- Правительство России ищет выход из демографической ямы.
- Госдума предлагает сажать за оправдание экстремизма.
РОЖАЙ – ПОТОМ УЧИСЬ
Российский Минздрав разработал законопроект по контролю над оборотом препаратов для прерывания беременности. По мнению чиновников, россиянки ими злоупотребляют, поэтому нужно ввести предметно-количественный учет. А накануне этого предложения Росстат отчитался в том, что в стране зафиксировано рекордное с 1999 года падение уровня рождаемости.
Вот комментарий адвоката, эксперта в области защиты прав женщин Мари Давтян.
Мари Давтян: Законы демографии практически столь же объективны, как законы физики, то есть думать, что вы можете управлять рождаемостью или смертностью, – это очень амбициозная задача. Любой профессиональный демограф скажет вам, что пока история не знает успешного опыта увеличения рождаемости за счет, например, запрета абортов. То, что будет демографическая яма, обсуждалось уже много лет. Женщин, которые рожают детей сегодня, просто количественно мало. С запретом абортов рождаемость не увеличится. Это фактор номер один.
Законы демографии практически столь же объективны, как законы физики
Фактор номер два, более важный: в любом социальном государстве первичен человек, а не какая-то общественная потребность или государственный интерес. Женщина – это не репродуктивная машина, а человек, который вправе самостоятельно выбирать, когда ей работать, когда ей рожать детей и рожать ли их в принципе. Это основополагающее право человека – самостоятельно отвечать за свою репродуктивную функцию. Вот почему-то запретить аборты все хотят, а как задолженность по алиментам у нас была больше 150 миллиардов, так и осталась, и с этим никак не могут справиться. Никто не может справиться с тем, что у нас треть детей растет без отцов: это сложно, надо работать. А тут – просто всем запретить. Но позитивного эффекта все равно не будет, а негативный будет.
Что касается вопроса медикаментозного прерывания беременности, то сегодня эти препараты и так рецептурные, просто так их не купить. Еще более жесткое регулирование этих препаратов означает, что у нас снова пострадают наиболее уязвимые женщины, то есть женщины в сельской местности: маленьким аптекам будет невыгодно создавать места для их хранения, иметь их в наличии. И медикаментозный аборт, как самый безопасный, будет там недоступен.
Что касается второй инициативы, связанной с выводом абортов из лицензированных частных клиник, то это дискриминационный подход. Клиники, имеющие лицензию, неважно – государственные или частные, должны иметь одинаковые права.
В некоторых регионах совершенно незаконно ставятся лимиты на аборты
Каковы объективные основания для вывода абортов из частной медицины – непонятно. Необъективные, кулуарные основания, конечно, ясны. Это надежда на то, что государственная система просто не справится с потоком, и соответственно, все больше и больше женщин не будут иметь доступа к безопасному аборту. В некоторых регионах совершенно незаконно ставятся лимиты на аборты: к примеру, государственная больница может проводить лишь не более десяти абортов в неделю, и вот как хочешь… Это, конечно, незаконно, это нарушает права женщин. А регулировать, контролировать и давить на государственные клиники значительно проще, потому и пытаются вывести аборты из частной медицины.
Марьяна Торочешникова: У тех, кто поддерживает идею запрета абортов, два основных аргумента. Первый: эмбрион – это человек, соответственно, аборт – это узаконенное убийство. Второй: даже в демократических странах, говорят они, аборты запрещают, посмотрите хотя бы на Польшу и США, так чем мы хуже?
Мари Давтян: Аргумент номер один – это фикция. Право на жизнь эмбриона пока еще нигде не установлено, права у человека возникают с момента рождения. И в Польше, и в США запрет абортов имеет религиозный контекст, а идеал прав человека стремится к светскому государству, над которым не довлеет никакая религиозная идеология.
Есть огромное количество постановлений Европейского суда о том, что Польша систематически нарушает право женщин не подвергаться насилию и жестокому обращению (ведь то, что с ними делает государственная медицинская система, – не что иное, как жестокое обращение). Похожая ситуация в США и в странах Южной Америки. Подобное регулирование абортов приводит к смерти и инвалидности. Один из самых известных примеров – женщина с серьезным заболеванием глаз, у которой была угроза ослепнуть: она была беременна третьим ребенком, и врачи не дали ей разрешение на аборт, она родила ребенка и ослепла. Муж ее бросил, она осталась одна – слепая и с тремя детьми.
Марьяна Торочешникова: На видеосвязи с нашей студией – правозащитница Алена Попова.
Российским властям женщины нужны как функции, которые будут рожать, рожать и рожать
Слова Михаила Мурашко о порочной практике, которая сформировалась в обществе, когда появилось убеждение, что женщина должна сначала получить образование, сделать карьеру, обеспечить себе материальную базу, а потом только озаботиться деторождением, являются уже просто саморазоблачительными. Становится понятно, что российским властям женщины нужны как функции, которые будут рожать, рожать и рожать и таким образом решать демографическую проблему.
Алена Попова: Функция женщины – пополнять ряды солдат, которые нужны этому режиму. У тебя есть первичные половые признаки женщины – значит, ты должна рожать. Это то, как наша власть думает публично уже лет десять. И понятно, что на таком консервативном витке наша система будет стараться уничтожать свободу мысли женщин и оставить только одну функцию, о которой постоянно талдычит глава этой системы. Когда его спрашивают про женщин, он упоминает только мам, все остальные роли не для женщин.
В России еще до войны и до пандемии женщины составляли большинство беднейшего населения. Рожая детей, они попадают в воронку нищеты. 12 миллионов детей находятся в этой воронке, из которой фактически невозможно выбраться.
В России еще до войны и до пандемии женщины составляли большинство беднейшего населения
Наша система, кроме слов, ничего не делает, чтобы их поддержать. И дальше идет все эти манифесты, что многодетность – это хорошо. Если мы спросим любые многодетные семьи, как они живут, ответ будет такой же, как и десять лет назад: ужасно. Когда они говорят: "У нас финансовые проблемы, нам нечем кормить детей", им отвечают: "Зачем рожали?". А когда надо кого-то выставить на флаг и сказать "рожайте больше", берут эти многодетные семьи и показывают, как хорошо быть многодетными. Государство не заботится об уже рожденных детях, поэтому рожать больше людей, которые окажутся в воронке бедности, – это просто издевательство.
Марьяна Торочешникова: Сейчас идет к тому, что могут и в целом запретить аборты?
Алена Попова: Я уверена: не могут, потому что во власти очень много женщин, которые сейчас занимают разные позиции, не лидерские, но все-таки позиции людей, которые дают советы людям, принимающим решения. У нас были запрещены аборты в сталинское время, и тогда увеличилась женская смертность и абсолютно точно не увеличилась рождаемость. А вот практика, когда у тебя есть репродуктивные права, когда ты можешь ими пользоваться, очень понятна большинству женского населения РФ. Я очень сомневаюсь, чтобы женщины позволили этой системе полностью ограничить их в репродуктивных правах.
Но система будет стараться всячески ограничивать репродуктивные права женщин, а также любое право на то, чтобы женщина могла проявлять свой голос, быть образованной и принимать решения в обществе. Потому что женщины являются самой пугающей власть группой. Наши женщины умеют самоорганизовываться, даже боевые отряды Путина на 70% состоят из женщин. И система делает все, чтобы женщины начали еще больше друг друга ненавидеть, чтобы разные поколения женщин не смогли договориться, чтобы слово "феминизм" окончательно стало ругательным.
Женщины – единственная надежда России, потому что мы – большинство, готовое сражаться за свои права
Вроде государство считало, что женщины 75+, составляют большинство пропутинского населения. Но произошла мобилизация, и это активно голосующее за Путина женское население сказало: "Гражданин Путин совсем уже одурел, нарушил с нами договор, вторгся в наши семьи". И мы видели ошарашенные действия этой системы, которая пыталась прыгать из одного конца в другой: "Мы с мамами солдат здесь поговорили, там поговорили, все нас поддерживают…". А женщины все продолжали и продолжали быть недовольными.
Я считаю, что в данном случае женщины – действительно единственная надежда России, потому что мы – большинство, готовое сражаться за свои права.
СТРАШНЕЕ ТЮРЬМЫ
Правозащитники, участники некоммерческих и благотворительных организаций собирают подписи под письмом к президенту России с требованием наложить вето на изменения в закон "О психиатрической помощи". Сегодня в этом законе прописана возможность защищать права людей в психоневрологических интернатах силами специально для этого созданной службы, а нововведения, которые предложили депутаты, эту службу упраздняют. При этом условия в некоторых российских психоневрологических интернатах ЕСПЧ признал пыточными. Но то, что происходит в этих учреждениях, практически не контролируется извне.
НАВАЛЬНОГО НЕ ХВАЛИТЬ
В Госдуму внесли законопроект об уголовной ответственности за "пропаганду и оправдание идеологии экстремизма" (по аналогии с тем, как преследуют за публичное оправдание или пропаганду терроризма). Наказание – до пяти лет лишения свободы. Депутаты называют это предложение их ответом на так называемый "масс-шутинг" в учебных заведениях. Однако коснется закон не только групп поклонников "Колумбайна".
У нас на связи руководитель Информационно-аналитического центра "Сова" Александр Верховский. Как вам эта идея?
Александр Верховский: Это ведь было ожидаемо. Эта формулировка уже и так существует как основание для блокировки web-сайтов по внесудебной процедуре еще с конца 2021 года, а с прошлого года – как основание для закрытия или предупреждения для СМИ. Теперь они хотят сделать это уголовным преступлением.
Марьяна Торочешникова: Насколько я понимаю, никакого определения "идеологии экстремизма" не существует, поэтому туда можно подтянуть все, что следователю бог на душу положит.
Александр Верховский: Я думаю, разница будет заключаться вот в чем. Сейчас по статье 280 (за редкими исключениями) дело квалифицируется в тех случаях, когда высказывание, которое инкриминируется, является по форме призывом к чему-то.
Марьяна Торочешникова: Условно говоря, "идем на Кремль!" – это призыв?
Александр Верховский: Да. А "неплохо бы, если бы кто-то сходил на Кремль" – это оправдание экстремистской деятельности.
Марьяна Торочешникова: И если раньше за "неплохо бы" еще ничего не делали, то теперь примут поправку к УК – и могут за это давать до пяти лет лишения свободы.
Александр Верховский: К счастью, обычно все-таки по этой статье не реальные сроки, а штрафы или условно. Но жизнь меняется, и не к лучшему. Любое изменение статьи в сторону расширения просто всегда понимается правоохранительными органами как сигнал, что надо обратить на это внимание и что-то делать по ней.
Вот сейчас за лозунг "Свободу Навальному!" можно попасть как за демонстрацию символики запрещенной организации
Марьяна Торочешникова: А будет ли считаться оправданием экстремизма "распространение экстремистских материалов", то есть перепосты?
Александр Верховский: По практике мы знаем, что всякое бывает. Юридически, строго говоря, не должно так быть, потому что суд, согласно разъяснениям Верховного суда, должен принимать во внимание контекст публикации и какое-нибудь соображение, которое позволяет определить, был ли у этого человека именно подстрекательский умысел. Но, конечно, это учитывается не всегда. Я думаю, что в основном статья будет применяться как раз к случаям, когда человек сказал что-нибудь позитивное об организациях, которые запрещены как экстремистские.
Марьяна Торочешникова: "Навальный – молодец!".
Александр Верховский: Да, например. Вот сейчас за лозунг "Свободу Навальному!" (у нас как раз в прошлом месяце был эпизод) можно попасть как за демонстрацию символики запрещенной организации, потому что слово "Навальный", с точки зрения полицейского, который этот протокол писал, – это символика штабов Навального. А оправдание деятельности уже запрещенной экстремистской организации, очевидно, и является оправданием экстремистской деятельности. Я думаю, по этому пути будет легче всего идти.
Марьяна Торочешникова: А человек может понять, не распространил ли он какие-то сведения, оправдывающие экстремизм? Ведь сейчас в списке экстремистских материалов уже так много всего, что все это просто невозможно освоить.
Можно было бы привлекать в десять раз больше людей, если бы было желание и техническая возможность
Александр Верховский: Чтобы было уголовное обвинение, должно быть высказывание, которое утверждает, что правильным является какое-то действие, которое подходит под определение "экстремистской деятельности". Ходить ли на Кремль, кого-то бить, убивать, демонстрировать запрещенную символику – это ведь тоже экстремистская деятельность. Или состоять в какой-то организации, или финансировать эту организацию, или еще что-нибудь. Пунктов очень много. Любое позитивное утверждение о чем-нибудь из перечисленного может так квалифицироваться.
Но в последние годы прирост этого чудовищного списка постепенно замедлялся, потому что прокуратура потеряла к этому интерес, занимаясь в основном блокировками в интернете, а не этими бессмысленными попытками что-то запретить. Поэтому в конце июня как раз вступила в силу поправка, что теперь, чтобы наказать за распространение экстремистских материалов, суду необязательно нужно будет, чтобы это был именно материал из списка, достаточно того, что это материал, содержание которого соответствует определению экстремистской деятельности. Это чрезвычайно расширяет эту административную статью.
Насколько широко это будут делать суды – сказать трудно, ведь тут надо что-то доказывать: наверное, это будет не очень просто. Но при необходимости, например, к выборам… Ведь люди, которые прошли по административной статье о символике или об экстремистских материалах, на год лишаются права избираться куда бы то ни было.
Марьяна Торочешникова: А что за несправедливость, почему авторам, которые изображают лояльность государству, позволено буквально все: призывы к массовым репрессиям, расстрелам, угрозы, оскорбления? Можно вспомнить Антона Красовского, который в эфире предлагал топить украинских детей, и не было никакого уголовного дела по статье об экстремизме, хотя здесь были явные призывы. То есть государство вроде дополнительно ограничивает террористов и экстремистов, а вместе с тем потворствует "своим", лояльным радикалам.
Правоприменение всегда было сугубо избирательным
Александр Верховский: Это правоприменение всегда было сугубо избирательным. Эти составы таковы, что можно было бы привлекать в десять раз больше людей, если бы было желание и техническая возможность, просто на это не хватает ни желания, ни ресурсов. Но государство же не наказывает не только людей, которые ему полностью лояльны. Оно, например, уже полтора года необычайно толерантно относится к критикам власти, если они...
Марьяна Торочешникова: ...топят за войну. Как Гиркин, например.
Александр Верховский: Он много раз нехорошими словами отзывался о разных государственных людях, и под это тоже есть административная статья, но это и в голову никому не приходит. Возможно, этому тоже в какой-то момент настанет конец. Например, на бывшего полковника Квачкова только что составили протокол о дискредитации армии. Видимо, он переполнил чашу терпения. А может быть, еще кто-то переполнит. Я думаю, эта избирательная терпимость властей тоже небезгранична.
