- Пытки давно стали частью российской пенитенциарной системы, общество привыкло к информации о таких фактах и воспринимает их как нечто обыденное.
- Смысла в пытках в местах заключения нет: сотрудники колоний и так имеют полную власть над осужденными и могут делать с ними все, что угодно.
- Сотрудники ФСИН стремятся завоевать авторитет среди осужденных, а для этого надо сломать человека. Это прижилось и воспринимается как часть повседневной практики.
- Российская пенитенциарная традиция построена на полной депривации: человек должен осознавать, что у него нет ничего частного.
- Чтобы прекратить беспредел в российских местах лишения свободы, нужна политическая воля и новая система подготовки профессионалов.
Сергей Медведев: Частью российской повседневности стали пытки, которые уже вошли в абсолютно привычный ежедневный набор новостей. Вот сейчас раскручивается история о пытках в ярославской колонии: уже дают признательные показания сотрудники ФСИН. Только что пришли новости из брянской колонии, где заключенный задохнулся во время пыток, когда к нему применялась физическая сила. И публика уже воспринимает это привычно и часто пропускает мимо ушей: "Да, мы знаем, что где-то там пытают". Но это может произойти с каждым здесь и сейчас.
У нас в гостях Алексей Федяров, руководитель юридического департамента фонда "Русь сидящая", и Дмитрий Егошин, руководитель юридической практики по правам человека в фонде "Общественный вердикт".
Видеоверсия программы
Почему такое внимание к Ярославлю? Ведь это же один из тысячи таких случаев?
Алексей Федяров: Именно в эту колонию отправляли "болотников". Там были Ваня Непомнящих, Руслан Вахапов, и адвокаты, работавшие с ними, ездили туда постоянно. И вот эти люди, которые ни с чем не смирились, послужили катализатором для того, что эти процессы пошли наружу. Ирина Бирюкова с фондом "Общественный вердикт" провели просто гениальную операцию по этому видео. Без него не было бы такого резонанса и даже возбуждения уголовного дела. Ведь посмотрите, как рассматриваются такие материалы в Следственном комитете. Там же было отказано в возбуждении уголовного дела. Мало того, Следственный комитет привлек своего полиграфолога, провели полиграфические исследования этих сотрудников и не нашли ни у кого признаков лжи! Это же просто смешно!
Сергей Медведев: Здесь можно говорить, пускай о частичной, но победе правозащитного сообщества.
Дмитрий Егошин: Ирина сейчас уехала. Мы приняли решение о том, что ей надо покинуть страну в целях ее безопасности. У этих сотрудников есть родственники, коллеги, и они понимают, что цепочка может потянуть других сотрудников, могут всплывать другие нелицеприятные факты.
Сергей Медведев: А это первый случай, когда привлекается такое большое количество людей, 18 человек?
Дмитрий Егошин: На моей памяти – да. Были различные ролики о том, как сотрудники ФСИН пытают людей, но это не было такой массовой пыткой.
Сергей Медведев: Причем, как я понимаю, это было воспитательное показательное видео. Там были некие практиканты, и им показывали, как правильно работать с заключенными.
Дмитрий Егошин: Возможно.
Алексей Федяров: Понимая, кто на этом видео, начинаешь просто ужасаться. Там, кроме стажеров, отдел воспитательной работы, начальник отряда, инспектор отдела безопасности, представители оперативных служб. Все принимали участие в пытках, не хватало только начальника колонии, чтобы он смотрел и координировал их действия.
Сергей Медведев: Как я понимаю, пытки – это не эксцесс, а норма, часть ежедневного существования колонии.
Алексей Федяров: Это часть русской пенитенциарной традиции.
Сергей Медведев: Для чего это делается?
Человек должен понять, что эти люди могут сделать с ним все, что угодно
Алексей Федяров: Русская пенитенциарная традиция, наверное, с XVI века построена на полной депривации. Человек должен осознавать, что у него нет ничего частного! В любое время можно прийти, перевернуть его кровать, выбросить ее, перевернуть все его сумки и карманы в любое время и в любой последовательности. На чем построены эти допросы? Избиение и сексуальное насилие – это второе, а первое – это депривация, лишение частного. Человек должен понять, что эти люди могут сделать с ним все, что угодно. Сейчас выплыло то, что происходит в колониях, а что творится в изоляторах, на этапе? Об этом ведь просто не говорят.
Сергей Медведев: Почему во всех этих ритуалах важна гомосексуальная тематика – "опустить", изнасиловать? Это блатные порядки, предельный знак доминирования?
Алексей Федяров: Я не могу сказать, что это превалирует. Это лишь один из способов воздействия. И бутылка шампанского, и швабра – это все практикуется… В блатном мире "опускание по беспределу" сейчас не так распространено. Человек, который это допустил, потом должен будет ответить: а не было ли это по беспределу? А здесь нет системы контроля над этими людьми и ответственности.
Дмитрий Егошин: Субкультура все-таки влияет на сотрудников ФСИН. Те, кто долгое время там работают, начинают воспринимать ее как часть своей, разговаривать на жаргоне, жить определенными понятиями. Гомосексуальное насилие воспринимается ими как часть нормы, чтобы потом оказать давление на этого человека. Этот материал они могут использовать в своей дальнейшей работе. Это своего рода шантаж.
Сергей Медведев: Невзирая на то что человек был "опущен" помимо воли, он попадает в касту отверженных?
Алексей Федяров: Да.
Сергей Медведев: Эти люди, которые применяют насилие, – садисты? Они больны?
Алексей Федяров: Среди этих людей я встречал тех, кто однозначно имеет какие-то садистские перверсии, но большинство – это обычные люди, которые считают, что так надо. Они приходят домой и становятся добрыми папами, которые руки не поднимут на своего ребенка.
Сергей Медведев: А у них есть какое-то чувство стыда? Ведь люди же рассказывают, из-за дверей доносятся крики? Или все работают в системе и считают, что они делают дело?
Алексей Федяров: Стоматологу же не стыдно, что пациент кричит от боли.
Дмитрий Егошин: Они воспринимают это как норму, а система их поглощает. Для них это рядовой случай, в порядке вещей, часть их работы. Они считают, что таким образом воспитывают осужденных. И люди воспринимают это как норму, потому что это убийцы, насильники. Даже в случае с Макаровым первый вопрос, который возникает у многих: "А за что он сидит?"
Сергей Медведев: А как давно эта система стала нормой?
Алексей Федяров: Это началось в новое время. В советские времена сотрудники милиции все-таки работали более "культурно". Не было такого вала преступности, с которым столкнулись в 90-х. Тогда ушли из органов очень многие хорошие профессионалы: кто-то в бизнес, кто-то в криминал. Пришли посторонние люди, которые не обучались в юридических вузах, не понимали систему работы. Людям надо было бороться с преступностью, и они не могли действовать другими методами: надо было быстро раскрывать, отправлять... В системе ФСИН надо было завоевывать авторитет среди осужденных, а для этого надо сломать человека. Это прижилось, вошло в привычное русло и воспринимается как часть повседневной практики в работе.
Сергей Медведев: А выгодны ли пытки власти?
Алексей Федяров: Думаю, невыгодны.
Сергей Медведев: А нынешней власти, гибридной, построенной на договоренностях, на отсутствии правого контроля?
Алексей Федяров: Если раньше, в конце 90-х – начале 2000-х, возбудить уголовное дело в отношении сотрудника милиции по применению насилия было практически невозможно, то сейчас достаточно одного-двух допросов сотрудников Росгвардии или полиции, которые скажут, что будут 318-я статья, возбуждение дела и приговор… Но в то же время, для того чтобы возбудили такое дело, нужно что-то невероятное и колоссальное. Насилие в отношении людей поощряется, а любой намек на насилие в отношении представителя власти резко пресекается.
Здесь нужна политическая воля. Кроме того, я вижу системную проблему в подготовке профессионалов. Я не знаю, зачем нужно было в конце 90-х – начале 2000-х выкашивать весь старый профессиональный штат, всех старых следователей, которые могли бы еще прекрасно поработать лет десять. Это люди, умевшие работать по делам, исходя из канонов советской криминалистики. Если посмотреть учебники 60–70-х годов и просто поучить по ним нынешних следователей и оперов, то сама потребность в насилии будет если не исключена, то сведена к минимуму. Тогда были какие-то единичные случаи, но не было такой массовой практики.
Насилие в отношении людей поощряется, а любой намек на насилие в отношении представителя власти резко пресекается
Вот на этом ролике взрослый человек, окончивший вуз, дававший присягу, обучавшийся каким-то светлым правильным вещам, порядочный по жизни, как про него говорят, смотрит, как 17 офицеров избивают одного беззащитного человека, и у него не возникает мысли сказать: "Люди! Что вы делаете?! Остановитесь!" У него не возникает мысли выйти из комнаты, позвонить в СК, в прокуратуру. Нет! Он кивает головой и уходит. Не надо его защищать! Это пассивное участие в избиении. Я считаю, что все 18 человек должны быть привлечены к ответственности.
Сергей Медведев: Я думаю, что помимо чисто кадровой проблемы, наверное, дело в "палочной" системе: нужны результаты, раскрытые дела. Просто чисто административно системе гораздо проще добиваться результата минимальными усилиями, то есть пытками.
Дмитрий Егошин: Нет, в колонии все-таки не гонятся за палочной системой. Это может быть присуще следственным изоляторам, когда нужно выбить из человека показания. Но в системе ФСИН это та профессиональная деформация, которая сложилась с годами.
Алексей Федяров: Следователь не завязан на статистику по раскрываемости. Это опера завязаны на свои показатели. В уголовном розыске раскрываемость – один из их показателей.
Сергей Медведев: А пытают в основном именно опера?
Алексей Федяров: Конечно. Ну, будет у следователя дело нераскрыто – да и бог с ним. Его никто за это не потеребит: ну, приостановил его через два месяца. Посмотрите статистику преступности на сайте МВД за прошлый год. У нас раскрываемость преступлений ниже 40%! Причем в этих раскрытых 40% основные показатели – это подделка документов, регистрация азиатов. На этих преступлениях по 327-й статье, которые идут в досудебном порядке, они дают раскрываемость. Уберите их, и общая раскрываемость еще упадет. Раскрываемость квартирных и автомобильных краж вообще уйдет к 10%, если не ниже.
И опер не возится по местам происшествий, не делает анализ по 15–20 кражам, чтобы взять одну банду. Зачем?! Он берет залетного наркомана, сажает его, берет с него явки с повинной в 40–50 кражах за последние два года и делает себе раскрываемость за две ночи. Этот показатель раскрываемости надо убрать и заставить людей работать по ситуации, вот тогда раскрываемость вырастет.
Сергей Медведев: А что тогда делать с показателями работы полиции?
Алексей Федяров: Индивидуализировать показатели. Они должны быть привязаны к конкретному делу, к конкретному материалу, к конкретному человеку. Не надо заставлять человека поднимать проценты: у него будет по показателям 50% в этом году, а в следующем, благодаря залетным наркоманам, он поднимет их до 53%, и к нему не будет вопросов. А оставшиеся 47% никто и смотреть не будет. Их такой вал, что эти нераскрытые дела пачками приходят к прокурору или к начальнику следствия и такими же пачками уходят. Их часто даже не раскрывают, просто ставят подпись, что изучили.
Сергей Медведев: Где чаще всего применяются пытки?
Алексей Федяров: Это оперативная служба, которая завязана на раскрытии дела. В колониях это абсолютно ненужная вещь.
Дмитрий Егошин: Если брать нашу практику, то все-таки больше жалуются на сотрудников полиции.
Алексей Федяров: Еще это бывает в СК.
Дмитрий Егошин: Тут, скорее всего, дело в том, что осужденный находится в местах изоляции. Ему достаточно сложно отправить на волю сообщение о пытках, потому что сотрудники приложат максимум усилий для того, чтобы не зафиксировать эти пытки, заткнуть ему рот, наобещать всяких поблажек и так далее. В колонии все-таки хуже со статистикой. В работе с оперативниками проще, потому что люди, столкнувшись с насилием, могут остаться на свободе. Этих запытанных людей может опросить адвокат и предоставить информацию.
Сергей Медведев: А как это распределяется территориально? По всей правоохранительной системе – от Москвы до самых до окраин?
Дмитрий Егошин: Жалобы приходят отовсюду.
Сергей Медведев: Доводилось слышать, что черная дыра – это Кавказ, Кабардино-Балкария, Чечня.
Дмитрий Егошин: У нас некоторое время была на примете Карачаево-Черкесия. Оттуда поступало очень много обращений по пыткам.
Сергей Медведев: А Москва – точно так же, как и все остальные регионы?
Алексей Федяров: Москва – это же изоляторы. Здесь гораздо проще контролировать. Я думаю, основные беды все-таки начинаются чуть подальше, хотя бывают и здесь. То, что происходит в московских ОВД, это жестко.
Дмитрий Егошин: По Москве все-таки идет больше жалоб на Росгвардию, на ОМОН (это связано с разгоном митингов), на патрульные службы, на ДПС. На оперативников здесь, наверное, не так много жалоб.
Сергей Медведев: Можно ли что-то сделать, чтобы изменить эту систему, учитывая ее невероятную историческую укорененность и прописанность во всех социальных практиках насилия?
Дмитрий Егошин: В начале 2000-х годов мы очень тесно сотрудничали с одним из региональных управлений, пытались донести до них демократические ценности. Мы вывозили сотрудников ФСИН в Польшу, показывали, как работает там тюремная система. Люди возвращались, полные желания что-то изменить. А потом система опять закрылась, и мы видим, что сейчас происходит.
Сергей Медведев: Ольга Романова опубликовала на сайте Центра Карнеги интересный материал о возможности реформы. Она, в частности, упоминает пример Украины. Украине действительно удается расшатать и подвинуть эту систему?
Алексей Федяров: Шатают. Но, насколько я понимаю, там все-таки не такие зависимые от исполнительной власти суды, там есть шансы работать в судах. Суды надо возвращать. Сейчас их нет. Суды – это верхушка. Сейчас ее можно срезать, потому что подписывается все то, что следователь и опера приносят в суд. Зачем такие суды? Давайте сразу выписывать приговоры. Но какая-то критическая масса, видимо, все равно набирается, потому что так жить нельзя. Безнаказанность приводит к тому, что они просто спокойно это записывают. Даже видео не аргумент! Ну, придет парень из комитета, выпишет постановление об отказе. А вот если бы пошла практика по 306-й статье – ложный донос, люди вообще перестали бы писать.
Дмитрий Егошин: Такую практику опробуют. У нас есть два случая, когда люди обращались с жалобами на пытки, но вместо того, чтобы проводить нормальное расследование, в отношении заявителя возбудили уголовное дело. Но так как в обоих случаях уже прошел срок привлечения к ответственности, их формально признали виновными, и все.
Большой вопрос к следственному отделу, который проводит проверки по жалобам осужденных из ярославской колонии №1. Получается, что это было неоднократно. Здесь проблема лежит и в плоскости следствия, которое при очевидных признаках преступления не хочет возбуждать уголовные дела.
Сергей Медведев: Можно ли перевоспитать этих сотрудников? И куда их девать? Это же 300 тысяч охранников.
Нужно допускать в колонии адвокатов и правозащитников – это улучшит ситуацию
Алексей Федяров: Если это не абсолютно деформированный девиантный садист, ему просто надо дать понять, что можно делать все то же самое, но не бить. Смысла в насилии в тюрьмах нет. Ты и так можешь делать с человеком все, что угодно, в рамках правил внутреннего распорядка, тебе дана полная власть над ним. Зачем его еще бить?!
Дмитрий Егошин: Наверное, в тех колониях, которые являются градообразующими предприятиями, ситуация с пытками все-таки получше: осужденные освобождаются, многим некуда ехать, они оседают тут же. Поэтому они там если не дружат, то находятся в достаточно тесных отношениях. В таких колониях, скорее всего, нет подобного беспредела. Удивительно, что беспредел есть в колониях, которые находятся рядом с городами. Наверное, из-за того, что в городе проще найти работу, в колонию идут те люди, которые не могут пристроить себя в гражданской жизни. Соответственно, они более подвержены влияниям.
Сергей Медведев: А прозрачность помогает?
Алексей Федяров: Конечно.
Сергей Медведев: Можно поставить камеры. Как в Грузии: вот эти прозрачные полицейские участки, чтобы было видно со стороны. Или это невозможно? Опер всегда найдет возможность избить?
Алексей Федяров: Какой-то контроль со стороны общественных правозащитных организаций, конечно, будет помогать. Помогал бы внезапный контроль со стороны той же прокуратуры, если бы она была независимой. Но когда о проверках известно за неделю, колонию вычищают. Нужно допускать туда адвокатов и правозащитные организации. Это, конечно, улучшит ситуацию.
Сергей Медведев: Для этого существует политическая воля? Или это все от случая к случаю, и вряд ли что-то может подвинуться после этой ярославской истории?
Алексей Федяров: Я мало в это верю.
Дмитрий Егошин: Но хотелось бы верить. Хотелось бы также верить, что все-таки будет какая-то политическая воля хотя бы для того, чтобы не просто снабдить эти учреждения камерами, но и сделать какие-то онлайн-трансляции на сайте регионального ФСИНа, чтобы любой человек может зайти и посмотреть. Когда будет общественный контроль, когда простые граждане смогут наблюдать, что происходит внутри колонии, это может в какой-то степени изменить ситуацию.
Сергей Медведев: А это возможно? Это где-то делают?
Дмитрий Егошин: Нет, нигде не делают, но я полагаю, что это возможно. Внутри колонии можно расположить камеры, которые не будут показывать периметры, не будут показывать, где находится вышка и все, что относится к безопасности, а будут показывать именно плац, помещение отряда и штрафных изоляторов. Ничего страшного не произойдет, а сотрудники, может быть, начнут более аккуратно относиться к своим обязанностям.
Сергей Медведев: От всех этих репортажей, расследований и судов ощущение, что мы живем на тонком льду, ходим по нему, не осознавая ту темную страшную воду, которая течет под нами. И в любой момент можно провалиться в тот объем критической массы насилия и пыток, которые свойственны российской правоохранительной системе.
