15 января 2021 года – 130 лет со дня рождения Осипа Мандельштама, великого русского поэта и жертвы Большого террора; в возрасте 47 лет в 1938 году он погиб в пересыльном лагере. Накануне памятной даты в Екатеринбурге на железнодорожном вокзале была открыта мемориальная доска Осипу и Надежде Мандельштамам. О том, что пришлось пережить и преодолеть инициаторам установки памятного знака, рассказывает корреспондент Радио Свобода.
"Чего ты жалуешься, поэзию уважают только у нас – за неё убивают. Ведь больше нигде за поэзию не убивают", – сказал однажды Осип Мандельштам своей жене Надежде. На вокзале в Екатеринбурге супруги провели весь день 1 июня 1934 года, под надзором двух вооруженных конвоиров. Это была промежуточная остановка на пути в ссылку в Чердынь – маленький город в трехстах километрах от Перми. Город Екатеринбург тогда назывался Свердловском.
Приговор о высылке в Чердынь поэт получил за свое знаменитое стихотворение "Мы живем, под собою не чуя страны", написанное в 1933 году. Надежда Яковлевна последовала туда за ним добровольно.
Борис Пастернак, которому Осип Мандельштам в числе прочих читал это стихотворение, назвал его "актом самоубийства, не имеющим отношения к поэзии".
– Если фольклорно пересказывать сюжет, этот текст советские деятели прочли как эпиграмму на Сталина-Джугашвили, – говорит кинорежиссер Роман Либеров. – У нас есть разного рода реплики, приписываемые самому Осипу Эмильевичу. Он, например, говорил, что это стихотворение комсомольцы будут петь на комсомольском собрании. Из чего можно сделать вывод, что он не относился к нему как к пасквилю, как это назвали позже. Но ответственность этого стихотворения, его событийность он прекрасно понимал, потому что читал его втайне и просил никому не рассказывать, а то "его расстреляют".
Первый приговор, который вынесли Мандельштаму, – три года ссылки. Поэту он "мягким" не показался.
– Он ехал в Чердынь в дикой тоске и даже пытался там покончить с собой, – отмечает руководитель Екатеринбургского "Мемориала" Анна Пастухова.
Эти его строчки – "Мы живем, под собою не чуя страны" – самые диагностически точные
Литературовед из Екатеринбурга Леонид Быков говорит, что в том стихотворении поэт "поставил самый точный диагноз состоянию общества", а эту способность в литературной среде принято считать одной из важнейших опций настоящего художника.
– Слабый, тщедушный человек, часто его воспринимали как фигуру даже комическую, а между тем эти его строчки – "Мы живем, под собою не чуя страны" – самые диагностически точные, – говорит литературовед.
"Такой гармонии не было ни у кого"
– Я думаю, что открытие этой мемориальной доски – выдающееся событие для города Екатеринбурга, бывшего Свердловска и потом опять Екатеринбурга, – говорит поэт Юрий Казарин. – Дело в том, что наш город в литературном отношении находится на периферии, и я знаю всего два таких события: в Екатеринбурге проездом был Антон Павлович Чехов и – во времена Свердловска – Осип Эмильевич Мандельштам. Я очень рад за наш город, что наконец-то мы устанавливаем этот небольшой памятник огромному, всеобъемлющему поэту.
В 2019 году поэт и лингвист Юрий Казарин опубликовал монографию "Поэтическая гармония и внутренний мир Осипа Мандельштама".
– Я очень долго работал над ней, много лет, и все пытался понять, почему я люблю этого поэта, почему он мне ближе всех других поэтов его поколения. Лучше по-русски никто не писал о поэзии, как это сделал Осип Эмильевич. Его "Разговор о Данте", например, это выдающееся произведение, посвященное исследованию поэзии одного автора. Мне кажется, Мандельштам обладал гармонией высочайшего качества и огромнейшего объема. Такой гармонии не было ни у кого. Это гармония множественная, она одновременно и поэтическая, и художественная, и языковая, и антропологическая, человеческая. Это и гармония культуры, – говорит Юрий Казарин.
Идея установить в Екатеринбурге мемориальную доску памяти Мандельштама впервые возникла в 2016 году благодаря встрече писательницы Татьяны Осинцевой и скромной домохозяйки Валерии Петровской. Петровская в тот момент только стала активистом проекта "Последний адрес" в Екатеринбурге, а Осинцева входила в правление ТСЖ одного из домов, на котором предполагалось повесить табличку. Это был шестиэтажный дом по адресу: 8 Марта, 7, построенный в 1931 году для высших партийных управленцев, технической интеллигенции и деятелей культуры.
И я говорю: а что, Мандельштам два раза в нашем городе сидел в тюрьме, вот кому хорошо бы на нашем доме табличку сделать
– Я помню очень хорошо этот миг, – говорит Татьяна Осинцева. – Активисты "Последнего адреса" пришли к нам на заседание правления ТСЖ с предложением увековечить память репрессированного отца жительницы нашего дома Тамары Алексеевны Андрияшиной. Мы не знакомы были с этим проектом, поэтому немного напряглись и сказали, что нам надо хорошенько подумать. Но в этот момент я вдруг поняла, что память можно увековечить каким-то знаком. А у меня был свой собственный предмет любви – Осип Мандельштам. Его портрет, вместе с портретом Павла Флоренского, стоит у меня на книжной полке. Это первое, что я вижу, когда просыпаюсь. И я говорю: а что, Мандельштам два раза в нашем городе сидел в тюрьме, вот кому хорошо бы на нашем доме табличку сделать. Я, конечно, понимала, что наш дом тут не пришей кобыле хвост, но мне хотелось это имя видеть перед собой каждый день!
Активистов "Последнего адреса" такая реакция озадачила, но не заставила отступить. Через какое-то время сторонам удалось договориться, что волонтеры проекта помогают увековечить в городе память Осипа Мандельштама, а ТСЖ дает разрешение на установку на своем доме таблички "Последнего адреса".
– Идея доски Осипу Мандельштаму у меня застряла гвоздем в голове, – говорит пенсионерка Валерия Петровская. – Я сама никогда ничем подобным не занималась, но подумала, что если не пойти и не попробовать – точно ничего не будет. А вдруг получится? Тем более, что мэром Екатеринбурга тогда был Евгений Ройзман, это внушало надежду, что с городской администрацией проблем не возникнет.
"Мандельштам был запрещен"
Любовь Татьяны Осинцевой к Мандельштаму началась с самиздата.
– Когда вышла в "Большой библиотеке поэта" книга Мандельштама, ее продавали только по партийным спискам представителям номенклатуры, – вспоминает она. – Заместителем начальника областного управления культуры, где я работала каким-то клерком, была тогда Тамара Павловна Муромцева. Сын Муромцевой дал мне почитать эту синюю книжку, а я ей поделилась со своими друзьями из свердловского Театра юного зрителя. Это было мое первое и уникальное знакомство с Мандельштамом. Ребята мне и говорят: "Давай мы ее размножим на ротаторе!" И вот представьте: эту синюю книжку всю расшнуровали, прокатали на ротаторе, сделали двадцать экземпляров. Это нам обошлось по 20 рублей за книжку. А зарплата была 80 рублей. Как нас только не посадили в тюрьму за это дело! Риск, конечно, был, но нам повезло.
Похожую историю рассказывает и Юрий Казарин:
– Когда я еще учился в университете, Мандельштам был запрещен. Майя Никулина, замечательный наш поэт, подарила мне тогда пятый экземпляр перепечатки Мандельштама, книги, которая выходила в 70-е годы в Библиотеке поэта, под редакцией Дымшица. Это было потрясающее событие, потому что, когда я это все прочел, я понял, что я очень мало знал о русской поэзии.
В качестве исполнителя памятной доски Валерия Петровская сразу замыслила екатеринбургского скульптора и поэта Николая Предеина. Она видела многие его работы, знала о его увлечении русской литературой и не сомневалась, что конкурентов просто нет. Юрий Казарин с ней солидарен.
– Мы с Николаем Предеиным очень хорошо знакомы и дружим уже давно, – говорит Казарин. – Он художник уникальный. У меня дома висит потрясающий портрет Гоголя его работы. И конечно, только Николай Предеин мог сделать такой памятник. Я видел эскизы к этой доске и говорю ответственно: это само по себе произведение искусства.
– Хотя портрет – самый трудный из всех жанров, он меня всегда привлекал, – говорит Предеин. – Зная Мандельштама и любя его как поэта, я уже был морально готов к этому заказу, и чуть не сразу после ухода Валерии я уже стал делать эти наброски.
Безрассудство какое-то было в этом открытом затылке и отчаянная отвага
– Первый набросок мы увидели в ноябре-декабре 2016 года, – рассказывает Валерия Петровская. – Меня поразил вынесенный за пределы вертикальной плоскости затылок Осипа. Я сразу увидела незащищенность, это ощущение подставленности под удар, уязвимости и тревоги. Безрассудство какое-то было в этом открытом затылке и отчаянная отвага. Это был профиль человека, который не может не сказать громко того, что он думает.
Сначала на эскизах был один Осип Мандельштам – идея совместного портрета с супругой возникла не сразу.
– Мой хороший знакомый, философ Лев Закс, как-то мельком сказал, что было бы справедливо, если бы и Надежда Яковлевна была увековечена вместе со своим мужем. У меня не было возражений. Тем более что сама она тоже была интересная личность, – говорит Предеин.
Руководитель Екатеринбургского "Мемориала" Анна Пастухова подчеркивает, что событие, которому посвящена доска, – это встреча супругов на Свердловском вокзале.
– Надежда Яковлевна Мандельштам совершила, я считаю, гражданский и литературный подвиг, потому что она сохранила нам это имя, которое без нее сегодня было бы известно только узкому кругу литературоведов, – говорит Пастухова. – Я думаю, что ей было в чем-то даже сложнее, чем женам декабристов, которые, безусловно, многое потеряли, последовав за своими мужьями. Но в сталинскую эпоху человек, который поддерживал своего репрессированного родственника, рисковал намного большим – не только своим благополучием, но и жизнью.
Это победа любви над террором, символ неизбежной встречи любящих и разлученных
Потом, когда Осип погибнет в лагере, Надежда создаст для себя молитву. "Молим Тя, Боже наш, дари нам, Осипу и Надежде, согласившимся просить Тя о Встрече. Но обаче не так, как мы хотим, а как Ты, Господи. Да будет во всем воля Твоя. Аминь". Это теперь моя молитва, потому что я и сейчас не одна, а вдвоем с Мандельштамом. Он написал мне правду: "Любимого никто не отнимет", – вспоминает в своей книге Надежда Мандельштам.
– Собственно, и вот эта доска – она тоже о том, что любимого никто не отнимет. Это победа любви над террором, символ неизбежной встречи любящих и разлученных, – считает Анна Пастухова.
"Боялись, что будут препятствия"
Для Петровской тем временем начались хождения по инстанциям, переписка с чиновниками и сбор пожертвований. Процесс затянулся на целых четыре года.
– Я сперва думала, что просто попробую добиться разрешения на установку, – рассказывает она. – Я пошла на приём к мэру Евгению Ройзману, но его тогда не было, меня консультировала его помощница. Мы составили коллективное письмо, его из администрации Ройзмана передали в городскую думу. Мы все время боялись, что будут препятствия на уровне органов власти, но их не было. Вскоре я получила в целом положительный отзыв гордумы с разъяснением, что нам надо подавать заявку в главное управление архитектуры при администрации города.
Через полгода, к январю 2017-го, согласие было достигнуто, установку мемориальной доски анонсировали на площадке "Ельцин-центра".
– Ройзман нам четко дал понять, что город сможет помочь только организационно, а деньги мы должны найти сами, – вспоминает Петровская. – После презентации в "Ельцин-центре" мы начали кампанию по сбору подписей под обращением к руководству железной дороги. Нам хотелось, чтобы наша инициатива выглядела как можно убедительнее. Компания по сбору денег стартовала еще раньше. У нас все равно не было никаких других вариантов, кроме как привлекать пожертвования граждан.
Я как сейчас помню, кто-то из друзей сказал: "Нет-нет-нет, лучше три года будем собирать, но никаких "Планет"
Примерно к марту 2017 года взаимопонимание с администрацией железной дороги, казалось, тоже было достигнуто. Но на реализацию проекта требовалось 460 тысяч, включая расходные материалы, вспомогательные работы и гонорар скульптора. Никакого опыта в сборе пожертвований у Валерии не было.
– Когда я впервые объявила сбор у себя на странице в фейсбуке, у меня появился друг, преподаватель МИФИ Илья Симановский, благодаря которому во многом это все и увенчалось успехом. Илья предложил собирать через специальную интернет-платформу "Планета". Но я побоялась, потому что там много условий и ограничений, и есть риск, что если мы собрать не успеем в оговоренный срок, то проект может не состояться вообще. Я как сейчас помню, кто-то из друзей сказал: "Нет-нет-нет, лучше три года будем собирать, но никаких "Планет". Я тогда так вздрогнула от этой цифры, но это оказалось самосбывающееся пророчество, – вспоминает Петровская.
Валерия и ее муж Александр когда-то работали на телевидении. Они придумали мониторить афишу "Ельцин-центра", и предлагали приезжим лекторам записать видеоролик в поддержку сбора. Большинство легко соглашались. Так, Петровские записали видео с участием Льва Рубинштейна, Виктора Шендеровича, Олега Пшеничного и многих других.
К 2019 году Петровская собрала примерно половину суммы. К тому времени в ее жизни многое произошло, заболели близкие, на общественную деятельность не оставалось ни времени, ни личных ресурсов. У Николая Предеина шел творческий процесс со своими этапами и сложностями. Сначала надо было изготовить этюд или модель в масштабе, это заняло почти год, потом скульптор приступил к созданию прототипа в пластилине в полную величину.
– Сперва я нарисовал эскиз. Потом я его вылепил руками. Самая легкая часть работы, как ни странно, – это сделать модель в мягком материале, – рассказывает автор. – Когда ты только что придумал, ты этим процессом захвачен, и вдохновение перекрывает все трудности. А дальше работа уже скорее техническая, рациональная, в которой важно соблюдать технологию. Нужно снять форму, потом залить ее гипсом, и уже только с гипсового прототипа литейщики отливают изделие в бронзе.
Каждая стадия требовала, кроме творческих усилий, еще и денег – на покупку материалов, на работу литейщиков. Деньги поступали неравномерно, скульптор должен был содержать семью, поэтому часто вынужден был отвлекаться на другие работы.
На эту досочку сбросились екатеринбуржцы, москвичи, петербуржцы, ярославцы
– Илья Симановский все время со мной переписывался, что-то советовал, – рассказывает Валерия. – Он и сам деньги перечислял неоднократно, его папа деньги перечислял, и в конце концов именно он меня познакомил с режиссёром Ромой Либеровым, который всего за одну неделю собрал больше денег, чем мы за два года!
– Мне кажется, что деньги, тем более решаемая сумма, не могут быть проблемой на пути к такому важному делу, – говорит Либеров. – Я это сделал с помощью знакомых, товарищей, поста в соцсетях, и на эту досочку сбросились екатеринбуржцы, москвичи, петербуржцы, ярославцы. Это произошло очень быстро. Помимо этого, мы решили массу административных вопросов.
"Дом для любого подлинного поэта"
Когда Роман Либеров опубликовал пост о сборе и разместил изображение эскиза, вместе с деньгами посыпались и отзывы, в том числе критические. Пользователи обсуждали все: и замысел, и эскиз, и сам выбор места. Действительно, вокзал, с его вечной сутолокой и ежеминутными объявлениям, наверное, не самое культурное место на земле, и уж точно не самое подходящее для чтения стихов. Однако екатеринбургские литераторы уверены, что выбор места оправдан.
С одной стороны – небытие, и с другой – небытие. Но пока мы находимся здесь, на земле, мы должны помнить, где мы живем
– Мне кажется, вот эти контрдоводы, которые приводит публика, они, конечно, обывательские, – говорит поэт Юрий Казарин. – Они не учитывают всей истории нашей огромной многострадальной страны. И для Мандельштама вокзал – это была такая странная точка в пространстве: "бестолочь вокзала", "счастье вокзала", "беда вокзала" – ведь он постоянно об этом писал. И о разлуках. Мне даже кажется – это, наоборот, единственное место, где можно поставить поэту нормальный памятник. Мандельштам всегда в дороге, которая называется "культура". Он всю жизнь странствовал, у него не было своего дома, ему дали было квартирку, а потом сразу же из нее забрали... Поэтому вокзал – это нормальный дом для любого подлинного поэта.
– Мы вообще находимся в этом мире, как на вокзале – между двумя станциями, – соглашается Леонид Быков. – С одной стороны – небытие, и с другой – небытие. Но пока мы находимся здесь, на земле, мы должны помнить, где мы живем, что с нами происходит, что происходит в этой стране с человеком, с этой "трамвайной вишенкой страшной поры".
К концу лета 2020 года все более-менее устроилось, деньги собрали, процесс изготовления доски тоже вступил в финальную стадию. В начале декабря Предеин, наконец, получил отливку в бронзе.
– И началась обработка бронзовой отливки, – рассказывает он. – Я ее обрабатываю слесарно, шкурками, надфилями, растворами. Полировка – это художественная часть работы, самая приятная и самая ответственная. Потому что очень много зависит от того, как бронза проявится. Рельеф очень сильно зависит от освещения, светотени, надо учитывать характер рельефа, тонировку.
Тем большей неожиданностью стало письмо от 17 декабря, в котором дирекция железнодорожных вокзалов уведомляла Валерию, что в связи с изменением порядка согласования открыть доску ко дню 130-летия поэта не получится. По новой процедуре требовалось дождаться заседания комитета в Москве. При этом такое заседание уже прошло буквально накануне, а следующее могло состояться не раньше февраля. Еще от заявителей требовалось собрать новый пакет документов.
На следующий день после этого известия Петровская и Предеин дружно заболели коронавирусом. О возникшей проблеме узнал Либеров и написал пост, в котором попросил своих подписчиков писать электронные письма московскому руководству железной дороги с просьбами разрешить сложившуюся ситуацию ко дню рождения поэта. В результате общественного резонанса начальник департамента корпоративных коммуникаций дирекции вокзалов направил Валерии новое письмо, в котором сообщал, что он лично предварительно согласовывает установку на желаемую дату.
14 января 2021 года в присутствии уполномоченного по правам человека в Свердловской области Татьяны Мерзляковой, представителей железной дороги, общественности и СМИ открытие, наконец, состоялось.
Фамилия "Мандельштам" буквально переводится как "прививка"
– Хотя я сама стояла под привинченной доской и на нее смотрела, я еще до сих пор не осознала, что это действительно произошло, – говорит Валерия. – Я чувствовала одновременно и эйфорию, и некоторую панику, потому что я не знала, как я справлюсь с самим этим мероприятием, особенно в условиях пандемии. Но я очень-очень благодарна всем-всем-всем людям, каким бы образом они в этом ни участвовали!
Татьяна Мерзлякова назвала историю создания этого памятника "по-настоящему общественной".
– В воспоминаниях Надежды Мандельштам очень важно, что вот эти два гражданских человека оказались рядом с двумя часовыми под пистолетами, – рассуждает литературовед Леонид Быков. – Им было все нельзя. Нельзя приподняться, чтобы размять ноги, дать телеграмму – нельзя, купить хлеба – нельзя, газету – нельзя… Надежда пишет, что пробовала объяснить конвойным, что она не выслана и находится здесь добровольно, а ей говорят: "Нельзя, инструкция!" И вот вы посмотрите, мы-то с вами живем, не замечаем, как постепенно законы, которые в последнее время в стране принимаются, они тоже про это самое "нельзя". И за это – штраф, и за это – статья. "Нельзя", "не положено", "инструкция!" Вот этими флажками, инструкциями, статьями нас сегодня обложили уже со всех сторон. Фамилия "Мандельштам" буквально переводится как "прививка". Книги Мандельштамов, их творчество, их биография – это прививка от робости, переходящей в трусость, от трусости, переходящей в подлость, потому что эти ковидные наши повязки сегодня легко могут превратиться и в кляп. Хотя ковидная ситуация – общемировая, но она сделала еще более прозрачным то, что происходит внутри отечества нашего.
