Когда лингвист Сергей Бернштейн записывал голоса своих современников-поэтов на валики фонографа, он, в общем-то, делал это не для истории. Для науки. В 1919 году Бернштейн основал фонетическую лабораторию в Институте живого слова. Был такой институт в Петрограде. Предметом исследований ученого стало звучание поэтической речи. В частности, ее отличие от бытового языка. Как бы то ни было, благодаря уникальной фонотеке Бернштейна, мы сегодня можем слышать, как читают свои стихи многие, признанные теперь классиками, авторы. В их числе – Осип Мандельштам.
Его голос – одно из самых сильных впечатлений от открывшейся в Государственном литературном музее выставки “Улица Мандельштама. Осип и Надежда”. По словам главного хранителя музея Дарьи Кавериной, с недавних пор эти записи стали более разборчивыми:
– Записи Мандельштама известны уже с давних пор, наверное, с 60-х годов, когда ученик и последователь Бернштейна Лев Алексеевич Шилов перевел звук с фоноваликов на новые аудионосители. Однако к нашей выставке эти записи были отреставрированы. Мы работали с профессиональными реставраторами звука, которые добились нового звучания голоса Мандельштама. Сергей Игнатьевич Бернштейн записывал Осипа Эмильевича в двадцатые годы на ту аппаратуру, которая тогда только и была доступна. На фонограф Эдисона. Когда же этот звук снимался, то, во-первых, фоновалики были уже достаточно зрелого возраста, во-вторых, съемка звука была достаточно несовершенна. Как известно, Лев Алексеевич пользовался для снятия звука головкой от шариковой ручки. Это был контактный способ. Он просто включал на фотографе фоновалик и вот этой ручкой снимал звук. Поэтому были помехи, были всякие сбивки в речи. И вот это все сейчас отреставрировано.
– Как вы распорядились этими записями на выставке?
– У нас голос Мандельштама тщательно запрятан, так чтобы посетитель не вдруг мог его найти. Он звучит в телефоне, где закольцованы пять записей. Во всех остальных мультимедиа звучит не голос Осипа Эмильевича. Там читают стихи актеры и актрисы.
– То есть посетитель должен подойти к висящему на стене черному эбонитовому телефонному аппарату…
снял трубку, послушал, что тебе хочет сказать Осип Эмильевич, и пошел дальше
– Снять трубку и услышать голос Осипа Эмильевича, который поговорит с ним из старого телефонного аппарата. Это сделано специально. Мы неслучайно не стали давать голос Осипа Эмильевича в мультимедийных роликах. Мы считали, что общение с таким поэтом – это дело достаточно интимное. То есть снял трубку, послушал, что тебе хочет сказать Осип Эмильевич, и пошел дальше.
– И все эти записи – это исключительно стихи?
– Да, исключительно стихи. Мы надеемся, что, когда человек посетит экспозицию, когда он выйдет с нее, ему хотя бы захочется взять книжку и прочитать тексты Осипа Эмильевича, – говорит Дарья Каверина.
Много лет спустя после гибели поэта Надежде Мандельштам довелось услышать записи голоса мужа, и она была разочарована. Это была уже тень живой речи. Даже теперь, после цифровой реставрации, приходится напрягаться, чтобы сквозь шипение и треск разобрать слова. И все же улавливается и интонация, и ритм, и тембр голоса. То есть авторская манера чтения, где выделены, произнесены нараспев, даже не отдельные слова, а фонемы. Для прочего – в помощь печатный текст.
По воспоминаниям друзей Мандельштамов, у них всегда была “безбытная” жизнь, даже в относительно благополучные годы. Ну а уж аресты и ссылки тем более не способствовали тому, чтобы впоследствии отложился солидный мемориальный комплекс. Потому на выставке больше книг, рукописей и фотографий, нежели бытовых вещей. Все это разместилось в трех небольших комнатах, соединенных узким коридором. Выставкой “Улица Мандельштама. Осип и Надежда” открылось новое подразделение Гослитмузея – Музей истории литературы ХХ века, разместившийся в здании на Зубовском бульваре. Новые помещения музей только начинают осваивать. Экспозиция создавалась в партнерстве с Мандельштамовским обществом. “Мы вместе все придумывали”, - говорит председатель этого общества Павел Нерлер:
– Это наш перекресток. Мы и концепцию совместно создавали, и кое-какие экспонаты предоставили. В частности, многие книги здесь наши. Или нашего общества, или мои лично. А еще – письменный стол семьи Бернштейнов, в нижнем ящике которого в течение 11 лет хранилась папка с архивом Мандельштама. И было это в те годы, когда за такое хранение можно было дорого заплатить.
А вообще – с аутентичными артефактами большие сложности. Известны буквально три-четыре вещицы, которые причастны непосредственно к мандельштамовской жизни. Они есть в музее Пушкинского дома. Там книжный шкаф и стол. Пара кресел есть в Музее Ахматовой. Здесь у нас ничего такого нет. Правда, не исключено, что один объект появится, но говорить об этом рано.
–Что это за объект?
Мандельштам был одним из королей самиздата
– Давайте пока подождем. Чего же я буду об этом говорить до срока? Ну а в принципе мы не исходили из того, что у нас будет возможность показывать какой-нибудь портсигар Мандельштама или кастрюлю, в которой Надежда Яковлевна прятала стихи. Или пододеяльник, служивший таким же целям. Ничего такого у нас не было. Поэтому мы придумывали другие музеефицирующие ходы. Здесь традиционная демонстрация под стеклом документов соседствует с мультимедийными средствами. С видео, аудио и анимацией.
Для нас важно, что это музей. Что это не выставка, которая повисит-повисит, и потом ее уберут. А это будет здесь всегда. И это входит в концепцию самого Литмузея. Соседние дверные проемы пока занавешены тканью. В одном месте написано “Булгаков”. В другом – “Платонов”. Это будет такая коммуналка русской литературы ХХ века. У музея есть свои планы, кого еще сюда пускать. Причем, нет установки на то, чтобы это были бы только звезды первой величины. Здесь будет, например, Бонч-Бруевич. Будет Вертинский. Это другие калибры и другие окраски. Нужно, чтобы это все дышало. Где вы видели еще музей писателя и его жены? То есть Осипа Эмильевича и Надежды Яковлевны. Такое впервые.
– В экспозиции есть прижизненные издания Мандельштама. В частности, его самая первая книга “Камень”. Есть и более близкие нам по времени книги. Между теми и теми был долгий, многолетний период, когда стихи Мандельштама не только не публиковали, но даже имени репрессированного поэта не упоминали. Значит ли это, что за эти годы поэт был забыт? Что его пришлось открывать сызнова?
Тут в каждую книжку можно нырнуть
– Не совсем. Мандельштам был одним из королей самиздата, одним из самых популярных авторов. Я и сам печатал “Четвертую прозу”. Сейчас в музее показываются очень интересные образцы. К примеру, машинописный том стихов с обложкой (для конспирации) другой, невинной книги – “Основы электротехники”. Причем, в этой книге в конце есть около десяти стихотворений, которые приписывались Мандельштаму. Но это не Мандельштам, тут чувствуется перепад. Кто подлинный автор – еще надо разобраться. Тут в каждую книжку можно нырнуть, у каждой своя история.
Первые официальные публикации мелькнули в 60-е годы в периодике. В смешных комсомольских газетах Архангельска и Одессы. В воронежском журнале “Подъем”. Москва была более боязлива. Несколько стихотворений опубликовали в “Дне поэзии” в 1962 году и в журнале “Москва”. Очень интересный экспонат – алма-атинский журнал “Простор”. Эту публикацию готовил Эренбург. Тут есть его предисловие. Эренбург – вообще значимая фигура в этом смысле. Его воспоминания были очень важным этапом в деле легализации Мандельштама. “Люди, годы, жизнь” сыграли колоссальную роль. Журнал развернут как раз на страницах со стихами, и здесь на полях есть сделанная от руки правка. Это Надежда Яковлевна зачеркнула ошибочные строки и вписала другие слова. У нее была миссия: спасти стихи, спасти архив.
– Хорошо известно, что все тексты Надежда Мандельштам хранила в памяти. Заученные наизусть стихи постоянно повторяла. Держать у себя архив остерегалась. Боялась, что в случае обыска он не уцелеет. Поэтому в разные годы она передавала папку со стихами на хранение в разные руки. Где теперь находится этот архив?
Надежда Яковлевна не исключала, что Париж возьмут русские танки
–Большая его часть в Принстоне. По воле Надежды Яковлевны в 1974 году жена французского культур-атташе по дипломатическим каналам вывезла маленький чемоданчик с архивом в Париж. Два года все это было у Никиты Алексеевича Струве. Потом Надежда Яковлевна решила, что Париж это слишком близко к Москве. Тогда были всякие страсти-мордасти. Казалось, что возможна конвенциональная война, и Париж возьмут русские танки. Так, по крайней мере, некоторые думали. В том числе, Надежда Яковлевна это не исключала. Она решила, что в Америке это будет надежнее и обратилась за помощью к своему другу и переводчику Мандельштама Кларенсу Брауну. Тот был профессором Принстонского университета, и он прислал во Францию своего ученика, который одновременно был юристом. Струве попытался возражать, но, делать нечего, отдал. Так архив попал в библиотеку Принстонского университета, и лет двадцать это все лежало там почти без движения. На фоне архива Сэлинджера и еще кого-то из своих Мандельштам был какой-нибудь номер 89 в их листе. Но теперь они все, что нужно, сделали. Они весь архив отсканировали и вывесили в интернете. Правда, там много ошибок в описаниях. Кстати, это предмет нашего с ними потенциального сотрудничества.
Все, что осталось от Мандельштама – это примерно 12 тысяч страниц. Это очень мало! Половина от этого объема лежит в Принстоне. Остальное хранится в разных местах. Большая часть в российских архивах. А по мелочам материалы еще есть во Франции и в Германии, где Мандельштам учился. Один скрипт есть в Канаде. Много где – целый глобус.
Отдельная история связана со второй частью архива Надежды Яковлевны. После передачи рукописей в Париж она прожила еще шесть лет, и за эти годы тоже отложились какие-то материалы. Этот архив КГБ забрал у одного из ее наследников в 1983 году. Потом с вынужденного согласия того же наследника архив передали в РГАЛИ. Сейчас он там и находится, - говорит Павел Нерлер.
