Мощные события нынешнего августа, разумеется, затмили память о важных августовских катаклизмах 1968 и 1991 годов. Но полезно осознать линии, соединяющие вторжение в Чехословакию в 1968-м с карикатурно похожим предполагаемым вторжением или, фактически, присоединением Белоруссии в 2020-м, а также провести параллель между гэкачепистским бунтом 1991 года (и его провалом) и сегодняшним перетряхиванием Конституции и установлением новых сроков для нынешнего "миропорядка". Такая параллель поможет правильно оценить шансы на то, что Россия и окрестные страны станут, наконец, свободными и демократическими.
Естественно вспомнить, что Андрей Сахаров мудро предложил в конце 1980-х лозунг отмены 6-й статьи советской Конституции ( "о руководящей и направляющей роли КПСС"), как главный и, возможно, единственно правильный лозунг, объединявший всю широкую общественную оппозицию тех лет. И лозунг был вскоре после путча реализован как запрет компартии. Но теперь, оценивая последующие события, мы понимаем, что естественное для тех дней противопоставление роли КПСС демократическому обновлению отражало лишь одну, и даже не главную, часть этого противостояния.
Давно рассыпалась КПСС, её наследница КПРФ играет жалкую псевдооппозиционную роль в современной политике, от демократии мы все дальше и дальше, а к советскому образу жизни всё ближе. Нет уже никакой препятствующей прогрессу идеологии; разнообразные "основообразующие" концепции, конечно, никакой роли не играют. Ведь очень многие (например, Александр Солженицын) верили, что если власть откажется от коммунистической идеологии, отстранит партию, то всё пойдет по-другому.
Что же здесь не так? Ответ очень прост: общество было сковано в своём развитии не столько идеологией, сколько полицейским режимом, который при советской диктатуре становился временами тотальным террором. Признать это наше общество до сих пор не хочет, поэтому нелепые споры о роли Ленина и Сталина до сих пор не утихают. Этот полицейский режим после небольшого перерыва переселился и в нынешнее государственное устройство, может, слегка модернизировавшись. Полицейский режим есть чуть ли единственная общая, пронизывающая всю историю страны черта, ну разве что за исключением микроскопических временных интервалов.
Главное препятствие демократизации совсем не в идеологических, религиозных или партийных и прочих установках, а только в том, что жизнь страны по-прежнему определяется главенством разнообразных силовых структур, подавляющих импульсы, хоть сколько-нибудь идущие вразрез с импульсами, исходящими от власти, или тем более конкурирующие с ними. То, что мы называем силовыми структурами (точнее, их главенство в решении всех вопросов жизни общества), и есть суть той политической формации, которая называется диктатурой. По существу, никаких иных устойчиво функционирующих структур в нашем обществе нет.
В августе 1991-го инстинкт громить Старую площадь, гнездо уже распавшейся КПСС, был главным для восставших. Однако, подойдя к Лубянке, победители ограничились только свержением статуи Дзержинского, а не хотя бы символическим захватом "конторы". Можно предположить, что это и был тот роковой момент, который определил развитие и ближайшее будущее страны. Главное препятствие к будущей демократизации не было преодолено. И роль карательных органов, хорошо известная многим, в тот момент не виделась, по-видимому, существенной.
Конечно, представители силовых структур всех типов (культурных, образовательных, идеологических, собственно карательных) некоторое время пребывали в страхе, но очень недолго. Общественные перемены прошлись по ним как легкое дуновение. Главное, что не было осознано: не личное преследование должно быть наказанием карателей, их популяризаторов и пропагандистов, не наказания или покаяния нужно от них добиваться. Нет, нужны твердые гарантии подконтрольности силовых ведомств общественным и государственным институтам.
То, что общество до сих пор не осознало своей трагической истории в ХХ веке, не отрефлексировало травматическое прошлое, есть следствие ельцинского выбора
Апофеозом этого трагического непонимания сути всей истории страны, особенно её истории ХХ века, был выбор Борисом Ельциным своего наследника. По-видимому, Ельцин видел своих оппонентов только в коммунистах, а угрожающую свободной стране мощь совокупности всех бывших сотрудников КГБ как организации не распознал. И не только он. Я хорошо помню мои споры с вполне либеральными, думающими людьми в 2000 году, поверившими в невозможное. Мне тогда трудно было предположить, что человек, получивший закалку в органах, работавший в них, со всеми вытекающими последствиями, мог получить верховную власть в стране. Думать, что совместная и недолгая деятельность с весьма поверхностными "демократами" кардинально изменила мышление Владимира Путина, смешно. Он был и остался поклонником "вертикали" власти силовых структур, апологетом спецопераций, абсолютно равнодушным к мнению общества.
Отношение Путина к исторической роли СССР, к политике Сталина вызывает полное неприятие. И то, что общество до сих пор не осознало своей трагической истории в ХХ веке, не отрефлексировало травматическое прошлое, есть следствие ельцинского выбора. До сих пор неясно, не стояло ли за всей этой рокировкой замысла тех же скрытых структур; очень возможно, что у нас вовсе не персоналистская диктатура. Но, так или иначе, очень быстро стал ясен вектор движения страны: тотальный контроль по советскому образцу, осуществляемый администрацией президента (вместо Политбюро) и силовыми ведомствами. Силовой способ управления страной, избранный путинской властью, противоположен и даже враждебен опыту ведущих цивилизованных стран, сам этот выбор стал разочаровывающим для этих стран, внимательно наблюдавших за тем, что происходило в России. Следствием этого выбора является агрессивность (наигранная и реальная), имперская самоуверенность и готовность перешагнуть через любые моральные и другие запреты для достижения своих целей, включая тайные убийства оппонентов. Есть обязательные следствия силового метода властвования: прежде всего всеобъемлющая ложь, в первую очередь в сфере пропаганды, но и ложь представителей власти, включая самых высоких персон. Отсюда следует неизбежное падение морального авторитета власти, а также явное понижение интеллектуального уровня людей, вовлекаемых в её деятельность на всех уровнях.
Вывод из печального политического опыта России ХХI века состоит в том, что при предстоящей (если она предстоит) смене власти нужно думать вовсе не об идейных и партийных разногласиях, а только о том, чтобы новая власть не стала снова полицейской. Для этого нужны гарантии, и вовсе не конституционные, их, вспомните недавнее прошлое, можно с легкостью растоптать, а какие-то иные. Именно в этом должен заключаться консенсус партий и группировок, претендующих на власть. Все политические силы, кроме самих силовиков, заинтересованы в том, чтобы управление страной осуществлялось не полицейскими в широком смысле структурами, а принятыми в цивилизованном мире способами.
Анатолий Вершик – петербургский математик
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
