- Суд в Иркутске назначил наказания сотрудникам тюрьмы, причастным к изнасилованию заключенного кипятильником.
- Как правозащитницу, которая помогает мигрантам легализоваться в России, записали в рецидивистки.
- Россияне жалуются на недоступность медицинской помощи.
НЕ ПЫТАЛИ, А ПРЕВЫСИЛИ ПОЛНОМОЧИЯ
Суд в Иркутске назначил до 5 лет колонии общего режима организаторам пыток в местном следственном изоляторе номер 1, где в 2020 году заключенного изнасиловали включенным в сеть кипятильником, который взорвался прямо у него внутри. Судили сотрудников изолятора за превышение полномочий.
На видеосвязи с нами – адвокат Кежика Ондара Дмитрий Дмитриев.
Приговоры сотрудникам ФСИН, которых обвиняют в причастности к издевательствам над заключенными или пыткам, для России большая редкость. А здесь сразу пятеро сотрудников получили реальные сроки. Но, как я понимаю, вы недовольны приговором?
Дмитрий Дмитриев: Потерпевший ожидал более сурового наказания сотрудникам ФСИН: по его мнению, именно они были инициаторами и виновниками произошедшего с ним. Но в этом приговоре вообще не звучат никакие слова о пытках. Формально их осудили только за то, что они в нарушение закона о содержании под стражей сделали перевод Кежика Ондара в другую камеру.
В этом приговоре вообще не звучат никакие слова о пытках
Марьяна Торочешникова: С другой стороны, не слишком ли большие сроки за такое нарушение? Похоже, судья пытался найти выход из ситуации.
Дмитрий Дмитриев: Да, пытался. Там статья сформулирована так: превышение служебных полномочий, которое повлекло причинение тяжких последствий. И было сказано, что другими лицами было совершено преступление – насильственные действия сексуального характера и причинение тяжкого вреда здоровью.
Марьяна Торочешникова: Чуть раньше ведь уже был вынесен приговор: пятерых человек приговорили к срокам от 10 до 11 лет лишения свободы непосредственно за насилие. И они сначала всячески выгораживали сотрудников ФСИН, говорили, что они ни при чем, а потом начали говорить, что все эти пытки и избиения они совершали как раз с наущения руководства следственного изолятора и по прямому указанию сотрудников.
Дмитрий Дмитриев: Да, это так. Более того, на предварительном следствии они сначала изобличали оперативных сотрудников СИЗО, говорили, что это они все поручили сделать, потом начали отказываться от этих показаний. Потом, когда начался суд, они опять отрицали вину и сам факт того, что они находились в этой камере. Потом стали менять показания. Скорее всего, на них каким-то образом давили в СИЗО. И уже ближе к концу судебного следствия они стали изобличать конкретно работников ФСИН, рассказывать, для чего все это делалось. К ним в камеры помещались следственно-арестованные, которых они "исправляли", то есть издевались над ними, связывали, били.
Вся система в СИЗО построена таким образом, чтобы всегда можно было запутать концы
Марьяна Торочешникова: А насколько сложно было довести эти дела до суда?
Дмитрий Дмитриев: Это очень сложная категория дел. Следователю, чтобы установить истину, приходилось изучать очень много документов. Вся система в СИЗО построена таким образом, чтобы всегда можно было запутать концы. По другим делам адвокаты обращались по поводу пыток подзащитных, а им приходил ответ, что "ваш подзащитный никогда не содержался с этими людьми, все эти люди были в других камерах". И действительно, по документам они все сидели в других камерах, а все видеорегистраторы в коридорах были отключены. В результате обвинение было построено на судебно-медицинской экспертизе и свидетельских показаниях.
Марьяна Торочешникова: Ваш доверитель получил чрезвычайно серьезные травмы в результате пыток. И он ведь просил суд рассмотреть также его иск о возмещении вреда здоровью.
Дмитрий Дмитриев: Он очень сильно пострадал физически и психологически. По основному процессу в отношении сокамерников, который был в Куйбышевском районном суде, он запрашивал по миллиону с каждого подсудимого, суд удовлетворил по 500 тысяч. А сейчас прокурор посчитал, что удовлетворение исков было недостаточно обоснованным, и просит изменить приговор в этой части.
Марьяна Торочешникова: История Кежика Ондара была фактически первой в череде сообщений о страшных пытках над заключенными, которых после бунта в Ангарской колонии номер 6 переводили в следственный изолятор и Иркутска, и Ангарска. Сейчас проходит еще несколько судебных процессов, связанных с теми событиями. Что вам о них известно?
Дмитрий Дмитриев: Сами подсудимые вообще не отрицали того, что у них пытки и издевательства были поставлены на конвейер. Один из них прямо называл фамилии оперативников, говорил, что у них возник сговор, что оперативники подсаживают к нему людей, чтобы их "исправлять", то есть избивать, издеваться. Называли фамилии людей, которых к ним подсаживали. Сейчас у этих сокамерников идет еще один суд, там тоже несколько потерпевших и аналогичная ситуация. И еще параллельно идут четыре или пять уголовных дел, они уже направлены в суды, был вынесен еще один приговор. Вот сейчас вынесен по сотрудникам в Ангарске. Сам начальник следственного изолятора вместе с заместителем тоже под следствием, его дело в суде. У них 24 потерпевших.
Подсудимые не отрицали того, что у них пытки и издевательства были поставлены на конвейер
Марьяна Торочешникова: Дмитрий, до 2020 года приходилось ли вам вести подобные пыточные дела в Иркутске и области?
Дмитрий Дмитриев: Пыточных дел, связанных с СИЗО, не было, только по отделам полиции. Потому что система абсолютно закрытая, она полностью курировалась прокуратурой, Следственным комитетом. Даже все смерти были тщательно описаны так, что люди якобы умирали естественным образом.
Марьяна Торочешникова: Сейчас, когда закончатся процессы по "большому иркутскому делу", что-то изменится в системе исполнения наказаний в области, пересмотрят ли подходы администрации изоляторов и колоний?
Дмитрий Дмитриев: Я думаю, уже пересмотрели. Уже был случай в ИК-15: там один заключенный издевался и убил другого, и моментально арестовали начальника и его заместителя. Я думаю, просто уже никто не будет рисковать, ведь это у всех на слуху.
ШЕСТОЙ ПРИГОВОР ТАТЬЯНЫ КОТЛЯР
Суд назначил 650 тысяч рублей штрафа российской правозащитнице Татьяне Котляр. За несколько лет она прописала в своей квартире несколько тысяч переселенцев и беженцев, чтобы помочь им с легализацией в стране. Без регистрации по месту жительства в России практически невозможно пользоваться услугами медицинских и образовательных учреждений, официально устраиваться на работу и делать еще многое, что необходимо людям, которые пытаются социализироваться на новом месте. Это уголовное дело стало шестым против Татьяны Котляр.
НИ ВРАЧЕЙ, НИ ЛЕКАРСТВ
В России дефицит врачей, нехватка среднего медперсонала. По подсчетам Минздрава, среднего медперсонала не хватает 50 тысяч человек, врачей – 25 тысяч. Самые большие проблемы, как следует из результатов статистики сервиса по поиску работы hh.ru, с поиском узких специалистов: аллергологов, иммунологов, неврологов, инфекционистов,
На фоне этой проблемы развивается и другая – дефицит лекарств из перечня жизненно необходимых препаратов. На днях Минздрав направил врачам информацию о прекращении производства и ввоза лекарственных препаратов: в списке почти 200 наименований. Их, вероятно, предложат заменить дженериками, то есть российскими аналогами, которые нередко, по словам пациентов, приводят к нежелательным побочным эффектам или просто не действуют.
С нами президент "Лиги защитников пациентов" Александр Саверский. Насколько люди реально могут рассчитывать на помощь врачей?
Александр Саверский: Даже в Москве это проблема. Многие говорят: "Чтобы от участкового терапевта попасть к специалисту, нужно две недели, а потом от того специалиста еще на УЗИ пару недель. А через месяц я в гробу". Даже во время так называемой пандемии в районе, где я живу, построено несколько частных центров.
Даже в Москве это проблема
Просто диву даешься: в стране денег, в общем-то, особо нет, а они прямо на глазах растут и растут! И возникает вопрос: кто там работает? А работают те самые врачи, которых не хватает в госсистеме.
При этом цифра, которую называет Минздрав, как обычно, сильно расходится с тем, что говорят независимые эксперты. Скворцова говорила о 150 тысячах, а сейчас нам говорят о 25 тысячах врачей. Откуда бы потом взялись эти 100 с лишним тысяч, притом что зарплаты все меньше и меньше? И сейчас опять идет отток врачей из профессии по понятным причинам – потому что агрессия стала почти невозможной. Люди ждут нормального к себе отношения и лечения, а видят, что это бизнес...
Марьяна Торочешникова: То есть врачей и медперсонала не хватает именно в государственном секторе? А в частных клиниках, где и зарплаты повыше, и условия получше, все в порядке?
Александр Саверский: Зарплаты не повыше, а вот условия получше: и спрашивают не так жестко, и поток попроще. Врачи бегут, потому что там невыносимо душно: невозможно нормально работать, куча какой-то отчетности...
Марьяна Торочешникова: На днях зампредседателя думского Комитета по охране здоровья заявил, что россияне занимаются самолечением, врачи им не нужны, потому что они им не доверяют. Это так?
Врачи бегут, потому что там невыносимо душно: невозможно нормально работать, куча какой-то отчетности...
Александр Саверский: Тут даже без иронии, к сожалению. Но не в отношении самолечения – это отдельная история, почему так происходит. В 2019 году Росстат (а не "желтая" пресса) дал такую цифру. Они провели исследование, в ходе которого установили, что каждый третий россиянин, знающий, что ему нужна медицинская помощь, за ней не обращается. Почему? Люди говорят: "Мы не доверяем". Или: "Это недоступно экономически или географически", то есть нет врачей, к кому можно обратиться.
Марьяна Торочешникова: С 1 сентября в России вступят в силу новые правила оказания платной медицинской помощи. Больше всего волнений было связано с тем, что якобы врачи "скорой помощи" будут требовать плату за неотложную помощь, если не было прямой угрозы жизни пациента. Это вычитали в постановлении правительства от 11 мая 2023 года. Минздрав опроверг подобную трактовку. Действительно будут требовать денег за то, что приехали, а никто не при смерти?
Александр Саверский: Это невозможно, потому что, по оценкам Росздравнадзора еще 2000-х годов, 37% вызовов "скорой помощи" являются непрофильными. Они и останутся непрофильными, ведь пациент не знает, умирает он или нет, и это нормально. Тут можно не опасаться, что будут какие-то новые платные услуги. Платные услуги и без этого нам с вами придумают, совершенно другими и испытанными способами напугают вас так, что вы сами побежите последнее отдавать – лишь бы выжить.
Марьяна Торочешникова: Также люди вычитали, что если пациент обращается за медицинской помощью к узкому специалисту в государственных клиниках самостоятельно, без направления терапевта, тогда эти услуги тоже могут быть предоставлены платно. В государственных клиниках нельзя будет пойти сразу к узкому специалисту, например к аллергологу, не посетив до этого терапевта.
Каждый третий россиянин, знающий, что ему нужна медицинская помощь, за ней не обращается
Александр Саверский: Этот алгоритм прописан в законе с 2011 года. Тут иногда проще через дорогу к тому же специалисту прийти в частный центр, чем проходить установленный порядок. Верховный суд три недели назад вынес решение по поводу УЗИ. Был скандал. Женщина попала в платную клинику, попросила сделать ей УЗИ, а ей сказали: "А где направление? Мы не можем без направления". Она говорит: "Я же платно пришла. Какие проблемы?". У нее была выписка, где было написано, что показано УЗИ. Ей отказали. И вот дело дошло до Верховного суда, и он сказал, что порядок, установленный Минздравом, правильный: нужно направление. А нужно было в клинике сделать простую вещь – самим выписать девушке направление. Большинство частных клиник сейчас так и делают.
Марьяна Торочешникова: То есть такой формализм.
Александр Саверский: Именно. И вот таких штук достаточно много, они буквально корежат систему. Три недели назад объявили, что все данные рецептов теперь нужно вносить в базу данных. Была угроза коллапса вообще всей системы здравоохранения, потому что у нас нет ни рецептов, ни врачей в нужном количестве. И аптеки задали вопрос: "Вы что, серьезно, что ли?!" А тут это уже услышали и пациенты, и врачебное сообщество, и все поняли, что абсолютно никто к этому не готов. И буквально десять дней назад Минздрав дал разъяснение вместе с Росздравнадзором, что это будет касаться только ограниченного круга рецептов, связанных с наркотиками, сильнодействующими веществами, дистанционных рецептов и льготной категории. Ну, хоть это отстояли...
Лекарства сотнями – от 150 до 300 – уходят в год из Государственного реестра лекарственных средств
Марьяна Торочешникова: Еще одна тревожная история. Минздрав России на днях направил врачам информацию о прекращении производства и ввоза лекарственных препаратов, которые включены в Перечень жизненно необходимых препаратов, всего 196 наименований. Это значит, что купить эти лекарства в России будет невозможно? Что делать людям, которым они нужны?
Александр Саверский: Я по этому поводу провел опрос. Нас же убеждают, что если лекарство заменяется отечественным дженериком, то это хорошо, потому что дешево, а действует он так же. И я решил спросить, так же или не так же. Проголосовали 275 человек, из них 177 сказали, что не так же, то есть либо эффективность снижается, либо появляются побочные эффекты. Но этот процесс происходит с 2017 года.
Более того, лекарства сотнями – от 150 до 300 – уходят в год из Государственного реестра лекарственных средств. Где-то полтора года назад я задал похожий вопрос, и пациенты назвали около 80 препаратов, которые они ищут, к которым привыкли, которые им выписали врачи, но не могут найти. Я выяснил, что 30 из них просто вообще нет в реестре! Это можно заказывать только через другую страну, но обращение лекарств, не зарегистрированных в реестре, – это уголовная статья. И получается, что лекарства-то заменяются, а полноценного мониторинга последствий нет. И мы не знаем даже, как государству экономически обходится этот урон, ведь переключение с лекарства на лекарство – это очень неприятная и рискованная штука.
Лекарства-то заменяются, а полноценного мониторинга последствий нет
Наше государство, к большому сожалению, из-за всех известных политических событий предприняло очень много усилий для создания отечественных препаратов. Это вроде бы хорошо, но плохо то, как это было сделано. Ведь вместо того, чтобы создавать реальные приоритеты с помощью больших инвестиций, каких-то финансовых мер...
Марьяна Торочешникова: ...длительных научных исследований.
Александр Саверский: Да, нужно финансировать все это. А оно сделало по-другому: просто стало запрещать зарубежным компаниям, импортным препаратам участвовать в торгах. И пациенты: "А где лекарство-то, к которому я привык?". Представляете, что такое подобрать инсулин человеку?! Этот процесс иногда занимает годы. И что теперь делать людям?
И этот процесс продолжается, причем это касается не только западных компаний. Если вы откроете "список 196 препаратов", вы увидите там и несколько отечественных компаний: они перестают производить препараты из перечня ЖНВЛП. И я думаю, что это связано не только с заменой, но и с тем, что дешевый ассортимент вымывается, потому что его невыгодно производить.
Марьяна Торочешникова: И что делать?
Александр Саверский: Роль государства в этой системе должна возвращаться максимально, мы должны перестать все больше зависеть от частного капитала. Две парадигмы: либо вы все-таки возвращаете нормальную, свободную конкуренцию и не ведете себя как слон в посудной лавке, либо вы создаете плановую систему, в которой мы знаем, сколько у нас примерно пациентов чем будут болеть в этом году, и создаете длинные контракты, которые будут нас обеспечивать. Обеспечивать, а не обращать лекарства! У нас закон об обращении, а надо его менять на закон об обеспечении. У нашего государства вообще нет функции обеспечения лекарственными средствами. Вот эту функцию надо создавать, и чтобы был соответствующий закон.
