Художник Виктор Пивоваров в разделе «Путешествия». Он родился в Москве в 1937 году. С 1982 года живёт и работает в Праге. Работы Виктора Пивоварова хранятся в крупнейших музеях и галереях мира.

Игорь Померанцев: Наша тема – путешествия и изобразительное искусство. Можно ли сказать, что творчество художника – это путешествие глаз, руки, интеллекта?

Виктор Пивоваров: Творчество в целом – это путь всегда. Жизнь художника, да, впрочем, и каждого человека – это путешествие, конечно.

— Художник работает с объемами, с контурами, с плоскостью. Как меняется отношение к этим элементам?

— Линия, пятно, объем, еще к этому нужно добавить пространство, с ними практически работает искусство всю свою историю. Нам придется сузить на какой-то временной отрезок ответ на этот вопрос. Я хотел бы показать это на примере всего-навсего давно прошедшего ХХ столетия. Оно начиналось с символизма – это торжество линии. Бердслей, Пюви де Шаванн, который был раньше. В любом случае линия была главным выразителем символистской эстетики и философии. Символизм сменился футуризмом и авангардом, там линия уступила место плоскости, пятну, возникло абстрактное искусство, которое оперировало этими формами.

Время авангарда и футуризма почти совпало по времени с Октябрьской революцией. Какое-то время в первые годы советской власти авангард был еще приемлем и используем в качестве пропаганды. Советские плакаты – яркий пример именно плоскостного решения разных ситуаций, в частности, пропагандистских ситуаций новой идеологии, которая хотела себя выразить. После этого пришло время социалистического реализма итальянского фашизма и немецкого нацизма. Здесь вступает в силу объем, он становится главной мелодией искусства этих тоталитарных режимов. Связано это с культом тела и с культом вещи. Можно вспомнить знаменитого нацистского скульптора Арно Брекера, советских художников: Веру Мухину и прежде всего Дейнеку. Дейнека – абсолютнейший представитель объемного реализма, который был выразителем тоталитарной идеологии. После этих тоталитарных искусств пришли модернистские течения, минимал-арт, абстрактное искусство, уже после Второй мировой войны. И там свои истории, началось использование всех этих элементов в самых разных комбинациях. А в концептуальном искусстве вообще отказ, можно сказать, от изображения, от рисования и так далее. Так что только на примере ХХ века можно проследить изменения, которые происходят в искусстве, в отношении к основным элементам этого искусства.

Игорь Померанцев: Как трансформировалось отношение художника к человеческому телу?

Виктор Пивоваров: Придется заглянуть в историю искусства, которую сейчас отменили, считается, что никакой истории искусства больше нет. Но, тем не менее, я воспитан еще в этом давно прошедшем ХХ веке, тогда история искусства была. Она начиналась с Древнего Египта. В Египте человек приравнивался к иероглифу, он был знаком, прежде всего знаком в иерархии. Этот человек — жрец, этот — писарь, эта девушка — плакальщица. Этот иероглиф человека, который вместе с иероглифами самыми настоящими, которые изображали понятия, покрывали стены гробниц и так далее. Человек понимался как знак.

Приходит греческая цивилизация, в Греции изображали богов, героев, победителей, поэтому тело было божественное. Это тело абсолютное, оно напоминает человеческое тело, но в своих абсолютно идеальных математических пропорциях. Греческие скульпторы были прекрасно знакомы с законами математики и по этим законам строили свои фигуры. Греческую цивилизацию сменила римская. Рим принял очень многое от Древней Греции, идеальные пропорции, но весь содержательный момент был заменен, то есть вместо божественного значения этих фигур эти фигуры наделялись значением власти и силы – это фигуры императоров, консулов, сенаторов. Но и Рим прошел, как мы знаем, настал резкий перелом – пришло христианство. Я так все очень коротко, поскольку я листаю историю искусства, поэтому приходится каждый очень длинный интересный период описывать буквально несколькими словами. В христианстве тело греховно, поэтому искусство изображения человеческого тела стало развиваться в двух направлениях. В Западной Европе тело иссушенное, в искусстве готики, иссушенное, изможденное, вся плоть сведена к абсолютнейшему минимуму. В восточном православии, которое еще более радикально, тело просто отменено. В иконе никакого тела нет, есть только силуэт фигуры, который напоминает человеческий силуэт. Христианство имело свое развитие.

Начиная с XIII-XIV века начался так называемый ренессанс, возрождение греческих идеалов, поиски идеальных форм. Художники ренессанса искали гармонию между физическим телом и духовным телом. Это можно видеть на примере Боттичелли, Леонардо да Винчи и Рафаэля. У них гармония телесности и спиритуальности воплощена в этих фигурах. На смену ренессансу приходит барокко – это XVII-XVIII век. Барокко очень разнообразно. Я бы свел вопросы телесности и изображения тела к двум великим мастерам – Караваджо и Рембрандт. Оба они изображают не идеальное тело. Женщина, которая немножко полна с возрастом, у нее провисает живот. У Караваджо крестьяне с такими мозолистыми ногами. Но все тела пронизаны светом, то есть это физически продуховлено, просветлено светом, божественный свет пронизывает телесность в самых реальных ее формах. X

IX век – век прагматизма и реализма. Тело тоже становится совершенно другое, по-разному понимаемо. Оно или идеальное, или духовное, оно просто как вещь. Таким ярким представителем телесности XIX века , был Курбе. Очень сильно становится значима социальная роль этого тела. Это мы можем видеть у наших русских художников, например, у Репина, Серова, где очень важна социальная принадлежность отдельных людей. ХХ век идет по двум линиям. Первая линия утрирует вещественность тела, его материальность, его предметность до такой степени, что оно становится как деталь машины. Это очень хорошо видно на примере Леже и фигуративных работ Малевича. Блестящие формы, которые эту телесность приводят к машинной детали, таким образом эту телесность доводят до абсурда. Вторая линия отменяет тело вообще. То есть это абстрактное искусство, супрематизм Малевича, например, или Кандинский, там никакого тела не существует, там геометрические плоские формы. Так что вот короткий путь разных интерпретаций тела через учебник истории искусства.

Игорь Померанцев: Один из самых устоявшихся жанров в изобразительном искусстве – это портрет, портрет человека, это может быть и мужчина, и женщина, люди разных социальных классов. Искусство зафиксировало в портрете смену роли человека, социальной роли, культурной роли?

Виктор Пивоваров: Портрет, мне кажется, самый отвратительный жанр в истории искусства. Там художник самый несвободный. Заказчик — это человек, у которого есть деньги, он заказывает портрет, и художник должен изобразить этого человека так, как хочет заказчик. А хочет он очень простых вещей, чтобы его изобразили властным, влиятельным, богатым. Всю эту фигню должен этот портрет отразить. Зрители страшно падки на портреты. Сейчас, когда выставки стараются делать максимально притягательными для широкого зрителя, эти отвратительные качества портрета используются. В частности, например, выставка Серова, которая была в Третьяковской галерее. Там все эти графы, князья, члены царской фамилии, и рядом с каждым портретом биография этого человека, какая у него была жизнь, судьба, какие были у него родственники и так далее. Эта выставка была невероятно посещаема. Но есть два исключения в истории искусства – это автопортреты Рембрандта, многочисленные автопортреты, бесчисленные, можно сказать, автопортреты, и автопортреты его земляка Винсента Ван Гога. В обоих случаях это необычайно сильные человеческие документы, которые в случае Рембрандта намного предвосхищают понимание человека, его внутреннего мира, его психологии. А что касается Ван Гога – это другая немножко тема, потому что эти автопортреты Ван Гога глубоко трагические. То есть никакой самый гениальный художник не мог бы себе позволить сделать портрет заказчика в таких трагических тонах, как эти автопортреты Ван Гога.

Игорь Померанцев: Виктор, возникновение письменности породило каллиграфию. Причем каллиграфия, можно сказать, стала неким жанром изобразительного искусства. В ваших работах вы очень часто пишете или рисуете слова. Это дань древней традиции или это новое модернистское вербальное мышление?

Виктор Пивоваров: Нет, это, конечно, никакая не новинка. Слово существовало всегда рядом с изображением. Был очень небольшой период медиальной чистоты живописи, когда слово рядом с картиной считалось просто недопустимым – это в XIX веке живопись, некоторые течения в модернизме, которые ставили своей задачей именно чистоту медиальных свойств того или другого вида искусства. Поэтому с этой точки зрения ничего нового в моих картинах нет. Но есть, тем не менее, одна может быть новинка – это тип письма, тип шрифта, который я использую. Я использую прописи из первого класса начальной школы, дальше я не пошел. Я просто вечный второгодник в этом первом классе начальной школы.

— Это тетради в клетку или в линейку?

— Это тетрадь и не в клетку, и не в линейку, а это специальная тетрадь, которая в линейку и с косыми линиями.

— Это правописание?

— Чистописание. Это тетради для чистописания для того, чтобы наклон был одинаковый у букв, нажим одинаковый. Я использую этот шрифт.

— Вы, получается, одновременно второгодник и отличник.

— Это так выглядит, на самом деле он корявый. Существуют, между прочим, документы, самые обычные документы, судебные, например, в XIX веке которые писали таким способом, они отличаются таким совершенством, которое мне не снилось.

— Ваши картины, ваши работы часто путешествуют по разным галереям, по разным городам, по разным странам. Вы скучаете по ним, когда их нет рядом? Они грустят без вас?

— Я с отвращением расстаюсь с работами, ненавижу это, хочу, чтобы они оставались со мной. Но если они уходят, то я им желаю счастливого пути. Главное, чтобы они были живы. Не могу сказать, что я скучаю по ним. Что касается того, скучают ли они по мне – это очень красивый вопрос, и он требует красивого ответа. Но мне ничего красивого в голову не приходит.

— Они не посылают вам какие-то весточки, символические весточки?

—Иногда посылают. И я вижу где-нибудь на какой-нибудь фотографии, что картина висит в Третьяковской галерее или еще где-нибудь. Так что иногда такие весточки приходят. Я очень рад, что они живы и здоровы.

— До сих пор мы говорили скорее о метафорических путешествиях. Вы любите путешествовать по Европе, по Азии? Путешествия сказывается на вашей работе? Они входят потом в состав ваших инсталляций, картин, рисунков?

— Я путешествовать ненавижу. Это большая проблема у меня семейная, потому что моя любимая жена и муза Милена вообще, если бы была ее воля, она бы только путешествовала. Поэтому у нас, естественно, возникают всякие трения. А поскольку невозможно упираться до бесконечности, то я иногда сдаюсь, и мы едем вместе куда-нибудь. Влияют ли эти путешествия на мою работу? Наверное. Потому что мы во время этих поездок прежде всего, конечно, видим очень много искусства, классического искусства, современного искусства. И это очень сильные переживания. Как они отражаются в реальном творчестве – это очень трудно проследить. Это сложнейший механизм, еще не существует таких приборов, которые бы уловили эти нити влияний.

— Виктор, вы честно признались, что ненавидите путешествия. Я вам тоже честно признаюсь: эта наша беседа прозвучит в эфире, в радиожурнале «Поверх барьеров», в разделе «Путешествия».

Далее в программе:

Радиоантология современной русской поэзии.

Стихи Василия Бородина из книги «Клауд найн» (серия «Центрифуга», Центр Вознесенского). Поэт умер 9 июня 20021 г. Ему было 38 лет.

***
И.Г.

есть высокая тоска
есть небесные края
это родина моя

это селезень зелён
шеей,
тине удивлён
лапы его вверх мгновенны
то есть изжелта-белЫ
крылья --
проблеск чистой мглы

нА небе след самолёта - прямая,
в озере - синус
это и есть россия

«Родной язык» с греческим журналистом Димитрисом Баколасом.

Наследие композитора М. Чюрлёниса.