Ссылки для упрощенного доступа

Правила игры Михаила Иванникова


Довоенный Белград
Довоенный Белград

Полузабытый писатель-эмигрант. Его хвалили Ходасевич, Адамович, Алданов, приветствовал Бунин

Иван Толстой: Михаил Дмитриевич Иванников – русский прозаик-эмигрант и при этом югославский кинооператор, один из основоположников сербского и югославского кинематографа и телевидения. Еще он известен как муж одной из самых одаренных поэтесс русского зарубежья Лидии Алексеевой.

Собственный путь Иванникова был странным. Он многое успел сделать, его отметили некоторые выдающиеся литературные современники, но в какую-то культурно-информационную щель он провалился, его сейчас крайне мало знают. У него были какие-то свои правила игры. Между прочим, один из его рассказов так и назывался – "Правила игры".

Я пригласил для сегодняшнего разговора специалиста по творчеству Иванникова преподавателя Таллинского университета Александра Данилевского. В чем драма судьбы Михаила Дмитриевича?

Александр Данилевский: У Алексея Михайловича Ремизова есть очень хорошая повесть – "Крестовые сестры". Там одна из крестовых сестер – это старуха вещая Акумовна и про нее говорится, что она жизнь провела "коло белого света катучим камнем". Как бы немножечко в стороне. Вроде бы, рядом, а особ стать какая-то. Вот мне кажется, что-то такое с Иванниковым случилось, он все время думает не о внешнем, а о внутреннем, его больше внутренние проблемы интересуют его собственные, его отношение к жизни. И он как-то этой жизни немного сторонился, всю жизнь, как мне представляется, немножечко "катучим камнем" около.

Как получилось? А бог его знает! Он все время был, как я понимаю, раздираем желанием участвовать в жизни и как-то замкнуться в себе. То он поступает в Сельскохозяйственную академию в Брно. Год не проучился – взял, ушел. Пошел подвижником в Ладомирово, нынешнее Закарпатье, принадлежавшее тогда Словакии, и там был послушником в монастыре при очень известном в ту пору архимандрите Виталии Максименко. Он служил рабочим, они там печатали, в пяти километрах от Ладомирова, Слово Божье. Это потом отобразилось в его повести "Дорога". И там тоже такая раздвоенная позиция: с одной стороны, верит – не верит в деятельность свою печатания Слова Божьего, и хочется ему назад уйти в актеры, в труляля профессию опять погрузиться. Вот все время раздираем противоречиями между внутренней жизнью и внешней и так на всем протяжении жизни.

Во время войны – кому война, а кому – мать родна – он идет и в немецкой фирме сотрудничает. В это время он уже один из самих известных кинооператоров в Королевстве сербов, хорватов и словенцев, уже оккупированном. Он становится кинооператором в немецкой фирме, снимает что-то. В 1944 году партизаны приходят, хватают его за шкирку и тащат в партизаны против его воли. Он идет и, странное дело, снимает самого Тито, то есть становится придворным кинооператором. И так – всю жизнь.

Потом становится дедушкой белградского телевидения. Вроде бы, с эмиграцией порвал практически все отношения, а женится на русской, на вдове поэта известного эмигрантского Алексея Дуракова. Он погиб героически. И потом, в 1965 году, что примечательно, советское правительство его наградило орденом Отечественной войны. По-видимому, не случайно, что-то вроде агента влияния. То же самое было в отношении Бориса Вильде сделано, я отсюда делаю такой вывод. Женится на русской эмигрантке и пишет все время в стол или через какие-то руки передает своей бывшей супруге, Лидии Алексеевой, в Штаты, чтобы там хоть что-то опубликовали. Вот все время двойственная позиция.

Потом становится дедушкой белградского телевидения

Всю жизнь мечтает отдохнуть, выйти на пенсию, чтобы пописать по-настоящему. А писал он, по-видимому, тяжело, трудно и себя не щадил в этом плане, копал. А наступило время пенсионное и заболел раком горла, и опять ничего не получилось. А что наработано было, так родственники, опасаясь инфекции (помните, как раньше относились к раку, непонятно, что это за болезнь), взяли все и сожгли. Ничего не осталось.

Иван Толстой: Было что-то в его корнях, в его воспитании, в его детстве, в семье, что заложило такой характер неуверенного в себе человека?

Александр Данилевский: Я думал на эту тему, но как-то ни к какому выводу не пришел. Его отец был довольно богатый скупщик зерна в городе Георгиевске на Северном Кавказе, зернопромышленник. Был у меня такой момент в жизни, когда я был в Белграде и встречался с Александром Михайловичем Иванниковым, сыном писателя, и он мне что помнил, что знал, рассказывал. И вот со слов тетки… Потому что отец его очень строил, школил, с ним строго обходился, там не было доверительности. А вот тетка рассказывала, что они жили очень зажиточно. И по этой стезе он должен был и пойти – его родители отдали в реальное училище, не в гимназию классическую, не латынь изучать и гуманитарные предметы, а технаря из него готовили. По-видимому, это не соответствовало его личным пристрастиям и он так и разрывался все время.

Это не соответствовало его личным пристрастиям, и он так и разрывался все время

В 1920 году он с родителями эвакуировался через Батум в Константинополь, там поступил в русскую гимназию, называлась она Русская гимназия Всероссийского Союза городов, очень известная гимназия, она потом в Моравской Тршебове была расположена. Там учились многие яркие представители эмиграции, в том числе, насколько я понимаю, Марины Ивановны Цветаевой дочка, Анна Головина с бароном Штейгером. Гимназия была очень гуманитарно ориентированная, оттуда вышло очень много людей, которые потом писали или как-то баловались этим делом, старались в этом направлении двигаться. Его тянет сюда, а жизнь все время заставляет его идти в реальное училище, по пути реального отношения к жизни, технического. Все время противоречие между лириком и физиком.

Иван Толстой: А когда его первые опыты литературные стали появляться и что это было?

Александр Данилевский: Сначала он учился в Сельскохозяйственном институте в моравском городе Брно, потом год он провел послушником в православной обители Преподобного Иова Почаевского в деревне Ладомирово, в 1924-25 годах он учился на юридическом факультете Карлова университета в Праге. Это тот самый факультет, который появился в соответствии с решением чехословацкого правительства, так называемая Русская акция, когда позвали туда видных профессоров, бывших белогвардейцев, которые школу иногда не закончили, а кто-то высшее образование не получил. Вот все туда слетелись, там сложился культурный очаг, и не один, знаменитая литературная пражская группа "Скит поэтов", а направлял ее как куратор известный достоевист, литературовед и общественный деятель Альфред Людвигович Бем. Он курировал этих молодых людей, студентов, и оттуда вышло очень много ярких писателей и поэтов.

Василий Федоров, знаменитый писатель, Сергей Эмильевич Рафальский, талантливый поэт Алексей Эйснер, который потом вернется в Советский Союз, Василий Лебедев, Алла Головина, самая красивая поэтесса русского зарубежья первой волны, замечательная поэтесса. Одновременно вошел в литературный кружок "Далиборка" и стал сотрудничать с журналом "Своими путями", который там студенты издавали. Кстати, одним из редакторов этого журнала был Сергей Яковлевич Эфрон, муж Марины Ивановны Цветаевой, к которому она и приехала из Москвы. И там он опубликовал свои первые рассказы: "В степи", потом еще "Искус". Такое странное название получилось, что "Искус" Михаила И. – Михаила Иванникова. Но, должен заметить, что тексты эти довольно слабоватые, совершенно в них ничего не выдает будущего Иванникова, того, которой вошел в эту книжку, изданную в Питере Издательством имени Новикова, даже не включены туда эти ранние произведения, потому что абсолютно ничего общего нет. Тем не менее, такие были пробы пера.

Михаил Иванников. Правила игры. Собрание сочинений. Петербург, Издательство имени Новикова, 2012
Михаил Иванников. Правила игры. Собрание сочинений. Петербург, Издательство имени Новикова, 2012

Опять-таки, вроде стал членом "Скита поэтов", но долго не удержался и уехал в Белград. А у него там родители в это время уже прочно обосновались и тетка. Тоже там не закрепился, поехал в 1926 году в Париж и поступил не куда-нибудь, а в православный Богословский институт при Сергиевском подворье. Учился два года, так и не закончил, причем закончил потом уже, постфактум, говорил, что документы у него есть, в соответствии с которыми он все-таки получил это образование. Он очень долго учился, видать, пришлось ему уходить, остался без денег, приходилось работать маляром, в шорных каких-то мастерских…

По-видимому, тогда он там сошелся с Довидом Кнутом и с другими своими знакомыми. Опять ему что-то не понравилось, вот эта жизнь литературная, эта богемная жизнь в Париже, денег не было, взял и уехал опять в Белград. Там поучился в Богословском институте, тоже не закончил, тоже бросил. Вот такое, ни пришей, ни пристегни, все время как-то сбоку.

Иван Толстой: А когда же пошло литературное мастерство?

Александр Данилевский: Вот пошло оно у него где-то в конце 20-х годов. И я так понимаю, что первая вещь, которую он опубликовал, которой обратил на себя внимание, это его рассказик про кошечку, называется рассказ "Лорд", опубликован он был в парижской газете "Последние новости", левого центра газета, он с ней сотрудничал. И ему довольно быстро предали из Парижа, что на этот рассказ обратил внимание его кумир Иван Алексеевич Бунин. Он был просто несказанно счастлив. Судя по рассказам его приятельницы в ту пору, тоже известной поэтессы Екатерины Таубер, он носился с этой газетой, всем показывал, подпрыгивал и говорил: "Сам Бунин обратил на меня внимание!". А Бунин был его кумиром. Он, по-видимому, генетически принадлежал к этой линии – Пушкин, Толстой, Чехов, Бунин. А потом уже стал публиковаться в самом авторитетном журнале русского зарубежья в ту пору, между двумя войнами, это "Современные записки". С 1934 года он там. Вначале там появилась моя не самая любимая вещь, повесть "Сашка", а потом, попозже, уже "Авио-рассказ" и, в конце концов, повесть "Дорога" в двух номерах, самое зрелое в ту пору его произведение.

Обложка журнала "Современные записки" (Париж), где печатался Михаил Иванников
Обложка журнала "Современные записки" (Париж), где печатался Михаил Иванников

Как он туда попал? Он где-то в Югославии очень активно стал сотрудничать с разными литературными кружками. Там был такой любопытный кружок, он назывался первоначально "Книжный кружок имени Михаила Юрьевича Лермонтова", а потом просто "Книжный кружок". Вот он там подвязался, это непрерывное общение, обмен информацией, чтение своих произведений, обсуждение их с сотоварищами. Потом еще была группа "Литературная среда", там уже мы можем назвать известных людей, его товарищей. Это потом будут всемирно известные профессора-гуманитарии Илья Николаевич Голенищев-Кутузов, который потом вернется в Советский Союз, и среди стиховедов очень известный Кирилл Федорович Тарановский, который метрикой и ритмикой русского стиха занимался. Вот он с ними конкретно там сотрудничал, дружил. С 1935 года он стал членом Союза русских писателей и журналистов Югославии. Это уже официальное признание.

Очень на них авторитетные люди обратили внимание – Ходасевич, Адамович, Бунин, Алданов

Но еще скажу, что признание как писателя стало приходить к нему с 1934 года, когда вышли эти несколько его вещей в "Современных записках". Очень на них авторитетные люди обратили внимание, это, прежде всего, Владислав Фелицианович Ходасевич, к которому сам Иванников, как он признавался в письме, тяготел. Затем, Георгий Викторович Адамович, которого Иванников недолюбливал, не был его сторонником, но чей отзыв был для него очень важен и приятен. А потом уже там и Бунин отозвался о "Дороге" с восторгом, и Марк Алданов, и Нина Николаевна Берберова прислала ему письмо, в котором признавала его дарование, и там пошел после этого обмен любезностями. Бицилли, знаменитый профессор, тоже отозвался об этих произведениях, что все это очень хорошо.

А потом уже у него в Югославии началось сотрудничество с газетой под названием "Русское дело" с подзаголовком "К молодой России". Он там стал журналюгой, то есть очень много писал. Правда, мне не довелось прочесть его публицистику, это совершено неизученный пласт, потому что недоступная газета, надо в Белград ехать и там надолго зависать. Но можно сказать, что он там выступал под лозунгом Партии младороссов – "Царь и Советы". И все время работал над литературными текстами. Мы просто можем понять, что они были опубликованы позже в "Новом Журнале", это тот, который подхватил эстафету от "Современных записок", в США издавался, в Нью-Йорке, и до сих пор издается. Вот там, кажется, были опубликованы вещи, создававшиеся в ту пору, но это было все-таки чуть-чуть попозже.

Лидия Алексеева
Лидия Алексеева

Иван Толстой: Александр Алексеевич, если бы вам сегодня предстояло быть рецензентом лучших вещей Иванникова, что бы вы написали в небольшой рецензии, что подчеркнули, на что упирали бы?

Александр Данилевский: Я бы упирал на то, на что упирал и упирает известный авторитетный исследователь творчества Владимира Владимировича Набокова Александр Алексеевич Долинин. Он в своей книжке, посвященной Набокову, проследил любопытную эволюцию набоковскую. Получается, что по складу Набоков – последователь классической пушкинской линии и как бы наследник модернистов. Авангард для него неприемлем, вызывает у него отторжение. Но по ходу дела ему пришлось как-то освоить и эстетику авангарда, и поэтику авангарда, и кое-что в этом перенять. И получился любопытный синтез постмодернистского с поставангардным.

Получился любопытный синтез постмодернистского с поставангардным

Но как учила моя любимая учительница Зара Григорьевна Минц: "Самое интересное – на стыках". Вот у Иванникова то же самое, особенно в этом плане. Вот в показательной повести "Дорога" и показательном рассказе, опубликованном уже в 50-е годы, "Правила игры". В "Правилах игры" он изображает странного такого героя, а когда начинаешь задумываться, то там получается, что у него много очень разных прототипов реальных, в том числе Алексей Михайлович Ремизов. Человек, который, судя по откликам иванниковским, ему абсолютно чужд, во всяком случае не близкий – ни как человек, ни его поэтика, ни его эстетика, ни его мировоззрение. Но он попытался его как-то так воспроизвести, влезть в его шкуру, и она как бы к нему пристала. Он многое усвоил из ремизовской манеры, настолько, что от этого уже нельзя было отвязаться.

Он попытался как-то так воспроизвести Ремизова, влезть в его шкуру, и она как бы к нему пристала

А потом уже его жизнь пошла с оглядкой на Набокова, которым он восхищался, довоенного Владимир Сирин и после войны уже Набокова. Чувствуется, что он все время на него оглядывается, берет у него лучшее, это и критики постоянно подчеркивали, но в то же время ему хочется сделать все иначе, по-своему. Если у Набокова больше пластичности и живописности, то Иванников немножечко другой, он не "глазатый", по ремизовской классификации, писатель (бывают либо "глазатые", либо "ушатые"), он "ушатый", ему важно как все звучит. И он вступает в творческую полемику с Набоковым. В частности, у него есть повестушка, одна из последних, "Искус", так вот там просто видно, что он полемизирует с Набоковым по-своему, предлагает вариант свой его "Короля, дамы, валета", берлинского романа, по-своему пытается все это преподнести. С другой оптикой, несколько иначе получается, очень любопытно, необычно.

А последний текст у него это "Чемпионат", это вообще вершина, синтез всего, и очень удачный синтез постмодернистского и поставангардного. На мой взгляд, самое удачное произведение, просто шедевр его творчества. Не один я так думаю, я сошлюсь на своих покойных учителей – Павла Семеновича Рейфмана, Ларису Ильиничну Вольперт. Михаил Леонович Гаспаров как-то меня отозвал в сторону и сказал, что ему очень это нравится, он хорошо знал Иванникова, очень им интересовался. Это даже получило отображение в его книжке "Записи и выписки". Кстати, вкупе с Набоковым: похож на Набокова, но не Набоков,– пишет Михаил Леонович.

Михаил Иванников
Михаил Иванников

Иван Толстой: Несколько слов хотя бы о самом всегда спорном периоде человека, о военных годах у Иванникова?

Александр Данилевский: Я так понимаю, красные ему были органически чужды, то есть с красными партизанами, с титовцами он не хотел иметь ничего общего, по-видимому, даже было предпочтительнее с немцами. Не быть коллаборантом, а выживать, надо было еще кормить супругу. Но, любопытная вещь: когда красные и титовцы стали брать верх, обретать страну, его жена Лидия Алексеевна Девель, известная как Лидия Алексеева, очень известная поэтесса первой и второй волн (слава богу, что очень долго жила и писала) выбрала для себя путь на Запад, она не захотела оставаться в титовской Югославии. А вот Иванников, которого против его воли в партизаны забрали и пришлось ему воевать с кинокамерой, он берет и остается в Югославии. По-видимому, он ее очень любил, а она в Австрии сидела в пересыльном лагере, по-видимому, звала его к себе и, при всей этой своей любви, он взял да и не поехал, а предпочел остаться. Я все это к тому, что для него внешнее все не так важно, важно то, что внутри, гармония между самим собой, важно с собой внутри договориться. По этой причине они расстались, для него это была жуткая трагедия, как и для нее. И, насколько я понял со слов Александра Михайловича, он на вдове Алексея Дуракова женился потом, по-видимому, не испытывая слишком горячих чувств.

И при всей этой своей любви, он взял да и не поехал, а предпочел остаться в Югославии

Иван Толстой: Когда его жизнь поставила точку?

Александр Данилевский: Он умер в 64 года, в ноябре 1968 года от рака горла. Правда, он считал, что ему повезло, он перед этим съездил в Советский Союз, побывал в родных местах, побывал в Петербурге. Все это ему жутко не понравилось, единственное место, которое ему понравилось, – это пушкинская квартира на Мойке, он с трепетом туда сходил, к святыне прикоснулся и вернулся назад. И сказал не по Шульгину (мол, то же самое, но чуть-чуть похуже), он сказал, что на самом деле все значительно хуже, все не то. И как-то успокоился, решил, что правильный был его жизненный путь, что он ушел из страны. Сейчас бы ему творить, пенсия была, видимо, неплохая, он был известный кинооператор и телевизионщик, то есть можно было жить, и вот тут вот на него эта напасть – рак горла.

И есть фотография, Александр Михайлович мне показывал, где он в клинике с товарищами сидит с перевязанным горлом, и лицо обреченного человека, то есть он понимал, что не выкарабкается. А какие строил жизненные планы! Он хотел целиком отдаться писательству, и насмешка судьбы – ничего не получилось. Вот я думаю, это самый для него тяжелый момент.

Партнеры: the True Story

XS
SM
MD
LG