- Неотложку ждут часами, приема у врача – неделями. К чему привела оптимизация российской системы здравоохранения.
- Как лесные пожары в России стали сезонной проблемой и почему тут не обойтись без помощи волонтеров.
Люди ждут неотложку часами, а некоторые – и сутками
В последний год Россия оказалась в числе мировых лидеров по избыточной смертности. В 2020 году, например, в стране умерло почти на 300 тысяч человек больше, чем годом раньше, причем далеко не все избыточные смерти связаны непосредственно с коронавирусом: многие спровоцированы перегруженностью и текущим состоянием системы здравоохранения. 20 миллионов россиян, согласно недавнему исследованию "Важных историй", могут просто не дождаться прибытия скорой помощи. По действующему в России приказу Министерства здравоохранения, скорая должна приезжать на вызов за 20 минут. На практике люди ждут неотложку часами, а некоторые – и сутками.
Мы попросили президента Лиги защиты пациентов Александра Саверского оценить доступность скорой и медицинской помощи в России на фоне пандемии коронавируса.
Огромный поток врачей уходит на вакцинацию, поэтому стала расти смертность от других заболеваний
Александр Саверский: Резкая нехватка скорых помощей – это отчасти результат той политики, которая была до этого. Господин Медведев ввел национальный проект "Здоровье", и один из проектов был как раз "Скорая помощь". Лет восемь назад он завершился. На фоне нацпроекта и после него произошло резкое улучшение, но уже к 2017 году у нас опять появились жалобы на скорую помощь. А в прошлом году, когда произошла попытка госпитализировать людей даже просто с подозрением на ОРВИ, естественно, никаких мощностей скорой помощи не могло хватить. Поддерживается высокий уровень паники, люди по каждому чиху пытаются обращаться в скорую помощь. Понятно, что там коллапс.
Видеоверсия программы
Марьяна Торочешникова: А обычные врачи – терапевты или узкие специалисты доступны для "живых" консультаций?
Александр Саверский: В некоторых регионах из-за того, что требуются ПЦР-тесты или вакцинация, люди не могут попасть к каким-то врачам. Их и не может хватать. Огромный поток врачей уходит на вакцинацию, поэтому стала расти смертность от других заболеваний. Уже в августе прошлого года смертность от сердечно-сосудистых заболеваний выросла на 10%. Люди не получают стентирование, необходимое лечение при скачках давления – и возникают инсульты, инфаркты.
Люди не получают стентирование, необходимое лечение при скачках давления – и возникают инсульты, инфаркты
Три месяца назад хирурги сообщили о росте смертности на 8%, и тоже потому, что люди не могут вовремя получить помощь. Это цена той паники, которая устроена вокруг COVID. Мы четко понимаем, что COVID – это не чума. Но в этой ситуации, конечно, идет нагрузка на здравоохранение, в результате которой люди, нуждающиеся в серьезной экстренной помощи, не могут ее получить. Критически важно убрать панику и сортировать больных корректно. Минздрав проводит проверку в феврале – и выясняется, что 20% пациентов лежат в больницах без показаний. А люди, не получающие необходимой помощи, погибают. У нас дополнительная смертность просто огромная, и, к сожалению, не из-за COVID, а из-за борьбы с ним.
Марьяна Торочешникова: На видеосвязи с нами президент Лиги защиты врачей Семен Гальперин.
Семен Гальперин: Все зависит от региона. В Москве ситуация относительно благополучная, в основном мы знаем о жалобах от работников медицинских учреждений и скорой, в том числе на перегрузку, что они не успевают, работают за двоих. А вот из регионов поступают жуткие истории. В последние десятилетия медицинская помощь была реструктурирована таким образом, что во многих регионах были закрыты медицинские учреждения, которые считались нерациональными. Там, где было недостаточно жителей, по мнению руководителей регионов, больницы укрупнялись, система оказания помощи объединялась. Регионы закрывали районные больницы, станции скорой неотложной помощи. Порой медицинская помощь должна быть каким-то образом доставлена за десятки километров, и, конечно, никакую реальную скорую помощь в тяжелой ситуации там оказать нельзя.
Марьяна Торочешникова: Понятно: хотели сэкономить. Но они же должны были что-то улучшить: например, купить вертолеты, если скорые сокращают, чтобы вылетать к людям.
Семен Гальперин: Идея была чисто экономическая. Никто не советовался с врачами, не учитывал особенности страны. "Скорая медицинская помощь" – это ведь особенность именно российского здравоохранения, она рассчитана на большие дистанции часто, на то, что у многих нет возможности сесть в свою машину и доехать до больницы. И вторая идея – это перевод здравоохранения на коммерческие рельсы. Были пролоббированы интересы коммерческих клиник, сокращен объем бесплатной медицинской помощи.
Марьяна Торочешникова: А ведь в Конституции РФ есть статья, которая гарантирует всем гражданам право на качественную медицинскую помощь, на здравоохранение. И получается, что это просто пустые слова.
Никто не советовался с врачами, не учитывал особенности страны
Семен Гальперин: Эпидемия стала лакмусом для всей этой ситуации, показала, в каком состоянии у нас эта реформированная система здравоохранения. Даже в Москве отсутствие резервов привело к тому, что мы не справились: в первые же месяцы больницы не справлялись с потоком больных.
Марьяна Торочешникова: А на что жалуются врачи?
Семен Гальперин: Первая жалоба тех, кто пошел работать даже в "красные зоны", касается того, что их обманывали в оплате. Очень многим врачам не выплатили те обещанные суммы, которые были торжественно объявлены. А на тех, кто остался на своих местах, свалилась двойная нагрузка в таком объеме, что были прекращены даже плановые операции и многие консультативные приемы. Клиники закрывались целиком, переводились в ковидные зоны, закрывались на прием обычных пациентов.
И это, конечно, нанесло большой ущерб многим больным, страдающим стандартными патологиями. Мы получили огромный всплеск кардиологической смертности. Например, плановые операции на сердце нельзя долго откладывать. Онкологические операции изначально тоже откладывались, и задержка вмешательства означала, что выход после операции будет менее благополучным для человека. Конечно, это повышает смертность. Видимо, те, кто имеет возможность решения таких вопросов, сами не страдают от недоступности здравоохранения.
О том, как государство и чиновники заботятся о здоровье наших людей, мы узнали, когда в Москве было объявлено, что тем, кто не спешит вакцинироваться, вообще откажут в бесплатной медицинской помощи. Вот до какого уровня ненависти к людям нужно дойти государственному чиновнику, чтобы сделать такие заявления?!
Эпидемия показала, в каком состоянии у нас эта реформированная система здравоохранения
Мы теряем медицинских работников. Сначала был подъем, на каждом углу висели плакаты, что врачи – герои, они в "красной зоне" жертвуют собой во имя спасения людей. Сейчас это немножко отошло, и уже понадобилось на кого-то списывать грехи: опять начались уголовные преследования врачей.
СИБИРЬ ГОРИТ
В России несколько месяцев горят леса: от Карелии до Якутии, в общей сложности – около тысячи очагов. В Якутии, где, по данным МЧС, сгорело более миллиона гектаров леса, ситуация особенно сложная, как и в Карелии, где огонь подбирается к населенным пунктам. Ущерб от природных пожаров уже превысил один миллиард рублей. На помощь профессиональным пожарным приходят волонтеры, но их общих усилий не хватает на то, чтобы справиться с огнем.
Ущерб от природных пожаров уже превысил один миллиард рублей. Горит Сибирь, горит Карелия, горят торфяники в Ленинградской области – это типичные сезонные сообщения. Но по данным Россельхоза, в 2020 году огнем было пройдено 16,5 миллиона гектаров. По подсчетам Greenpeace, пострадала большая территория, а площадь ландшафтных пожаров составила 25 миллионов 840 тысяч гектаров: это как если бы огонь полностью прошелся по Чехии, Австрии и Португалии. И если раньше экологи наблюдали некоторую цикличность природных пожаров, то в последние несколько лет плохим становится каждый год.
Ущерб от природных пожаров уже превысил один миллиард рублей
Почему так? Выясним у руководителя Противопожарного отдела "Greenpeace России" Григория Куксина и режиссера-документалиста проекта Радио Свобода "Признаки жизни" Максима Пахомова, который только что вернулся из Якутии.
Григорий Куксин: Каждый год с пожарами сталкивается не только Россия, но и многие другие страны. У нас не осталось сомнений в том, что произошли климатические изменения. Я 20 лет тушу пожары, и на моих глазах менялась продолжительность пожароопасного сезона: он стал круглогодичным. В 90% случаев пожары возникают от людей: они жгут траву, поджигают порубочные остатки на вырубках, оставляют костры, бросают окурки. А когда долго стоит жара и засуха, любая искра приводит к тому, что пожары легче возникают, гораздо опаснее развиваются и интенсивнее действуют, поэтому с ними гораздо труднее бороться.
Пожары развиваются на таких огромных площадях, потому что мы их не тушим, у нас нет на это денег, Россия хронически примерно в три-четыре раза недофинансирует минимальные потребности служб, которые занимаются тушением пожаров. И в этих условиях такие крупные регионы, как Якутия, которая особенно недофинансирована, обречены гореть в любое жаркое лето. Якутия по размеру – как несколько европейских стран вместе взятых, и ее охраняют от пожаров всего лишь 200 человек! Естественно, они могут быстро среагировать только на самые приоритетные пожары, где есть прямая угроза чему-то особенно важному. В остальных случаях надо подтягивать дополнительные резервы.
В 90% случаев пожары возникают от людей: они жгут траву, оставляют костры, бросают окурки
Большая часть Якутии отнесена к так называемой зоне контроля – это такое странное, лукавое российское название для зоны, где никто ничего не контролирует, где пожары можно не тушить. У нас половину российских лесов можно не тушить, потому что на это нет денег. И пока мы не выделим достаточное бюджетное финансирование, не изменим структуру финансирования и не усилим профилактическую работу, мы обречены гореть в зависимости от погоды.
Марьяна Торочешникова: Максим, что вы увидели там? Хватает ли людей и техники, чтобы справиться с пожарами?
Максим Пахомов: Ситуация там патовая. Ты приезжаешь в Якутск и первым делом чувствуешь запах гари, всюду дымка. Все, кого бы я ни спрашивал из местных жителей, говорят, что горит каждый год, но такого объема пожара, как в этом году, никто не помнит. Конечно, резервов не хватает. Очень много волонтеров из разных мест: люди тратят на это свой отпуск.
Марьяна Торочешникова: Известно ли что-то о пострадавших от пожаров, которые потеряли жилье?
Максим Пахомов: К счастью, пока нет. От села Магарас, где я был, до сих пор удавалось отводить огонь. Люди, по-моему, просто устали, у них даже нет сил особо беспокоиться. Борьба с пожаром уже стала рутиной.
Марьяна Торочешникова: А насколько охотно представители властей сообщают реальную информацию о происходящем? У вас не сложилось впечатление, что власти пытаются снизить масштабы катастрофы?
Максим Пахомов: Я общался с властями села, им нет смысла что-то скрывать. Они не очень охотно идут на контакт со СМИ, но не утаивают.
Марьяна Торочешникова: Григорий, недостаток финансирования противопожарных мер наблюдается ведь уже далеко не первый год: почему?
Григорий Куксин: Сами главы регионов часто делают вид, что ситуация более-менее под контролем. Леса в России – это федеральная собственность, полномочия по их охране переданы губернаторам, субъектам РФ. Им дают для этого федеральные деньги, так называемые "субвенции", которых много лет хронически не хватает. Но получается, что если тебе не хватает денег, то ты не справляешься с переданными тебе функциями, и тут же возникает вопрос: отобрать или не отобрать эти функции у региона вместе с деньгами? Это много лет подряд вызывало проблему с искажениями данных.
Сами главы регионов часто делают вид, что ситуация более-менее под контролем
Сейчас эта проблема уходит. Здесь большая заслуга и федеральных властей, и системы космического мониторинга, которая позволяет любому желающему посмотреть, сколько горит, то есть искажать данные почти невозможно. Тем не менее многие региональные власти пытаются делать вид, что у них все в порядке, чтобы не звать помощь. Это глупо, неправильно, ведь помощь надо звать вовремя, пока еще можно помочь.
При выделении этих субвенций на уровне примерно 30 миллиардов в год потребность составляет около 100 миллиардов в среднем по стране. А для отдельных крупных малонаселенных регионов, типа Якутии или Красноярского края этот дефицит еще намного больше, потому что там в зависимости от населенности территорий выделяется все меньше и меньше денег. И якутские, и карельские власти в этом году пытались сделать все возможное для удержания ситуации, но очень быстро завязли.
Марьяна Торочешникова: В то же время на недавнем совещании у Мишустина часть регионов Дальнего Востока жаловались на обратное – на последствия паводков.
Григорий Куксин: Эти события могут быть связаны: крупные пожары вызывают более длительные, блокирующие антициклоны, в результате чего осадки к ним не пробиваются. И это же вызывает, возможно, наводнение в соседних регионах, где выливается избыточный дождь, который не прошел на горящую территорию.
Если на пожар среагировать быстро, то достаточно трех-пяти профессионалов, чтобы задавить его на ранней стадии. Через неделю требуются уже сотни человек, а через месяц этот пожар уже не потушить никакими силами: он слишком быстро он растет и непредсказуемо меняется, уходит в труднодоступные местности. Именно поэтому нужно заранее выделять регионам деньги, чтобы они могли вложиться в подготовку парашютистов, десантников-пожарных, летчиков-наблюдателей, в наземную лесную охрану, в развитие пожарного добровольчества прямо в селах. Тогда у нас будет хватать сил.
Марьяна Торочешникова: Стоит ли в этом году ожидать серьезных очагов горения торфяников? Это же бич западной, особенно северо-западной части России.
Если на пожар среагировать быстро, то достаточно трех-пяти профессионалов, чтобы задавить его на ранней стадии
Григорий Куксин: Пожары 2010 года звучали на весь мир. Дым, пришедший в Москву, вызвал огромную избыточную смертность: примерно в 50 тысяч человек в Московской агломерации. Это огромные цифры!
Торфяные пожары тоже возникают в основном от людей. Для Москвы риск минимальный, потому что здесь прекрасно работают службы: и лесники, и пожарные перестроили свою работу после 2010 года и вместе с добровольцами тушат эти пожары на самых ранних стадиях. Я не знаю ни одного действующего торфяного пожара в Подмосковье. А вот на северо-западе не успевают: много крупных торфяных пожаров в Ленинградской области. Ситуация тревожная: вода уходит, торф разгорается. Но сейчас еще есть шансы избежать задымления. А к людям просьба – обязательно сообщать о любом пожаре: звонить 112, вызывать пожарных, показывать, где горит.
Марьяна Торочешникова: Максим, отдаленность от властей влияет на то, что в Якутии никак не могут справиться с пожарами?
Максим Пахомов: Конечно. Такое ощущение, что собрались люди из сел с тракторами, с лопатами и пошли тушить пожары вместе с пожарными. И обе эти силы ничтожно малы по сравнению с огромными пожарами. Спрашиваешь: "Вы не боитесь это делать?" – и кто-то рассказывает страшную историю, как он убегал от верхового пожара, как его накрывало. Я восхищаюсь этими людьми!
Марьяна Торочешникова: Ждем вашего документального фильма, который выйдет в рамках проекта Радио Свобода "Признаки жизни".
