Ольга Лозина стала известна как "девушка в белом плаще" благодаря фотографии 26 марта 2017-го, на которой сотрудники ОМОН тащат ее в автозак с антикоррупционной "прогулки с Навальным". Выпускница Физтеха была задержана вместе с сестрой и приговорена судом к штрафу, как многие сторонники Алексея Навального, участники акции. На выборы президента 18 марта Ольга Лозина в статусе наблюдателя приехала во Владикавказ.
Радио Свобода встретилось с Ольгой после ее возвращения из столицы Северной Осетии, где она получила новые впечатления от встречи с российской административной системой. На этот раз на избирательном участке.
– Ольга, мы с вами виделись год назад, после вашего яркого задержания, когда фотография девушки в белом плаще, которую несут омоновцы, обошла весь интернет. Вы были гостьей нашей студии, рассказывали об этом опыте антикоррупционной прогулки с Навальным 26 марта, об автозаке и суде. Что изменилось в вашей жизни за прошедший год?
– Глобально ничего не поменялось, но летом я закончила Школу общественного защитника, организованную "Русью сидящей" совместно с Сахаровским центром. Очень интересный опыт.
– Это вы делали в помощь будущим задержанным? Вас личный опыт подтолкнул к тому, чтобы пройти эту школу?
– Да, безусловно. И для себя, потому что, на мой взгляд, Школа общественного защитника необходима каждому человеку, который в нашей стране проживает.
– Позволяю себе сказать, вне зависимости от того, собирается он на протестные акции или нет.
– Абсолютно согласна!
Когда меня задерживали, я абсолютно не представляла, какие документы должны были быть составлены в отделении полиции. Например, у меня были все три протокола: и протокол задержания, и протокол доставления, и протокол об административном правонарушении. А моей сестре дали только один протокол, два других не дали. То есть на тот момент мы просто не знали, какие документы должны быть. В Школе очень структурированное обучение, совершенно четко: какие протоколы, какие документы нужны. В последний день там был юрист "Мемориала", который рассказывал про международную практику, Европейский суд, то есть как дальше уже, после российской правоохранительной и судебной системы, эти дела можно продвигать и опротестовывать.
– Вы только что вернулись из Владикавказа. Вы туда ездили в качестве наблюдателя за выборами от Ксении Собчак. Что вы там увидели? Вам не мешали работать или, наоборот, делали так, чтобы вы видели поменьше из того, что происходит?
– Мы приехали заранее, до дня выборов, в субботу, на три дня. Нас было 11 человек. Остальных наблюдателей из нашей группы, которая была во Владикавказе, сняли с участков всех, потому что у них были направления от кандидата Грудинина, выданные доверенным лицом, Михальчуком. Полиция приезжала на участки с письмом, якобы подписанным Михальчуком, о том, что он не давал направление в этот регион. При этом наблюдателей наших забрали, и более того, председатели их комиссий написали заявления на возбуждение уголовных дел по поводу того, что они приехали с поддельными направлениями.
На тот момент я была занята наблюдением, потому что шли потоки людей на моем участке. Мы были все практически по одному человеку на участке, основная задача наша была в подсчете явки и пресечении нарушений. Когда их только начали задерживать, я даже была не в курсе. Прочитала переписку, уже когда кого-то отпустили, кто-то еще находился в задержании, но они уже все практически написали объяснительные. То есть их заставили написать объяснительные. Они связались с юристами от тех, кто нас направлял. Многие издания, включая ТАСС и "Интерфакс", уже написали про поддельные направления от доверенного лица Грудинина в Осетии. Но в штабе нам сказали, что Михальчук подписывал направления под камерами в офисе ФБК (Фонд борьбы с коррупцией Алексея Навального. – РС). То есть непонятно, откуда у полиции взялось письмо за подписью Михальчука, что он не давал направления. В штабе Навального нам сказали: Михальчук утверждает, что направления по Осетии не отзывал.
– Смущает то, что по стране есть аналогичные случаи. Если говорить про ваш участок, понятно было, что это за район Владикавказа? В каком здании располагался участок?
– Это средняя школа номер 30 Владикавказа, практически центр города, насколько я поняла. Я к семи часам туда приехала.
– Как выглядела плотность похода людей на выборы? В какое время дня их было больше?
– До часу дня, на мой взгляд, проголосовала основная часть населения. Уже в восемь, в начале девятого, на участок пришло огромное количество людей. Было видно, что это, скорее всего, какие-то работники предприятий, потому что они были между собой знакомы, заходили толпой, и они все голосовали по открепительным талонам. Далее они собирались небольшими группами, ждали друг друга и отправлялись вниз. Я не могла посмотреть, приехали они централизованно, или нет, потому что не могла отойти с участка.
При этом, когда я только пришла на участок, там оказались другие наблюдатели, как они мне представились, от Партии роста. Сначала мне показалось, что это действительно независимые наблюдатели, но позже стало понятно, что это все учителя этой же школы или какие-то административные работники, они все были знакомы с комиссией, периодически между собой общались. Более того, они мешали мне производить наблюдение.
– Каким образом?
– В частности, когда эта огромная толпа пришла на участок, так получилось, что там было две камеры, и они обе были работающие. Камера направлена на урну, и вот эти люди закрыли урну, не специально, а просто потому, что их было очень много. Кабинки рядом с урнами, люди толкаются, очень много людей, настоящая толпа. Я начала просить людей отходить ближе к столам, чтобы они не всей толпой стояли, а просто выстроились в очередь.
На что одна из наблюдателей, я ее на видео сняла, можно сказать, национальный вопрос начала поднимать: что я не уважаю старших, что я командую людьми и мне не понять менталитет их региона. Она как-то попыталась на меня надавить, именно на национальный момент. Что я чужая, что у них в культуре уважительное отношение к людям, а я неуважительно отношусь к людям тем, что пытаюсь их построить в очередь. Я была в шоке. Я думала, что это наблюдатель от Партии роста, как она мне сказала, но проверить я не могла, у нее ни бейджика, ничего не было, но это совершенно однозначно работник школы, или административный, или преподаватель. Конечно, я спорила с ней, но их было много, и я старалась конфликтных ситуаций не допускать, потому что понимала, что меня могут удалить с участка. Несмотря на то что только по решению суда можно удалить наблюдателя. Более того, при подсчете голосов несколько раз было мне сказано, что я учу старших, как считать голоса.
– Вы обнаружили попытки нарушений при подсчете голосов?
– Нарушений было вообще очень много! Вначале, до 12 где-то, до часу дня было огромное количество людей, вот эти толпы.
И основная масса, на мой взгляд, была по открепительным талонам. Примерно в 12 часов дня на участке появился глава республики и местная пресса. У независимых наблюдателей спросили на камеру телефона про нарушения. На тот момент нарушений не было, и я сказала только о предположении, что людей привозят организованными группами.
– Это то, что политологи и социологи называют сейчас вынужденным голосованием: голосование не является добровольным, это был один из главных инструментов на выборах. Не такие грубые нарушения, как в чуровские времена.
– Достаточно агрессивно некоторые члены комиссии реагировали, когда я подходила к их столам. Мне было сказано отойти на два метра… Хочется отметить, что у нас была абсолютно адекватная председатель комиссии, она не шла на конфликт, она старалась, наоборот, их успокоить, без агрессии. Ребята с других участков рассказывали, что агрессивно реагировали именно председатели комиссий, а они принимают решения удалить с участка наблюдателей. У меня члены комиссии и наблюдатели – было видно, что они изначально ко мне настроены как к какому-то враждебному элементу. Любое мое действие приковывало внимание, вызывало агрессию, и когда я подходила к столам, и когда просила не закрывать камеру.
Со мной были два наблюдателя от КПРФ, местные жители, и они очень хорошо считали голоса. Мы вместе стояли, у них был лист, где они отмечали проголосовавших. И около шести часов вечера ко мне периодически стал подходить мужчина, на тот момент я еще не знала, кто это. Он спрашивал, сколько человек я насчитала. У нас, кстати, с ребятами не было расхождений никаких по количеству человек, у меня с ними совпадало число, но было расхождение с членом комиссии, которая подсчитывала голоса: у них было больше. И вот он периодически ко мне подходил и говорил, что ему нужно, чтобы было две тысячи проголосовавших, что у него задание, что 85 процентов должно проголосовать, две тысячи человек ему нужно. И он периодически подходил ко мне и спрашивал, сколько пришло. Цифра была меньше, около 1800 человек.
И когда уже было двадцать минут до закрытия участка, они сделали вброс. Подошли и бросили в урну пачку бюллетеней. Двое наблюдателей это увидели, постарались пресечь, но в грубой форме их от урны убрали, и вброс был произведен. С самого начала они начали нас запугивать. Я не знаю, в каком статусе эти мужчины находились на участке, они не были членами комиссии, уже позже я узнала, что именно тот мужчина, который со мной разговаривал, – это депутат парламента республики Северная Осетия Игорь Касабиев. Я нашла его на сайте региона, его фотографию, и совершенно четко его опознала. Он несколько раз ко мне подходил, длительное время мы с ним общались, поэтому я очень хорошо его запомнила. У меня есть запись, где он совершенно четко говорит, что ему нужно две тысячи человек. Наблюдателей – местных жителей, от КПРФ – они запугивали. Они на осетинском языке на них кричали, причем много раз, очень громко, напугали их, потому что после этого наблюдатели даже ни разу не встали со своего места. Мне постоянно говорили, что писать жалобы не нужно. Более того, первый раз он около шести часов сказал, что ему нужно произвести вброс, чтобы я вышла.
– То есть он откровенно это сделал?
– Он откровенно сказал, что мне нужно выйти на две минуты, а они за это время вбросят. На что я сказала, что я не могу так сделать, я приехала сюда наблюдателем, проследить за честностью выборов. После чего на участке появилась какая-то группа асоциальных элементов – молодых ребят, мужчин, которые меня обступили и угрожали, что мне еще ехать домой, я имею в виду в гостиницу, вот так это было.
У меня есть коротенькое видео, где меня обступили, там совсем чуть-чуть, снимать их в лицо я не рискнула. После этого он опять пришел, видимо, он решил, что такое воздействие на меня оказали, и я теперь уже выйду. Я его спросила: "Это вы прислали этих ребят?" И он подтвердил, что это он прислал их. Вот так это все было. И после этого я повторно ему сказала, что я не буду выходить, я буду смотреть за количеством бюллетеней, количеством людей, которые бросили бюллетень, после чего где-то без двадцати восемь они произвели этот вброс.
– То есть просто уже не стесняясь вас.
– Как было? Я увидела, что какой-то шум происходит, потому что он меня отгораживал, депутат парламента республики Северная Осетия, разговаривал со мной, я в этот момент урну не видела, но наблюдатели другие, вот от Грудинина именно двое ребят, они пресекли этот вброс и не давали вбросить, и я, естественно, это тоже увидела. Мы все пошли к урне, и они прямо при нас, прямо на камеры произвели этот вброс. По камерам этот вброс был виден.
– Ольга, и что теперь с этой информацией делать? Что вы собираетесь делать, как свидетель этого случая, или наблюдатели от Грудинина?
– Их напугали, безусловно, и они делать ничего не будут. Что касается меня... Юрист проконсультировал нас, сказал, что, так как у меня было направление от Собчак, именно Собчак сейчас может запросить. У них на сайте есть личный кабинет, и какое-то время есть доступ ко всем камерам, которые были на избирательных участках, именно у штаба Собчак. Если они захотят, они могут это все достать. У меня нет видео именно вброса, но этот вброс попал на камеры, получить его можно. Штаб Навального, соответственно, юридически не может ничего сделать, потому что он не был допущен в качестве кандидата, а это именно кандидаты могут сделать.
– Вам не было страшно? На вас же достаточно значительное психологическое давление оказывалось.
– Знаете, мне все-таки показалось, что они не рискнут на камеры при таком количестве людей – а там было десять членов комиссии, наблюдатели, какие-то люди голосовали, заходили по двое, по трое. И я подумала, что не рискнут они на камеры на меня физически воздействовать. В какой-то момент, конечно, я обеспокоилась, как поеду домой, но более-менее все нормально прошло.
– Вы успели немного увидеть город, понять уровень богатства или бедности, какие-то социальные наблюдения появились у вас? Вы первый раз во Владикавказе?
– Да, я в первый раз была. В первый день, в субботу, мы ходили по городу, смотрели центральную улицу, проспект Мира. Я видела только центр, а один из наших наблюдателей ездил на выезд, их было двое на участке, и один поехал на выезд, и он сказал, что уже много лет он такую нищету не видел. Он сказал, что нищий город, это вот то, что он видел на выезде: голосующие пенсионеры, в очень плохом состоянии квартиры, подъезды. Я этого не видела, так как в гостинице мы были в центре, и участок мой был в центре.
– Вы сказали, что был инцидент, когда вас пытались упрекнуть по национальному или, так скажем, по культурному вопросу, что приехала молодая женщина из Москвы и учит старших. Какие-то еще местные, региональные детали поведения людей вам бросались в глаза, не связанные с критикой вас или с конфликтными ситуациями?
– Момент важный – это было именно от членов комиссии, наблюдателей. Мы были в городе, ходили в кафе, нигде такого отношения не было. Отношение было очень хорошее, то есть вне комиссии никаких конфликтных ситуаций не было. Конфликтные ситуации все были, и у всех, только на избирательных участках. В городе отношение людей я видела доброжелательное. Агрессивное поведение было только со стороны членов избирательной комиссии, опять же не всех, но большинство были настроены так, и они повторяли периодически, что "мы 12 лет здесь работаем, мы все знаем, первый раз приехала – в сторону, пожалуйста". И когда начался подсчет… Сейчас много говорят о том, что высокий был у Путина рейтинг, но конкретно по моему участку я так сказать не могу.
Мне не показывали, какие бюллетени как проголосовали. Я им говорила неоднократно, что они должны поднимать каждый бюллетень, показывать в камеру, и мы должны видеть, за кого проголосовал избиратель. Этого не было. Они просто поделили на пачки, вытаскивали и говорили "за Путина", в какой-то момент выдергивали какой-то один бюллетень, говорили "за Собчак", "за Грудинина" или еще кого-то, и клали в отдельную стопку. Убедиться, что эта вся пачка была за Путина, я не имела просто возможности. Я им указывала на это, но опять же, я старалась не идти с ними на конфликт, чтобы досидеть все-таки до конца, получить итоговый протокол и посмотреть, как они его будут заполнять. Что меня возмутило колоссально, они посчитали определенные голоса, и за Путина у нас сначала получилось 1700 голосов, 26 – за Собчак, и за остальных. И вот эта сумма оказалась меньше, чем количество бюллетеней. На что они сказали: "Мы, наверное, ошиблись". Причем ошиблись именно в бюллетенях Путина, потому что все остальные бюллетени они уже упаковали в мешки, и они просто при мне…
Сначала они не хотели даже пересчитывать, а хотели сразу записать Путину на 26 бюллетеней больше, а потом все-таки решили этот спектакль разыграть – якобы они пересчитывают. Опять же пересчитывают сами с собой, то есть мне не показывается ничего. Бюллетень должен браться отдельно, класться на стол, показываться, что вот один, два, три… Такого не было, они просто поделили эти пачки между собой, переговаривались на осетинском, но было очевидно, что сейчас они эти 26 бюллетеней найдут в этих 1700. И якобы каждый из них достал, одна там 13 бюллетеней, другие еще, они их сложили и мне представили, что вот это 1726 теперь бюллетеней за Путина. Совершенно не стеснялись своих фальсификаций члены комиссии. Надо отдать должное, председатель комиссии в это время не участвовала в этом, то есть она периодически выходила, заходила, но конкретно в этих вещах она не участвовала.
– То есть люди просто делали то, о чем договорились или о чем получили указание?
– Конечно, мне видно было, что они привыкли так делать всегда. Когда они заполняли итоговый протокол, они его переправляли, потому что у них не сходилось. Потом, чтобы распечатать протокол, у них в программе там тоже не сходилось, и они подбивали цифры, меняли их. Вот таким образом это было. Заинтересованности в том, чтобы хоть как-то отдаленно сделать это прозрачно, у них не было никакой. Они постоянно говорили, что "нам нужно быстрее домой, а вы всех здесь задерживаете, у вас, наверное, нет семьи и детей, а у нас семья, дети, и нам нужно домой". Мне говорили, что мне нечего делать, я сюда приехала, и мне нечем заняться.
– Вы первый раз наблюдаете на выборах? Есть наблюдатели, которых так затягивает эта история, что они потом начинают ходить на все выборы. В этом есть свой драйв. Пойдете еще на какие-то выборы, муниципальные, может быть, не президентские?
– Пока нет, потому что я увидела, что по закону у наблюдателя есть определенные права, но по факту, на практике его в любой момент могут удалить, никакие замечания, по крайней мере на моем участке, не слушают. Единственное, что они сделали, это устроили для меня этот цирк – якобы пересчитали бюллетени. На самом деле, я понимаю, что ничего по процедуре, как должно быть, они не выполняют и не собираются выполнять. У них есть определенные указания – какая явка, какой процент за Путина – и они этот результат будут делать. Абсолютно никакой прозрачности. По крайней мере, на моем 304-м участке города Владикавказа это было так.
– Есть разочарование в штабе Собчак, вообще у тех, кто надеялись на несколько иные цифры голосования? Меня удивили не высокие цифры Путина, меня удивили крайне низкие цифры всех его оппонентов, кроме, может быть, Грудинина.
– Лично для меня эти цифры были ожидаемы. Единственное, когда мы были во Владикавказе, ходили по городу, было очень много плакатов за Грудинина, и один из наших наблюдателей предположение сделал, что, возможно, Грудинин победит в этом регионе.
Я совершенно не сомневалась, что оппозиционные кандидаты мало наберут. Мне кажется, что для всех достаточно ожидаемые результаты были. Я не говорю про честность подсчета, но всех заранее готовили к этим цифрам. И по явке готовили заранее, и по проценту президента.
– Есть ли политическое будущее у этих кандидатов? Например, у той же Собчак.
– Мне кажется, что нет. У нее высокий антирейтинг, и по разговорам с членами комиссии я понимаю, что они настроены достаточно негативно к Собчак. Думаю, что ее процент там действительно был подсчитан так, как подсчитан. Они, наверное, даже удивились, что 26 голосов она получила. Там определенные вопросы, национальные, и так как они знали, что я от Собчак, ко мне подходили и говорили, что она не понимает специфику региона, она совершенно ничего не понимает и не хочет понимать в этом вопросе, и что, конечно, за Собчак они голосовать не будут. Про Грудинина высказала одна из членов комиссии такое мнение, что "мне нравится Грудинин, но он не политик, и больше выбирать некого".
На мой взгляд, кандидаты и были так подобраны, что заранее этот низкий рейтинг можно было предположить. Несмотря на то что даже кто-то из членов комиссии симпатизировал каким-то кандидатам, они их не видят в качестве политиков, поэтому они за них не голосовали. Почему они организовывали такую большую явку? Когда избиратель оказывался на избирательном участке, он смотрел на этот список и понимал, что, наверное, действующий президент из всей этой компании наиболее подходящий именно в качестве политика. Но опять же, по моему участку я не видела прозрачности подсчета. Какие голоса на самом деле были там, трудно сейчас установить.
