицание ценности человеческой жизни – прежде всего жизни мигрантов, мусульман, евреев, "чужих". Следствие утверждает: нападение готовилось заранее. Подросток написал и разослал одноклассникам манифест под названием "Мой гнев".
Родители учеников Успенской школы записали видеообращение с жалобами на руководство и охрану учебного заведения. О ксенофобии – ни слова. О том, что убитый ребёнок был таджиком, тоже ни слова.
Эксперт по Центральной Азии и Восточной Европе Галия Ибрагимова обращает внимание и на молчание лидеров стран региона. По её словам, ни одно государство Центральной Азии не выступило единым фронтом в защиту таджикского ребёнка и миллионов своих граждан, работающих в России:
"Что примечательно, сегодня легитимность Владимира Путина в том числе держится на том, что лидеры стран Центральной Азии, Южного Кавказа, продолжают жать руку Путину, встречаются с ним. Можно подшучивать над тем, как он коверкает имена то Токаева, то Берды-Мухаммедова, это кажется забавным, если бы не было так печально. Ксенофобская политика России – это не какое-то новое явление. Она всегда появлялась во внутренней политике России, когда нужно было найти некоего внутреннего врага.
публичная демонстрация насилия быстро схватывается подростками
Мы наблюдаем, как после 2022 года мигранты стали причиной того, что в России всё плохо, и Россия никак не "встанет с колен". Как это проявляется? Если вовне угрожает Запад, то внутри во всем виноваты мигранты. И что мы видим? Теракт в Крокус-Сити-Холле. Да, это ужасное преступление, но мы видим некую группу таджикских граждан, которым под камеры отрезают уши, пытают. Мы видим людей, которые находятся в клетке, трясутся и признают, что они совершили теракт. Я не ставлю под сомнение, что возможно, действительно они это совершили. Но публичная демонстрация насилия, это же действительно она, быстро схватывается и подростками, и детьми".
Юрий Лапшин, бывший психолог школы №57, рассказывает, как идеология, подпитываемая пропагандой, приходит в школу.
– Как в школьной среде формируется готовность к насилию? Это внезапный срыв или долгий процесс, который взрослые системно не замечают?
– Если посмотреть на этого мальчика, о нём говорят, что он был тихий, учился на тройки, четвёрки. Правда, интересовался военной тематикой, всё время отпускал какие-то шуточки и вёл разговоры на нацистские темы, этого долго не замечали.
взрослые не замечали
Он в своём манифесте написал, что это в том числе расплата за те 9 лет, которые мне в школе было плохо. Значит, всё-таки в школе было плохо. Я не исключаю и то, что это психиатрическая манифестация, но то, что он долго готовился, очевидно. Стоит посмотреть и на его шлем, и на его манифест, на то, что он всё продумал. Так что да, взрослые не замечали.
– Что можете сказать о том, что акцент смещён в сторону мигрантов, в сторону людей с другим цветом кожи?
– Парень выбрал рамку, в которой он размещает своё недовольство жизнью. И эта рамка – неонацистская, много у него каких-то лозунгов, фраз и отсылок к международным событиям и движениям. Казалось бы, это не связано непосредственно с тем, что в государстве происходит.
Этот парень как бы ушел на войну
Он выбрал себе такую рамку, примерно как мальчик из фильма Adolescence, про подростка, который убил девочку, выбрал рамку инцелов, он тоже всё время сидел в сети и так далее. Но что можно сказать? Этот парень как бы ушёл на войну. У него есть проблемы внутренние, эмоциональные, социальные. Возможно, психиатрические. И как он их решает? Он нашёл себе врага в виде мигрантов, в виде людей с не белым цветом кожи, на них направил свою ненависть. И он ушёл на войну, чтобы решать свои проблемы, как сейчас сотни тысяч людей делают в нашей стране. И это поощряется, это является таким как будто даже естественным выходом. Надо решить проблемы – идёшь на войну. Финансовые, личные, социальные, какие угодно.
– Можно ли по поведению подростка заранее увидеть риск радикализации и агрессии?
– Можно увидеть, а можно не увидеть. Конечно, были здесь сигналы: его интерес к нацистским движениям, к военной тематике. В конце концов, он несколько недель не ходил в школу. Что происходило в эти недели? Кто с ним в этот момент общался? Что заметили родители? Взрослые не заметили, возможно, были недостаточно активны.
– Насколько провалена система школьной психологической помощи? Есть ли у психологов реальные инструменты, или они существуют только для отчёта?
– Это сильно разнится от школы к школе. Что касается государственной системы, то уже перед войной было заметно, что психологов пытаются заставить работать одинаково, пытаются нагрузить всё большим количеством отчётности, заставить заниматься непрофильными вещами, типа тестирования на наркотики.
Он был тихий, как казалось
Очень много отчётности, регламентации, схем, как должен работать психолог, прежде всего с так называемыми "трудными" детьми, детьми в трудной жизненной ситуации. То есть теми, кого уже поставили на такой учёт, и с детьми с ограниченными возможностями здоровья, так называемые ОВЗ. Эти категории государственная система видит и пытается заставить психолога работать только с ними. Этот мальчик был не то и не то. Он был тихий, как казалось, мирный ребёнок. Если психолог будет работать строго по лекалам, по которым его заставляют, он просто этого мальчика не заметит.
– А как сделать школы нормальными?
– Сейчас скажу банальность: должно нормализовываться общество. Школа, конечно, отражение общества. Через школы государство проводит свою политику. Нужно закончить войну для начала. Чтобы сделать школу нормальной, нужно закончить войну. Если же говорить прямо сейчас, то родителям нужно давить на свою школу, требовать, чтобы школа занималась детьми, занималась воспитанием, образованием – в соответствии с законом об образовании.
– Педагог Дима Зицер говорит, что единственный вариант – это забрать ребенка, и обучать его на дому.
– Он во многом прав. Если смотреть на среднюю температуру по больнице, она плохая. Просто сказать, что в российскую школу сейчас ребенка отдавать нельзя, но всякий раз это индивидуальная история.
Чтобы сделать школу нормальной, нужно закончить войну
Действительно, родители должны хорошо понимать ту школу, в которую ребенка отдают, какие люди в ней работают, какие ценности, какие традиции существуют в этой школе, какое сообщество семей складывается вокруг этой школы. Тем не менее, во многом Дима прав. Прежде всего в том, что сейчас, как и всегда, но сейчас особенно, это именно родительская задача – постараться построить образовательную среду для своего ребёнка. Кто-то забирает детей домой, кто-то устраивает хоум-скулинги малыми группами, а кто-то тихонечко держится за свою хорошую школу, которая проходит "ниже радаров".
– Почему дети начинают стрелять, берутся за оружие?
– Это такой же болезненный вопрос, как тот, почему дети иногда забирают свою собственную жизнь. Между прочим, это, конечно же, некоторый суицид. Этот парень успел кому-то сообщить: "да мне всё равно пожизненно сидеть". Он заранее отказался от собственной жизни.
Это некоторый суицид
Это значит, что жизнь по какой-то причине становится для подростков совершенно непривлекательной. Они утрачивают веру в то, что проблема или ситуация, в которой человек оказался, разрешима, что кто-то может помочь, что мир нормальный. Никогда не начинают стрелять от хорошей жизни. Это какой-то жизненный тупик.
– Какие у вас впечатления от работы в школе, где были мигранты?
– Проблема состоит в том, что мы очень плохо умеем помогать людям интегрироваться в наше общество. Я живу сейчас в другой стране и тоже вижу такие проблемы, но в России это еще и накладывается на ненависть, которая культивируется государством. Она культивируется к внешнему врагу, так сказать, к "братскому народу". Нет, теперь мы отдельная цивилизация, мы другие. И другие, чем те, кто приезжает к нам.
