Имя 25-летнего Евгения Макарова в первый раз прозвучало в прессе в апреле 2017 года. Тогда трое заключенных колонии №1 Ярославля – Иван Непомнящих, Руслан Вахапов и сам Макаров – заявили о том, что спецназ ФСИН избил осужденных "в воспитательных целях". Во вторник Макаров вышел на свободу и рассказал Радио Свобода о мрачных буднях ярославских колоний.

20 июля 2018 года "Новая газета" опубликовала 10-минутное видео, на котором видно, как более десяти сотрудников колонии избивают Евгения Макарова. Они бьют его дубинками по пяткам и выливают ему воду на ноги и голову. Видео сняли 29 июня 2017 года сами же сотрудники ФСИН на портативный видеорегистратор, который они обязаны носить по закону. Макарова избили после того, как он возмутился, что во время обыска сотрудники колонии бросили на пол письмо его матери.

После публикации видео Следственный комитет возбудил уголовное дело по статье о превышении должностных полномочий с применением насилия. 13 сотрудников колонии арестовали и отправили в следственный изолятор, один находится под домашним арестом, еще несколько человек проходят по этому делу как свидетели и находятся на свободе. После публикации видео Евгения Макарова взяли под госзащиту. По словам его адвокатов, она состояла в том, что Макарова каждый день посещал начальник колонии. Сейчас адвокаты опасаются, что госзащиту ему могут и не продлить.

Евгений Макаров вышел на свободу 2 октября около 9 утра. Встречать его к исправительному учреждению приехали родственники, друзья, правозащитники и десятки журналистов. Вот что Евгений Макаров рассказал Радио Свобода:

–​ Что вы чувствуете после выхода на свободу?

– Да просто чувство, что я вырвался из этого рабства, садизма, который там устроили. Это рабство, это как отдельное государство. Там они что хотят, то и делают, у них свои законы, свои порядки. Им без разницы, что печатается на бумаге, законы какие-то, они их просто не соблюдают. Главное, что хоть живой остался.

–​ Что было с вами после публикации видео?

– Мне дали 15 суток, я отсидел 15 суток, а потом месяц сидел без изоляторов. 70 с лишним дней я просидел в одиночной камере. Но они считают нормальным для реабилитации человека – сидеть в камере, которая окружена полностью клеткой. В прямом смысле клетка. От окна полтора метра, от стены до стены, до потолка, от пола – клетка. И в точности аналогично от двери – клетка. Постоянно находишься в клетке. А еще все их мелочные провокации, это тоже несоблюдение закона. Как они говорят, они здесь закон. Им без разницы, что пишет Минюст, без разницы, что пишет УИК (Уголовно-исполнительный кодекс. – РС), им на все это наплевать. Когда им говоришь, что "вы делаете не по закону", они говорят: "Пишите жалобу". А "пишите жалобу" для них – это то же самое как "да пошел ты на три буквы". А за написанные жалобы на их имя им дают поощрения, а не какие-то взыскания за неправильную работу.

– Как проходил ваш день в изоляторе? Вы вообще понимали там, когда день, утро, ночь?

– Ну, я как-то осознавал, что утро, день, ночь, это понятно. Шконка пристегивается, шконка отстегивается. Им без разницы, если я мучился от головных болей, не спал всю ночь, восемь часов моего сна не были произведены, они приходили в пять утра и пристегивали шконку. Без разницы им было, что я вызывал ночью врача и не спал. Им на это просто было наплевать. Конечно, я травмирован теми событиями, которые со мной произошли, конечно, психика нарушена. Это содержание в клетке... Плюс их коллективная солидарность. Они недовольны, что их сотрудники сидят, они этого просто не ожидали, и они любыми пакостями, любыми словечками, заковырками пытались меня задеть. Были даже такие провокации, что могли, допустим, положить трусы, а на них сверху положить Библию в надежде, что я сорвусь, чтобы заснять это все на камеру, как я буду ругаться матом. Они прекрасно понимали, что я не сдержусь. Такие вещи даже говорить неохота... Или вот я постирал носки, и они их забрали из камеры, сырые, они неделю лежали, тухли сырыми, и через неделю они мне отдавали такие же сырые носки. В законе положено две пары носков, одни постирал, другие носишь, а тут нет. Либо ты их постирал и ходишь без носков, и они у тебя в камере, либо ты в них ходишь постоянно. Вплоть до таких мелочей они ущемляли. Они давали сухой чай, но не давали кипяток. И постоянно, изо дня в день, из часа в час с ними один и тот же разговор. Ты пытаешься им объяснить, что это все не по закону, а они говорили: "Пиши жалобу". А когда пишешь жалобу, приходит ответ: ты дурак, они все делают по закону. Их полностью поддерживает прокуратура.

– Вы читали "Архипелаг ГУЛАГ"? Насколько это похоже?

– Да, я читал "Архипелаг ГУЛАГ", не полностью, конечно, отрывками, что мне было интересно. Сейчас все чуть-чуть по-другому, конечно. Допустим, здесь 10 лет дали – 10 лет и будут мучить, а там если 10 лет дали, то там расстреливали хоть, не мучили. Это единственное, что поменялось. Не знаю даже, что лучше, не мне судить. Я это не пережил, как написано в "Архипелаге ГУЛАГе" Солженицына. А как сейчас пытают людей? Каждый приходящий туда вновь работать, вот он сегодня приходит, стоит смирненько, а на следующий день, через два дня он уже стоит – рука в кармане, ключи крутит, плюет, сигарету курит. "На корточки! Гуськом! Чего? Нет? Всё, твою маму..." Ногами там пинает. Вот что происходило. А я-то не мог этого терпеть. Даже не то чтобы отношение к себе. Даже для себя я мог создать условия такие, чтобы они меня не трогали, и они мне предлагали такие условия, чтобы я сидел спокойно. Но когда я обращаюсь к общественности, я прошу поддержки, как Руслан Вахапов, как Иван Непомнящих, мы просим поддержки для всех, а не для себя. Я не могу слышать и видеть, как какой-то ублюдок, только что пришедший из армии, берет и 20 человек ставит на колени, бьет их дубинкой и обзывает их матерей. Я не могу промолчать, конечно, я ему скажу, кто он есть! И за то, что я старался там какую-то справедливость наладить, какое-то людское понимание, людское отношение, они вот так вот ко мне относились. И я это принимал за должное. И я обращался, чтобы это остановить. Но с 2012 года, как я там сижу, это продолжалось постоянно. И там есть вот этот статус "петуха", вы знаете, всем известно, что в тюрьме есть "петухи". Они взяли слабеньких, с малолетки приехали слабенькие люди, взяли и сделали их "петухами". А вся Россия придерживается старых законов, никуда не ушло до сих пор. Хоть он ничего не делал, но по понятиям он из тюрьмы освободился "петухом".

– Получается, что сами ФСИНовцы культивируют воровскую культуру?

– Конечно! Которая им и нужна! Мы хотели людского отношения, как я всегда говорил, по-человечески, по-людски. А они находят лазейки, где им нужно воспользоваться какими-то понятиями и надавить на понятия воровские, и они давят на них.

–​ То есть бьют, унижают тех, кто пытается отстаивать людское отношение?

– Конечно! Тех, кто не порабощается.

–​ Много таких людей, которые свои права отстаивают?

– Есть такие люди, конечно! И сейчас есть, и они всегда будут. А есть те, которые не могут бороться, которые боятся, может, чего-то, но мы их не можем за это судить. Не дано им этого, и они готовы делать все, что им скажут.

–​ Вы были сначала в 1-й колонии, потом в 8-й? Каковы масштабы издевательств над людьми в обеих колониях?

– Масштабы, можно сказать, одинаковые. В 8-й колонии были жестче условия. Допустим, из 8-й колонии сотрудники ездили в 1-ю. Когда меня отправляли из 1-й колонии, хотя там есть ЕПКТ (единое помещение камерного типа. –​ РС), меня отправляли в ЕПКТ именно в ИК-8, к тем сотрудникам, которые приезжали избивать в ИК-1, чтобы так же избить меня в ИК-8. И меня избили по приезду. Как же было много унизительных вещей. Они постоянно унижают. У них нет норм вообще никаких человеческих. Я судить не буду, как у них там на воле дела, в свободное от работы время, с семьей, об этом я говорить вообще не могу и не буду. Я говорю про их поведение в той системе, в которой они создали свое государство. И это государство доверили необразованным людям, которые просто привыкли к жесткости, к силе, кто сильнее, тот и прав. Допустим, на последнем видео он говорит: "Каждый день война". Да он сам видел хоть войну-то, он знает, что такое война? Для него война – это зэка бить, который ему не даст отпор. Просто чтобы наслаждаться, бить его. А если ему сказали бы: "Тебе сейчас зэк даст отпор" – он бы бежал и какал, бежал до полиции и какал бы, и писал бы заявления, и принес бы заявление все в фекалиях, что его избили.

–​ То есть то же самое, что сделал Яблоков –​ при первой же опасности сдал всех своих подельников?

– Конечно, конечно! Они так и будут жить. Это их порода такая. Я не говорю за всех, там есть достойные люди, достойные мужики, про которых я могу сказать, что они относятся по-человечески. Да, они исполняют свои обязанности, они стараются исполнять закон, они не исполняют закон потому, что он вообще не предусмотрен условиями. Условий нет для исполнения закона никаких. Но они зато относятся по-человечески, они люди, они личности. А те, кто занимается вот этими избиениями, они не личности, они не представляют ничего из себя, это просто омерзительные люди.

–​ Как другие заключенные отнеслись к тому, что вы, Руслан и Иван рассказали о том, что происходит в колонии?

– Отнеслись к этому нормально. По-другому они не могут отнестись. Были, конечно, недовольные люди, но вы сами понимаете, от кого они шагают, чью политику они поддерживают, получают блага, чтобы молчать.

–​ Но при этом рассказали вы трое, а остальные не решились.

– А остальные все не решились, конечно. И многие даже сейчас не решатся, и до сих пор они не верят в то, что может что-то произойти. Понимаете, это надо все менять кардинально. Они находятся сейчас в рабстве, в закрытом помещении, откуда ничего не уходит, и где все покрывается. Если выходит слово одного зэка, находятся сразу десять человек, которые подтверждают обратное, даже среди самих зэков. Тут последнюю комиссию проводили, когда мне трое суток дали, представляете, сидят десять взрослых офицеров, мужиков здоровых, встаю я один и объясняю, жестикулирую рукой, и один говорит: "Не надо рукой шевелить. Мало ли, мы воспримем сейчас это как нападение". Я говорю: "Ты в своем уме? Десять взрослых, здоровых мужиков, и я жестикулирую рукой и нападу сейчас на вас, на десятерых? Ты в здравом уме вообще находишься? Как тебя приняли вообще на работу?" И вот так они берут и спускают в подвал вдесятером, для полного обыска, и говорят: "Он на нас напал". На десятерых здоровых дядек с дубинками, с наручниками, с газовыми баллончиками, с электрошокерами. "Он на нас напал, и мы его избили". Вот и вся логика.

–​ Это называется –​ оправдание применения физической силы. И прокуратура принимает...

– Да, представляете, какие оправдания! Они настолько нелогичные, не поддаются никаким объяснениям вообще. Из прокуратуры такие ответы приходят, из Следственного комитета такие ответы приходили, просто идиотские! Они у меня сохранились. Потом, я думаю, когда приедет адвокат, мы их разберем и опубликуем. И у нее есть эти ответы. Разберемся во всем этом, насколько они типично идиотские. Просто написали на скорую руку, отправили, ответ пришел: все законно. А человек избит. Надо – повторим.

–​ Круговая порука.

– Да. Не по закону? Пошли, избили. Опять бумагу написали, все оформили, штампы поставили, готово.

–​ А что было тяжелее, когда вас били или когда давили морально?

– Я воспринимал это все, так сказать, как судьбу, как испытание, я должен был это терпеть. Конечно, мне было тяжело...

–​ После публикации видео вас били?

– Нет. Был такой ажиотаж создан, после которого никто не будет применять еще что-либо.

–​ А вы знаете, что ваше имя произносили в ООН?

– Да, я слышал об этом.

–​ Что это для вас значит?

– Спасибо всем, кто сделал это, постарался для этого, чтобы это произошло! Даже просто для системы, не для меня, а для людей, которые дальше будут сидеть. Там же масса сидит, и не то чтобы они преступники. Да, там есть злодеи, даже по понятиям они злодеи, насильники там, убийцы, еще кто-то, я их не оправдываю. Но все равно там масса людей сидит, кто за быт, кто за что, за наркотики, еще за что-то. И отношение такое, порабощающее, угнетающее. Люди и так лишены свободы, зачем лишать их дальше всего остального, что они могут иметь?

–​ Был ли у вас поворотный момент в колонии, когда вы поняли, что с этого дня в вашем восприятии жизни все изменилось?

– Я не знаю, я, можно сказать, получил воспитание на улице, начал взрослеть уже в тюрьме, так как я с 17 лет по тюрьмам. И с каждым днем я убеждался в чем-то, с каждым днем я в чем-то разочаровывался, ставил памятники каким-то проблемам, сам себя характеризовал, сам себя ругал. Я менялся каждый день, каждый день происходили какие-то изменения.

–​ А какие произошли изменения?

– Ну, я прочитал Библию полностью, и я думаю, я стал более верующий и буду придерживаться тех принципов, которые в ней написаны. Лишь бы все было по справедливости и по любви друг к другу. Относись к человеку с любовью, как бы ты хотел, чтобы любили тебя.

–​ По чему вы скучали больше всего?

– Да у меня не было времени скучать, я сидел постоянно в изоляторе. Так что я скучал по всему, даже по изолятору, сидя в изоляторе (смеется).

–​ Когда домой приедете, что сделаете первым делом?

– Я не знаю, когда я приеду домой... (смеется) Я уже дома.

Евгений Макаров отбывал срок в шесть лет и десять месяцев по делу о причинении тяжкого вреда здоровью, грабеже и вымогательстве. В сентябре ему пересчитали срок заключения по закону “день за полтора”, на свободу он вышел на 20 дней раньше. После освобождения ему назначили еще три года административного надзора. Макарову запрещено находиться на улице после 10 вечера, участвовать в массовых мероприятиях. Также он должен дважды в месяц отмечаться в полиции.