Илья Зданевич. Восхождение на Качкар / сост. и общ. ред. Сергея Кудрявцева; предисловие, примечания и комментарии Режиса Гейро. – М.: Издательство Грюндриссе, 2021.

Приблизившись к местности, где вся сбегающая с ледников и выросшая в бурную реку вода кидается в небо, брат Мокий начал было сходить по вьющейся тропинке, когда кусты раздвинулись и выступил из них незнакомец, великого роста, но по-горски одетый. Брат Мокий не обрадовался, только удивился и окликнул встречного. Однако за водометом слова, очевидно, не долетели. Тогда брат Мокий подошел и от внезапного страха икнул. Вместо привета незнакомец облапил монаха и воздел над пропастью.

Действие модернистского шедевра Ильязда (Ильи Зданевича, 1894–1975) "Восхищение" (опуб. 1930 во Франции) начинается на некоем кавказском перевале, где супергерой Лаврентий убивает эпизодического персонажа. "Восхищение" – "роман с ключом", в экзотических кавказских декорациях которого автор спрятал лидеров русского футуризма – себя и Маяковского. Перенес на страницы своей книги Ильязд и свой личный опыт, умения и знания путешественника, этнографа, энтомолога, альпиниста и "фу-туриста", как назвал его художник Михаил Ле-Дантю (в свою очередь, Зданевич назвал в память о нелепо погибшем друге неизвестную вершину на Кавказе (3800 м). Пробуя издать "Восхищение" в советском издательстве "Федерация", Зданевич рассказывал в сопроводительном письме: Я переработал в своем романе впечатления, собранные мной в течение долгих путешествий по родному мне Кавказу. Я живал с пастухами на границе льдов, восходил на девственные вершины, бродил месяцами из села в село, встречался с разбойниками, охотился, десятки раз плавал вдоль берегов и дружил с рыбаками. На пастбищах и в деревнях я часто просиживал ночи, слушая рассказы, легенды или расспрашивая о нравах и быте (опубл. Р. Гейро).

Илья Зданевич родился в Тифлисе, прожил на Кавказе не один год, но сын поляка-преподавателя чувствовал себя там отчасти пришлецем, а любознательность побуждала его узнавать этот край по-исследовательски, как бы со стороны. Илья Зданевич состоял в Кавказском отделе Императорского Русского географического общества, публиковал заметки в его "Известиях" в 1916–1917 гг. В августе 1915 г. он совершил с отцом 500-километровый пеший переход по Западному Кавказу, между Кисловодском и Сенаки. Несколько позже Зданевич упоминал о встрече, сильно преображенной в романе: 27 августа я в обществе моего отца и Хана Хойского взял Клухорский перевал на Западном Кавказе и, перебравшись на южный склон, на тропе против Клычского ледника встретили мы двоих монахов Новоафонского монастыря, пробиравшихся из Сухума в ущелье Теберды в Сентинский женский монастырь. Зданевичи занимались лепидоптерологическими сборами, они поймали и описали несколько видов бабочек.

В конце июля – начале августа 1916 г. Зданевич покорял вершины горной группы Уилпаты (Глолские горы). Он предпринял две попытки восхождения на пик Тбилисис-цвери (4419 м), но снег, туман и капризы проводников помешали ему достигнуть цели.

В 1917 г. Илья Зданевич в качестве фотографа и чертежника принял участие в экспедиции под руководством Э. Такаишвили (1862–1953, после Гражданской войны жил во Франции, вернулся в СССР в 1945 г.) в Западный Гюрджистан, территории Османской империи, некогда принадлежавшие Грузии, а в 1917 г. в ходе Мировой войны оккупированные русскими войсками. Экспедиция вошла через Карс, проследовала по течению р. Чорохи до города Олтиси, осмотрела разрушенные храмы Пеньяка, Хахули, Экеки, Ошки и Ишхани. Затем Зданевич с художником Д. Шеварднадзе (1885–1937, директор Госмузея искусств Грузинской ССР, репрессирован и расстрелян) достигли церкви Четырех в Дорткилисе, а оттуда Ильязд совершил восхождение на гору Качкар (3937 м), впервые обнаружив глетчер в Понтийском хребте. В экспедиции Илье дали прозвище "морской глаз" за верный и зоркий взгляд, и его можно увидеть на дружеском шарже одного из участников – Михаила Чиаурели, ставшего потом крупным деятелем кино. Год спустя Зданевич задумал подготовить книгу о своем путешествии, но написал лишь одну главу, по счету двенадцатую, о восхождении на Качкар: Мне предстояло пройти к верховьям ущелья Эрмен-Хевека, куда не проникал еще ни один путешественник, и взойти на Качкар; девственный, как полагал я тогда, высшую вершину Понтийского хребта. Оттуда думал я обнять глазом как страну, только пройденную мной, так и окрестности массива, возвышенную часть Альп, разобравшись в нерешенных вопросах орографии тех мест, и подвести географические итоги моей арены. Попутно в мои расчеты входило разобраться в номенклатуре центрального узла Понтийского хребта, подвинуть вперед вопрос о его оледенении и собрать сведения о хемшинах [субэтнос армян, которые проживали в турецкой Артвинской провинции и были преимущественно суннитами]и христианских и грузинских переживаниях в Эрмен-Хевеке. Глава эта сохранилась в его марсельском архиве, в 1988 г. была опубликована М. Марцадури в Болонье, а сейчас издана и в России с подробными комментариями и ценными приложениями (заметки в "Известиях Кавказского отдела ИРГО", некоторые материалы экспедиции 1917 г., письмо Д. Шеварднадзе И. Зданевичу, 1930 г.). Судя по доступным материалам, экспедиция Такаишвили должна была уточнить карты местностей, сделать описания орографии (горы и долины), гидрографии и гляциологии (реки, ледники и т.д.) региона, провести этнографические и антропологические исследования тамошних этнических групп, изучить археологические и архитектурные памятники. В 1952 г. Такаишвили удалось выпустить в Тбилиси книгу об архитектурных результатах давней экспедиции. Ильязд через несколько лет ознакомился с изданием и был раздосадован отсутствием своего имени, хотя им была исполнена треть планов и зарисовок. Разумеется, причиной тому была его эмиграция, да и самого Такаишвили только старость и смерть избавили от ареста (внучка была репрессирована в 1951 г.). Зданевич же во второй половине 1930-х обследовал романские церкви Франции и Испании и пришел к выводам об их типологическом сходстве с кавказскими.

Была у экспедиции 1917 г. и негласная политическая цель. Стоит напомнить, что ее проведение произошло в одно время с начавшимся распадом двух сопредельных империй – Российской и Османской. В Грузии усилилось движение за суверенитет, и сам Такаишвили стал одним из тех, кто подписал 26 мая 1918 г. Декларацию независимости Грузии, был заместителем председателя Учредительного собрания. Экспедиция стремилась отыскать как можно больше следов грузинской национальной культуры на своем пути, чтобы будущая независимая Грузия могла претендовать на эти земли.

Причинами участия Ильязда в экспедиции не были только научная любознательность и спортивные достижения. Он называл себя идейным врагом всяких империй, в первую очередь Российской: Я достаточно насмотрелся русского порядка на окраинах, насильственного обрусения, грабежей, захвата земель, науськивания одной народности на другую, нагаек, расстрелов и виселиц, убожества, близорукости и неисправимого хамства (из первого письма Моргану Филипсу Прайсу, 12 мая 1929). В 1916 г. Зданевич работал кавказским корреспондентом петроградской "Речи", куда посылал вымаранные цензурой материалы в защиту турецких пленных и особенно народности лазов с южного побережья Черного моря: Я вспоминаю политику России в лазском вопросе, выпады по адресу лазов в реляциях нашего штаба, готового свою бездарность в дни Сарыкамыша свалить на лазские счеты, лазофобскую полемику в печати по поводу моего письма в защиту лазов в "Речи" – единственное выступление за, – и мной овладевает отвращение, обычное при мыслях о русской колониальной политике, и становится больно за прекрасных людей, поэтов и смельчаков, задавленных природными условиями и добиваемых политическими бурями. Участвуя в исследовании грузинских и армянских древностей, Ильязд мечтал о распаде Российской империи на "сто республик". Впрочем, он был совершенно здравомыслящим человеком и скептически писал о перспективах бурлящего полиэтнического региона: О присоединении к Грузии я уже не пытался тут интервьюировать моих собеседников, можно сказать, что оно менее вероятно, чем присоединение к России, так как в оккупированных территориях, за исключением разве Кобака, грузинская ориентация не существует вовсе и не возникнет, так как грузины не могут справиться с националистической агитацией и в Батумской области, где их исподволь бьют мусульмане, а о Западном Гюрджистане не может быть и речи. Если карта будет кроиться по историческому принципу, то им следует отойти к Грузии.

Дискуссионным Зданевичу казался и вопрос будущей Армении и ее вероятных претензий на Западный Гюрджистан: Почти непримиримый армяно-мусульманский антагонизм – не порождение только редакций, кофеен и партийных бюро, как часто неведомо в каких целях пытаются представить дело примирительные политики. Антагонизм этот демократичен, отравил массы и в Гюрджистане. Поэт и исследователь приводит конкретный пример с жителями Хевека: К югу, за перевалом, лежит ущелье Хотучура, населенное армянами-католиками. Это соседство больше отравляет жизнь хевекцам, чем трудные условия их природы. Нападения на яйлы и пастбища, убийства и ограбления отдельных пешеходов – обычное теперь дело. Нельзя безнаказанно уходить в горы (я думал – но ведь до русской оккупации такие порядки не были возможны, а, между тем, вражда к Хотучуру пришла не вчера. И, вероятно, в дни мира порядки были как раз обратные). И это предположение Зданевича более чем подтверждают хотя бы трагические события 1915 года в Османской империи, сопровождавшиеся огромными жертвами.

Путешествуя по Гюрджистану, Зданевич отмечал, что окрестные названия преимущественно грузинские, иногда армянские, а население довольно покладисто и готово просто подчиняться почти что всякой власти: Кто же христиане сел Керамета и Зедабани, носящих столь грузинские имена? Никакого языка они давно не знают, кроме турецкого, и все их христианство в том, что употребляют крестное знамение и тайно дают детям христианские имена. Действительно, их было несколько домов явных, об остальных подозревали. Когда же пришли русские войска, с радостью все тайные объявили себя христианами, и теперь в Керамете все 45 домов христиане, а в Зедабани 17 домов мусульмане, а 19 домов христиане. Вскоре из Батума прибыл греческий священник Маттеос Манус, которому жители вручили какую-то древнюю писаную книгу с изображением Девы Марии. Священник прочел книгу и заявил, что они бывшие греки. В сущности, каждый там, как и везде, за себя, и Зданевич, описывая одного из своих проводников, констатирует: Алчный и неповоротливый, когда дело идет о помощи другому.

Гораздо сильнее политики и национальной розни Зданевича привлекали пейзажи и люди в пейзаже: Осень приближалась. Последние остатки облаков и снега растаяли, обнажив над почерневшими пиками голубое, до искусственного, небо, а реки сузились до последних пределов и тоже заголубели. Ветры на время прекратились, леса раскрасились. Плод айвовых деревьев поспел, виноград налился, и крестьяне трудились над сооружением трещоток и чучел, чтобы отпугивать медведей. Но зверь делался предприимчивым и бродил с урчанием вокруг виноградников. Потчевали нас гранатами, смоквами и пастилой. Зданевич был довольно упрямым и целеустремленным человеком, шла ли речь о сложении циклов трудных сонетов, пропаганде необычной и скандальной культуры футуризма или о горных приключениях. Главным событием для него во всей гюрджистанской экспедиции было покорение вершины Понтийского хребта – Качкара, без оружия, вопреки не только суровостям природы, но и возможным нападениям разбойников и медведей. Намеченное случилось 10 октября 1917 г. в результате 17-часового перехода (туда и обратно): Опасность растет. Из всех щелей Хемшина ползут клубы тумана и собираются в стаи. Недоброе небо принижается. В спину дует ветер, подхватывает туман и кидает нам вдогонку. Сперва я бегу все по скалам в снегу, пока не достигаю снегового острого гребня. Гребень взят, и я на вершине Качкара – небольшая площадка в снегу. Я смотрю на часы – 3.00, и тотчас погружаюсь в небытие тумана, налетевшего с W. Погодя, из тумана выплывает фигура Абдуллы. Он бормочет что-то вроде поздравлений и немедленно приступает к вымогательству.

Конечно, это уже не проза исследователя, а литература. Для Ильязда пришло время покорять не горные, а литературные вершины. Вот-вот он обоснуется на 41 градусе и поразит читателей "Питёркой дейстф", а потом отправится завоевывать Европу. Воли и характера Илье Зданевичу было не занимать, и он достиг оригинальных и труднодоступных вершин в литературе, хотя и не стал популярной фигурой. Да и нуждалась ли столь цельная натура в признании толпы?!