Не лингвисты, а журналисты информационного портала "Такие дела" взяли на себя труд составить словарь корректной лексики. У него пять разделов: Заболевания и ограничения, ЛГБТ, Секс, Психические расстройства, Социально уязвимые группы.
Название словаря – "Мы так не говорим", поскольку он построен парадоксальным образом. Сначала, говорит автор этого проекта Мария Бобылёва, ты видишь нежелательное обозначение. То есть то, как говорить не нужно, если заботишься о том, чтобы никого ненароком не обидеть:
Вместо "инвалид" мы предлагаем "человек с инвалидностью"
– Человек открывает словарь и видит какое-то дискриминирующее слово. Например, "негр", "биполярник", "пограничник", "колясочник", "бомж" или "даун". Далее пользователь кликает на выбранное слово и попадает туда, где предлагаются более корректные обозначения соответствующих понятий. Там же есть комментарий с пояснениями. Когда мы разрабатывали словарь, естественно, думали, как будем вводить: по правильному или по неправильному варианту. Решили сделать так, как сделали. Дело в том, что нежелательные слова и выражения легче опознаются, а их политкорректные аналоги зачастую новые, они только начинают входить в обиход. Кроме того, они бывают более длинными. Порой это конструкции из нескольких слов. К примеру, вместо "инвалид" мы предлагаем "человек с инвалидностью".
Я уже столкнулась с возмущенной реакцией многих людей. Дескать, не смейте мне диктовать, как что-то называть! Нет, мы не диктуем. Называйте что угодно как хотите. Однако и мы сами представляем СМИ, и нормы этого словаря сами для себя уже приняли.
Идея словаря "Мы так не говорим" возникла на наших редакционных летучках, ведь мы пишем про разные социальные проблемы. Соответственно, часто имеем дело с разными социально уязвимыми группами. У нас много внештатных авторов, есть и штатные. Однажды мы спохватились, что каждый из нас называет какие-то вещи по-разному. Что это все чаще вызывает нарекания. Отдельные слова людям, о которых мы пишем, кажутся обидными. Между тем авторы не имели в виду ничего плохого. Вот мы и решили все это унифицировать. Называть все это единым образом. Я встречалась с экспертами из разных областей. С представителями НКО, с лингвистами. Принципиально важно было сделать словарь не в виде окончательно готового продукта, а чтобы это был живой раздел нашего портала "Такие дела".
Словарь появился на днях, но уже поступило много комментариев. Кое-кто заявляет: вы сошли с ума, вы предлагаете какую-то чушь, так неправильно! Мы не будем пытаться угодить всем, потому что это невозможно. Но со временем проект будет трансформироваться. Что-то станет меняться. Какие-то слова, о которых мы не подумали, будем добавлять. Поймите, мы не говорим, что создали эталон. Мы понимаем, что для очень многих понятий в языке пока нет конечного правильного варианта. Поэтому наш проект – это еще и приглашение к дискуссии. В этом смысле наша работа только началась, – говорит Мария Бобылёва.
У филолога Гасана Гусейнова есть ряд нареканий к отдельным словарным статьям. Однако сам проект он считает важным и своевременным:
– Нас ведь окружает огромный мир телевидения с постоянным потоком ненависти. Причем эта ненависть даже не только политическая, а повседневная, обыденная ненависть к человеку. То же самое в реальной жизни. Это родители, кричащие на своих детей или бьющие своих детей. Они не понимают, что, даже просто шлепая ребенка, в этот момент теряют человеческий облик, потому что нарушают какие-то большие правила жизни. Поэтому словарь "Мы так не говорим" – это вовсе не ограничение свободы слова. Наоборот, движение в направлении больших правил жизни.
Очень интересно было посмотреть словник. Он отражает то, что мы сейчас непосредственно наблюдаем и переживаем. Мы слышим свист изменений в языке, который целые поколения могли не слышать. Мы оказались в ситуации встречи с необходимостью самих себя немножко переделать. Язык, на котором мы привыкли говорить, меняется. Это очень новое, очень необычное чувство.
Слова, которые не принято произносить публично
В этот словарь попали некоторые слова, которые, вообще-то, не принято произносить публично. Во всяком случае, до недавнего времени было не принято. В их числе, обозначение каких-то "постыдных" болезней. Мы привыкли к тому, что есть закрытые табуированные темы. Например, не говорят много о чувствах, которые испытывают, не говорят о своем физиологическом опыте (необязательно сексуальном). И вдруг мы попали в эпоху, когда об этом начинают говорить все. И нам надо определиться: готовы ли мы вообще затрагивать эту тему? Может быть, мы не готовы о ней говорить? Готовы ли люди говорить о каких-то своих психических отклонениях? У многих они есть. Готов ли я публично об этом говорить? В наше время – готов. Так что это действительно замечательная идея – сделать такой словарь, и в центр поставить человека, который не только не хочет, чтобы его не обижали, но и сам не желает никого обижать. Иными словами, этот проект обращен к людям, которые хотят пробудить в себе человеческое, – говорит Гасан Гусейнов.
По словам эксперта Центра лечебной педагогики "Особое детство" Ксении Рейцен, достижения медицинской науки сказались на изменении в пласте лексики, который относится к психическим и генетическим заболеваниям:
Если у человека нет ноги или руки, никакой журналист никогда не напишет "страдает одноногостью"
– Я работаю в центре, который помогает детям с нарушениями развития и их семьям. Я росла в 80-е. В то время считалось, что человек с синдромом Дауна доживает с большим трудом до 18 лет. Что, скорее всего, у него тяжелая умственная отсталость в стадии имбецильности. Следовательно, он, скорее всего, не говорит. То, что он сможет читать, даже никогда не обсуждалось. Значит, он про себя сам сказать не может, страдает он или нет. Были разные стадии называний таких состояний. Наш центр негосударственный, соответственно, мы ищем деньги. Делаем это разными способами, в частности, я уже 14 лет занимаюсь поиском грантов. Мы пишем гранты, мы работаем с разными СМИ. Иными словами, имеем дело с текстами. И вот на протяжении всех этих 14 лет я сталкивалась с одной и той же ситуацией. Приходит журналист, мы знакомим его с какой-то историей, а после он пишет: "Страдает синдромом Дауна" или "страдает аутизмом с рождения". Меня лично всегда цепляла эта формулировка. В какой-то момент я поняла почему. Что бы мы ни писали, не важно, грант, статью или пост в Фейсбуке, мы пишем с учетом того, что этот текст может прочесть родитель ребенка с нарушениями развития или сам ребенок, который у нас занимается. Значит, надо позаботиться о том, чтобы их это не задело. Так вот, ребенок с синдромом Дауна не страдает от синдрома Дауна. Безусловно, это заболевание. Но ведь если у человека нет ноги или руки, никакой журналист никогда не напишет "страдает одноногостью". Хотя человек без ноги, наверное, страдает больше, у него больше ограничений движения, может быть, больше ограничений возможностей. В свое время эта формулировка, как я думаю, родилась неслучайно. Она родилась для того, чтобы лучше понять этого ребенка, чтобы лучше его описать, чтобы увидеть в нем человека. Не написать "даун", а написать "ребенок, который страдает". Значит, он человек. Предполагается, что у него есть еще какие-то свойства. Однако теперь настало время убирать из конструкции слово "страдает". Постепенно оно уходит.
– Вы привели примеры, как говорить не надо. Но какая формулировка, на ваш взгляд, уместна?
– Сейчас следует руководствоваться общим принципом. В любой конструкции сначала стоит понятие "человек", а потом то, с чем он. Например, человек с аутизмом, человек с расстройством аутистического спектра, человек с синдромом Дауна, человек с ДЦП.
Но не все так просто. Я психолог, работаю со специальными родительскими группами. На днях я спросила у родителей: "Есть ли что-то, что вас задевает в СМИ?" Родственники детей с синдромом Дауна сказали, что их раздражает, когда говорят "солнечные дети", "даунята", "аутята". При этом правда состоит в том, что если вы откроете многочисленные форумы таких родителей, то увидите названия "Наши даунята", "Аутята", "РАСпрекрасные дети" и так далее. Эти люди могут называть свои сообщества как угодно, они имеют на это право. Но людям со стороны следует помнить, что когда говорят, к примеру, "солнечные дети", то имеют в виду сразу некоторый образ, в котором мало вариантов для отдельной личности, – говорит Ксения Рейцен.
Модная тема феминитивов не отражена в словаре "Мы так не говорим". Однако во время дискуссии, устроенной сотрудниками портала "Такие дела", были люди, которые называли себя "психологинями" и "психологессами", "бизнес-тренерками" и "авторками". Анна Наринская предпочла, чтобы ее представили как журналиста, литературного критика и куратора выставок. Правда, призналась, что оказалась перед нелегким выбором:
Когда говорим "режиссерка" или "кураторка" – это пока что действительно обозначает не только пол, но еще и взгляды такой женщины
– Вокруг феминитивов в последнее время создалась атмосфера невероятного бурления и брожения. За последний месяц я побывала внутри нескольких невероятных скандалов, когда люди орали друг на друга и бросали друг в друга вещи. Все это было связано исключительно с феминитивами. Я сейчас переживаю настоящий кризис самоидентификации. Дело в том, что я не просто за феминитивы, я много об этом писала и говорила. Я пыталась внушить мейнстримному сообществу, что это абсолютно приемлемая, нужная вещь. При этом мы все-таки должны понимать, что когда говорим "режиссерка" или "кураторка" – это пока что действительно обозначает не только пол, но еще и взгляды такой женщины. Совершенно ясно, что она думает о каких-то гендерных вещах. Если женщина хочет, чтобы ее в публикациях называли "авторка", это для нее очень важный факт. Это значит, для нее существенен акцент на том, что авторство ее текстов принадлежит женщине.
Но лично я все время ловлю себя на том, что принадлежу к некой старой культуре. Вот "журналистка"… Нет, я, наверное, все-таки журналист, потому что я же хороший специалист. Я же хорошо пишу. Точно также есть множество авторов и режиссеров, про которых если скажешь "авторка" или "режиссерка", то они будут считать, что ты их маркируешь чем-то женским, узко гендерным. Что делает режиссерка? Она ставит спектакли про женский вопрос, а "Гамлета" пускай режиссер ставит. Самая сопротивляющаяся феминитивам часть людей – это не мужчины, а как раз женщины, которые считают, что феминитивы понижают их статус, загоняют их в некоторое гетто. Так что это совершенно непростая штука. Я, например, не знаю, как про себя говорить, – признается Анна Наринская.
В нормативные словари многие феминитивы пока не попали. Однако лингвист Максим Кронгауз не видит ничего страшного в употреблении таких слов. Правда, не всех:
Если мы последуем за предложениями сделать феминитивы регулярными и женщин называть только с помощью феминитивов, мы потеряем очень важный фрагмент языка
– Если кто-то хочет, чтобы его называли "поэткой", а кто-то хочет, чтобы его назвали "поэтом", мы так и будем называть. Проблема не в этом, а в том, что мы начинаем менять язык. В чем преимущество того устройства, которое сегодня нам предлагает русский язык, хотя, я согласен, в нем есть несправедливость, и он отражает некоторые патриархальные условия развития языка? У нас сегодня есть пары мужского и женского рода, принципиально по-разному устроенные. Скажем, есть пара – актер и актриса, где актер – значит именно мужчина, а актриса – именно женщина. Точно такое же соотношение в парах: певец и певица, спортсмен и спортсменка, штангист и штангистка, хоккеист и хоккеистка. И это важно, потому что для нас принципиально, кто играет в хоккей – женщины или мужчины. Они играют в разных командах и не встречаются друг с другом. Для нас важно, речь идет об актере-мужчине или об актрисе-женщине. А вот кто мне приготовил обед – повар-мужчина или женщина, мне... ну, иногда, наверное, есть ситуации, когда это важно, но в нормальной, обычной, частотной ситуации мне абсолютно все равно, лишь бы обед был хороший. В этом смысле язык экономит нам усилия, и феминитив "повариха" используется только в том случае, когда почему-то нужно подчеркнуть, кто это женщина. Если мы последуем за предложениями сделать феминитивы регулярными и женщин называть только с помощью феминитивов, мы потеряем очень важный фрагмент языка. Мы потеряем нейтральные слова. Возможно, не очень справедливо, что они, как правило, мужского рода. Есть только некоторое количество нейтральных слов женского рода, но если у нас не будет общих слов, в ситуациях, когда нам пол неважен, неинтересен или неизвестен, мы вообще не сможем назвать этого человека. "Повар приготовил мне обед" – я сначала должен пойти на кухню и выяснить, какого пола был повар. Вот против чего мы можем возражать. Люди предлагают некоторые новации, изменения в языке, не осознавая последствий. И это принципиально. Никто не против феминитивов, язык сам вырабатывает их, но вырабатывает так, что у нас есть в разных ситуациях разные возможности.
"Негр" вносится в разряд нежелательных слов не потому, что в русском языке это слово имеет негативность, а потому что так поступили в английском языке
Что же касается словаря "Мы так не говорим", хочу сказать, что полностью избежать обид, видимо, невозможно. Любое слово может вызвать обиду у кого-то. Есть люди, которые обижаются на самые невинные вещи. Например, в словаре как нежелательное помещено слово "негр". Я обсуждал это слово, и оказалось, что я обидел огромное количество человек, мне предъявили претензии. В языке еще не выработалось, на что его заменять. В какой-то момент предлагалось заменить слово "негр" словом "черный". Мне кажется это совершенно чудовищным, потому что "черный" как раз имеет в русском язык очень сильную негативную оценку и негативные ассоциации. "Негр" постоянно вносится в разряд нежелательных слов не потому, что в русском языке это слово имеет вот эту самую негативность, а потому что так поступили в английском языке. Естественным образом так стали вести себя русские американцы. В Америке произнести это слово невозможно, потому что там оно фонетически похоже на неприличное слово. Замена в английском языке была абсолютно оправданна. Но неправильно автоматически считать, что мы то же самое должны сделать с русским словом, не имеющим этих коннотаций. Сегодня именно из-за того, что такие попытки делаются, это слово уже скомпрометировано, и, скорее всего, лет через 5–10 оно уже будет неприличным.
Полный спектр от разумности до безумия
Политкорректная правка, безусловно, нужна. Прежде всего, я поддерживаю ее в области названия детей с проблемами аутизма и так далее. Но я хотел сказать, что если уж мы начинаем эту правку, то мы должны исходить из русского языка, из той ситуации, которая сложилась в нашей цивилизации, в нашей культуре, а не автоматически переносить опыт английского или немецкого языка на русский язык. Слова в разных языках не просто значат разное, но и имеют совершенно разные оценки.
Между тем сам факт публикации словаря и факт его публичного обсуждения очень важны. Скажу только, что содержание этого замечательного словаря имеет полный спектр от разумности до безумия. И это очень хорошо, потому что это позволяет с интересом его читать и с интересом его обсуждать. Было бы идеальным, если бы этот публичный вброс, чрезвычайно важный для нашего общества, продолжился бы скрытой работой над этим словарем, когда ряд экспертов по лингвистическим и по социологическим правилам, с привлечением фокус-групп, будет править этот словарь и обсуждать как сам его словник, так и, возможно, замены там, где они нужны. Важно продолжить это дело на профессиональном уровне, – говорит Максим Кронгауз.
