- Международные правозащитные организации добиваются вмешательства Владимира Путина в конфликт между Рамзаном Кадыровым и правозащитниками.
- 15 стран Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе требуют от России немедленного отчета о нарушениях прав человека в Чечне.
- Дело Оюба Титиева, главы грозненского представительства "Мемориала", разваливается в суде. Эксперты уверены: это попытка выдавить правозащитников из республики.
- В России возбуждено несколько уголовных дел из-за отказа врачей скорой помощи отвозить в больницы людей, нуждающихся в срочном медицинском вмешательстве.
- Для половины российских семей собрать ребенка в школу – непростая финансовая задача, каждая пятая семья заранее готовится к этому и копит деньги.
ПРАВОЗАЩИТНИКАМ В ЧЕЧНЕ НЕ МЕСТО
Одна из ключевых тем недели – обращение 15 стран Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе, которые требуют от России немедленного отчета о нарушениях прав человека в Чечне. Это происходит сейчас, спустя почти год после публикации "Новой газеты" о массовых задержаниях, убийствах и внесудебных казнях в Чечне мужчин, заподозренных в нетрадиционной сексуальной ориентации, сейчас, когда в Шали судят главу регионального отделения "Мемориала" Оюба Титиева, а правозащитники международных организаций опубликовали открытое письмо президенту Путину с просьбой отреагировать на угрозы главы Чечни Рамзана Кадырова. Ранее тот пообещал, что после окончания суда над Титиевым республика станет запретной территорией для правозащитников. Самого Титиева Кадыров назвал наркоманом, а отстаивающих его права – "шантрапой", которые "продали все западным спецслужбам" и "устраивают провокации в суде".
Видеоверсия программы
Рамзан Кадыров: Продали все западным и европейским спецслужбам полностью – честь, совесть, достоинство, патриотизм – так называемые "правозащитники". Как будто у нас в России или в мировом сообществе нет других проблем, кроме одного наркомана! Если суд докажет, примет решение, вынесет вердикт, что этот задержанный человек виновен, после этого в республике такие "правозащитники" не будут ходить. Пусть меня судит все мировое сообщество. Я прекрасно понимаю, что они продажные, что у них нет цели, кроме одной – как бы усугубить ситуацию, как бы сделать нам вред. У них больше нет идеи. А для меня они равносильны – как террористы, экстремисты и тому подобное.
Эти слова Рамзана Кадырова и стали поводом для обращения к Владимиру Путину правозащитников из Amnesty International, Human Rights Watch и Front Line Defenders. Вот комментарий программного директора по России международной правозащитной организации Human Rights Watch Татьяны Локшиной.
Татьяна Локшина: Лично президент Российской Федерации пока на наше обращение ничего не ответил. Его пресс-секретарь господин Песков прокомментировал это следующим образом: "Не знаком с контентом. Ничего содержательного пока не могу сказать".
Но есть некое предположение, что все-таки непублично какая-то реакция со стороны Кремля была. Буквально сразу после этого обращения официальные лица в Чечне начали очень активно говорить: "Нет, ничего подобного Рамзан Ахматович Кадыров, конечно, в виду не имел! И он говорил не вообще о правозащитниках, а о правозащитниках в кавычках, которые хотят, чтобы в России и в Чечне все было плохо, а нормальные правозащитники пусть дальше ездят". Более того, министр печати и информации Чеченской Республики господин Умаров прямо так и сказал еще через денек: "Пусть правозащитники к нам приезжают, пусть задают вопросы, мы будем на них отвечать". А вопросов, конечно, много.
И в этом отношении очень интересно, что вскоре после этих ремарок Кадырова следует заявление ОБСЕ о том, что запускается так называемый "венский механизм", то есть волею 15 государств-членов ОБСЕ из Европы и Северной Америки не Кадырову, а российским властям...
Марьяна Торочешникова: ...придется отвечать за то, что происходит в Чечне.
Дело Оюба Титиева, которое рассматривается сейчас в суде Шали, привлекает к себе внимание всей неравнодушной мировой общественности. Главу грозненского представительства "Мемориала" Оюба Титиева судят за хранение наркотиков, которые, как он настаивает, ему подкинули. По мнению правозащитников и журналистов, работающих на Кавказе, обвинение по наркостатье – это один из самых распространенных в Чечне способов избавиться от неугодных.
Обвинение по наркостатье – это один из самых распространенных в Чечне способов избавиться от неугодных
Татьяна, а что не так с Чечней? Или с правозащитниками, которые работают в Чечне? Почему они делятся на "правильных" или "неправильных"?
Татьяна Локшина: Чеченские власти, видимо, воспринимают ситуацию так: "Если из Чечни не поступает негативная информация, значит, нет никакой проблемы, и все, что мы делаем, можно прекрасно оставить под ковром, никто не будет нас за это пинать". Поэтому выход один – избавиться от тех правозащитников, которые получают и распространяют эту информацию. И вот когда против таких людей, как Руслан Кутаев или Оюб Титиев, фабрикуется уголовное дело по наркотикам, власти пытаются убить двух зайцев: с одной стороны, заткнуть рот диссидентам, несогласным, с другой стороны, дискредитировать их и правозащитников в глазах общества: "Посмотрите, эти люди, которые называют себя правозащитниками, независимыми журналистами, это наркоманы, "грязные люди", и не нужно их слушать".
Конечно, здесь очень важно, что из "дела Титиева" делается показательный процесс. "Вот человек, он чеченец, и он работает на российскую правозащитную организацию. Посмотрите, ребята, что с ним происходит! Если вы будете сотрудничать с такими организациями, которые, с нашей точки зрения, враги, с вами тоже это произойдет". Конечно, это очень мощный посыл.
"Дело Титиева" – это грубейшая, безобразная фабрикация. Титиев – человек глубоко религиозный, соблюдающий обряды мусульманин, спортсмен, тренирующийся каждый день. Титиев и наркотики – это совершенно несовместимые вещи. Его наказывают за правозащитную работу, таким образом "Мемориал" выдавливают из Чечни. А в последние годы "Мемориал" оставался единственной независимой правозащитной организацией, которая там работала на земле, куда люди могли физически прийти со своими проблемами, получить совет и помощь.
За это лето я шесть раз ездила в Чечню на процесс Титиева. Процесс открылся 9 июля, еще во время чемпионата мира по футболу, и это произвело шокирующее впечатление. Процесс абсурдный, безобразный. Он был бы смешным, если бы не этот человек, наш друг и коллега, который уже восемь месяцев находится за решеткой. И дело в суде полностью разваливается, его даже как бы и нет. Но процесс продолжается.
Меня по-человечески очень сильно зацепило, когда хорошо образованная, интеллигентная, грамотная судья во время слушаний, когда сцеплялись адвокаты Титиева и прокурор, несколько раз произнесла: "Здесь решается судьба человека. Ведите себя достойно. Давайте все успокоимся". Но ведь все прекрасно понимают, что в этом зале ничего не решается, что судьбу Титиева решают власти Чечни и Кремль, который даст (или не даст) отправить Титиева за решетку, возможно, на десять лет. Решение о фабрикации дела против Титиева было принято чеченскими властями давно, и суд – это профанация.
Марьяна Торочешникова: Так в последнее время очень часто говорят о многих судебных процессах по общественно значимым делам. И часто кажется, что судьи выступают декорацией для того, чтобы прикрыть интересы каких-то больших или маленьких чиновников. Но все-таки хочется надеяться, что в данном случае судья окажется выше этого и проявит себя как судья. А пока процесс идет. Защита Оюба Титиева говорит о том, что большинство свидетелей, уже допрошенных к настоящему времени в суде, говорят, что они ничего не видели или ничего не помнят.
Я хочу вернуться к заявлению 15 стран-членов ОБСЕ. Они выразили обеспокоенность преследованием главы грозненского "Мемориала" Оюба Титиева и сообщениями об арестах, пытках и убийствах в Чечне людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией или только заподозренных в этом.
В связи с этим России заданы четыре вопроса, на которые она обязана ответить. Первый вопрос: как российские власти расследовали нарушения прав представителей ЛГБТ и на основании чего заявили об отсутствии людей с нетрадиционной ориентацией в Чечне? Второй вопрос: какие шаги предприняты для обеспечения нормальной работы в республике СМИ и правозащитников, в частности, "Мемориала"? Третий вопрос: как расследована информация о внесудебной казни в Чечне 27 человек? Четвертый вопрос: что сделано для проверки выполнения руководством Чечни обязательств, взятых Россией как членом ОБСЕ?
Решение о фабрикации дела против Титиева было принято чеченскими властями давно, и суд – это профанация
Татьяна Локшина: Конечно, 15 государств, которые активизировали "венский механизм", интересуются не только положением правозащитников и тем, что делает чеченская власть по отношению к ним, они интересуются не только ситуацией ЛГБТ, но также и жертвами похищений, пыток, внесудебных казней. А это люди, которых, например, подозревают в связях с вооруженным подпольем, в джихадистских взглядах, это критики власти, местные диссиденты, которые высказывали недовольство тем или иным аспектом политики Кадырова. И вот все эти люди подвергаются расправе.
Да, российское руководство должно ответить: а что тут делается с точки зрения расследования?
Марьяна Торочешникова: Для того чтобы не происходило таких вопиющих случаев.
Татьяна Локшина: Чеченские власти, сам господин Кадыров и другие официальные лица в Чечне многократно говорили: "Охота на геев? У нас в Чеченской Республике вообще нет геев". И министр юстиции Российской Федерации господин Коновалов этим летом на заседании Комитета по правам человека ООН также произнес: "Расследование велось, и в этом отношении не установлено не только никаких нарушений, в Чечне не нашли никаких ЛГБТ". А почему не нашли? Представители следствия стучатся в конкретные дома и говорят несчастным, запуганным людям, которые находятся под жутким прессингом: "Ваш сын – гей?" Естественно, семья в такой ситуации скажет: "Нет, конечно!" В Чечне это чудовищная стигма для всей семьи, жить с этим невозможно. И вот на этом месте следствие радостно делает вывод: "В Чечне нет никаких геев".
У Российской Федерации есть десять дней, чтобы ответить на довольно неприятные вопросы и, хочется верить, одернуть чеченское руководство, потому что оно создает ситуацию, в которой государство оказалось в довольно постыдном положении. Ведь "венский механизм" задействуется крайне редко. В принципе, решения ОБСЕ принимаются консенсусно, а в данном случае процесс совершенно другой, то есть Россию ставят в крайне неприятное, невыигрышное положение. И вот на этом месте, может быть, Москва что-то скажет Грозному.
Если Россия не предоставит адекватных ответов (а не просто отписок), может быть задействован "московский механизм", то есть будет создана специальная группа для расследования ситуации в Чечне на международном уровне. Вряд ли Москва этого хочет.
СКОРАЯ БЕРЕТ НЕ ВСЕХ
В течение лета в России возбуждено несколько уголовных дел из-за отказа врачей скорой помощи отвозить в больницы людей, нуждающихся в срочном медицинском вмешательстве. На этой неделе управление Следственного комитета по Камчатскому краю объявило о начале доследственной проверки в связи со смертью 42-летней жительницы города Вилючинска, скончавшейся после двух отказов медиков скорой помощи в ее госпитализации.
Почему врачи отказываются везти людей в больницы? На этот вопрос отвечает председатель профсоюза "Фельдшер.ру" Дмитрий Беляков.
Дмитрий Беляков: Все-таки наши СМИ и родственники немножко лукавят. Сейчас проскальзывает очень много сообщений о том, что медики не забрали больного, а потом что-то случилось. На фоне того развала, который сейчас у нас идет на скорой помощи... Это оптимизация здравоохранения, в том числе. Сейчас здравоохранение – это уже не система. Разные регионы, разные их части, разные больницы – каждый работает по-своему. Системы как таковой нет, в том числе и скорой помощи. Медицина сегодня ориентирована не на больного, а на деньги, то есть на чем можно заработать – надо зарабатывать, а на чем заработать нельзя – на этом можно "отмыть".
Марьяна Торочешникова: А правда ли, что существуют какие-то гласные (или негласные) инструкции для врачей скорой помощи о том, что "таких людей не берем". "Не вздумайте взять "тяжелого", чтобы он, не дай бог, не скончался у вас в машине. Не колите такие-то обезболивающие".
Дмитрий Беляков: Есть и официальные распоряжения (и, в общем-то, достаточно правильные) о том, какие больные подлежат госпитализации, а какие – нет. Есть и негласные распоряжения о том, чтобы кого-то везти, а кого-то не везти. Но доказать это невозможно. Если будет какой-то скандал, виноватыми будут объявлены бригады. Ни один начальник не возьмет на себя ответственность официально сказать: "Вот этих не возить".
Марьяна Торочешникова: А кого не рекомендовано забирать из дома?
Дмитрий Беляков: Везде по-разному. В Москве и даже в регионах, как правило, врачи – достаточно адекватные люди, дураков на скорой помощи нет. Они не слушают начальственных просьб, действуют по своему разумению, и если они считают, что больного надо вывезти, они его вывезут. В данном случае женщину вывезли на третий раз. Не могу сказать точно, что и как там было. Но если была последняя стадия хронической почечной недостаточности, то, как правило, таким больным нельзя помочь в больнице, их стараются оставить дома... И, скорее всего, только из-за настойчивости дочери эту женщину отвезли в больницу, где она умерла.
Это также онкологические больные, которые в основной своей массе нетранспортабельны. Этого человека можно взять, попытаться донести до машины, но лифт дернулся – и мы его потеряли. Были слухи: "Не берите с ОРВИ", еще с чем-то. Но это все на уровне слухов. Я не буду этого утверждать. Хотя есть список заболеваний, и если сотрудник скорой помощи поставит этот диагноз в карту вызова, то эта карта не будет оплачена страховой компанией. Если мы приезжаем к больному, которому плохо, а у него официально поставленный диагноз – "туберкулез", то никто не возьмется поставить такой диагноз, потому что страховая компания не оплатит эту карту. Я имею право поставить диагноз "алкогольное опьянение", но эту карту страховая компания тоже не оплатит.
Марьяна Торочешникова: То есть тогда ваш вызов будет задаром.
Дмитрий Беляков: Да. Эти деньги будут вычтены как штраф из общей суммы, которую страховая компания выделяет на содержание скорой. Каждый регион работает со своей страховой компанией. Какая-то страховая компания побогаче, какая-то победнее, какая-то более жадная, какая-то более щедрая. И структура скорой помощи, которая, по идее, должна быть экстренной федеральной службой, местечковая. Более того, она целиком принадлежит страховой компании, и та уже рулит, куда ездить, кого забирать, куда госпитализировать. Сокращены больничные койки, в том числе и психиатрические, значит, часть пациентов уже рекомендуется оставить дома, якобы это можно лечить на месте. Да, можно, но у нас нет поликлинической медицинской службы, ее тоже развалили.
Марьяна Торочешникова: История Натальи Узленковой не уникальна. Этим летом журналистам стало известно сразу о нескольких случаях отказа врачей скорой помощи в госпитализации пациентов. Часто это приводило к летальному исходу.
Дмитрий Беляков: Количество ошибок медиков увеличилось в разы, и это связано с тем, что их руководство не дает им по-человечески работать. Сейчас главное – это количество вызовов, и не важно – куда, к кому и зачем. Нашим пациентам объясняют и по радио, и по телевидению, и по горячим линиям: чихнул – звони, зачесалась пятка – звони. Людей отучили думать. Количество вызовов на бригады неимоверно возросло. Люди уже опасаются и возить, и оставлять, и лечить, и не лечить. Количество объяснительных, которые бригада пишет после суток, превышает все разумные пределы. "Почему ты отвез? Почему ты не отвез? Почему ты вколол это? Почему ты вколол то?" За каждый чих теперь бригада пишет объяснительную, чтобы была большая стопка, и когда нужно – сразу быстренько подняли и бригаду уволили. Вы заметили, что уволили двух фельдшеров? Не врача, не главного врача скорой помощи, не министра здравоохранения республики, увольняют в основном рядовых, потому что сейчас рядовые медики – никто, они беззащитны. Их не защищают ни закон, ни руководство. И это будет продолжаться до тех пор, пока будет продолжаться "перестройка" здравоохранения, а точнее, его развал.
Марьяна Торочешникова: К нашей беседе присоединился адвокат Лиги защитников пациентов Дмитрий Айвазян.
Дмитрий, могут ли люди каким-то образом настоять, пригрозить уголовной ответственностью или еще какими-то санкциями врачам для того, чтобы их родственника забрали в больницу?
Дмитрий Айвазян: Да. Если родственник и пациент вполне адекватны, если врач действительно слышит пациента, то обычно возможно решить вопрос по существу. Но это бывает не так часто. Поэтому совет родственникам лиц, которые попали в этот негласный список тех, кого не очень-то хотят брать: без всяких эмоций уведомлять об уголовной ответственности за негативные последствия неоказания помощи больному – это до четырех лет лишения свободы в случае летального исхода. К сожалению, судебная практика далека от совершенства в расследовании такого рода преступлений, потому что первичные доказательства в 90% случаев являются порочными. Доктор якобы ошибся, поставил не тот диагноз, а на самом деле он просто не хотел везти. Например, диабетическую кому или инсульт он спутал с алкогольным опьянением: действительно, симптоматика схожа. Но доктору ничего не будет, если он вдруг ошибется. Поэтому здесь, конечно, основной упор нужно делать на доказательства, на первичные документы.
Сейчас здравоохранение – это уже не система. Медицина ориентирована не на больного, а на деньги
Дмитрий Беляков: Давайте рассмотрим такой вариант: бригада приехала, под нажимом родственников забрала терминального больного в больницу, довезла его, и он там умер. Продолжением будет подача в суд на врачей стационара за то, что больной умер там. И это сейчас тоже практикуется.
Марьяна Торочешникова: С другой стороны, как людям понять, почему человека не берут: потому что фельдшеры ничего не понимают, не знают, не могут поставить правильный диагноз?
Дмитрий Беляков: А как понять, что женщине в первоначальном варианте поставили заболевание почек, но она отказалась лечиться?
Марьяна Торочешникова: То есть это вечная дискуссия.
Дмитрий Беляков: Да. Я хочу сказать своим коллегам: ребята, не слушайте уговоров руководства, не слушайте всяких побасенок. Если вы считаете, что больного надо вывезти, вывозите, потому что сидеть будете вы, а не главный врач, который отмажется, и не министр здравоохранения, который допустил весь этот развал.
С ПОБОРАМИ НУЖНО БОРОТЬСЯ
Одна из основных тем недели – сборы первоклассников в школу. Для половины российских семей собрать ребенка в школу – непростая финансовая задача, констатируют социологи ВЦИОМ по итогам свежего опроса. Подготовка к 1 сентября вызывает финансовые трудности у каждой второй семьи, но они рассматриваются как посильные. А для каждой пятой российской семьи сборы ребенка в школу связаны со значительными тратами, к которым нужно заранее готовиться и копить.
Накануне начала нового учебного года Альбина Кириллова связалась с руководителем Общественной приемной по предотвращению незаконных денежных сборов и нарушений прав детей и родителей в образовательных учреждениях Александром Бологовым и попросила его рассказать, за что платить не нужно и как противостоять поборам.
Альбина Кириллова: Стоимость рабочих материалов составляет от 2 до 3 тысяч рублей на одного ребенка за год: это математика, литература, иностранный язык, окружающий мир. Эти материалы необходимы для того, чтобы в течение года заниматься по обязательной программе. Законно ли требовать от родителей покупки этих рабочих материалов?
Александр Бологов: Требование закупки рабочих тетрадей абсолютно незаконно. Родителям необходимо написать заявление на имя директора с просьбой обеспечить конкретного родителя либо весь класс этими материалами за счет бюджета. Образцы заявлений есть в интернете, образец есть у нас в группе "ВКонтакте". И директору придется это сделать или отказаться от использования рабочих тетрадей. Но если они есть в учебном плане, то им придется их закупить. Тут всего два варианта: либо тетради есть в УМК, и тогда их закупает школа, либо их там нет, и по ним в принципе нельзя заниматься. То есть самодеятельность: учитель сказал, что нужны рабочие тетради, и мы их закупаем, – вообще никак не прокатывает в школе.
Альбина Кириллова: А что делать, если школа все-таки отказывается покупать рабочие материалы и выдает копии листочков по одному?
Александр Бологов: У нас есть закон об авторском праве, и ксерокопирование – в данном случае нарушение этого закона, потому что эти учебные пособия стоят денег. И здесь еще идет ущемление прав ребенка, то есть либо все занимаются по рабочим тетрадям, либо никто. И еще хочу подчеркнуть, что никакого "принципа большинства" в школе нет и быть не может. В законе об образовании такого нет.
Альбина Кириллова: По поводу школьной формы: есть ли какой-то регламент, который обязывает родителя покупать именно эту жилетку именно в этой фирме?
Александр Бологов: Школа может установить общий вид формы, например, фасон, расцветку. Но обязывать покупать форму у определенного продавца школа не имеет никакого права. Недавно во Владимире был скандал, связанный с открывающейся 49-й школой. Там директор изначально хотела, чтобы форму покупали у определенного производителя. Все это вышло в СМИ. А в итоге она сказала: "Главное – вот такая расцветка, такой фасон. Покупайте где хотите или шейте".
Альбина Кириллова: Что делать, если родители в независимых чатах, вдали от учителя и директора школы принудительно собирают деньги на подарки, цветы или что-то еще?
Александр Бологов: Первое – фиксировать все это, делать скриншоты, записывать на диктофон телефонные звонки, разговоры с родителями, чтобы обезопасить того человека, который не хочет в этом участвовать. И сразу же надо озвучивать, что человек с этим не согласен: "Я деньги сдавать не буду ни на что", чтобы от него отстали. И это тоже должно быть зафиксировано: например, он пишет об этом в том же чате. Если после этого продолжается давление, все очень просто – пишется заявление в полицию по статье 163 УК РФ "О вымогательстве". Тех лиц, которые этим занимаются, будут опрашивать полицейские. Не важно, возбудят они дело или нет: это довольно неприятный процесс.
Каждый родитель может инициировать родительское собрание. Он приходит к директору, пишет заявление об инициации родительского собрания, на которое приглашает директора, завуча, классного руководителя и так далее. И проблема сборов озвучивается под протокол. Это все должно быть зафиксировано.
Как поступать в случае травли? По своему опыту скажу: это публичная огласка, вплоть до публикации всех скриншотов с угрозами в соцсетях, создания своей группы, которая будет рассказывать про это. Тут не надо ничего бояться, потому что это те люди нарушают закон, а родитель вынужден защищаться.
