Марьяна Торочешникова: "Никакие исключительные обстоятельства, какими бы они ни были, будь то состояние войны или угроза войны, внутренняя политическая нестабильность или любое другое чрезвычайное положение, не могут служить оправданием пыток. Приказ вышестоящего начальника или государственной власти также не может служить оправданием пыток" – это цитата из Конвенции ООН против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания. В январе 2017 года исполняется 30 лет со дня вступления этого документа в силу. К Конвенции присоединилась и Россия, которая, впрочем, за последние несколько лет выплатила сотни тысяч евро в счет компенсаций жертвам пыток, заявившим о них в своих жалобах в Страсбург.

Одним из таких заявителей является Виталий Бунтов. Его история, к которой я не раз возвращалась в передаче "Правосудие", ошеломляет настолько, что не хочется верить в ее правдивость. Происходящее с ним чудовищно, страшно. Чудовищно по сути и страшно, потому что совершенно непонятно, кто и как может остановить это последовательное, циничное уничтожение человека, длящееся более шести лет.

В студии Радио Свобода – Ирина Бунтова, выигравшая в ЕСПЧ дело о применении к ее мужу пыток сотрудниками Федеральной службы исполнения наказаний, и адвокат Дмитрий Сотников.

Еще в 2012 году страсбургские судьи признали Виталия Бунтова жертвой пыток – в колонии ему вырвали все двадцать ногтей. Судьи тогда отметили, что Россия не смогла доказать не пыточный характер травм Бунтова, и ее обязали заплатить ему справедливую компенсацию.

Давайте посмотрим небольшое видео из архива журналистки Елизаветы Маетной. Она сняла его в 2010 году в колонии, где отбывал наказание Виталий Бунтов.

Виталий Бунтов: Это все происходило 27-го числа. Где-то после шести часов меня водворили в камеру 312, которая находится выше этажом.

Елизавета Маетная: Это тоже ШИЗО?

Виталий Бунтов: Да. Там происходили основные события, все присутствующие здесь участвовали, у каждого была соответствующая роль. Вот это Василий Викторович Сычев, это Евгений Степанович Сорокин, Сергей Петрович Авдеев, а за ним находится Сергей Викторович Кожанов.

Елизавета Маетная: Они вас все пытали?

Виталий Бунтов: Да. В избиении участвовали все. В вырывании ногтей участвовали Сергей Петрович Авдеев, Сергей Викторович Кожанов и работники ШИЗО, которые указаны в заявлении.

Голос за кадром: Это заявление о вырванных ногтях… Человек прекрасно ими манипулирует, застегивается, расстегивается – вы тоже обратили внимание...

Виталий Бунтов: Да, потому что прошло уже 20 дней, за это время заживает.

Елизавета Маетная: Можно, я посмотрю?

Голос за кадром: Грибок ногтей – вот как называется это заболевание.

Виталий Бунтов: У меня нет грибка. У моей жены находятся девять моих ногтей, там можно подтвердить ДНК, и специалист может установить, в какое время они были вырваны. На них есть следы крови, щипцов и иголок.

Марьяна Торочешникова: Уголовное дело по факту пыток Виталия Бунтова, которое было возбуждено по требованию страсбургских судей, прекращено за отсутствием события преступления. А самого Бунтова теперь обвиняют в ложном доносе с искусственным созданием доказательств.

Из заключения терапевта Гремячинской райбольницы Загребиной Е.А.: "Диагноз: Дорсопатия поясничного отдела позвоночника, спондилоартроз, протрузии межпозвоночных дисков, грыжи межпозвоночных дисков. Доставлен сотрудниками полиции на носилках из здания суда. Объективно: Не стоит. Не ходит. С посторонней помощью садится в кровати. Показаний для госпитализации нет. Этапироваться и содержаться в СИЗО может. В экстренной помощи и консультации специалиста не нуждается".

Дмитрий, что сейчас происходит в этом суде, где сейчас рассматривается это так называемое "дело о лжедоносе"? Откуда оно появилось? И почему лежачего человека, которого на носилках вносят в зал судебных заседаний, врачи считают не нуждающимся в специальных медицинских манипуляциях?

Дмитрий Сотников: Изначально само уголовное дело против Бунтова было продиктовано тем, чтобы воспрепятствовать его обращению в Европейский суд по правам человека. Когда человек обращается в Европейский суд, он должен исчерпать все внутренние способы защиты, и Бунтов туда обратился. ЕСПЧ направил жалобу правительству РФ, и тут же к Бунтову приехал Кизеловский прокурор по надзору в пенитенциарной системе со следователем, и они заставили его подать устное сообщение о преступлении, а в противном случае они угрожали тем, что напишут в ЕСПЧ, что Бунтов отказывается сотрудничать с властью.

Марьяна Торочешникова: Речь шла о повторном обращении Бунтова в ЕСПЧ, после того, как в 2012 году его снова избили.

Дмитрий Сотников: Да, речь шла об избиении уже в этой колонии, в ИК-12, как раз теми лицами – Назаровым, Шаминым и Муленко, которые сейчас проходят у нас по делу как потерпевшие. А потерпели они якобы от ложного доноса Бунтова. От Бунтова приняли устное заявление, а через месяц местное отделение УФСБ по Пермскому краю дает следствию отмашку, и на Бунтова возбуждают уголовное дело уже по части 3 статьи 306.

Марьяна Торочешникова: Ирина, первую жалобу в ЕСПЧ вы выиграли. Вы были у нас в студии и рассказывали эту чудовищную историю, рассказывали о решении европейских судей и радовались тому, что, наконец, люди, виновные в пытках над вашим мужем, будут привлечены к уголовной ответственности. К ответственности их не привлекли, дело прекратили. И после этого его снова начали избивать?

Ирина Бунтова: Да. Все происходит хитро. Почему Европейский суд не может экстренно применить, допустим, правило 39? Потому что власти успевают сообщить, что все безопасно, он переведен в другую колонию. Для Европейского суда непонятно, что другая колония в этом районе так же опасна, как и прежняя, потому что там один начальник управления.

Его перевели в колонию в той же Тульской области, в Плавск, где также были избиения. Его заставляли отозвать свою жалобу, били прямо в канун вынесения решения Европейским судом, в мае-июне. Было много правозащитников, был адвокат, это все сфотографировали и сняли на видео, выложили и направили в Европейский суд. ЕСПЧ опять применил правило 41, прошла вся коммуникация, и мужа, чтобы ликвидировать весь этот резонанс, экстренно этапировали в Пермский край, в город Губаху, чтобы лишить доступа адвокатов и правозащитников. Мой доступ также ликвидировали. В общем, его оторвали от семьи.

И избиения спецсредством "палка резиновая" произошли уже в Губахе 22 февраля 2015 года, когда туда поступил новый начальник, Назаров. И за то, что муж пожаловался на эти избиения, обратился к средствам внутригосударственной защиты, против него теперь возбуждено дело за якобы ложный донос.

Я подала заявление в следственные органы 26 февраля. 25 февраля мы обратились в Европейский суд, жалоба была сразу коммуницирована, отправлена правительству, но следственные органы не начали расследование, хотя ЕСПЧ еще по первому делу сказал, что расследование нужно начать в трехдневный срок, чтобы была эффективность.

Через 11 дней, 4 марта, они приехали и взяли с него устные показания. Они даже по моему заявлению не приехали и не стали расследовать, хотя мы приложили фотографии и все возможные документы. Там был свидетель-осужденный, который дал показания, – он пришел и увидел все, что с ним произошло.

Дмитрий Сотников: Да, там был осужденный Зубов, который пришел из хозблока, где он работал, увидел Бунтова, они поговорили, и Бунтов ему рассказал, что его избили сотрудники. В дальнейшем осужденный Зубов неоднократно повторял эту версию (раза три-четыре точно), а на пятом допросе следователь уже ему намекал: "Вы сейчас находитесь под Полиграфом, вы отдаете себе отчет в том, что говорите?" Но он подтверждал ту же версию. А потом произошла какая-то беседа с кизеловским прокурором по надзору в пенитенциарной системе. Зубов упоминает об этой беседе в своем допросе, но никаких документальных подтверждений о том, что там было, нет. Получается, что кизеловский прокурор по надзору без всякого протокола стал фактически заставлять заключенного озвучить определенную версию.

Марьяна Торочешникова: Это по вашим сведениям, которые вы не можете подтвердить документально.

Дмитрий Сотников: У меня есть протокол допроса Зубова следователем, и он начинается словами Зубова: "Я хочу изменить показания, поскольку кизеловский прокурор разъяснил мне, что я не понесу ответственности, если скажу правду". И Зубов начинает рассказывать историю о том, как Бунтов сначала обратился, чтобы посмотреть какое-то средство, а в результате он нашел асбестовый канат. Потом Бунтов позвал его в спортзал и попросил в течение часа себя избить. И Зубов, не задаваясь вопросом, зачем он должен в течение часа избивать своего сокамерника, взял это канат в руки и отходил его! После этого Бунтов подошел к зеркалу, сказал: "Ништяк" – и пошел фотографироваться на телефон и рассылать эти фотографии в интернете. А потом обвинил сотрудников. Вот версия следователя.

В деле есть очень странный документ – следователь Антонов обращается за проведением оперативно-розыскных мероприятий в отдел УФСБ по Пермскому краю в городе Губаха. Какие он их просит провести оперативно-розыскные мероприятия в колонии, и там не уточняется, почему это не могут сделать оперативники полиции, почему это должны делать именно оперативники ФСБ. Поступил ответ от Казачука, начальника отдела УФСБ Пермского края в городе Губаха, который говорит: им установлено, что Зубов избил Бунтова, но в ходе какого оперативного мероприятия, и какие источники указали на это, он сказать не может. У него там оперативная деятельность, он не может раскрыть способ получения информации.

После этого Зубова допрашивают, он еще остается в старой версии, и ведущий дело следователь Антонов, заместитель начальника Следственного комитета по городу Губаха, предлагает ему идти на Полиграф. Зубов соглашается на все и настаивает на версии, что он пришел и увидел Бунтова избитым. И тут он вызывается дать новые показания, и возникает эта история про кизеловского прокурора.

Марьяна Торочешникова: Ирина, а почему вашего мужа так долго и жестоко прессуют?

Ирина Бунтова: Тут все просто. Мой муж осужден в 2001 году по незаконному приговору за чужие преступления, и приговор вынесен незаконным составом суда. Приговор не отменили. В других подобных ситуациях народные заседатели повторно участвуют в течение года, а у нас буквально через две недели был приговор, и они должны участвовать один раз в год. Должны отменить и приговор, и все решения, то есть моего мужа должны отпустить и начать все заново. Но человек уже 15 лет сидит, и в этом кто-то виноват, кого-то нужно будет наказывать.

Кроме того, уже нужно будет наказывать и за вырванные ногти – человека пытают за то, что он отказался сотрудничать. Вы же знаете, что в местах заключения либо человек сам бьет кого-то, либо его будут бить. Мой муж отказался бить людей и пожаловался. И вот за то, что он пожаловался, он по сей день терпит наказания от системы ФСИН. Его бьют, заставляют отказаться от жалоб и выполнять все, что они говорят. Мой муж знает свои права, знает, что он не нарушает закон, и он ожидает от системы, что и она будет выполнять законы.

Эта ситуация показательна для всех, потому что ФСИН прекрасно понимает, что если сейчас Бунтов выиграет, то все зэки тоже начнут питать надежду, что можно добиться правды.

В нашей ситуации сейчас безнадега. Мы дошли уже до такого финала, что можно сказать: в системе тебя просто уничтожат, если ты начнешь жаловаться, и лучше сотрудничать с администрацией колонии и выполнять все их противоправные действия.

Марьяна Торочешникова: А как произошло, что Виталий, физически достаточно крепкий мужчина, сейчас уже не может стоять, ходить, садится при помощи посторонних лиц? Это следствие избиений?

Дмитрий Сотников: Нет, я бы сказал, что это следствие российского правосудия. Я виню в этом двух человек – это председатель Губахинского городского суда Огарков и судья Гремячинского судебного присутствия Волкова. Когда у нас закончилось следствие по уголовному делу о лжедоносе, началась стадия ознакомления с материалами. Буквально через четыре дня следователь подал в суд ходатайство об ограничении в сроках ознакомления.

Материалы взял на рассмотрение лично председатель Губахинского городского суда Пермского края Огарков, я ему заявлял отводы, направлял ходатайства о приобщении документов, в частности, говорил о том, что, исходя из медицинских показаний Бунтова, состояния его здоровья… А он имеет 27 диагнозов, это уже практически хронические заболевания, и у него очень серьезные проблемы с сердцем...

Ирина Бунтова: И гипертоническая болезнь, и сердечная недостаточность… До всех этих событий они уже были опасны для жизни, и ему не оказывали квалифицированную медицинскую помощь. У нас есть достаточно документов, которые подтверждают, что помощь никогда не оказывалась, в Пермском крае его не лечили, все запущено, там бьют и не лечат, условия ужасные...

Дмитрий Сотников: И я поставил в известность председателя Губахинского суда Огаркова, что Бунтов не может длительное время находиться в сидячем положении, и с материалами уголовного дела (а там 9 томов и 17 DVD-дисков, каждый диск по два часа просмотра) просто невозможно ознакомиться за 15 рабочих дней. Он же сидит, к нему по рабочим дням приезжает следователь, знакомит его с делом исключительно в рабочее время, то есть все исчисляется часами. Но суд не стал принимать во внимание рекомендации врачей, и срок ознакомления сократили. Бунтов просил, чтобы провели медицинскую экспертизу, чтобы установить, можно ли ему в таком режиме знакомиться с уголовным делом, но председатель суда Огарков отказал и вынес решение об ограничении ознакомления.

И получается, что либо ты знакомишься с уголовным делом в отношении себя и расплачиваешься за это своим здоровьем, либо не знакомишься с уголовным делом, и позиция стороны защиты у тебя в суде соответствующая. Ведь адвокат и подсудимый друг друга дополняют: адвокат знает право, но он не был в этой ситуации, а подсудимый слабее ориентируется в праве, но он знает ситуацию изнутри, и он в любой момент может, посмотрев материалы дела, вспомнить какие-то обстоятельства, которых адвокат просто не знает.

И вот Бунтов стал целыми днями изучать материалы дела в сидячем положении. Мы обжаловали данное постановление в Пермском краевом суде, но суд нашел его законным, опять же, проигнорировав медицинские документы, запрещающие Бунтову длительное время сидеть.

Марьяна Торочешникова: И после этого произошли те самые изменения в здоровье, которые привели к тому, что сейчас Виталия Бунтова заносят в суд на носилках, снимают, как куклу, с носилок, сажают...

Ирина Бунтова: Причем и сидеть ему нельзя!

Дмитрий Сотников: Не только после этого. Далее судья Огарков, воспользовавшись тем, что он находится в должности председателя суда и имеет право расписывать дело другим судьям, расписал это дело судье Волковой, которая осуществляет правосудие в постоянном судебном присутствии в городе Гремячинск. А постоянное судебное присутствие у нас, в соответствии с федеральным конституционным законом о судах общей юрисдикции, создается для осуществления правосудия в отдаленной местности. Он мотивировал это тем, что постоянное судебное присутствие – это тот же Губахинский суд, поэтому он вправе, в нарушение подсудности, заслать туда дело.

От города Кизел, где Бунтов содержится в СИЗО, до города Губаха расстояние – 28 километров, а от города Кизел до города Гремячинск – 71,8 километра, то есть ехать почти в три раза дольше. Это горная дорога, постоянно вверх и вниз, и это сидячий автозак. Человеку нельзя длительное время сидеть, но он едет в автозаке в сидячем положении. Когда он приехал на первое заседание в город Гремячинск, он еще был на ногах. Мы заявили судье ходатайство о доознакомлении подсудимого с материалами дела, и судья удовлетворила наше ходатайство, поместив его в ИВС «Чусовское». А в отношении этого изолятора города Гремячинска, который находится в ведении ГУВД Пермского края, прокуратурой города Гремячинска в 2010 году в Свердловский районный суд города Перми было подано исковое заявление, которое указывало на то, что условия в данном изоляторе не соответствуют европейским пенитенциарным правилам и российскому законодательству, СанПиНам. Последний капитальный ремонт в нем проводился в 1986 году.

Марьяна Торочешникова: И сколько он там провел до того, как потерял возможность самостоятельно передвигаться?

Дмитрий Сотников: Он провел там шесть дней, после чего 14 декабря текущего года у нас состоялось очередное судебное заседание. В этот день у него поднялась температура – 38.9, давление было 170 на 110, в зал суда вызвали "скорую помощь", и его увезли в Гремячинскую городскую больницу. И там этот врач-терапевт, фамилию которого вы называли, выписала две справки. Ему она пишет, что он нуждается в госпитализации в медицинское учреждение при СИЗО, а суду пишет, что он вообще не нуждается в госпитализации.

Дальше ночью его увезли в Соликамск (это 143 километра) в том автозаке по горной дороге. Потом из Соликамска его отправили в Кизел. И когда после этих «покатушек» 21-го числа его привезли в судебное заседание, он уже самостоятельно не ходил. Когда я увидел, как его на носилках вносят в зал, я снял это на телефон.

Марьяна Торочешникова: Ирина, а когда вы последний раз видели своего мужа?

Ирина Бунтова: Мы с ним не виделись уже около четырех лет. Летом мы могли некоторое время увидеться через стекло и поговорить по телефонной связи, и все. У меня маленький ребенок, поехать я туда не могу, это очень далеко: и финансовые затраты, и для ребенка стресс. Мать у него инвалид, она тоже не в состоянии поехать.

Марьяна Торочешникова: Как вы получаете информацию о том, что с ним происходит?

Ирина Бунтова: Только через Дмитрия. Когда шло следствие, у него были разрешения на телефонные переговоры, и сейчас судья также должна ему давать разрешения, но он сам не может пойти и взять это разрешение, поэтому телефонных переговоров у нас не получается.

Марьяна Торочешникова: Что вы предпринимаете, чтобы ситуация изменилась, чтобы, по крайней мере, человеку, который не может сам передвигаться и стоять, начали оказывать квалифицированную медицинскую помощь?

Ирина Бунтова: Я предпринимаю все законные действия, которые в моих силах. Я пишу обращения. Я хочу найти виноватых, я буду добиваться правды и всевозможных санкций. Люди очень сильно виноваты! Мы просим: окажите ему квалифицированную помощь! Нужен невролог, нужен кардиолог, нужны специалисты, которые изучат его заболевания. У нас достаточно медицинских документов, исследований, есть даже официальные документы из колонии, где их врачи подтверждают все эти диагнозы. У него гипертония просто в конечной стадии, человека нужно немедленно госпитализировать! Мы просим госпитализации в Пермскую краевую больницу.

Марьяна Торочешникова: А чем объясняют отказы?

Ирина Бунтова: Ничем. И не лечат его.

Дмитрий Сотников: Гремячинск – это очень маленький город, население – восемь тысяч человек, и там в постоянном судебном присутствии работают всего двое судей. А поскольку последний раз при мне Виталия Маратовича возили в городскую больницу, и мы очень долго ждали терапевта, я понял, что и терапевты там тоже наперечет. Там всего одна улица – улица Ленина, они там все знают друг друга… И терапевт не госпитализирует Бунтова, потому что, во-первых, она не невролог и не может дать заключение по таким заболеваниям (тем не менее, дает такое заключение), а во-вторых, судья может как-то неофициально ее просить его не госпитализировать.

А когда Бунтова приносят в суд на носилках, судья говорит мне: "Я не медик, а врач районной больницы дает заключение, что Бунтов в госпитализации не нуждается, поэтому извините, господин адвокат, вот он будет умирать, а врач будет писать, что он не нуждается в госпитализации, и, значит, мы будем слушать дело с умирающим".

Марьяна Торочешникова: Но в этих судебных заседаниях присутствует гособвинитель, представитель прокуратуры, а прокуратура, с точки зрения российского законодательства, должна реагировать как раз на такие нарушения прав граждан. Что делает там прокурор?

Дмитрий Сотников: Там присутствует не представитель прокуратуры, а прокурор города. Поддерживает обвинение прокурор города Гремячинска Байбаков лично. Он отстаивает интересы потерпевших, говорит, что Назаров, Шамин и Муленко тратят очень много денежных средств на то, чтобы закупать бензин, Назаров тратит деньги на бензин из Перми до Гремячинска, Шамин и Муленко тратят деньги на бензин из Губахи до Гремячинска, и вот прокурор Байбаков сетует, что защита намеренно затягивает судебные заседания, чтобы как можно сильнее ударить по карману потерпевших сотрудников ФСИН. Госпитализация, по мнению врача, Бунтову не требуется, а Байбаков тоже не считает себя врачом.

Марьяна Торочешникова: Что же тут вообще можно сделать?

Ирина Бунтова: Я не верю, что в Российской Федерации кто-то захочет что-то сделать, чтобы спасти жизнь человека, поскольку она для них ничего не стоит. Дмитрий сегодня отправил факс в Европейский суд, и мы попросили правила 39, 40 и 41 – это обеспечительные меры. Мы обратились к властям России. Мы не просим отпустить человека или отправить на курорт, а просим положить его в нормальную больницу, чтобы он не потерял ноги.

Марьяна Торочешникова: А он сейчас содержится в медчасти следственного изолятора?

Дмитрий Сотников: Нет, он содержится в обычной камере следственного изолятора, ходит на парашу на четвереньках. Сотрудники смотрят на это в глазок и смеются над этим. И всех устраивает эта ситуация и даже доставляет определенное удовольствие – как сотрудникам, так и судье, и прокурору. Человек не может полноценно осуществлять защиту, и прокурор тут смотрится более выгодно: он обвиняет, а человек испытывает такую боль, что даже не может реагировать. Вот умрет – и никто не обжалует.

Но главное – это, конечно, жалоба в Европейский суд. Если с Бунтовым сейчас что-то произойдет, то Российская Федерация в лице вот этих людей из Пермского ФСИН, пермской судебной системы и Пермской прокуратуры будет чувствовать себя на лаврах.

Марьяна Торочешникова: Я не думаю, что они будут чувствовать себя на лаврах. Это же было позорнейшее дело с Виталием Бунтовым, и когда Россия проиграла это дело в Страсбурге, выплатила достаточно приличную компенсацию и была обязана устранить все эти наказания, об этом многие говорили, в том числе и Следственный комитет первое время взбудоражился и начал что-то предпринимать. Виталию Бунтову даже была обеспечена государственная защита, которая потом куда-то рассосалась.

Здесь я позволю себе еще одну цитату из Конвенции ООН против пыток и бесчеловечного, жестокого обращения: "Пытка – любое действие, которым какому-либо лицу умышленно причиняется сильная боль или страдание, физическое или нравственное, чтобы получить от него или от третьего лица сведения или признания, наказать его за действия, которые совершило оно или третье лицо, или в совершении которого оно подозревается, а также запугать или принудить его или третье лицо, или по любой причине, основанной на дискриминации любого характера, когда такая боль или страдания причиняются государственным должностным лицом или иным лицом, выступающим в официальном качестве, или по их подстрекательству, или с их ведома, или с молчаливого согласия".

С моей точки зрения, все, что происходит с Виталием Бунтовым, особенно сейчас, когда его приносят в суд и не оказывают помощь, это как раз и есть те самые пытки, которые совершаются с ведома или молчаливого согласия должностных лиц государства.

Почему же никто внутри самого этого государства не изъявляет готовность это прекратить – может быть, не в Пермском крае, а в Москве. Может быть, генеральный прокурор? Вы писали Путину?

Ирина Бунтова: И мы писали, и Дмитрий обращался на имя президента. Ну, признал его Европейский суд жертвой пыток (ногти вырваны насильственным путем – этот факт был установлен), но здесь, на национальном уровне, они написали, что событие преступления отсутствует. Сейчас Виталий Маратович Бунтов умирает, у него отказали ноги, но они, как врач Загребина, напишут в Европейский суд, что он не нуждается с госпитализации, он вполне здоров, напишут сфальсифицированные медицинские показания давления и температуры. И все будет так же, как и с первым делом. Вот этого я не могу понять…

Вот постановление судьи Огаркова, председателя Губахинского суда: «Наличие у обвиняемого большого ряда, в том числе, хронических заболеваний никем не оспаривается, более того, подтверждается имеющимися в материалах дела письменными доказательствами». Они не оспаривают, что у него есть эти заболевания, они подтверждают это, но это не мешает им судить его, видя, в каком он состоянии. Они показывают, что будут делать только то, что хотят, и это страшно!

У меня даже эмоции пропали, понимаете – насколько я в ужасе от того, что происходит в нашем государстве. Это просто безумие! Никакого сочувствия, сострадания… Ладно, они не верят, что человек невиновен, но кто сказал, что, осудив человека на 25 лет, можно убивать, можно пытать? У него есть приговор, так оставьте его в покое! Он даже говорит: я готов оплатить, пожалуйста, но вылечите меня. У меня просто нет слов, и я не знаю, кому кричать к этой ситуации, к кому обратиться, и кто в РФ может услышать это: человек просит спасти ему жизнь, просит его лечить… Кто в нашем государстве поможет?

Дмитрий Сотников: Я думаю, к сожалению, в нашем государстве обращаться не к кому. Когда Бунтова привезли на обследование в Институт Сербского, мы завалили все органы жалобами, но, скорее всего, тогда дали медицинское заключение в нашу пользу не потому, что кто-то был согласен с текстом жалоб (нам в письмах официально отказали). Они просто поняли: эти люди будут жаловаться, и, чтобы как-то смягчить этот скандал, решили дать заключение о том, что Бунтов здоров.

Вместе с тем, мне пришло письмо из Минздрава, что если я еще где-то буду упоминать о том, что Бунтову кололи психотропные препараты, то они подадут на меня иск в порядке гражданского судопроизводства.

Ирина Бунтова: А сколько его прятали, и как мы его искали! Это страшное дело!

Дмитрий Сотников: В Кирове на этапе его тогда тоже избили, к нему приходил следователь Антонов по поручению следователя из Кировской области и тоже пробовал добиться каких-то показаний, как и по этому делу о ложном доносе. Но Бунтов отказался давать показания.

И что произошло? Мы с Ириной Анатольевной каждый день пишем жалобы – президенту, в Минздрав, в прокуратуру, просим освидетельствовать Бунтова, снять у него побои, но никто и не думает об этом. Прошел сюжет на Радио Свобода на эту тему – ноль внимания. А спустя пять месяцев кировские следователи изъявили желание снимать побои. Пять месяцев прошло – какие там могут быть следы?! Если только переломы, и кость неправильно срослась. Но они направят в Европейский суд бумагу о том, что провели надлежащее расследование, Бунтов отказался от осмотра врача... Да, он отказался, сказав: "Зачем мне участвовать в этом цирке, когда приходят через пять месяцев и пытаются что-то там узреть?" Это произошло в мае, а к нему пришли в октябре.

Ирина Бунтова: Последний ответ правительства на сайте Комитета министров – они пишут по поводу ногтей, что было проведено дополнительное расследование, которое ничего не выявило, но подтвердило, что он сам себе нанес телесные повреждения. Мы открываем постановление и читаем: показания Бунтова Европейский суд признал правдивыми, конкретными, убедительными, за рамками разумного сомнения. А ответы правительства он нашел сомнительными.

Европейский суд еще в 2012 году, на момент рассмотрения, сказал, что не может быть никакого дополнительного расследования, уже все, эффективного расследования у вас не было. Но они продолжают писать, что эффективно расследуют.

Марьяна Торочешникова: Неужели история Сергея Магнитского ничему не научила ни российское правительство, ни российских следователей, ни сотрудников ФСИН? Они продолжают издеваться на Бунтовым, можно вспомнить и историю Ильдара Дадина...

Дмитрий Сотников: К сожалению, у нас в государстве произошел "отрицательный отбор". В силовые структуры на вершины власти попали люди не благодаря своим особым заслугам или умению управлять, а благодаря каким-то хищническим инстинктам. И они, естественно, попытались воспроизвести ту систему, которая им удобна, то есть не систему исправления осужденного, а просто власти сильного над слабым. И если заключенный пытается как-то сопротивляться системе, то система должна его осадить. У Бунтова перед посадкой не было политических предпочтений, человек жил и жил, но когда его посадили, он стал бороться за правду уже на зоне.

А на примере Ильдара Дадина хотят показать оппозиции: смотрите, он выходил на улицу, и вот что с ним произошло – не ходите, нельзя. Это не просто заключенные, а расходный материал, люди, из которых можно выжать все соки.

Марьяна Торочешникова: А кто может и должен это остановить?

Ирина Бунтова: Я все-таки верю, что эта остановка произойдет, власти РФ все же признают свою неправоту в отношении моего мужа, и виновные понесут законное наказание. И я верю, что властям России придется отменить незаконный приговор моему мужу, придется его лечить. И я этого просто так не оставлю!

А позиция государства у нас такова, что в отношении Ильдара Дадина и в нашей ситуации они просто все отрицают. Но это отрицание имеет какую-то границу: есть другие страны, есть другие люди, которые прекрасно видят все это. Мы общаемся с людьми за рубежом, мы вынесли все это в Совет Европы, распространили достаточно много информации о нашей ситуации. Поэтому я не верю, что они будут продолжать до конца эту политику; им придется остановиться и что-то с этим делать.

Я не хочу посмертных од и извинений. Мне нужен живой муж, и пожалуйста, будьте добры, верните мне его! Они все отрицают, но это уже смешно. Россия выглядит очень смешно, когда отрицает очевидные факты, и все понимают, что это все не так. И я верю, что достаточное количество людей уже могут сказать России, в частности и нашему президенту в лицо правду о том, что ситуация уже совсем вышла из-под контроля, и с этим нужно что-то делать. Не убивать Виталия Маратовича, не ампутировать ему ноги, а именно решать что-то конкретно на законодательном уровне, чтобы была правда!

Мой муж 15 лет сидит за чужие преступления, и мы хотим восстановить его честное имя. Я ожидаю, что это произойдет в ближайшее время.