Материалы стенограммы заседания секретариата правления Союза писателей РСФСР как сюжет для театра ангелов и демонов. Агния Барто, Алексей Арбузов, Валентин Катаев, Николай Грибачев и другие как обвинители и адвокаты Александра Галича. Страх перед мертвым Сталиным как двигатель процесса над Галичем. Как зрители спектакля могут стать соучастниками суда и получить право решающего голоса?

Нужен ли был Галичу такой Союз писателей? Какие архивные тайны скрывает библиотека СТД, в здании которой находилась известная студия А.Арбузова?

Почему не всем зрителям нравится музыкальная интерпретация песен Галича, предложенная брусникинцами? "Ода счастливому человеку" (посвящена генералу-диссиденту Петру Григоренко), "Еврейская застольная", "Когда я вернусь". "Охота" как смыслообразующая композиция спектакля, и рэп "Футбол".

Спектакль театральной Мастерской Дмитрия Брусникина "Право на отдых" об исключении Александра Галича из Союза писателей. Центр Вознесенского, обсуждение спектакля с актером Даниилом Газизуллиным и продюсерами Еленой Каменской и Марией Синицыной, в записи режиссер и исполнитель роли Галича Игорь Титов, критик Алексей Киселев, актриса Марина Васильева.

Ведет программу Елена Фанайлова

Елена Фанайлова: Спектакль "Право на отдых" интерактивный, происходящий внутри библиотеки Союза театральных деятелей, что сразу придает мрачноватую атмосферу его тону. Он привлекает зрителей как участников суда над Александром Аркадьевичем Галичем, которого изгоняют из Союза писателей. Мне было ужасно интересно, когда друзья сказали мне, что брусникинцы сделали спектакль по этому эпизоду, но я подумала: молодые люди, что они вообще знают про Галича?

Даниил Газизуллин: Рассуждать на философские темы, кто он, что это за личность для нашего и для того времени, точно ответить на эти вопросы я не смогу, но поиграть в игру, предложенную Сережей и Игорем, хочу. Человек находится в ситуации обвинения, и кто обвиняющие его люди, что ими движет, правы они или нет, есть ли у них страх? Были же Васильев, Ильин и другие, которые говорили: "Мы хотим исключить Галича", – и можно подумать, честны ли они были перед собой, когда его изгоняли.

Елена Фанайлова: Во время спектакля ты попадаешь в настолько реалистическую картину, что фактически присутствуешь на этом суде, более того, ты вынужден в этом участвовать. Лена, что нового вам открылось в процессе работы?

Елена Каменская: Практически все новое. Идея поставить спектакль к столетию Галича возникла в феврале 2018 года, нас очень поддержал тогда Дмитрий Брусникин, и мы начали искать материал. Именно тогда мы открыли стихи Галича. Наши родители их слушали, мы понимали, кто такой Галич, чем он отличается от Визбора и Окуджавы, и его трагический конец нам был известен, но мы никогда не напевали этих песен, мы их не узнали бы.

Елена Фанайлова: Напевать их довольно сложно, в отличие, например, от песен Высоцкого, как бы наследующего традиции героев театра песни Галича, которую он придумал.

Елена Каменская: Да, и для нас это было открытием, когда появился текст, когда наш драматург Андрей Стадников нашел эту стенограмму и сделал по ней вербатим.

Елена Фанайлова: Да, еще впечатления очень сильное от того, что это фактически вербатим, ты слышишь эти голоса.

Елена Каменская: Это прямая речь, там нет ни слова художественной выдумки. Слова Галича взяты из эфиров Радио Свобода, а слова его обвинителей, членов Союза писателей, – из стенограммы. И конечно, фигура предстает во всем своем масштабе, я думаю, наши актеры и режиссеры справились с этим.

Игорь Титов: Стопроцентного прицела именно на этого персонажа и эту историю изначально не было. Была просто интенция спеть Галича, как это можно сделать сейчас, чтобы это звучало. Тексты крутейшие, и хочется, чтобы они не пропали, не затерялись в корзине с бардовскими песнями. А потом выяснилось, что там еще и история стоит интересная, и главная ее ценность заключается в том, что пьесы как таковой нет, мы играем расшифровку заседания Союза писателей, где поднимался вопрос об исключении Галича. Я сделал то, что меня заинтересовало, что вызвало во мне азарт изначально, а потом он перерос в изучение материалов. Ведь разговор прежде всего о том, что эта фигура – символ, и мы живем с ощущением такого заседания последние годы. Телеграм-каналы, фейсбучная лента – заседания, заседания, заседания… Пересечение в этой точке происходящего там и происходящего здесь. Все намного сложнее, тоньше и ближе к нам. Человек сидит на облачке – в радиорубке "Свободы" и листает мемуары. И вообще все, что происходит, это сон, который видели не мы, смотрим не мы, который происходит в чужой голове, в голове условного гонимого Галича.

Елена Фанайлова: Галич, конечно, гениальный архитектор и драматург. Я слушала его очень много, и он дает очень большое пространство дыхания, и мои старшие товарищи говорят, что они слушают его до сих пор, для того чтобы понять, что такое большой стиль. Это, возможно, один из последних советских гениев, и гениальность его состоит в том, что он отлично работает с художественным пространством. Мне показалось, что этот спектакль – реинкарнация его эстетики пространства.

Мария Синицына: Для меня портал открылся на первой встрече с Дмитрием Брусникиным. Несмотря на то, что мы инициировали встречу, он говорил, он замечательно знал творчество Галича, цитировал его, и это было как открытие еще одного измерения, не существовавшего раньше в моей жизни.

Елена Фанайлова: Библиотека СТД – местечко довольно инфернальное. Это лабиринты и закоулки, которые я видела только в голливудских триллерах, это огромный коридор с громадными стеллажами, где хранятся книги, рукописи и все такое. И это пространство дает подсветочку всему этому. Там находятся архивы студии Арбузова.

Елена Каменская: Да, у нас прямо в зале целый шкаф, Арбузовская студия. И все участники Арбузовской студии имеют там свои папки. Библиотека очень кропотливо и бережно работает с каждым спектаклем, собирает все вывески, все рецензии, это повелось еще с 40-х годов.

Елена Фанайлова: Галич был участником Арбузовской студии, и Арбузов присутствует в этом спектакле в роли одного из главных героев, он пытается оправдать Галича, но все остальные, за исключением, может быть, Валентина Катаева, не так мягко с ним обращаются. Даня, кого вы больше любите играть – добрых людей или злых? У меня впечатление, что вы инфернальный блондин, герой 70-х. Особенно когда эти персонажи обвинения выходят в шикарных лисьих манто, здесь отсылка к главной песне этого спектакля "Охота" и эстетское зло.

Даниил Газизуллин: Я не знаю, кого я люблю играть… Я просто делаю и все. Ребята меня позвали в этот спектакль, и мне очень интересно играть. Сейчас время, когда есть такие персонажи, и мы думаем, что они отрицательные, наверное, так оно и есть. Я как-то лежал ночью и думал: это же очень круто – ты разбираешься в этой отрицательности…

Елена Фанайлова: В этой механике тьмы, присущей человеческому существу как таковому.

Даниил Газизуллин: Да, почему бы и нет, есть такая энергия у людей, и ее очень интересно найти. Не скажу, что я до конца во всем разобрался, но в той отрицательности есть своя нежность, борьба. И самое страшное, что реально взрослые люди говорили взрослому, свободному человеку: "Ты должен делать так, а не так, как ты хочешь".

Елена Фанайлова: Соглашусь, у меня этот спектакль вызвал очень много чувств, в том числе негодование, сопротивление, я не хотела в этом принимать участие. И в финале была мысль, что все-таки это прошлое, что это очень яркий отпечаток, но это все-таки закончилось по-другому, чем хотели эти люди, закончилось фактически всемирной славой Галича. По тексту спектакля видно, что Галич является патриотом своей страны, совершенно не является предателем, в чем его обвиняют, это совершенно дикая история. Одна из важных мыслей в спектакле – это то, что писатели боятся призрака Сталина, там это говорится несколько раз открытым текстом, и Сталин, как фигура умолчания, стоит за всем этим процессом. Как, видимо, и за многими другими историческими процессами, происходившими в это время в стране. Вы думали о том, как люди сейчас относятся к Сталину? Для нас всех это просто историческая рефлексия или мы вынуждены всерьез думать о том, что, как говорят соцопросы, народ положительно к нему относится?

Мария Синицына: Нам из нашего времени понять этих людей очень сложно, потому что это как глубоководные рыбы, и у них даже анатомия и физиология не такая, как у современного человека. Это потрясающее двоемыслие, чувствующееся там во всем. Тот же Арбузов пытается занять благожелательную позицию по отношению к Галичу, а его слова, по сути, наоборот, толкают всех остальных к тому, чтобы исключить такого человека. И одни из самых страшных слов герои произносят спокойно, и это не комично.

Елена Каменская: Спокойная интонация Арбузова самая демоническая. Ведь он говорит страшные вещи, и по сути он прав. Галич ведь не сидел. И тут некоторые зрители, а у нас голосование проходит, начинают думать: действительно же, не сидел…

Елена Фанайлова: Важно пояснить, что моральное обвинение, предъявляемое Галичу, в том, что у него нет опыта ГУЛАГа, и он как бы присваивает его. Он говорит так, как будто бы он все это пережил, и как будто он со своим лирическим героем склеивается в этом обвинении. Там есть объяснение самого Галича, что ему дорог опыт его двоюродного брата, прошедшего лагеря, из разговоров с ним он во многом почерпнул эту информацию. Но вопрос в том, что это претензия ко всему искусству: как ты можешь выдумывать?

Мария Синицына: Конечно, и действие происходит в Союзе писателей, и эти люди прекрасно видят разницу между автором и его лирическим героем. Поэтому это опять-таки демонстрация двусмысленности.

Елена Фанайлова: Эта претензия нормальная или нет: ты не сидел, а пишешь об этом?

Даниил Газизуллин: Столько есть прекрасных песен, где люди говорят о тех вещах, которые их лично не касались. В этом и есть сила искусства. Постоянная борьба, неуспокоенность дает свои плоды. Жизнь предлагает тебе обстоятельства и говорит: тут есть то, что ты хочешь, но тут есть стеночка, думай сам, как ее преодолеть.

Елена Фанайлова: Понятно, какие фигуры являются для Галича эстетическим и нравственным ориентиром, понятно, что он защищает, он защищает свободу поэзии, о которой говорил Мандельштам, всю ту ветку писателей и поэтов, убитую сталинской номенклатурой уже в конце 30-х. Он демонстрирует, что он человек без страха, а люди, пытающиеся его судить, живут в страхе.

Марина Васильева: Агния Барто в спектакле – светлый образ, но ее подписи стояли под протоколами исключения очень многих людей. Она участвовала в травле Даниэля, Пастернака, Галича. В спектакле это очень противоречивый персонаж. Лидия Чуковская 7 сентября 1973 года писала: "Те, кто нажимают на кнопки, вы, непременно задувающие сияние лучших умов, которыми нас дарит родная семья, вы, возводящие газетную железобетонную стену между лучшими умами и простыми людьми, вы, пытающиеся повернуть историю вспять, вы, искусственно, механическим нажатием кнопки вызывающие волны народного гнева, предпочитая немоту любому слову, смотрите, чтобы из-под земли не вырвался подлинный гнев. И тогда он, как лава, затопит не только вашу убогую стену, но и ничем не просветленный, не очищенный ничьей одухотворяющей, умиротворяющей мыслью, он утопит в крови и без разбора виноватых и правых. Хочу ли я этого? Нет, этого я никому не желаю".

Елена Фанайлова: Продолжу историю про бедных зрителей. Когда мне еще пришлось прочесть от лица одного из этих обвинителей текст, я злилась так, что думала: лопну. Я читала за писателя-фантаста Томана, мне досталась в бумажке более подробная его история, чем написано в программке, и я поняла, что это человек, участвовавший в разделе Польши, в качестве военного заходивший в западную Белоруссию. Это к вопросу о том, что это люди совершенно другой антропологии, это правда. Нам сейчас, с нашим представлением о современной истории, довольно тяжело представить, что начало Второй мировой войны было ознаменовано пактом Молотова-Риббентропа и военными действиями на территории Восточной Европы. Я выступаю в такой роли, и вы заставляете это делать еще нескольких человек. И потом во время голосования нужно поименно поднять руку. В результате в конце спектакля Галич оказывается "не исключенным" из Союза писателей. У вас было когда-нибудь, что публика голосовала за его исключение?

Мария Синицына: Нет. Хотя однажды было почти поровну.

Даниил Газизуллин: Было или поровну, или Галича исключили.

Елена Фанайлова: А вы не спрашивали о мотивах людей, хотевших исключить его из Союза писателей?

Мария Синицына: Работает психодраматический эффект. Люди ощущают себя действительно участниками заседания.

Елена Каменская: Многие цитируют Арбузова. К нам же разная публика приходит, кто-то – с родителями. Постоянная аудитория мастерской – люди примерно нашей системы ценностей, но есть и другие, и это очень здорово. И еще я случайно услышала комментарий: "Как же, ведь при Сталине он жил хорошо, Галич был принят". И это же действительно так, Галич был известным драматургом.

Мария Синицына: Еще одним мотивом голосования за исключение для людей является желание освободить…

Елена Фанайлова: Этот мотив я прекрасно понимаю: в таком позорном союзе не нужно присутствовать такому человеку, как Галич. Потому что все его моральные принципы входят в противоречие с их конформизмом и страхами.

Мария Синицына: Но современные люди забывают о том, что это лишение человека средств к существованию. Желая его освободить, они не думают об очень жестоких последствиях, которые для него были.

Елена Фанайлова: Но это еще раз к вопросу о том, что антропология уже настолько поменялась, что, когда мы начинаем сравнивать наше время со сталинским, желательно видеть все эти вещи.

Мария Синицына: Для меня Галич не храбрый герой на белом коне, а человек, решивший не бояться. Он все равно боится, но он принял решение достойно пройти это испытание.

Елена Каменская: У Каретникова есть цитата, когда его жена говорит: "Мы решили не бояться". И он для себя уже решил все до заседания.

Елена Фанайлова: Да, он говорил, что после ввода советских войск в Чехословакию в 1968 году правила игры становятся прозрачными, и человек должен выбирать свою позицию. А в те годы, конечно, это гораздо тяжелее дается, чем нынешние протестные митинги.

Алексей Киселев: Спектакль состоит из двух частей: первая часть – это собственно инсценировка внутрипрофессионального судилища над поэтом, а вторая – концерт. И здорово, что между ними нет никакого антракта, когда человек мог бы уйти. Происходит сильное тоталитарное навязывание эстетики – модной хипстерской интерпретации немодных стихов. Сидите и слушайте, хотите вы этого или нет. Если не хотите, вы можете встать и выйти, но тогда вы будете подвергнуты общественному осуждению. И сама эта ситуация – прямо в яблочко. Есть официальная культура – классное советское новое кино, музыка, и если ты хочешь сказать вслух, что тебя это не устраивает, то ты будешь понят всеми современниками как маргинал. Эта ситуация возникла в спектакле именно в тот момент, когда начался концерт. Артисты мастерской Дмитрия Брусникина, главным образом Игорь Титов, исполняют песни Галича в неочевидных, собственных аранжировках, это интересно, здорово, но хочется уйти поскорее. И это похоже на то желание, которое испытывал всякий здравомыслящий человек в 60-е. Мне нравится идея такого интерактивного театра, когда через один элементарный жест, который зритель может совершать или не совершать, ситуация полувековой давности транспонируется на 2019 год, на XXI век, и это работает, это классно придумано.

Игорь Титов: Интенция была получена от Дмитрия Владимировича Брусникина, который сказал: "Галича никто не пел, и время было такое – не до песен. Три аккорда, поэзия – надо спеть". Я не хотел бы, чтобы люди, пришедшие на спектакль, желали бы послушать песни Галича. Если хотите послушать Галича, то обратитесь к магнитофонным записям, где поет он сам.

Елена Фанайлова: Даня, там звучит футбольный рэп в вашем исполнении…

Даниил Газизуллин: Мне очень нравится, потому что во всем этом есть очень хорошая энергия музыки, которую я очень сильно люблю.

Елена Фанайлова: А слова не кажутся старомодными?

Даниил Газизуллин: Не кажутся. Я для себя открываю в который раз этот матч, который происходит там.

Елена Фанайлова: Да, когда это слушаешь в рэповском исполнении, это как будто происходит здесь и сейчас. Человек прекрасно разбирался еще и в устройстве футбольной игры. Что скажете о претензиях народа, что вы не аутентично сделали эту музыкальную часть?

Мария Синицына: Это было наше сознательное решение.

Елена Каменская: И замечательного композитора, Димы Шугайкина, который написал музыку, все подводки. Он также был автором музыкальных подложек в спектакле. Это его дебют в театре, и мне очень нравится. Я мечтаю, что мы однажды запишем саундтрек.

Елена Фанайлова: Это просто просится. И видеоверсия просится тоже. Парни и девчонки в спектакле ужасно эффектные, все это зрелище невероятной красоты и энергии. И тексты эти не стареют, конечно. Первый важный текст – это "Охота", очень многослойное произведение. И я думала о стихах Галича про Пастернака: "До чего ж мы гордимся, сволочи, что он умер в своей постели…" Вы признаете исторические параллели между тем, что страна переживает сейчас, и тем, что она переживала после 1968 года? Я имею в виду финал оттепели и уход в медленную брежневскую реакцию. И зачем мы обращаемся к этому опыту, зачем нам Галич, зачем нам это судилище? Дело Серебренникова вспоминается.

Елена Каменская: Конечно. Весь спектакль и затевался, когда мы все были свидетелями происходившего, читали стенограммы, стояли под дверью суда, и эта рифма возникает.

Мария Синицына: Можно найти параллели, можно найти, к счастью, различия. Сейчас мы можем говорить о целом ряде основополагающих вещей более свободно по сравнению с людьми 60-70-х. Мы интересуемся двурушничеством, хамелеонством, смердяковщиной, а у людей того времени это было в крови, это было частью их образа жизни.

Елена Фанайлова: И это нас возмущает, нам кажется диким.

Мария Синицына: Оно не кажется диким, оно кажется опасным. То, чего не хотелось бы сейчас, например, это предтечи процессов, запущенных после оттепели, когда началась самоцензура. Это самое страшное, чему нужно противостоять, насколько это возможно.

Елена Каменская: И самоцензура – тоже примета нашего времени, к сожалению.

Елена Фанайлова: А в этом спектакле вы ловили себя на самоцензуре?

Елена Каменская: Мы находимся в государственном учреждении, в центре города, и у нас, как у продюсеров, были опасения. Но спектакль вдруг неожиданно для нас, и мы этому рады, обрел такую популярность…

Мария Синицына: Дело не только в популярности. Когда ты узнаешь, что появляется это чувство, ты можешь либо принять его, либо противостоять ему.

Елена Каменская: Другое дело, что мы не могли уже повлиять на режиссеров. Мы дали им полный карт-бланш, дали им библиотеку. Кстати, Марина Брусникина подсказала нам прийти именно в библиотеку, благодаря ей все это и случилось именно там.

Елена Фанайлова: И это очень эффектное зрелище, спектакль, перформанс. Как эта работа изменила вас? Возможно, это не только Галич, но и встречи с публикой, с коллегами.

Даниил Газизуллин: Я в первую очередь увидел, что режиссеры, Игорь и Сережа, с которыми я был знаком еще до этого, но не играл у них, – это очень талантливые, красивые люди, способные совершать поступки. Они открылись для меня еще больше, и я очень рад, что участвую с ними в спектакле. И еще я познакомился с прекрасными людьми – с Леной, с Машей. Я посмотрел со стороны на всю эту ситуацию с Галичем. И у меня остался от этого спектакля миллион положительных эмоций.

Мария Синицына: Присоединюсь к словам Дани, потому что у нас сложилась команда, уникальная ситуация. Нам всем вместе очень хорошо делать этот проект, и такая гармония бывает редко. Еще, что для меня тоже очень ценно, это поэзия Галича, с которой я не была знакома до проекта. Меня очень радует и доставляет удовольствие его многослойность и то, как в довольно краткую стихотворную форму вмещается столько смыслов, и как они могут по-разному проявляться своими гранями.

Елена Каменская: У меня очень многое изменилось за последние полгода. Раньше я никогда не относилась к театру всерьез, я искусствовед по профессии, и это, конечно, была авантюра, требовавшая смелости. Это абсолютное погружение в театр, в невероятную среду, потом в Галича, в материал. И, конечно, ребята. Были очень сильные ощущения для не актеров, для людей, которые просто рядом, когда пришла первая публика, когда были первые овации стоя. Чувство сопричастности одно из самых сильных ощущений, когда ты вступаешь в театральный мир.

Марина Васильева: Мой младший брат точно не знает, кто такой Галич. Из моих сверстников, наверное, половина не знает, кто такой Галич. Когда ребята предложили мне пуститься вместе с ними в эту авантюру, я знала, кто такой Галич, но не углублялась в это особенно. И в процессе работы, когда я читала стенограмму заседания, сопутствующие материалы, про Барто, Люсичевского… Мне очень сложно это все описать правильно словами, но весь ад, сопровождающий саму фигуру Галича, все, что вокруг него, когда я думаю об этом, меня начинают переполнять эмоции. У меня сразу перед глазами Кирилл Серебренников, Голунов, это все не прошло, и оно не пройдет никогда.

Елена Фанайлова: Меня интересовало, как работает могучая этико-эстетическая машина по имени Александр Галич. Выясняется, что радиация, фон этих текстов, этих песен, их архитектоника так совершенны, что работает для людей молодого поколения, практически ничего не знавших о нем. Сила и обаяние этой личности, этого характера – это смелость, способность противостоять и бросать вызов судьбе. Это, наверное, самое главное в этом спектакле и в том, что ребята сделали с этой работой.