Как телеграмма 1946 года стала одним из важнейших аналитических документов о природе советской угрозы? Как США пришли к идее необходимости сдерживания Москвы? Остается ли документ 75-летней давности источником знаний о Кремле эпохи Путина? Почему США не могут найти успешную стратегию противодействия Москве?

75-летие так называемой "длинной телеграммы" американского дипломата Джорджа Кеннана мы обсуждаем с историками Джеймсом Хершбергом, профессором Университета имени Джорджа Вашингтона, бывшим директором Международного проекта истории холодной войны при Вильсоновском центре в Вашингтоне, Светланой Савранской, научным сотрудником Университета имени Джорджа Вашингтона, и Сергеем Радченко, профессором Кардиффского университета в Великобритании.

22 февраля 1946 года временный поверенный в делах США в Москве Джордж Кеннан отправляет в Госдепартамент надиктованную им 19-страничную секретную телеграмму. Диктовал он ее, страдая от гриппа, в отвратительном настроении, с высокой температурой. Возможно, впрочем, это добавило документу эмоциональности и помогло превратить, по большому счету, рутинный дипломатический меморандум в документ исторического значения. Проработавший к тому времени в Москве тринадцать лет со дня открытия американского посольства в СССР, Кеннан посвящает большую часть телеграммы природе советского режима. "СССР не может постоянно мирно сосуществовать с Западом". Он объясняет это традиционным "невротичным" отношением России к окружающему миру, отражающим "инстинктивное российское чувство незащищенности". Он предупреждает, что Москва будет всеми доступными способами подрывать западное сообщество, и попытки урезонить ее не принесут успеха, если за ними не будет стоять сила. Советское руководство, пишет он, не поддается логике убеждений, оно поддается логике силы. Если продемонстрировать ему силу и готовность ее применить, то ее едва ли придется применять, убежден Кеннан.

Этот документ попал на благодатную почву в администрации Трумэна, которую все больше беспокоило, мягко говоря, неколлегиальное поведение совсем недавнего союзника по антигитлеровской коалиции. Кеннан с его стройной теорией мотивов действий Москвы и рецептами противостояния Кремлю был автоматически записан в авторы концепции "сдерживания". Несмотря на то что вскоре Кеннан стал утверждать, что не призывал к военному противостоянию с Москвой, а позже он приветствовал разрядку и сотрудничество с СССР, резко критиковал рейгановскую стратегию наращивания вооружений, его телеграмма и написанная через год статья с дальнейшей разработкой идей телеграммы стали жить своей, отдельной от автора жизнью.

О событиях, предшествовавших появлению телеграммы, я попросил рассказать Джеймса Хершберга.

– Прямым толчком к созданию этого документа Кеннаном послужил запрос Госдепартамента разъяснить значение речи Сталина, которую он произнес в Большом театре 9 февраля 1946 года на встрече с избирателями, – говорит Джеймс Хершберг. – Эта речь получила большую огласку в американской прессе, особенно таблоидах, потому что Сталин говорил о неизбежности войн в будущем. Строго говоря, Сталин рассуждал о неизбежности войн между капиталистическими странами в борьбе за ресурсы и о том, что Советский Союз должен быть к этим войнам готов, но в погоне за сенсацией американская бульварная пресса провозгласила, что советский лидер считает третью мировую войну неизбежной. Эта речь Сталина прозвучала на фоне отказа Москвы присоединиться к Международному валютному фонду и Всемирному банку. Очень сильно влияли на настроения в Вашингтоне в тот момент кризисы на южных рубежах Советского Союза. В течение многих месяцев после окончания Второй мировой войны советские войска оставались на севере Ирана, в так называемом иранском Азербайджане, где находятся нефтяные месторождения. Лишь в результате резкого давления со стороны США и Великобритании и официального американского предупреждения о том, что США поддержат центральные власти в Тегеране в их попытке выдавить советские войска из страны, в марте 1946 года Сталин объявил о выводе своих войск. Одновременно Москва требовала от Анкары особых прав на пользование черноморскими проливами и создания военных баз на турецкой территории. В "Известиях" печатались статьи, в которых говорилось, что Турция должна передать СССР территории на востоке страны, населенные грузинами и армянами, которые вошли в состав Турецкой республики по советско-турецкому договору 1921 года во время Гражданской войны. Анкара обратилась за поддержкой к США, и администрация Трумэна публично поддержала Турцию. Есть сведения о средоточии советских войск на границах Турции с Болгарией и на советско-турецкой границе на Кавказе летом 1946 года. Вполне возможно, что Сталин планировал вторжение в Турцию, но он не решился рискнуть войной с Соединенными Штатами.

Телеграмма Кеннана, где он делал вывод о том, что Советский Союз представляет долгосрочную опасность и вызов для Соединенных Штатов, похоже, заставила людей в окружении президента Трумэна начать рассматривать Россию не как союзника, вызывающего беспокойство своими действиями, а как противника. Не обязательно как агрессора, подобного гитлеровской Германии, и Кеннан в своей телеграмме подчеркивает, что война с СССР не является неизбежной, что Сталин гораздо более прагматичен, чем Гитлер, но как новую геополитическую силу со своей идеологией, требующую сдерживания. Телеграмма Кеннана была получена в Вашингтоне лишь за две недели до фултонской речи Черчилля, где он провозгласил, что Европа разделена "железным занавесом". Она появилась в самый подходящий для принятия серьезных решений момент. Министр военно-морских сил Джеймс Форрестол распространил этот документ в американских правительственных кругах. Идея сдерживания нашла поддержку у президента Трумэна, который через год представил свою собственную доктрину сдерживания Советского Союза, который с тех пор рассматривался как противник.

Вот что добавляет к истории появления "длинной телеграммы" Светлана Савранская:

– Чтобы понять этот документ, надо понять, в каком состоянии Кеннан его продиктовал, – говорит Светлана Савранская. – Он был болен, у него была простуда, у него синусит был, он был в ужасном настроении. И он чувствовал себя немножко эмоционально потерянным, не услышанным. Документ этот, если его внимательно читать, состоит из двух частей. Первая – это его описание советской системы, системы кровожадной, системы, которая попирает права человека, вообще индивидуальность, которая пожирает и своих, и чужих, и которая в себе таит экспансию. Это первая часть, она очень эмоционально написана. Его рецепт, как бороться с советской системой, – это именно сдерживание. Но я бы сказала, что, когда документ дошел до Вашингтона, наверное, они до конца его не дочитали. Они прочитали о советской системе, описание этой системы такое ужасное. Суть сказанного заключается в том, что есть народ хороший, талантливый, многострадальный, но есть совершенно ужасный режим во главе со Сталиным. Не только Сталин, он говорит, конечно, о корнях этого режима. Этот режим подавляет народ и пытается распространиться, пытается бросить смертельный вызов демократическим системам. А в конце телеграммы рекомендации, они достаточно разумные. Поскольку система эта экспансионистская, то как с ней бороться. А бороться с ней нужно не военным путем, а путем сдерживания. Он очень интересно сравнивает гитлеровскую систему со сталинской системой. Он говорит о том, что сталинская система, в отличие от гитлеровской, не авантюристична, она отступает, когда встречает сопротивление, она разумна и понимает силу. И поэтому не стоит свергать, не стоит пытаться свергнуть эту систему или идти на нее войной, а стоит ее именно сдерживать и показывать, что у нас эта сила есть.

– На этот счет в письме есть просто чеканная формулировка: Кремль не поддается логике убеждений, он поддается логике силы. Кеннан пишет, что Сталин не рискует без необходимости. Если показать ему силу и готовность ее применить, то ее применять не придется.

– Тут интересный момент, он написал эту телеграмму, продиктовал, отправил ее и потом, может быть, пожалел, что он так эмоционально говорил о советской системе. Мне кажется, вся ирония этой телеграммы заключается в том, что идея Кеннана была в том, что с этой системой не надо воевать, не надо пытаться ее свергать, надо просто противостоять ей методом изменения своей системы в положительную сторону.

– То есть Запад одержит верх попросту силой примера из-за слабости советской системы?

– Суть в том, что эта система слабая, она колосс на глиняных ногах. Он говорит: "Многие зависит от здоровья и энергии нашего собственного общества. Мировой коммунизм подобен болезнетворному паразиту, который питается только пораженными тканями. Смелые и четкие меры по решению внутренних проблем нашего общества явятся дипломатической победой над Москвой".

– Нужно сказать, что фигура Кеннана парадоксальна. С одной стороны, его называют автором концепции сдерживания Советского Союза, с другой стороны, он вскоре метнулся в обратную сторону и призывал, насколько я понимаю, уживаться с советским режимом. Дескать, наращивание военной мощи, противостояние с СССР – это извращение его идей.

– По крайней мере, Кеннан так сам потом считал. Хотя это может быть не совсем честно. Потому что в начале своей карьеры в Госдепартаменте, когда он вернулся из Москвы в 1946 году, он в принципе выступал и за психологические операции, и за наращивание военной мощи. Но он очень скоро стал убежденным противником ядерного оружия, выступал за переговоры с Москвой, выступал за компромисс, за попытки понять друг друга. В телеграмме он тоже говорит, что первое, что мы должны сделать, – это попытаться понять это общество.

– Кстати, это любопытный феномен. В среде профессиональных кремлинологов, по крайней мере, с шестидесятых годов были сильны настроения в пользу сотрудничества с Кремлем. И это продолжается сегодня. Помню даже после аннексии Крыма Россией бывший посол США в Москве Джек Мэтлок в ходе нашего интервью эмоционально восклицал "ну и что, ну и что", словно эта акция Кремля не была столь значимой.

– Люди, о которых вы говорите, и дипломаты, и историки, и политологи, советологи, они все-таки воспринимали Советский Союз как великую державу – это очень важно. А у великой державы есть определенные интересы. Несмотря на то, что советский режим, конечно, они все не любили, но с этим режимом можно было сосуществовать, можно было вести переговоры, можно было развивать разрядку международных отношений, как, скажем, это делали Никсон и Брежнев. Не было такого желания взять и свергнуть эту систему методом вмешательства извне.

– Светлана, телеграмме 75 лет, но, когда ее читаешь, появляется ощущение, что там дается анализ нынешней российской системы правления, естественно, если отбросить пассажи, посвященные коммунистической идеологии. Кеннан называет главной проблемой архаичность, отсталость этой системы правления, которая оправдывает право на жизнь, создавая образ внешнего врага.

– Вы совершенно правы. Когда читаешь телеграмму, удивляешься, насколько много параллелей. Эта цитата основная: "В основе невротического восприятия Кремлем мировых событий лежит традиционное и инстинктивное русское чувство неуверенности в собственной безопасности". Дальше еще лучше: "Такой вид неуверенности в собственной безопасности скорее характерен не для русского народа, а для русских властей". Он постоянно делает такой контраст между режимом, властями и народом. Кеннан упоминает необходимость во внешнем враге. Еще одна интересная параллель напрашивается, что, когда Кеннан говорил об окончании, о падении советской системы, он предостерегал: "Не надо нам ожидать, что на место советской системы, тоталитарной системы придет такая идеальная демократия. Что Россия с ее родословной и традициями еще очень долго, а может быть, и никогда не будет капиталистическим либерально-демократическим государством, сходным по строю с нашей республикой". Он предостерегал американских политиков, американских дипломатов не пытаться диктовать России, как ей нужно измениться. Одна из моих любимых цитат Кеннана: "Дайте им время, дайте им возможность быть русскими, решать их внутренние проблемы по-своему. Пути, которыми народы достигают достойного и просвещенного государственного строя, представляют собой глубочайшие и интимнейшие процессы национальной жизни. Иностранцам эти пути часто непонятны. И иностранное вмешательство в эти процессы не может принести ничего, кроме вреда".

Актуален ли сегодня анализ, сделанный 75 лет назад Джорджем Кеннаном, и применимы ли его рекомендации в новую эпоху противостояния Запада и Кремля? Как объясняет Сергей Радченко, критики идей Кеннана, – а к ним можно отнести тех, кого сегодня на Западе называют реалистами, –​ указывают на принципиальный, с их точки зрения, изъян концепции силового сдерживания Кремля:

– Кеннан понимал, что советские лидеры просто реалисты, они циники, они понимают только язык силы, – говорит Сергей Радченко. – Вот какой вопрос встает, когда читаешь эту телеграмму: если советские руководители понимают только язык силы, то нельзя ли то же самое сказать и об американских руководителях? То есть со стороны Советского Союза тоже примерно было такое же восприятие американской политики. В действительности эта идея говорить с позиции силы находится в основе теории реализма в международных отношениях. Великие державы просто не могут найти другого языка. Но вот в чем проблема, если говорить, что можно Советы остановить силой или американцев остановить силой и невозможно ни о чем между собой договориться, то тогда это может довести до конфликта, может привести мир к ядерной катастрофе. Если говорить о том, применима ли "длинная телеграмма" Кеннана к сегодняшним отношениям России и США, то можно задуматься вот о чем. В телеграмме он говорит о том, что главное для Америки – это заботиться о себе, о своей экономике, о своем качестве жизни. Главное – это внутренние дела США. Если в США будет все в порядке, если не будет внутренних проблем, то тогда они могут противостоять любой угрозе извне. Если с этой точки зрения подходить, то и сейчас можно сказать, что главное для Америки – это внутренняя стабильность. Это не угроза со стороны России или со стороны Китая, а это внутренняя стабильность, это разрешение внутренних конфликтов. Если посмотреть с другой стороны, то можно сказать, что Кеннан был прав вот еще в чем, может быть. Он считал, что советские руководители достаточно оппортунистически относятся к внешнеполитическим проблемам. Если они видят, что где-то они могут расшириться, если они видят, что можно достичь чего-то за счет Америки, они постараются это сделать, если они не встретят противостояния, если они не встретят какого-то противодействия со стороны США. Сейчас то же самое можно сказать о российско-американских отношениях. Если у российских руководителей в проведении внешней политики появляется какая-то возможность, где они могут за счет Америки что-то поиметь, они, может быть, постараются это сделать чисто из оппортунизма.

– Возьмем хотя бы Сирию как свежий пример.

– Сирийский пример – это прекрасный пример. Скажем, критики такой позиции, критики позиции Кеннана могут сказать, что, например, в период начала холодной войны у Сталина не было очень уж агрессивных устремлений в отношении Запада, он хотел иметь буферные государства, которые находились бы на границе Советского Союза. Эти государства, особенно Польшу и Румынию, он хотел контролировать, а дальше у него никаких побуждений в принципе не было. Люди, которые критикуют Кеннана, говорят: зачем он представлял Сталина как человека, который хотел захватить весь мир, – это неочевидно. Потому что, если мы смотрим архивные документы, по архивным документам видно, что у Сталина были лишь ограниченные устремления в Европе. Но можно противопоставить такой аргумент, можно сказать, что у Сталина действительно были какие-то ограниченные устремления в Восточной Европе, но они были ограничены только потому, что ему противодействовали по всем этим направлениям. Если бы ему не противодействовали, если бы он увидел еще какие-то лазейки, он бы залез в эти лазейки. Давайте возьмем 1945 год, посмотрим, какие у Сталина еще были устремления, кроме Восточной Европы. Выясняется, что он хотел и половину Японии оттяпать, просто когда Трумэн не согласился, он решил не высаживать войска на острове Хоккайдо. Он хотел иметь колонии в Африке. Когда госсекретарь США Бирнс заявил, что США на это не пойдут, он тоже оттуда ушел. Выясняется, что он хотел что-то поиметь в Северном Иране и в Турции. И везде он ушел. Это в первую очередь говорит о том, что у Сталина, конечно, были очень широкие аппетиты, но ему пришлось умерить свои аппетиты именно потому, что существовало противодействие со стороны другой великой державы. Если это все перевести на язык сегодняшнего дня, то можно сказать, что, может быть, у Путина действительно ограниченные какие-то намерения, например, он не собирается нападать на страны Балтии. Что об этом можно сказать? В принципе многие соглашаются, что Путин не собирается нападать на страны Балтии. Но, с другой стороны, Крым же аннексировали, в Украину тоже ввели войска. Если бы после этого не было бы какого-то противодействия, то, может быть, тогда в Кремле бы решили: ну хорошо, давайте пойдем дальше.

Смотри также

Подельники по Армагеддону. Как Сталин готовил новую войну

– Профессор Радченко, параллели между поведенческими инстинктами системы, описываемой в 1946 году Кенанном, и нынешних российских властей удивительны. Это ставка на внешнего врага для укрепления режима, это оппортунизм во внешней политике, это попытки ограничить доступ россиян к информации, это и отсутствие в Кремле объективной картины мира, это и попытки подорвать политический и экономический потенциал Запада, это и операции с целью провоцирования социальных трений и возбуждения недовольства в западных странах – это все тезисы телеграммы Кеннана. Вам кажутся серьезными эти параллели между двумя режимами?

– Вот с какой точки зрения можно провести параллели. Дело в том, что когда у историков спрашивают, насколько противостояние США и России сегодня напоминает противостояние времен холодной войны, многие историки говорят, что нет, это совсем другое, зачем вообще об этом говорить. Потому что во времена холодной войны был такой фактор, как идеология. Согласно этому взгляду, основным фактором советской внешней политики был марксизм-ленинизм, идея распространения революции по всему миру, что, мол, сейчас этого нет. Об этом говорят историки, я тоже историк, но у меня есть свой подход. Я отвечаю на это так: на самом деле идеология, хотя она, конечно, и была в советское время, но она скорее являлась некоей рационализацией внешней политики или внутренней политики не столько, сколько определяющим фактором этой политики. Кеннан, мне так кажется, это чувствует прекрасно. Поэтому в своей длинной телеграмме он не столько говорит об идеологии марксизма-ленинизма, сколько о чувстве неполноценности со стороны советских руководителей, что они боятся Запада и так далее.

– Вы думаете, что нынешняя российская власть испытывает комплекс неполноценности? Что Кремль ощущает хрупкость и, говоря словами Кеннана, архаичность системы управления Россией?

– Может быть, и есть здесь какая-то параллель. Может быть, действительно между периодом холодной войны и временем, в котором мы сейчас живем, больше чего-то схожего, нежели различий. Мне кажется, в 1989 году, когда закончилась холодная войн, слишком много историков, политологов и просто наблюдателей сказали: все, что мы прожили, – это было каким-то страшным кошмаром, все теперь изменится, все будет прекрасно, история заканчивается или начинается совсем новая история. Теперь, по прошествии 30 лет выясняется, что многие тенденции, которые были абсолютно видны во времена холодной войны, вернулись, то есть конфронтация, тенденция связывать внутреннее диссидентское движение с Западом и так далее, все это было в холодную войну, все это вернулось и сейчас. Тогда хочется спросить, что, может быть, действительно в 1989 году не произошло чего-то такого радикального и какие-то определяющие силы, которые движут российской внутренней и внешней политикой, в какой-то мере остались?

– Если это так, то возникает вопрос: научился ли чему-то Запад за эти 75 лет? Стратегия была разная. В 50–60-х Вашингтон противостоял Москве по всему миру, затем случилась разрядка, потом пришел Рейган, закрутивший гайки, против чего, насколько я понимаю, выступал Кеннан. Постсоветская история американо-российских отношений довольно печальна. Ни Клинтону, ни Бушу, ни Обаме не удалось найти верной стратегии. И у Трампа ничего не получилось. На ваш взгляд, понятно ли, как вести дела с этой путинской Россией, предлагает ли Кеннан некие уроки?

– Как говорится, каждому овощу свой сезон. В начале 90-х одна стратегия нужна была по отношению к России – это стратегия интеграции ее, это стратегия, направленная на то, чтобы встроить Россию в европейское, мировое общество. Я думаю, что многое было не сделано. Как говорят китайцы, надо хлопать двумя руками. Я думаю, что обе стороны наделали массу ошибок в 90-е. Когда закончилась холодная война, казалось, был шанс встроить Россию в европейское общество, но и со стороны России было немало ошибок, и со стороны Запада тоже. А сейчас мы говорим о другом периоде. Сейчас Россия и Запад находятся в состоянии конфронтации, поэтому мы вновь и заговорили о Кеннане, что делать сегодня? Сдерживать Россию или пытаться разговаривать с ней на языке силы или на языке каких-то аргументов. Мне кажется, что все-таки аргументы – это важная часть того, что сейчас можно с Россией сделать. Потому что понятно, что сейчас и Россия, и США заинтересованы в том, чтобы избежать конфликта. Сейчас конфликт, я имею в виду именно военный конфликт, между Россией и США был бы намного страшнее, чем конфликт, который мог произойти в 1946 году. Потому что тогда у Советского Союза не было ядерного оружия. Сейчас, я думаю, Вашингтон и Москва крайне заинтересованы в сохранении стабильности. Для этого, мне кажется, нужен какой-то диалог. В этом плане Кеннан был немножко не прав. Я думаю, что как тогда он говорил, что в Кремле не понимают другого языка, кроме силы, так и сейчас некоторые говорят, что в Кремле не понимают другого языка, кроме силы. Я думаю, что все-таки другой язык понимают. Я думаю, что можно найти какие-то рациональные аргументы для того, чтобы добиться соглашения на определенных направлениях, то есть, например, это контроль над ядерным вооружением. Стараться надо, потому что если не стараться, то можно оказаться в такой ситуации, что нас опять ждет конфронтация. Как долго она продлится, 30, 40, 50 лет, кто знает? Зачем это надо?

– Я подозреваю, что критики Кремля на это вам скажут, что именно этот аргумент американских реалистов может поощрить Владимира Путина на новые акции за рубежами России. Не удивлюсь, профессор, если кто-то назовет вашу позицию, простите, примиренческой.

– У меня позиция посередине, можно сказать. В каком смысле примиренческая? Просто я считаю, что очень важно избежать дальнейшего сползания в конфронтацию.