13 марта пензенский художник Илья Качаев провел в Москве акцию "Сон смешного человека". 21-летний акционист разделся догола и выбежал на Красную площадь. Он хотел продемонстрировать, что происходит, когда открытый и счастливый человек попадает на планету забитых и разочарованных в жизни людей. "Россия – страна скукоженных, – говорит Качаев, – людям приходится постоянно сжиматься".
За обнаженным бегуном бросились полицейские и сразу его задержали. Лишь через несколько дней появились сообщения, что художник помещен под арест на 10 суток. Освободившись из СИЗО, Илья Качаев дал интервью Радио Свобода.
– На этом видео вы бежите через площадь, на вас набрасываются полицейские – и на этом все обрывается. Потом появились сообщения, что вас поместили в психиатрическую больницу. Что было на самом деле?
Санитары стали смеяться, вспоминали Сталина, говорили, что были хорошие времена, тогда за это расстреливали
– Меня задержали полицейские, повезли в отделение "Китай-город". Там я пробыл примерно час. Полицейские вызвали психиатрическую службу, не давали мне поговорить с адвокатом. Полицейские себя адекватно вели, а вот санитары – уже нет. Они приехали, стали рыться в вещах, связали руки и погрузили в скорую. Моему адвокату сказали, что везут в 1-ю поликлинику, а на самом деле повезли в психиатрическую больницу Ганнушкина. Меня туда доставили, переодели в больничную одежду, забрали вещи и отправили в 12-й отдел под особый контроль. Там за мной следил один из санитаров, кололи мне седативные препараты, пичкали таблетками. И где-то спустя 12 часов стало в глазах расплываться, я плохо себя чувствовал, но никакого лечения не назначали, потому что у врача был выходной. Врач приехал на следующий день, мне тогда совсем стало плохо из-за феназепама и других препаратов, меня стала судорога сводить. Мы с ней поговорили. Она выяснила, что я вменяемый, и сказала: сегодня выпишем, только чуть позже встретиться нужно будет с главврачом. С главврачом было трудно говорить, потому что у меня язык заплетался из-за препаратов. Меня выписали и сразу повезли в отдел полиции "Китай-город", там я переночевал. У меня поднялась температура, было красное горло: возможно, из-за ангины, возможно, из-за того, что организм боролся с тем, чем меня пичкали в психбольнице. Меня осмотрели в больнице и обратно отправили в полицию дожидаться суда. Суд прошел быстро – дали 10 суток по статье 19.3 ("Сопротивление сотрудникам полиции"), несмотря на то что можно посмотреть видео, где я не брыкаюсь, ничего не делаю, а просто меня грузят в автомобиль и мы уезжаем. Смотреть видео не стали, сказали, что этого нет в деле, и дали по 19.3, повезли в спецприемник. 10 суток я в спецприемнике отбыл. Там пытались апелляцию подать, был суд, но скостили всего полтора часа.
– Кто-нибудь из тех, кто вас задерживал, осматривал, а потом судил, слышал про современное искусство, про акционизм?
– Да, они сразу стали вспоминать Петра Павленского. Сотрудники вели себя более-менее, а вот санитары стали смеяться, вспоминали Сталина, говорили, что были хорошие времена, тогда за это расстреливали, жалко, что сейчас такого нет. Но в основном все знали про Павленского и с Павленским сравнивали.
– Почему "Сон смешного человека"?
– Меня этот рассказ Достоевского очень зацепил, я даже думал поставить по нему спектакль. Мне представлялось, так как это своеобразный Рай у Достоевского, что эти люди должны быть обнаженными, потому что они свободны, они не знают стыда, не знают злобы… К этим людям попадает современный человек, навязывает свои законы, и люди теряют эту легкость, теряют свободу, теряют любовь друг к другу. Там начинаются войны. Идеалистическое общество разрушается. Мне хотелось представить, как человек из этой прекрасной реальности без стыда и злобы вдруг оказался на Красной площади, насколько Россия сегодня далека от Эдема.
– Страшно было?
– Несколько часов до акции – да, но это был скорее такой страх, как перед выходом на сцену. Я не думал, что меня повезут в психушку, я знал, что меня задержат. Я подготовил рюкзак с вещами. Но к психиатрической больнице готов я не был. Сама акция, момент ее осуществления, само действие – это, конечно, эйфория, это положительные эмоции, художественный азарт – то же, что чувствуют актеры на сцене.
– Это ведь не первая ваша акция. Вы проводили акции перед белорусским посольством и на Пушкинской площади.
Я вышел к белорусскому посольству и съел кусок сырого мяса, раскрасившись в белый цвет
– Когда начались события в Беларуси и в интернете стали появляться кадры невыносимой, нестерпимой жестокости ОМОНа, я не мог это переварить. Это сильно на меня повлияло. И я вышел к белорусскому посольству и съел кусок сырого мяса, раскрасившись в белый цвет. Таким образом я показал, что вещи, которые происходят в Беларуси, настолько же противоестественны, как и есть сырое мясо на улице.
– И потом там символика – красное и белое – белорусский флаг.
– Да, отсылка к этому. Акция у Пушкинской площади относилась к поверхностному взгляду на реальность в социальных сетях, к искусственному счастью, к искусственной красоте. Мне хотелось раскрыть боль, которая есть в людях, их переживания, чувства, которые они в себе таят и скрывают под масками в социальных сетях. Она называется "Обнажая боль". Мое тело было исписано бритвой словами "боль". Я разделся, тем самым показав, что под одеждой каждого из нас есть глубинные переживания, которые мы скрываем за красивыми фоточками.
– У белорусского посольства вас задержали. Что было дальше?
– Меня просто отвели за угол. Около пяти сотрудников со мной общались, вызвали две скорые. Врачи не стали меня везти в психиатрическую больницу, диагностировали, что я нормальный, на месте. Полицейские просто убедились, что я больше не выйду в тот день к белорусскому посольству, и отпустили.
– А на Пушкинской площади?
– Не задерживали. Я хотел стоять пять минут, и меня никто не тронул просто-напросто.
– Когда вас задержали на Красной площади, пропутинские анонимы из телеграм-каналов составили на вас справку. Видимо, изучили ваши соцсети и написали, что вы сторонник Навального, поддерживаете ЛГБТ – все, что с их точки зрения предосудительно.
Самое страшное – это двое суток в психиатрической больнице
– Я видел эту справку и, когда я ее читал, очень смеялся. Наверное, по моим социальным сетям можно было подумать, что так должен выглядеть либерал. Я действительно разделяю либеральные взгляды, но я не сторонник Навального, хотя меня, конечно, возмущает и то, что с Навальным происходит, и его отравление. Я готов выходить на митинги, но все-таки, если бы у нас были честные и открытые выборы и несколько оппозиционных кандидатов, вряд ли бы я проголосовал за Навального.
– Санитары и полицейские сразу определили вас в последователи Петра Павленского. Наверное, это первое, что любому придет в голову. Это так на самом деле?
– Да, вероятно, можно провести аналогию, потому что Павленский выступал обнаженным и делал довольно радикальные акции в традициях венского акционизма. Но из русских акционистов меня больше вдохновляет Александр Бренер, чем Петр Павленский. Хотя Петра Павленского я уважаю.
– Пока вы отбывали срок, в вашей родной Пензенской области сменилось руководство, губернатор оказался за решеткой. Может быть, это магическое последствие ваших акций?
– Да, действительно, это очень нелепое совпадение. Но губернатора в Пензе не любили, к нему очень пренебрежительно относились. Поэтому я за него не переживаю.
– Не напугала ли вас 10-дневная отсидка? Намерены ли вы продолжать заниматься уличным акционизмом или думаете делать что-то другое, не столь рискованное?
– Да, я намерен продолжать. У меня уже есть несколько задумок для акций. На самом деле, самое страшное – это двое суток в психиатрической больнице. Там меня преследовало ощущение, что я несвободен, потому что нет никакого контроля и со мной может случиться что угодно. А потом, когда я сидел 10 суток, страха не испытывал, потому что все было предсказуемо, по регламенту. Я читал и смотрел интервью людей, которые уже отбывали 10 суток, поэтому был готов.
– Наверное, все равно это не такой опыт, который хотелось бы повторять… Хотя Петр Павленский сидел в тюрьмах и в России, и во Франции.
– На самом деле, в этом нет ничего страшного. Это как плохой детский лагерь, у которого очень маленькое финансирование.