- Как власти оправдывают полицейское насилие на мирных протестных акциях. В каких случаях закон позволяет игнорировать требования представителей.
- Российские депутаты предлагают собственное определение просветительской деятельности и хотят ввести жесткий контроль над лекторами и преподавателями.
По закрепившейся в последние годы традиции после практически любой протестной акции в России возбуждают уголовные дела, проводят обыски и аресты. Сами акции заканчиваются массовыми задержаниями, часто рандомными. Полицейские при этом не скупятся на раздачу ударов дубинками. И 23 января, когда тысячи человек по всей стране вышли на улицы, не стало исключением.
В студии Радио Свобода – юрист московского отделения Комитета против пыток Петр Хромов, на видеосвязи из Санкт-Петербурга – адвокат и создатель "Команды 29" Иван Павлов.
Иван, как развивается история вокруг Маргариты Юдиной? Возбуждают ли все-таки уголовное дело в отношении того полицейского, который пнул ее ногой?
Иван Павлов: Мы будем принимать все меры для того, чтобы справедливость в этом деле восторжествовала. Исходя из соображений безопасности, мы пока не раскрываем всех планируемых действий, так как чувствуем: власти всеми силами стараются загасить это дело и не дать ему ход.
Видеоверсия программы
Марьяна Торочешникова: Как раз в Санкт-Петербурге около десяти лет назад был положительный пример, когда так называемого "жемчужного прапорщика" удалось довести до суда за то, что он безосновательно применял особую жестокость к протестующим. Как сейчас проходят протестные акции в Петербурге? Насколько востребована защита по делам, связанным с полицейским насилием?
Многие наблюдатели отмечают, что задержания проходили очень жестко
Иван Павлов: Те акции, которые прошли, конечно, сопровождались насилием со стороны правоохранительных органов, я бы сказал, неоправданным, непропорциональным. Многие наблюдатели отмечают, что задержания проходили очень жестко. И здесь, конечно, большие претензии у правозащитников будут к тем, кто организовывал безопасность во время этих мероприятий. Задержаний действительно много. Я думаю, это соизмеримо с теми задержаниями, которые были и в результате "московского дела", и в результате "Болотного дела".
Власть постоянно учится, она рассматривает все варианты, которые продумывают организаторы этих мероприятий, и старается противодействовать. А у них сейчас стало очень много ресурсов для того, чтобы противодействовать проведению этих мероприятий.
Марьяна Торочешникова: Петр, у вас прибавилось работы в связи с событиями 23 января: на что жалуются люди?
Петр Хромов: После этих событий наше московское отделение провело более 20 консультаций, кроме того, шесть человек пришли к нам и написали заявления с просьбой оказать им юридическую помощь. В основном люди жалуются на незаконное и необоснованное применение физической силы. При этом, в отличии от событий 2019 года, не всегда применение физической силы и спецсредств приводило к задержанию лиц, то есть имели место факты хаотичного применения специальных средств.
Марьяна Торочешникова: То есть если в 2019 году лупили и задерживали, то сейчас просто повально всех били дубинками?
Петр Хромов: Примерно в трети наших случаев лица не были задержаны, то есть не было законной цели применения спецсредств и физической силы. Даже по сравнению с 2019 годом применение резиновых дубинок стало намного более массовым. При этом применение спецсредств строго регламентировано законом о полиции и копирующим его законом о Росгвардии. Сотрудник полиции должен предупредить о применении специальных средств (он может этого не делать, если ему или каким-либо другим гражданам угрожает опасность). Он должен минимизировать вред, который причиняет, то есть в том случае, если он может не применять дубинку, а применить просто физическую силу, он должен действовать именно так. И если гражданин пострадал от его действий, он должен оказать ему первую помощь.
Марьяна Торочешникова: А они-то сами об этом знают?
Петр Хромов: Раньше на утренних разводах в отделах полиции и в подразделениях сотрудники должны были рассказывать проверяющему о нормах применения спецсредств и оружия. Я точно знаю, что такая практика была два года назад. Я думаю, она сохраняется и сейчас. Кроме того, применение спецсредств имеет ряд ограничений. Те же резиновые палки не могут быть применены даже на незаконном собрании, если оно проходит мирно: не нарушается общественный порядок и движение транспорта, не блокируется работа организаций. В самом начале, когда люди находились в Москве на площади, это было абсолютно мирное собрание, и специальные средства применялись там необоснованно. Также черным по белому прописан запрет нанесения ударов резиновой палкой в голову, шею, ключичную область, живот, по половым органам и в проекцию сердца. Это прямо запрещено законом "О полиции".
Марьяна Торочешникова: А на кадрах мы видели, как бьют как раз по голове, по ключицам...
Петр Хромов: Сотрудники полиции осознанно шли на нарушение закона "О полиции".
Марьяна Торочешникова: И при этом их совершенно невозможно привлечь к ответственности за применение такого насилия.
Петр Хромов: Единственный известный мне случай, где был приговор по применению незаконного насилия на публичном мероприятии, это дело прапорщика Бойко, так называемого "жемчужного", когда он был осужден на три с половиной года лишения свободы (к сожалению, условно). В 2019 году у нас было шесть заявителей.
Марьяна Торочешникова: Там людям ломали ноги.
Петр Хромов: Там не было проверок, не было даже регистрации сообщений о преступлении. За полтора года по шести нашим кейсам мы добились того, что в двух случаях начались доследственные проверки, но пока они ни к чему не приводят. Сейчас по кейсам лиц, которые к нам обратились, мы также постепенно подаем заявления о преступлении, но полностью видим отражение той же схемы, которая была в 2019 году. Мы приходим к следователю, он смотрит наши заявления, говорит, что это не заявления, а обращения неизвестно кого: может быть, девушка с разбитой головой на фотографии – не эта потерпевшая, а вообще другой человек, может быть, это не кровь, а краска. Это я слышал от следователя буквально сегодня.
Марьяна Торочешникова: Но есть такой порядок: если человек, попавший под раздачу, обратился потом к врачам, те фиксируют повреждения и сами сигналят в полицию о том, что это травма с митинга.
Петр Хромов: Травмпункты и больницы действительно сигналят, но сигналят именно в полицию, хотя статьей 286 (ч. 3, "Применение незаконного насилия", то есть превышение должностных полномочий с применением насилия) должен заниматься Следственный комитет, и поэтому полиция ничего не может сделать.
Марьяна Торочешникова: Они могут провести свою проверку.
Петр Хромов: И сейчас они на удивление активно это делают, вплоть до того, что получают сообщения из травмпунктов и, хотя люди не обращались к ним с заявлением, приходят к ним домой в вечернее время и требуют явиться для опроса, осмотра места происшествия и так далее. Я могу только предположить, что это делается для выявления тех лиц, которые не были привлечены к административной ответственности, и они могут инициировать их привлечение. Я также не исключаю, что они будут проводить проверки, устанавливать, что, да, человек получил травмы от сотрудника полиции, но сотрудник полиции якобы имел на то законные основания. А законным основанием, например, является нападение на сотрудника полиции. И из этих проверок, не дай бог, могут родиться уголовные дела по 318-й статье.
Если полицейский во время митинга заставит всех прыгать на одной ноге, суд признает это требование законным?
Марьяна Торочешникова: Сейчас против участников митингов, которые столкнулись с полицейскими, чаще всего используются две статьи. Одна из них – статья из Кодекса об административных правонарушениях – 19.3, "Неповиновение законному распоряжению сотрудника полиции, ФСБ или Росгвардии", предполагает максимальное наказание – арест на срок до 30 суток. Это для граждан, которые являлись организаторами или участниками собрания, митинга, демонстрации, шествия, пикетирования, в связи с проведением этого мероприятия. А когда они предъявляют совершенно незаконные требования, гражданин вправе их не выполнять?
Петр Хромов: С точки зрения здравого смысла – да, а с точки зрения судебной практики – нет. С этой точки зрения незаконным требование сотрудника полиции становится после того, как орган, например судебный, признает его таковым. В практике Комитета мы видели разнообразные протоколы по статье 19.3. В 2019 году на одного нашего доверителя составлялся протокол по этой статье, потому что он "не выполнил законное требование сотрудника полиции" – не сообщил цель своего нахождения на Страстном бульваре. Сотрудники полиции и суд забыли о том, что существует 51-я статья Конституции, согласно которой человек может вообще ничего никому не пояснять.
Марьяна Торочешникова: А если сотрудник полиции на улице во время митинга заставит всех прыгать на одной ноге, суд признает это требование законным?
Петр Хромов: Я вполне допускаю такое. Ну, может быть, они напишут, что проверяли наличие каких-то запрещенных веществ или оружия, поэтому просили человека попрыгать, чтобы они вывалились. У моих коллег из Нижегородского отделения был случай, когда нашу заявительницу Кристину Морозову привлекли по статье 19.3 за то, что в отделении полиции отказалась снять лифчик, хотя в помещении присутствовали мужчины, и это прямое нарушение закона. С нее насильно срезали этот лифчик, причинив ей телесные повреждения, но к ответственности привлекли ее, а не сотрудников полиции.
Марьяна Торочешникова: У каждого гражданина Российской Федерации есть право на необходимую оборону. Если он чувствует, что существует угроза ему, его близким или людям, которые находятся рядом, что совершается какое-то противоправное деяние или преступление, он вправе обороняться сам и защищать другого человека. На митингах 23 января не только в Москве, но и во многих других городах мы видели, как люди начинали (наверное, впервые за очень долгое время) отбивать тех, кого полиция лупила дубинками, и вступали с ними в противоборство. В частности, Саид Джумаев, которого задержали в Пскове, как раз этим и занимался. Он нарушал закон с точки зрения российского закона и здравого смысла, а не с точки зрения судебной практики и мнения полицейских?
Петр Хромов: Я выскажу свое мнение как юрист: да, потому что он применял насилие в отношении представителя органов власти. К сожалению, наш законодатель не вложил в этот закон защиту имущества или других лиц, а только защиту своей жизни и здоровья.
Марьяна Торочешникова: А если человек сам защищается? Вот несколько полицейских бьют его дубинками по тем частям тела, по которым бить нельзя, а он, вместо того чтобы сгруппироваться и смириться, начинает лупить их в ответ руками и ногами: он при этом нарушает закон?
Петр Хромов: Судя по судебной практике, действительно, его действия – это применение насилия к представителям органов власти. В идеальной картине мира будут осуждены и он, и сотрудники полиции: они – за то, что превысили свои полномочия в отношении него, а он – за то, что после этого совершил на них нападение.
Марьяна Торочешникова: То есть получается, что в России полицейский прав всегда.
Петр Хромов: В нашем случае будет даже наоборот: в отношении человека дело возбудят сразу, а в отношении сотрудников полиции не будет даже доследственной проверки.
Марьяна Торочешникова: И это еще одна статья, 318-я Уголовного кодекса, где там максимальное наказание – до 10 лет лишения свободы. Известны ли вам случаи, когда российские суды выносили по делам по 318-й статье (по применению неопасного насилия в отношении полицейского) какой-нибудь уголовный штраф вместо уголовного срока?
Петр Хромов: Я могу говорить только о Москве и Московской области: в области выносили год условно, полгода условно. Это было достаточно спорное применение насилия. Девушка-филолог в состоянии алкогольного опьянения начала толкать сотрудника ГИБДД, в итоге повредив ему нагрудный знак. Это история про то, как меняется правоприменительная практика. Если 10–15 лет назад сорванный погон или оторванная пуговица трактовались как "оскорбление действием" представителя власти, то сейчас это трактуется как "применение насилия". И это негативная тенденция.
Гражданам оставляют все меньше и меньше шансов для того, чтобы обороняться от незаконных действий полиции
Марьяна Торочешникова: То есть гражданам оставляют все меньше и меньше шансов для того, чтобы, во-первых, как-то обороняться от незаконных действий полиции, а во-вторых, привлекать этих полицейских к ответственности за незаконные действия.
Петр Хромов: И все больше дают карт-бланш сотрудникам правоохранительных органов на применение насилия на публичных акциях. Сначала это были просто задержания, потом задержания с минимальным применением спецсредств, а сейчас уже достаточно массовое применение спецсредств: в Москве и в Петербурге это резиновые палки, в Оренбурге применяли электрошокеры. Можно опасаться того, что эта динамика будет развиваться.
Марьяна Торочешникова: Чем ближе выборы в Госдуму, тем будет хуже. Ведь полицейских и росгвардейцев не просто так выгоняют на улицы, когда заявляются любые акции – согласованные или несогласованные. Они должны обеспечивать безопасность граждан. Но при этом мы видим, что, как правило, опасность исходит как раз не от тех, кто пришел участвовать, а от тех, кто должен обеспечивать эту безопасность.
Петр Хромов: Вы абсолютно правы. С точки зрения, например, Европейского суда, весь существующий порядок согласования акций, даже в Российской Федерации, необходим для того, чтобы власть была в курсе, что эта массовая акция будет, и могла обеспечить безопасность как других лиц, так и участников мирного массового мероприятия. А в нашем случае, даже если мероприятие не согласовано, у нас государство прекрасно о нем знает и сгоняет огромное количество сотрудников полиции и Росгвардии, чтобы якобы обеспечивать общественный порядок. Но о безопасности самих участников здесь речи уже нет.
Марьяна Торочешникова: Более того, перед акциями 23-го числа чуть ли не из всех утюгов стоял вой, что на акцию призывают несовершеннолетних: "Акция не согласована! Они зовут наших детей и вас всех на кровь! Там будет побоище!" Получается, что журналисты федеральных каналов и провластные общественные деятели воспринимают это как норму: на любой акции, которую власти не разрешили, будет кровь.
Петр Хромов: По сути, это психологическая обработка. Я не исключаю того, что личный состав органов как МВД, так и Росгвардии, также получает какую-то психологическую обработку. Каждый понедельник в таких структурах проходит так называемое "государственно-правовое информирование", где им доносят точку зрения руководства. И я предполагаю, что эта точка зрения соответствует линии федеральных каналов и еще больше усугубляет все это.
Хотелось бы упомянуть и такую тенденцию, которая появилась в 2019 году и сейчас опять становится массовой, – это применение масок сотрудниками полиции. Вообще-то сотрудник полиции на этих мероприятиях, охраняя общественный порядок, осуществляет публичную функцию. И сами маски – это не столько история для протестующих, сколько накручивание самих сотрудников. Еще Филипп Зимбардо, автор знаменитого "Стэнфордского тюремного эксперимента", писал: когда человек получает анонимность, у него снимаются ограничения.
Марьяна Торочешникова: Действительно, попробуй разбери, кто лупил дубинками. Но я очень надеюсь, что дела ваших заявителей хотя бы возбудят и что-то проверят.
Петр Хромов: Я в этом сомневаюсь, если уж не возбуждено дело в случае с Маргаритой Юдиной, где все очевидно – есть видеозапись, и Следственный комитет уже, наверное, десятки раз ее посмотрел. СК не должен дожидаться заявления от потерпевших: они могут получить информацию из СМИ, следователь может написать рапорт о том, что видит признаки состава преступления, начать проверку или возбудить уголовное дело.
Марьяна Торочешникова: Будем надеяться, что и там возбудят дело. Я-то знаю упорство сотрудников Комитета против пыток – вы и до Европейского суда дойдете, и спустя много лет можете добиться возбуждения дела.
Депутаты Государственной думы решили плотно заняться образованием населения и предложили изменить законодательство так, чтобы невесть кто без ведома чиновников не учил россиян невесть чему.
В нашей студии – главный редактор проекта "Всенаука" Григорий Тарасевич, на видеосвязи – автор петиции против поправок к закону об образовании, профессор Российской академии наук Сергей Попов.
Сергей, что не так с этими поправками к закону об образовании? Неужели они настолько страшные, что действительно парализуют просветительскую деятельность в стране?
Сергей Попов: Здесь есть три существенных аспекта. Первый связан с тем, нуждается ли просветительская деятельность в каком-то регулировании. Не факт, что нуждается, потому что не всякая деятельность вообще нуждается в специфическом регулировании, выходящем за рамки, скажем, Уголовного или Административного кодекса. У нас есть много всего, включая закон об экстремизме, закон о СМИ, закон о рекламе. Второе. Закон об образовании довольно четкий, а просветительская деятельность, как ее определяют авторы поправок, определяется как деятельность, не связанная с образовательными программами. Это немножко странно. Это как в закон о рыбалке включить регулирование морских свинок: вроде есть слово "морские", но к рыбалке это не имеет отношения. И третий аспект. Всем понятно, что такие поправки создаются для выборочного правоприменения. Они говорят: "Вас, астрофизиков, если вы все хорошо говорите, трогать никто не будет. Но вот есть люди во всяких общественных науках, в истории"... Вот появится хороший повод для того, чтобы кого угодно и когда угодно можно было бы взять и запретить.
Марьяна Торочешникова: Вы спрашиваете, зачем регулировать просветительскую деятельность, если уже есть другие законы. А в пояснительной записке сказано зачем: потому что отсутствие регулирования в сфере просвещения "создает предпосылки для бесконтрольной реализации антироссийскими силами в школьной и студенческой среде под видом просветительской деятельности широкого круга пропагандистских мероприятий".
Григорий Тарасевич: С тем же успехом можно было написать, что "мы подозреваем марсиан в том, что они подрывают наше землянское единство посредством балета или фигурного катания". В пояснительной записке и во всей документации никаких примеров таких действий нет. Это вольные фантазии депутатов, и неизвестно, откуда они взялись. Они ссылаются на какие-то истории других стран, но никакой фактуры нет. Я согласен с Сергеем: у нас хватает законов, для того чтобы ограждать граждан от экстремизма, ксенофобии и всего плохого, с чем борются депутаты.
Марьяна Торочешникова: А зачем тогда они решили сунуть свои руки сюда?
Григорий Тарасевич: Мне кажется, это некий внутренний заказ на то, чтобы быть патриотом и охранником больше, чем надо, чтобы охранять уже все – охранять от просветителей, от кино, от фастфуда, от разговоров на улицах. И самое смешное: на мой взгляд, это поразительно глупый и вредный закон, результатом которого будет строго обратное. Они хотят, чтобы молодежь меньше интересовалась экстремизмом, чем-то еще плохим – антироссийскими, читай "протестными" вещами. И что они получат в итоге? Есть большой пласт молодежи – школьников и студентов, которые искренне интересуются в широком смысле просветительской деятельностью – культурой, наукой, историей, этнографией и так далее. Огромный пласт молодых и не очень молодых людей с энтузиазмом и, как правило, бесплатно занимаются просветительской деятельностью. Я сам – один из организаторов летней школы на полторы тысячи человек, которая абсолютно бесплатна. Нам дают сигнал: "Ребята, чего-то ваша деятельность какая-то не такая. Мы будем за вами следить".
Марьяна Торочешникова: То есть установка на то, чтобы следить, зарегулировать все, что только можно?
Депутаты – это и есть антироссийские силы, которые работают на дестабилизацию общества, приводят к дискредитации государства
Григорий Тарасевич: Установка на то, чтобы иметь возможность следить и дать сигнал: "Ребята, вы себя сдерживайте". А что будет дальше, если закон, не дай бог, примут? Огромная интеллектуальная масса, тысячи человек, которые занимались астрофизикой, ботаникой, культурологией, чем угодно, посмотрят: "Это запрещено. Может быть, мы тогда займемся чем-то уже заведомо запрещенным, но более движовым? На митинг пойдем, партию создадим". Более того, выбран идеальный момент. Сейчас идет дискуссия: "Начались протесты. В какой степени стоит принимать в них участие?" Я написал у себя в фейсбуке: "Чего-то я не до конца уверен. Идти на митинги... У меня есть другие дела – лекции, журналы, фестивали". А мне тут же пишут: "Григорий, какие лекции, какие фестивали?! Вот закон принимают. Идите на митинг". Я считаю, что депутаты – это и есть антироссийские силы, которые работают на дестабилизацию общества, приводят к дискредитации государства. Это антироссийская диверсия. Я, конечно, шучу, но, может быть, они по заказу каких-то врагов работают против России.
Марьяна Торочешникова: Все началось несколько раньше. Это обсуждалось в феврале 2019 года, когда появился приказ за подписью министра высшего образования о том, как российские ученые должны сотрудничать с западными. Был шквал критики. Там были совершенно бредовые требования, вплоть до того, что у иностранных ученых, приехавших в Россию и собиравшихся читать лекции, нужно отбирать ноутбуки и телефоны. Сергей, этот приказ формально отозвали или нет?
Сергей Попов: Насколько я знаю, отозвали, и это очень показательно. Общественное возмущение, затрагивающее в том числе академический истеблишмент, повлияло на мнение министерства. Но мне кажется, что это все-таки две не очень связанные вещи – вот эти просветительские поправки и та история. Движение с отбиранием "умных часов" у иностранцев – это похоже на то, как раньше, а иногда уже и теперь, скажем, в институтах "первые отделы" смотрят на происходящее. И там инициатива исходила, мне кажется, от других людей. А с просветительскими поправками – это какой-то законодательный раж, помноженный на некоторую профнепригодность, поскольку поправки очень плохо проработаны, очень плохо выглядят. И с этой точки зрения они чрезвычайно уязвимы для простой юридической критики.
Марьяна Торочешникова: По-моему, в России это никогда никого не останавливало, во всяком случае – депутатов. А как будет происходить деятельность просветителей, если примут эти поправки?
Григорий Тарасевич: Просветителям будет хуже, их станет меньше.
Марьяна Торочешникова: Кто будет выдавать лицензии?
Григорий Тарасевич: Этого никто не знает. Бюджет проекта поддержки просветителей – ноль рублей. То есть нынешний состав Министерства науки и просвещения своими силами на досуге будет проверять лекцию Сергея Попова на предмет ее вредоносности для России. А если приедет нобелевский лауреат, то его тоже будут проверять, благо он еще и иностранец. И, возможно, замминистра будет читать его лекцию, потому что бюджета-то нет.
Марьяна Торочешникова: Это шпиономания? Сергей сказал, что не видит связи между тем приказом по поводу иностранцев и этими поправками к закону о просветительской деятельности. А мне кажется, что она есть. Буквально на днях Znak.com опубликовал большую статью о том, что делают кураторы из ФСБ в российских вузах и в образовательных организациях. Так, наверное, они и на лекции просветителей тоже ходят.
Григорий Тарасевич: Наверное. Но у них есть штатный состав. Что, увеличить на десять тысяч человек ФСБ, чтобы ходили проверять Сергея Попова на предмет корректности его астрофизики?
Марьяна Торочешникова: Глядишь, начнут разбираться в науке, просветятся.
Григорий Тарасевич: Законопроект очень важен для текущего политического момента. Для многих людей это будет маркер того, в какой стране мы живем: у нас страна просто авторитарная, и есть политика "красной ленты" – туда не ходите, или у нас страна уже переходит в стадию диктатуры, где "красная лента" растянута везде. И наплевать депутатам, что почти 200 тысяч человек подписались под петицией Сергея! Наплевать, что очень консервативный президиум РАН, пожилые академики, написали резкое письмо о том, что этот закон надо просто отменить, не рассматривать. Такого давно не было. И это значит, что мы живем вообще в другой стране.
Марьяна Торочешникова: Когда предпринимаются какие-то резкие движения, первый вопрос: кому это выгодно?
Григорий Тарасевич: Никому. Это выгодно только депутатам, чтобы выслужиться, продемонстрировать, что они тоже патриоты.
Сергей Попов: На мой взгляд, это выглядит как некая побочная деятельность в законотворческом раже, когда очень много законопроектов охранительного свойства легко прошли, и почему бы не сделать еще один? Если слушать выступления некоторых сторонников всего этого дела, то они сразу вспоминают Сороса, еще кого-нибудь, то есть что-то из прошлого, у них возникают какие-то воспоминания об образовательном принципе проектов, организуемых людьми, которых соответствующие люди не любят. Как-то все вместе складывается в голове – и выдается такой продукт.
Марьяна Торочешникова: А что же будет, если его все-таки примут и не удастся отстоять позицию просветителей?
Григорий Тарасевич: Резкий вариант – это дополнительная стимуляция протестного движения. Этот проект можно даже назвать "закон о поддержке экстремизма" или "закон о поддержке протеста". А если серьезно, то понятно, что чиновники вне Думы – в Министерстве науки и образования, в Министерстве просвещения – куда более вменяемы и гораздо лучше понимают, как устроены наука и просвещение. И понятно, что закон потонет в подзаконных актах. Исполнителем (в законе это указано) является не МВД или ФСБ, а два вполне нормальных министерства. И пострадают в первую очередь, конечно, молодые и слабые просветительские структуры. Враги как раз выживут: они уйдут в YouTube, и все. Я не уверен, что есть враги, но если они есть, то им это не страшно: у них есть деньги, их финансируют Госдеп, ЦРУ. А вот аспирант Вася из Уральского университета, который ведет блог по физике, пострадает.
Марьяна Торочешникова: Он просто утонет в этих бумагах. С другой стороны, скорее всего, как вы и предположили, этот закон создается специально для того, чтобы выщелкивать и отсеивать несогласных.
Григорий Тарасевич: Там даже нет процедуры выщелкивания.
Марьяна Торочешникова: Ну, потом придумают.
Григорий Тарасевич: Не факт. Может быть, он просто где-то потонет.
Марьяна Торочешникова: Во всяком случае, на это надеются почти 200 тысяч человек, подписавших соответствующую петицию Сергея Попова.
