- Завершено расследование дела Константина Котова, обвиняемого в неоднократном нарушении закона о митингах, вопреки разъяснениям Конституционного суда.
- Музей истории ГУЛАГа начал кампанию по сбору средств на публикацию книги воспоминаний узников сталинских лагерей.
- 22 августа – Международный день памяти жертв актов насилия на основе религии или убеждений.
Следственный комитет работает не покладая рук. На этой неделе в рекордно короткие сроки там завершили расследование дела гражданского активиста из Москвы Константина Котова. Его обвиняют в неоднократном нарушении закона о митингах. Это так называемая "дадинская" статья – по фамилии первого осужденного: в 2015 году к реальному лишению свободы приговорили активиста Ильдара Дадина.
Константин Котов стал третьим за год обвиняемым по статье 212.1. В январе 2019 года по ней возбудили дело в отношении Вячеслава Егорова, одного из лидеров "мусорного" протеста в Коломне. Спустя пять месяцев домашнего ареста меру пресечения ему изменили на запрет определенных действий: нельзя общаться с журналистами, заходить в интернет, участвовать в митингах и так далее. Такая же мера пресечения у активиста Андрея Боровикова, выступающего против мусорного полигона в Шиесе Архангельской области. Но только Котова взяли под стражу. Рассказывает его адвокат Мария Эйсмонт.
Мария Эйсмонт: Во время судебного процесса мы пытались убедить суд, что статья 212 прим. – средней тяжести, это не насильственное преступление, и нет никаких оснований сажать человека в тюрьму. Он зарегистрирован по месту жительства в Москве, проживает там, трудоустроен, характеризуется удовлетворительно. И практика показывает, что при применении более мягких мер пресечения ничего страшного не происходит: никто еще не сбежал, не покинул пределов России, не надавил на свидетелей, не уничтожил никакие доказательства.
Та же судья Абрамова, которая избирала меру пресечения в виде взятия под стражу, буквально на следующий день после этого сочла законным и обоснованным ночной обыск по постановлению следователя, без постановления суда, в квартире Котова, где были обнаружены многочисленные плакаты: "Свободу Анне Павликовой!", "Свободу украинским морякам!", "Свободу фигурантам дела Сети!", "Нет – пыткам!", "Лекарства для детей вместо бомб и войн!" Даже символы на этих плакатах – сердечки. Мне странно думать, что кто-то из участников этой истории не понимает, что Костя Котов не представляет никакой угрозы для общества.
Марьяна Торочешникова: 14 августа было рассмотрено ходатайство следствия о том, чтобы Котова отправили в следственный изолятор. Тогда же следствие говорило, что это нужно, так как нужно произвести очень много следственных действий. И буквально на следующий день они заявляют, что следствие закончилось...
Мария Эйсмонт: Они посадили Котова, и у них была целая ночь, чтобы спокойно совершить все следственные действия – весь этот "огромный объем". Первое обвинение было предъявлено 13-го числа (в ночь с 12-го на 13-е его задержали), а второе – то, которое вошло в обвинительное заключение, – 15-го числа. После предъявления обвинения положено обязательно допросить обвиняемого. Константин Котов говорит: "Я готов давать показания. Мне нечего скрывать". У него очень четкая, ясная, очевидная позиция, он готов ее последовательно подтверждать.
"Cтражные дела" – это абсолютный конвейер: все знают, чем это закончится. Это некий ритуал, в который уже давно никто не вдумывается
Но у нас по закону положено до допроса дать обвиняемому возможность хотя бы конфиденциально пообщаться с защитником. Мы провели очень много времени вместе, но ни разу наедине, все время были со следователями, с оперативниками. Он был прикован наручниками к разным людям, которые менялись, потому что им было тяжело находиться в наручниках. Мы просили всего полчаса, но нам сообщили, что помещение в ГСУ СК не приспособлено под конфиденциальное общение. Следователь, конечно, выйдет и оставит нас почти наедине – всего лишь с тремя конвоирами – в маленькой комнате. Но мы были вынуждены отказаться от такого предложения, потому что конфиденциальное общение – это общение наедине, решили сделать это чуть попозже. После этого следователь ненадолго вышла, приходит и говорит: "Вы не поверите: мы закончили..." И действительно, на следующий день все закончилось.
Кстати, слова о необходимости выполнения большого объема следственных действий – это стандартная формулировка. Дело в том, что "стражные дела" – это абсолютный конвейер. Все знают, чем это закончится. Это некий ритуал, в который уже давно никто не вдумывается, за ним ничего не стоит.
Марьяна Торочешникова: Но в данном случае это выглядело абсурдно. А что не так с этим делом, почему так гонят, хотят быстрее передать его в суд?
Мария Эйсмонт: С этим делом все не так, ведь его изначально не должно быть, потому что человека нельзя преследовать за мирное выражение собственного мнения.
Марьяна Торочешникова: И Конституционный суд об этом сказал.
Мария Эйсмонт: К сожалению для многих, кто ожидал от него более радикального решения вопроса статьи 212 прим., то есть признания ее неконституционной, КС заявил, что сама по себе статья не противоречит Конституции. Однако он поставил некие границы ее использования: прежде всего, сказал, что сама по себе неоднократность не влечет уголовной наказуемости деяния, если ты принял участие в неком несогласованном мероприятии, но при этом твои действия никому не причинили вреда: здоровью граждан, имуществу физических и юридических лиц, окружающей среде, общественной безопасности и порядку. Либо, как он написал, если не было реальной угрозы причинения такого вреда. И вот наши правоприменители сказали: "Так тут же написано – реальная угроза!" Но так про любого можно сказать: "Ты ничего не причинил, пострадавших нет, но угроза-то была – ты же вышел на незаконный митинг, значит, угроза".
И вот они взяли эту формулировку из постановления КС и начали впихивать ее в каждое формальное нарушение по КОАП. То есть в деле Котова они берут его "административку" и добавляют: "А также это создавало угрозу причинения реального вреда здоровью и так далее".
Марьяна Торочешникова: А они не объясняют, в чем проявлялась эта угроза?
Мария Эйсмонт: Нет. Ничего конкретного в деле нет. Там даже практически не описаны действия, которые он совершал. Часто встречается формулировка: "Скандировал лозунги тематического содержания" или "Совершал противоправные действия, игнорировал призывы сотрудников полиции прекратить совершать противоправные действия. Принял участие в несогласованной акции, которая создавала угрозу".
Марьяна Торочешникова: Это абсолютный бред! А почему запаса прочности этого постановления Конституционного суда, со всеми разъяснениями, хватило только на два года?
Мария Эйсмонт: Наверное, потому, что сейчас и очевидным образом нарастает гражданская активность, массовые акции протеста, хотя и очень мирные в подавляющем большинстве, даже по сравнению с другими странами. Но их становится все больше и больше, и они становятся все более массовыми.
Марьяна Торочешникова: То есть из Котова хотят сделать жупел?
Мария Эйсмонт: Это преследование граждан, которые связаны с последней волной массовых протестов, причем совершенно объяснимых. Люди не просто так вышли на улицу, сначала они решили по-честному принять участие в выборах: собрать подписи, поучаствовать в упражнении по каллиграфии, чтобы у них каждая подпись была в нужном квадратике. Они приняли эти ужасные, нелогические, репрессивные правила – настолько они хотели оставаться в так называемом легальном поле, лишь бы попробовать что-то изменить законным способом.
Марьяна Торочешникова: Но не получилось.
Мария Эйсмонт: И тогда они вышли на улицу, но опять-таки довольно мирно. А ответом на это стали уголовные дела.
Марьяна Торочешникова: И совершенно ничем не обоснованная агрессия и применение силы со стороны правоохранительных органов. Если раньше они просто выхватывали людей из толпы, то сейчас вставали в цепь и шли, как дуболомы Урфина Джюса, топча все на своем пути и загребая людей в кутузки.
Если попытаться провести параллели между делами двух ваших подзащитных – Константина Котова и Славы Егорова, – что общего в этих делах и в чем разница?
Мария Эйсмонт: Статья та же. Дело Вячеслава Егорова было возбуждено 25 января, а 30-го его задержали и отправили под домашний арест, где он провел полгода (это максимальный срок содержания под домашним арестом или под стражей по статье средней тяжести). Сейчас он уже вышел из-под домашнего ареста и находится под запретом определенных действий. В принципе, там примерно такое же количество эпизодов, и они примерно такого же содержания, но там мы еще не видели материалов дела. Дело до сих пор продолжается. Они утверждают, что опрашивают большое количество свидетелей, что у них не выполнены какие-то поручения.
Там человек вышел три раза, у Котова четыре эпизода. А пятый – эпизод показательный, когда был сход у памятника Ломоносову на Ленинских горах в поддержку Азата Мифтахова. Там собрались 50 человек, чтобы обсудить уголовное преследование Азата Мифтахова, аспиранта МГУ, которого обвиняют, по-моему, в вандализме (были сообщения о том, что он подвергался пыткам). Тогда задержали троих, в том числе Константина Котова. И сейчас мы в уголовном деле видим, что он принял участие в несогласованном (как они говорят, незаконном) мероприятии, тем самым создав реальную угрозу причинения вреда здоровью, а также транспортной инфраструктуре (и это в сквере, где вообще нет дороги, там не ездит транспорт)!
Все уже дошло до абсурда. Соберутся где-нибудь 20–30 человек, захотят вместе пройтись – придут сотрудники полиции с мегафонами и скажут: "Уважаемые граждане, ваши действия незаконны, просим немедленно разойтись!" Нормальная реакция свободного человека, чуждого нашей странной повестке, – спросить: "А в чем незаконность моих действий?" Но он сразу не ушел, да еще и начал пререкаться – и его уже можно вести в автозак! Но тогда давайте открыто скажем, что у нас людей преследуют по политическим мотивам!
Воспоминания участников проекта "Мой ГУЛАГ" Музея истории ГУЛАГа, о котором мы рассказывали в одном из выпусков программы "Человек имеет право", скоро можно будет не только смотреть, но и читать. Музей объявил сбор средств на книгу с воспоминаниями людей, прошедших через репрессии. Авторы проекта рассказывают, что для издания они отобрали 26 интервью из более чем двух сотен записанных на видео бесед. В Музее надеются издать книгу до конца этого года. Вот что создатели проекта "Мой ГУЛАГ" рассказали Наталье Джанполадовой.
Людмила Садовникова, автор проекта "Мой ГУЛАГ": Нашим героям от 80-и до 105 лет. Иногда это последнее интервью в жизни, и люди иногда просто плохо говорят. А здесь есть возможность представить эти истории в очень удобной форме. Один из наших героев – Михаил Николаевич Пеймер. Ему тяжело говорить, ему 95 лет, у него в горле трубка. А у человека такая история: мальчишкой ушел на фронт, был участником Сталинградской битвы, участвовал в операции "Багратион". А когда в конце войны военнопленные, которые освобождались из немецких лагерей, пошли в советские лагеря, он имел смелость сказать, что Сталин неправ, и за это свой День Победы встречал в тюрьме.
Они жили в одно время, их мучили по одной схеме, но нет ни одной похожей истории!
Валерий Туголуков, режиссер проекта "Мой ГУЛАГ": Я уже несколько лет в этом проекте, и я не встречал ни одного неинтересного, серого, ленивого человека. Люди, которые все это прошли и дожили до наших дней, – это светлые люди. Они могут кого-то любить, кого-то не любить, но в них нет абсолютно никакого негатива, зла. Они жили в одно время, их мучили по одной схеме, но нет ни одной похожей истории! Это просто роман, триллер, хоррор, детектив...
Светлана Пухова, руководитель издательской программы Музея истории ГУЛАГа: Название "Мой ГУЛАГ" – это то, что должно быть близко каждому человеку, потому что репрессии коснулись каждой пятой-шестой семьи. Именно поэтому мы попросили помощи на "Планете".
22 августа в мире впервые отмечается новая памятная дата, установленная ООН: Международный день памяти жертв актов насилия на основе религии или убеждений. Учреждая его, Генеральная Ассамблея ООН отметила, что осуждает любое проявление насилия на основе религии и убеждений как в отношении человека, так и в отношении его собственности, жилища, культурных ценностей, храмов и школ.
В России проявления религиозной нетерпимости часто с уровня "гражданин – гражданин" переходят на уровень "государство – гражданин", и по воле чиновников десятки тысяч верующих оказываются вне закона, как, например, последователи учения Свидетелей Иеговы или "Хизб ут-Тахрир". Деятельность обеих организаций на территории России запрещена. Церковь Свидетелей Иеговы признана экстремистской, "Хизб ут-Тахрир" – террористической организацией.
На этой неделе суд в Кемеровской области начал рассматривать дело двоих Свидетелей Иеговы, обвиняемых в организации деятельности экстремистской организации. В Свердловской области передано в суд дело троих Свидетелей Иеговы, которых обвиняют в участии в экстремистской организации. Там везде сроки наказания – до шести лет. На 26 августа назначены предварительные слушания в Северо-Кавказском окружном суде по делу восьмерых предполагаемых участников запрещенной "Хизб ут-Тахрир" из Крыма. А Верховный суд России на этой неделе вновь перенес рассмотрение жалобы на приговор по делу уфимской ячейки "Хизб ут-Тахрир". Ее члены уже получили от 11 до 16 лет колонии строгого режима.
Вот комментарий члена президентского Совета по правам человека, руководителя Информационно-аналитического центра "СОВА" Александра Верховского.
Александр Верховский: Государство у нас любит указывать всем, не только религиозным людям. Но с религиозными людьми есть дополнительный фактор: все-таки в 90-е, в начале 2000-х было довольно масштабное насилие, основанное на радикальном исламе, и противодействие этому насилию сформировало некую установку на то, что надо бороться с предпосылками, встречать опасность на дальних подступах. Именно это и стало происходить. Сама по себе идея несколько перестраховаться, когда речь идет об этом, не так уж плоха, но вопрос в том, как именно перестраховываются.
Случай "Хизб ут-Тахрир" – как раз промежуточный, потому что это все-таки не религиозная организация, а исламская политическая партия с вполне определенной политической программой, с религиозным уклоном. Ее программа по всем мыслимым пунктам противоречит нашей Конституции, то есть здесь у общества есть предмет для беспокойства. Но то, как это было сделано, конечно, переходит все мыслимые границы. Их признали террористической организацией, хотя известно, что они с самого начала, с момента своего создания в 52-м году, не занимаются насильственными действиями, что отличает их от "Братьев-мусульман", от которых они откололись. Прошло уже полвека, и можно было бы это выучить, но, нет, этого не случилось, и теперь они – действительно идеальная мишень для повышения статистики по противодействию терроризму. Ведь делами террористической категории занимается ФСБ, и они идут в эту статистику вместо дел тех людей, которые бегают где-то с оружием и взрывчаткой.
Марьяна Торочешникова: И, возможно, готовят теракты.
Александр Верховский: А они ничего не готовят, никакого оружия у них нет, тем не менее, они идут в той же категории. При этом каждый раз возникает серьезная проблема с доказыванием, в чем, собственно, заключалось деяние. Это большая юридическая тема, и она относится не только к "Хизб ут-Тахрир", но и к любым другим запрещенным организациям. В нашей стране – единственной на европейском пространстве – само по себе участие в организации, которую раньше запретил суд, является уголовным преступлением, даже если ты не сделал ничего преступного. Ты сходил на собрание – этого достаточно.
Это относится не только к религиозным, но и к политическим организациям. У нас порядка сотни запрещенных организаций. По этим статьям довольно много дел, и в них либо инкриминируется участие в собраниях, либо деятельность, которую можно как-то атрибутировать.
Марьяна Торочешникова: Как финансирование.
Александр Верховский: Да, допустим. Мы от Совета даже направляли в Верховный суд запрос по многим пунктам, пытаясь уговорить его дать пояснение к этим статьям, уж коли они у нас есть: хотя бы как отличать людей, у которых есть какая-то вина, от людей, у которых никакой вины нет. Что значит – "участвовал в собрании"? Есть люди, которые ведут это собрание, а другие пришли послушать: послушал – не понравилось, ушел. Это же нормально! А если так неудачно попало, что именно это собрание прослушивали, то дальше просто экспертиза доказывает, что люди там обсуждали что-то с использованием соответствующей терминологии (отдельный вопрос – какая это экспертиза), – и все, значит, это было собрание такой-то организации, и все участники – ее участники.
Марьяна Торочешникова: И все – террористы.
Александр Верховский: В случае "Хизб ут-Тахрир" – террористы, в случае Свидетелей Иеговы – экстремисты. При этом важно понимать, что государство воспринимает это как действительно серьезную борьбу. Государство – это все-таки машина, и она действует по неким правилам и инструкциям. Например, Свидетели Иеговы – пацифисты по убеждениям, не берут в руки никакого оружия, тем не менее, как мы знаем, они – экстремисты. И обыск у Свидетелей Иеговы проходит так: приезжает СОБР, выбивают окна, двери: "Все на пол!"... По делам Свидетелей Иеговы сейчас 200 с лишним обвиняемых, самой старшей 78 лет, и ее тоже брали вот эти серьезные мужчины, потому что таков протокол: если ты пришел брать экстремистов, ты же не можешь постучаться вежливо, это же серьезное дело… Так и ведется борьба.
При этом под категорию "потенциально опасных групп" может попасть что угодно. Свидетели Иеговы – это масштабный случай, совершенно необъяснимый рациональным образом, но не единственный. Например, в июне осудили группу мусульман в Казани. Это община, известная казанцам как община файзрахманистов. Это вообще не политическая группа, а типичная замкнутая религиозная община: детей в школу не отдавали, к врачам не ходили, жили в своем углу. Наверное, это нехорошо, тут есть о чем подумать, но непонятно, почему это экстремизм. Тем не менее, группа была запрещена как экстремистская. И вот в июне группу людей, которым хорошо за 40-50, посадили, по-моему, от четырех до семи лет как продолжающих деятельность запрещенной организации. И есть еще такие случаи.
Марьяна Торочешникова: Так кто же разжигает религиозную ненависть, вражду и посягает на свободу совести в стране?
Александр Верховский: Это хороший вопрос! Понятно, что люди, которые ведут эти дела, точно не улучшают ситуацию со свободой совести. Все, кто сталкивался со Свидетелями Иеговы, ясно понимают, что эти люди не опасны, что они не экстремисты, ни на кого не кинутся. Я подозреваю, что в каких-то случаях это происходит по политическим соображениям. Некая борьба с реально существующей угрозой религиозно мотивированного насилия ведется с большим-большим запасом. Надо сказать, что у нас и с оппозицией тоже борются с большим-большим запасом.
Марьяна Торочешникова: С другой стороны, есть религиозные или околорелигиозные организации, которые у многих людей вызывают ощущение реальной угрозы: например "Сорок сороков". Но на них не обращают особенного внимания.
Александр Верховский: Были случаи, когда полиция все-таки отводила их с мест столкновения с их участием, но ведь понятно, что это группа силовой поддержки Русской православной церкви.
Марьяна Торочешникова: То есть им можно все?
Александр Верховский: Да. Иногда правила игры меняются. Допустим, противостояние в Екатеринбурге за строительство церкви в сквере закончилось тем, что московское начальство внезапно передумало, и получилось, что протестующие против строительства выиграли конфликт. После этого в Красноярске и Челябинске местные власти тоже срочно отозвали разрешение на строительство.
Марьяна Торочешникова: Более того, на днях в Санкт-Петербурге исполняющий обязанности губернатора заявил, что не будут строить храм в парке.
Александр Верховский: Потому что вопрос о том, кому что можно, где власти собираются давить на тех, кого они считают оппонентами, а где не будут, меняется. Есть цели, которые избраны надолго: это те организации, которые уже запрещены. К сожалению, у нас еще не было такого, чтобы организацию "раззапретили" обратно. Если допущена ошибка, как, скажем, в случае "Хизб ут-Тахрир", непонятно, как пересмотреть это решение теперь, через столько лет.
Марьяна Торочешникова: Ну, если только дожидаться решения ЕСПЧ...
Александр Верховский: Уже было решение по России. Первые осужденные "тахрировцы" дошли до Страсбурга. Европейский суд решил, что поскольку деятельность "Хизб ут-Тахрир" направлена против ценностей Европейской конвенции, то эта деятельность не защищается Европейской конвенцией, и государство вольно запрещать такую организацию. Тем не менее, нет доказательств того, что эта организация занимается терроризмом. Если бы наше государство добросовестно относилось к имплементации решений Европейского суда, оно бы сказало: "Да, наверное, это повод для пересмотра. Давайте мы хотя бы переквалифицируем их из "террористов" в "экстремисты".
Марьяна Торочешникова: Но они сказали: "Это же отлично! Европейский суд сказал нам, что они не разделяют ценностей Европейской конвенции, так что можно продолжать".
Александр Верховский: Но мы можем найти в стране довольно много разных групп, чьи ценности не соответствуют Европейской конвенции, включая людей, находящихся при власти. Граждане могут расходиться во мнениях с Европейской конвенцией, они вправе иметь такие взгляды, пока не нарушают закон своими действиями. Но наши власти, к сожалению, вообще не могут так думать. А с религиозными организациями все это усугубляется тем, что восприятие религии у большинства наших граждан, в частности, у чиновников, очень инструментальное: они не видят в них людей с каким-то специальным взглядом на мир. Если эти люди какие-то странные, значит, они подозрительные. Допустим, у них в религиозных текстах что-то написано вразрез с государственной политикой, с Конституцией – значит, надо запретить эти тексты. Это доходит до полного буквализма.
Марьяна Торочешникова: Пытаются запрещать Библию, Коран...
Александр Верховский: Да, Библию запретили запрещать, но средневековые мусульманские трактаты запрещают до сих пор, хотя Генпрокуратура взяла под специальный контроль практику запретов литературы еще с 16-го года, чтобы как-то сократить безумие на местах, и оно действительно сократилось. Но все равно средневековые трактаты, которым лет по 700, рассматриваются так, как будто это листовка, написанная вчера. Это нелепо! Ведь это писали тогда люди нетолерантные.
Марьяна Торочешникова: Тем не менее, масса людей из-за этого ходит под угрозой преследования хотя бы даже за хранение таких трактатов.
Александр Верховский: Хранить одну штуку можно, но перемещаться с ней через границу нельзя. Нельзя хранить в публичном месте, например в мечети.
Марьяна Торочешникова: В общем, свобода совести в России есть, но какая совесть и религия "правильная" – решают начальники, руководствуясь собственными представлениями о совести.
