Срок за репост

Основные тезисы программы:

• За полгода в России по так называемым "экстремистским" статьям осуждены 323 человека
• При этом в Уголовном Кодексе нет четкого правового определения слова "экстремизм", и часто под этим понимается просто критика властей и существующих порядков
• По мнению правозащитников, судьи в России превратились в чиновников, оформляющих нужные властям бумаги
• Российские власти нередко используют уголовные и административные дела по "экстремистским" статьям для того, чтобы выключить особо неугодных им активистов из общественной жизни

Марьяна Торочешникова: Только за полгода в России по так называемым экстремистским статьям осуждены 323 человека. Преступление большинства из них заключалось в публикации в интернете картинки или записи, которые в правоохранительных органах сочли экстремистскими. При этом четкого правового определения слова "экстремизм" в России до сих пор не существует, и часто полицейские называют преступными любые критические высказывания в адрес действующих властей, а суды с ними соглашаются.

Корреспондент: Краснодарская активистка Дарья Полюдова в конце октября вышла на свободу из колонии-поселения в Новороссийске, где провела два года. В 2015 году Октябрьский суд Краснодара признал ее виновной в призывах к экстремистской деятельности и сепаратизму. Поводом для обвинений стал репост картинки и запись в социальной сети "ВКонтакте". Правозащитный центр "Мемориал" признал Дарью Полюдову политзаключенной, она стала одной из первых в России осужденных за публикацию в интернете.

Сергей Давидис, правозащитник: Дарье Полюдовой инкриминировалось три эпизода. Один - проведение пикета с призывом к революции. Второй – запись, тоже с призывом к социалистической революции. И третий - это квалифицировалось как призывы к экстремистской деятельности, по 280-ой статье, и один эпизод по тогда совсем новой статье - призывы к нарушению территориальной целостности Российской Федерации (280.1), это публикация картинки с подписью: "Требуем от мирового сообщества прекратить нарушения прав украинцев в Кубани. Кубань хочет на историческую родину - в Украину". Ни в каком из этих призывов не было призыва к насилию, который мы, очень высоко поднимая планку, рассматриваем как исключение при признании человека политзаключенным.

Корреспондент: В Информационно-аналитическом центре "СОВА" отмечают, что более 85% уголовных дел об экстремистских высказываниях приходится на материалы, размещенные в интернете. Большинство из них - публикации в российской социальной сети "ВКонтакте". По данным Верховного суда России, в 2016 году более 600 человек были осуждены за публичные высказывания в уголовном порядке, более 3000 - в административном. Проблема преследования за выражение мнения или перепост чужих записей поднималась на спецзаседании Президентского совета по правам человека.

Илья Шаблинский, член Президентского совета по правам человека: Очень большое количество людей осуждены по экстремистской статье именно за высказывание в сетях всяких соображений и мнений, более того, просто за копирование чужих высказываний и постов. Грань очень зыбкая. Вот сегодня мы сажаем за высказывание, возможно, заслуживающее самой широкой оценки, но еще чуть-чуть в другую сторону - и государство захочет сажать в тюрьму за критику в свой адрес.

Корреспондент: Чаще всего за репосты записей в интернете судят по 282-ой статье Уголовного кодекса "Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства". Реже применяют 280-ю статью "Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности. При этом точное определение понятия "экстремизм" в Уголовном кодексе отсутствует. Дать его затрудняются даже в МВД.

Максим Шевченко, член СПЧ: В Уголовном кодексе нет квалифицированного понятия "экстремизм", но вы за это сажаете людей в тюрьму.

Тимур Валиулин, начальник Главного управления по противодействию экстремизму МВД РФ: Ответственность за деяние, определенное статьями Уголовного кодекса, определяет у нас суд. Диспозиция и санкции статей определены Уголовным кодексом, который утверждался не в МВД. Если мы нарушаем уголовное и процессуальное законодательство РФ, я прошу привести примеры, и я готов ответить и прокомментировать.

Максим Шевченко: То есть вы не дали понятие "экстремизм", вы ссылаетесь на ШОС (Шанхайская организация сотрудничества).

Тимур Валиулин: Я в своей правоохранительной деятельности ссылаюсь на Уголовно-процессуальный кодекс и иные.

Максим Шевченко: Сейчас, по крайней мере, вы сослались на ШОС.

Тимур Валиулин: Да! Определение экстремизма принято Конвенцией ШОС.

Марьяна Торочешникова: Кого российские полицейские считают экстремистами, и как не получить срок за публикацию в соцсетях - спросим об этом у Александра Верховского и Сергея Панченко.

Диктор: Александр Верховский - член Президентского совета по правам человека, директор Информационно-аналитического центра "СОВА", который специализируется на таких темах, как радикальный национализм, преступления ненависти, язык вражды, меры противодействия проявлениям ксенофобии, свобода совести, а также злоупотребления в сфере противодействия экстремизму.

Сергей Панченко - адвокат Московской городской коллегии адвокатов "Форт". Юридический стаж - с 1997 года. Специализируется на уголовных делах в сфере предпринимательства и финансов, подготовке жалоб и сопровождении дел в Европейском суде по правам человека.

Марьяна Торочешникова: Так кого в российских правоохранительных органах и судах называют экстремистами, а какие действия - экстремизмом? Есть все-таки какое-то толковое определение?

Александр Верховский: Определение есть, оно содержится в законе о противодействии экстремистской деятельности. Его нельзя назвать толковым, оно как раз довольно бестолковое. Оно очень широкое, запомнить его сложно, и это определение смешивается с обыденным пониманием экстремизма как чего-то плохого, антигосударственного, может быть, просто слишком крайнего. И это смешивается не только у обывателя, но также у полицейского, следователя и так далее. Поэтому очень часто на вопрос, экстремистское ли это высказывание, человек в погонах отвечает: "Да, конечно, оно экстремистское", - а потом начинает мучиться, пытаясь объяснить, почему, пытается соотнестись с определением. Это происходит постоянно. Но поскольку суд, к сожалению, почти всегда выбирает его сторону, он помучается-помучается и придумает что-то, что сойдет для суда.

Марьяна Торочешникова: Тем не менее, несколько лет назад Верховный суд все-таки собирал какой-то пленум по поводу применения этой 282-ой статьи УК, которая предусматривает ответственность за экстремизм, пытался привести все эти понятия к общему знаменателю. Из этого ничего не вышло? Или все опять забыли, какое определение выработал Верховный суд?

Сергей Панченко: Механизм определения, что такое экстремизм, в нашей правоохранительной и судебной системе достаточно прост: экстремизмом является то, что назвали экстремизмом оперативные сотрудники ФСБ. Затем, после недолгого следствия, дело попадает в наш скорый суд, где сидят судьи, которые прекрасно знают, что от них требуется, и которые, на мой личный взгляд, сегодня являются чиновниками, выполняющими определенную бумаго-оформительскую функцию в силу того, что они поставлены в такое положение системой и согласились быть частью этой системы. Вот простой алгоритм.

Марьяна Торочешникова: Это ваше мнение как-то очень отдает экстремизмом... (смеются)

Сергей Панченко: Вот именно, потому что экстремизм в нашем обществе - это то, что плохо. А плохо, в понимании государства, то, что выходит за его официальную трактовку и идет вразрез с официальной линией, которую провозглашают должностные лица.

Александр Верховский: Было даже два Пленума Верховного суда - в 2011-м и в 2016 году. Но Верховный суд не может заменить закон, и если в законе написано бестолково, значит, так оно и останется. Но Верховный суд пытается сделать какие-то пояснения по смыслу слов. Например, еще в 2011 году они написали, что критика политических, национальных, религиозных взглядов, обычаев или организаций не должна сама по себе квалифицироваться по 282-ой статье, если там нет прямого возбуждения ненависти к соответствующим группам людей.

Марьяна Торочешникова: Иными словами, если сказать, что представители такой-то конфессии...

Александр Верховский: ...идиоты, например, - то это будет унижать их достоинство. А сказать, что они абсолютно во всем не правы, и лучше бы они помолчали, это, по идее, критика. Но это, видимо, слишком умное для наших судов разъяснение, да и для следствия. И нашим судам можно предъявлять какие хочешь претензии, но главное заключается в том, что они почти никогда не оправдывают людей, если следствие сделало такое обвинительное заключение.

Марьяна Торочешникова: Тем не менее, если следствие принесло на утверждение к прокурору обвинительное заключение, то оно, как правило, подкрепляется какими-то авторитетными мнениями экспертов, потому что полицейский же не может просто так решить сам, что вот это экстремизм.

Александр Верховский: Почему? Вообще-то он мог бы. Вот у меня есть знакомый - очень хороший исследователь, он в свое время делал много экспертиз по этим делам. Он сам живет в Петербурге, и он мне рассказывал чудесную историю, как ему прокурор из провинции присылал 17 вопросов к эксперту, чтобы он ему разъяснил смысл слов "бей жидов - спасай Россию". Эксперт в данном случае просто послал прокурора и сказал: "Вы сами, господин прокурор, можете понять смысл этих слов, вам не нужен эксперт". И в большинстве случаев он действительно не нужен.

Марьяна Торочешникова: Сейчас важно отметить, что это была цитата, использованная вами в рассказе, а вовсе не призыв. (смеется) Вот видите, до чего доходит!

Каково качество таких экспертиз?

Сергей Панченко: Качество расследования дел об экстремизме вообще очень низкое, потому что те, кто находит эти материалы, как правило, рассчитывают на то, что дело пойдет само по себе. Вот если человек украл кошелек, то надо доказать, что он украл этот кошелек. А когда человека пытаются осудить за такие вещи, прежде всего, сам по себе факт, скажем, размещения какой-то информации доказать достаточно просто. А дальше уже идет не фактура, а сплошная оценка - имеется ли здесь состав преступления или нет.

Марьяна Торочешникова: Я знаю, что Центр "СОВА" использует такой термин, как "антиправовой антиэкстремизм".

Александр Верховский: Мы говорим - "неправомерный". Мы рассматриваем действия двух видов как неправомерные. Первые - самые простые, которые нарушают действующий закон. Скажем, законом это и это не запрещено, но человека, тем не менее, за это привлекли - не обязательно в уголовном порядке, бывает и административный, и еще какой-то. В других случаях закон как таковой представляется нам слишком ограничивающим конституционные свободы. Например, у нас есть административная статья о запрете демонстрировать всякую запрещенную символику (она в основном применяется к свастике, но бывает и другое). Она сформулирована так: "Демонстрация либо пропаганда такой-то символики". Получается, что демонстрация наказуема, даже если человек демонстрирует не с целью пропаганды, даже если это историческая фотография.

Марьяна Торочешникова: Ну, то есть заходи в любой музей...

Александр Верховский: Совершенно верно! Обычно, если это сказать полицейским, как было на заседании Совета по правам человека, они отвечают: "Нет, конечно, так не делается!" Конечно, так делается, такие случаи есть, и это, к сожалению, соответствует букве закона. Оставим в стороне вопрос, имеет ли смысл вообще запрещать символику, но так, как она запрещена у нас, это явно чрезмерная запретительность.

Марьяна Торочешникова: Наказание за лайки и репосты в реалиях современной России мало кого удивляют. Впрочем, некоторые случаи выходят за пределы понимания. Руководителя чувашского отделения движения "Открытая Россия" Дмитрия Семенова, например, суд оштрафовал за репост записи о том, как его ранее судили за репост.

Дмитрий Семенов: Это административные дела, связанные с репостом фотографий депутата Госдумы Виталия Милонова в футболке с лозунгом "Православие или..." (а далее мы умалчиваем по контексту, потому что я опять буду привлечен за это к административной ответственности). В первый раз меня по этому делу приговорили к штрафу в тысячу рублей - это статья 20.29 Административного кодекса. И после этого ряд СМИ написал об этой истории, и, в частности, у них там была стандартная фраза: "Напомню, что Дмитрий Семенов был привлечен к ответственности за репост фотографии Милонова в футболке такой-то".

Соответственно, одно из СМИ и я так же репостнул к себе на страницу, и так как там шла эта дежурная фраза, они опять посчитали, что я распространяю экстремистские материалы, и опять завели на меня дело по статье 20.29. Многие СМИ тогда отшучивались и называли это "дело за репост новости о том, как судили за репост". И в этот раз я уже был привлечен к административной ответственности со штрафом в размере трех тысяч рублей.

Насколько я знаю, никаких проблем с правоохранительными органами у людей, которые являются авторами этого поста, не было, и я даже не хочу, чтобы они были, просто надо понимать, что все эти дела за репосты - всегда выборочные. Это, естественно, связано с общественно-политической деятельностью, и в иске в ЕСПЧ мы это конкретно доказываем.

Административные штрафы за этот лозунг "Православие или..." налагают на меня дополнительные санкции: в частности, я в течение года не могу быть заявителем публичных мероприятий и не могу идти вообще ни на какие выборы. В этом году у нас как раз проходили довыборы в различные муниципальные собрания, и я у себя в Чувашии имел неплохие шансы победить, но у меня не было права баллотироваться. И как раз для того, чтобы доказать это в ЕСПЧ, я даже попробовал выдвинуться, и Избирательная комиссия мне отказала на основании того, что я осужден по статье 20.29.

Сергей Панченко: В данном случае эта история была достаточно предсказуема, она связана с личностью привлекаемого: данного конкретного человека нужно было убрать из предвыборной активности. Это образец использования уголовного закона как кистеня для решения своих проблем.

К сожалению, многие забывают, зачем вообще существует в обществе Уголовный кодекс. Он защищает определенные общественные отношения, и, соответственно, какое-либо деяние оказывается преступлением, когда оно наносит существенный вред общественным отношениям.

Здесь я видел бы как максимум основания для какого-то частного иска Милонова, если бы он захотел этим заняться. Это частная история, она не наносит вреда интересам общества и никак не может квалифицироваться по Административному или по Уголовному кодексу, тем более что ЕСПЧ не делает разницы между нашим административным и уголовным судопроизводством: он считает, что если человек осужден именем Российской Федерации, то он уже осужден.

Александр Верховский: Здесь просто механизм так устроен, что он может порождать практически бесконечное количество дел, и дальше это только вопрос местных властей или полицейских - выбирать, где возникнут эти дела.

Эта история прекрасна от начала до конца! Мало того, что этот человек второй раз осужден за репост, это еще и репост публикации в СМИ, что само по себе не могло составлять правонарушения. Но абсурдна и сама базовая ситуация: кто-то репостит картинку человека в такой майке, а человек продолжает ходить в этой майке, и, кстати, довольно много людей продолжают ходить в таких майках, и им ничего не делается.

Но посмотрим еще на шаг назад: а почему им, собственно, нельзя ходить в таких майках? Когда-то было два параллельных дела в двух районных московских судах, и один решил, что этот злополучный лозунг - не экстремистский, а другой решил, что экстремистский. Но у нас так устроено законодательство, что решение о том, что он не экстремистский, не имеет вообще никаких последствий, так что его как бы и не было, а второе было, и оно попало в список экстремистских материалов. Это лозунг православных фундаменталистов - может быть, их взгляды нам чем-то несимпатичны, но он ни к чему не призывает, а смысл его в том, что они хотят до смерти стоять за свои убеждения. Ну, хорошо, лишь бы на людей не кидались… Поэтому непонятно, что здесь, собственно, запрещали с самого начала.

А дальше, конечно, это можно использовать как угодно. И весь федеральный список такой! Идея этого списка экстремистских материалов заключается в том, что есть какие-то фразы или книги, или песни, которые настолько плохи сами по себе, что их надо законодательно запретить и извлечь из общественного оборота.

Марьяна Торочешникова: В последнее время не редкость возбуждение уголовных и административных дел за репост и лайк в социальных сетях. А если не репостить сомнительные с точки зрения правоохранительных органов картинки, а сохранять их себе на флешку или в закрытый альбом в соцсетях? Это тоже может стать поводом для уголовного дела по статье "Экстремизм". В Красноярске под следствием находится активистка Оксана Походун - ее обвиняют в сохранении к себе на страницу изображений экстремистского характера. Сама Походун связывает возбуждение уголовного дела со своей гражданской позицией и участием в прогулках оппозиции.

Оксана Походун: Мне не важно, за Навального приходить, за Мальцева, за дольщиков без жилья, которые по 15 лет ждут это жилье. Не важно, за кого митинг, лишь бы гражданское общество выходило и требовало свое. Раз оно не может по закону реализовать свои гражданские права, не выходя на улицу, значит, надо выходить на митинги и так добиваться своего. Выходили, шли гулять - всегда по-разному: бывало, что с приключениями, бывало - без, с сопровождением либо с обкидыванием яйцами.

4 июня был выходной, была такая же очередная прогулка, мы дошли до штаба Навального на Горького, подписали документы, что мы с организаторами митинга.

Это было воскресенье. В понедельник из штаба Навального подали разрешение на митинг в администрацию города, а во вторник, 6-го числа, в половине восьмого утра ко мне пришли из ФСБ с обыском - за мемы из закрытого альбома "ВКонтакте". На обыске 6-го мне предъявляли скриншоты с изображениями, которые сейчас не пошли в дело. Там были изображения Путина со свастиками, и я вообще не помню, чтобы я где-то охраняла такое.

Я была дома, собиралась на работу, ко мне так тихонько постучали, и я даже не спрашивала, кто, хотя меня удивило, что в такую рань. Ну, и я спокойно открываю дверь, а меня заталкивают обратно, он вот так толчком впихивает меня и говорит: "Что, не хочешь больше никогда увидеть свою дочь?"

Статья 282-я, часть 1-я: загружала для неограниченного числа лиц эти изображения, для копирования и ознакомления кого ни попадя, хотя альбом закрытый, и туда никому нет доступа. Сейчас они не могут доказать, что этот альбом был открыт, так же как и я не могу доказать, что он был закрыт, настроена приватность.

Вот моя страница, 199 публичных фотографий, которые могут видеть другие люди. А вот этот закрытый альбом, и здесь 4947 изображений, это просто свалка, чего только нет! Кто пользуется "ВКонтакте", видели, что в публичном поле все эти изображения существовали и существуют. И никто не видит в этом нарушений, а мне предъявляют такое обвинение!

Тут три тома - до некоторых еще руки не дошли прочитать. А вот это у меня уже пачка повесток, сколько раз я посещала Следственный комитет – наверное, штук 20.

И меня в один день уволили. В один день выговор, две докладные, и в докладной даже не было написано, какой дан срок на то, чтобы устранить недостатки работы. 22 августа я подала в суд, а 19 сентября суд признал увольнение незаконным и восстановил меня на работе.

Я не знаю, на каком этапе сейчас расследование: оно должно было закончиться, но потом мой следователь в Санкт-Петербурге еще послал запрос на какую-то дополнительную экспертизу.

Я не считаю себя виновной. Эти изображения у меня не публичные, их никто не видит, а если их видит ФСБ, то это их проблемы! Они еще и останутся виноваты в том, что это видят, потому что они не могут это видеть. Пусть социальная сеть "ВКонтакте" хорошо подумает о том, почему они это видят, и другие люди будут внимательны: их страницами могут пользоваться третьи лица.

Марьяна Торочешникова: Насколько я понимаю, в списке запрещенных материалов сейчас уже более четырех тысяч наименований.

Александр Верховский: Больше 4200.

Марьяна Торочешникова: Обычный человек, который не является исследователем в этой области, понятия не имеет, что там, в этом списке. Правильно ли я понимаю, что таким образом Россия, в которой не прецедентное право, сформировала ту часть, в которой как раз используется прецедент: если ты найдешь в этих четырех с лишним тысячах наименований что-то запрещенное, то, в принципе, можно за это пересажать или оштрафовать то количество людей, которое хоть когда-либо это использовало?

Сергей Панченко: Ну, список так называемых экстремистских материалов направлен на запрет оборота именно этих конкретных материалов, а не каких-то других, аналогичных. Я думаю, никому в голову не придет делать экспертизу такого содержания, что вот какой-то материал аналогичен запрещенному, и поэтому...

Александр Верховский: Еще как придет!

Марьяна Торочешникова: Так и делают?

Александр Верховский: Конечно! Есть целая большая практика, например, блокировок доступа к разным сайтам за то, что на них расположены материалы, аналогичные запрещенным. Эти сайты не признаются экстремистскими, но их содержание признается противозаконным. Это новое веяние последнего года, такая новая процессуальная находка - очень много таких судебных решений.

Марьяна Торочешникова: Появилась еще одна тенденция - запрет и признание экстремистскими анонимайзеров, блокировка их на том основании, что… Я даже выписала себе цитаты из того, что пишет прокуратура: "Пользователи сервисов могут просматривать информацию о неполноценности граждан по признаку их принадлежности к национальности, языку и религии, не оставляя данных о своем реальном местоположении, IP-адрес и не регистрируясь на сайте, что способствует разжиганию межнациональной и межрелигиозной вражды". Или вот тоже цитата из обращений прокуроров в разных регионах в суды с требованием заблокировать: "С помощью этого сервиса пользователи могут получать полный доступ ко всем запрещенным сайтам, материалам, в том числе экстремистским и террористическим, путем анонимного доступа и подмены адресов пользователей".

Сергей Панченко: Это все равно, что запрещать кухонные ножи, топоры и бельевые веревки, потому что с помощью этих предметов можно причинить смерть человеку. И вообще, по мнению прокуратуры, граждан нельзя выпускать на улицу, потому что они могут оступиться, упасть и разбиться, поэтому их нужно содержать в хорошо изолированных помещениях с режимом.

Марьяна Торочешникова: Да, но суды выносят решения, удовлетворяют эти требования прокуроров и блокируют анонимайзеры!

Александр Верховский: Скоро эта проблема у судов отпадет, потому что вступают в силу поправки, по которым сервисы типа анонимайзеров и провайдеры VPN, если они отказываются от требования прокуратуры блокировать сами доступ к каким-то ресурсам, то доступ к ним будет блокироваться по требованию прокуратуры без суда. Об этом мы говорили с теми же полицейскими и прокурорскими чиновниками, которые отстаивают целесообразность этой деятельности, и их аргументация звучит следующим образом: конечно, мы понимаем, что продвинутый молодой человек обойдет все эти наши блокировки и все равно прочтет то, что он там хотел прочесть, но средний гражданин сломается и не обойдет, и мы, таким образом, осуществляем профилактику, не позволяем злокозненному контенту, допустим, роликам запрещенного в России ИГИЛа, распространяться среди кого угодно.

Такова логика, и она, действительно, в том, что граждан лучше не выпускать на улицу. Это плохо работает, и мы с ними постоянно об этом спорим везде, где можно, говорим, что это неправильный способ, и так ничего не получится, и не зря так не делают в других местах.

Марьяна Торочешникова: Но ведь это фактически нарушение свободы доступа к информации, и это повод для обращения, в том числе, и в Конституционный суд РФ. Зачем писать такие законы, которые заведомо можно уличать в неконституционности?

Александр Верховский: Боюсь, наш Конституционный суд - не то место, где удастся это оспорить.

Сергей Панченко: Дело в том, что среди наших законотворцев и правоприменителей записанная в Конституции РФ идея о том, что человек и его свободы являются высшей ценностью, давно уже заменилась на представление о том, что человек является собственностью государства, и чиновник будет определять, каким образом он будет реализовывать свои права. Конституция говорит, что человеку можно что-либо запретить только в одном случае - если это приносит вред другим людям, не дает им жить, ставит под угрозу интересы других.

Это записано в Конституции! Все остальное - это абсолютно антиконституционные чиновничьи трактовки. И восприятие этого на ура значительной частью общества связано с нашими советскими традициями подчинения человека власти государства, с тем, что человек не осознает себя личностью, имеющей права от рождения.

Марьяна Торочешникова: В октябре 2017 года Европейский суд по правам человека вынес первое решение, связанное с применением в России 282-ой статьи УК. Страсбургские судьи удовлетворили жалобу нижегородского журналиста и правозащитника Станислава Дмитриевского, осужденного по 282-ой статье за публикацию обращений лидеров чеченских сепаратистов Ахмеда Закаева и Аслана Масхадова. Цитирую: "Если выраженное мнение не пропагандирует насильственные действия, кровную месть, не оправдывает совершение террористических преступлений во имя заявленных целей и не может быть истолковано как подстрекательство к насилию посредством выражения ненависти к конкретным лицам, государства не могут использовать защиту территориальной целостности, государственной безопасности, поддержание общественного порядка и предотвращение преступлений как повод для того, чтобы ограничить общество в праве на получение информации об этом мнении".

Александр Верховский: Это разъяснение касается только одного момента: именно защиты территориальной целостности или государственной безопасности… Есть отдельная и самая размытая проблема - это в какой степени государство может ограничивать возбуждение ненависти. Это очень больной вопрос, потому что во всех конвенциях, везде написано, что возбуждение ненависти запрещено. Есть много комментариев на тему того, что такое "возбуждение", и как именно можно что-то возбуждать, и есть разъяснения, скажем, что это должно быть публично, достаточно громко, это должно быть обращено к достаточно широкой аудитории, но непонятно, что означает здесь слово "ненависть".

Марьяна Торочешникова: Язык вражды?

Александр Верховский: Это все определение одних слов через другие. Понятно, что это какие-то негативные высказывания о больших группах людей. Насколько негативными должны быть высказывания, чтобы государство могло их запретить?

Марьяна Торочешникова: То есть решение Европейского суда - это не панацея?

Александр Верховский: Нет, это точно не панацея, хотя на него можно опираться в ряде случаев, которые похожи на дело Дмитриевского.

Максим Кормелицкий, Бердск (1 год и 3 месяца колонии за картинку "ВКонтакте"): Если наше государство будет так же сажать по тюрьмам всех подписчиков подобных пабликов, которых сотни тысяч, ему не хватит не то что тюрем, но даже колоний-поселений.

Кирилл Петров, Новокузнецк (штраф 1000 рублей за картинку "ВКонтакте"): Меня разыскивает полиция за пропаганду либо публичное демонстрирование нацистской атрибутики. Кто может пояснить, за что?

Александр Соймин, Вологда (полтора года колонии за две картинки "ВКонтакте"): Сейчас нам прокурор сказал, что здесь все правильно написано, а я вот хочу сказать, что здесь сплошная фальсификация.

Евгений Корт (год колонии за фото "ВКонтакте"): Изъяли системный блок компьютера, два ноутбука: один мой и один брата. Он показывает мне какие-то распечатки: "Почему, расскажите, Евгений, вы сохраняете такой материал у себя на стене?"

Антон Бенедиктов, корреспондент Радио Свобода: Вот пользовательница Твиттера из окрестностей Сочи пишет: "На моего знакомого завели дело за репост картинки во "ВКонтакте". Но все мы считаем, что это связано с Олимпиадой: он очень активно выступал против ее коррумпированности". В соцсетях обсуждают суровость подобных приговоров: "Ну, что, как суд за репост?" - "Дали трешку". - "Фартовый!" - "Да, свезло так свезло!"

И проверяют, за какие шутки в интернете пока не заводят дела: "Вот это уже статья или еще терпимо? А за репост пармезана или лайк хамона на сколько лет сажают?" Многие задаются вопросом: сколько ресурсов тратят на такие расследования спецслужбы? "ЦРУ предотвращает теракт в Питере, а наше ФСБ следит за тем, какой ты репост сделаешь". Молодые пользователи соцсетей опасаются, что в следующий раз придут за ними: "Личностный рост? Ха! Я сел за репост". Или: "Мы покорили бы весь космос, но нас сажают за репосты".

Марьяна Торочешникова: А что нужно делать человеку, чтобы не быть "экстремистом" в России? Как себя вести? Какую литературу не читать?

Александр Верховский: Нет, читать можно.

Марьяна Торочешникова: Вызубрить этот список из четырех тысяч наименований?

Александр Верховский: Это не поможет. Там в списке есть такие пункты: например, файл3.jpeg. Вот как можно понять, что было в этом файле? Очевидно, какая-то картинка.

Марьяна Торочешникова: То есть теоретически, если этот файл3.jpeg внесен в список запрещенных экстремистских материалов, то любой, у кого он в компьютере...

Александр Верховский: К счастью, нет! Список состоит буквально из того, что присылали районные суды, и как районный судья написал, так оно и осталось в федеральном списке.

Понятно, что если гражданин хочет сказать что-то резкое про власть или про какую-то группу граждан, он должен понимать, что чем резче он выскажет свое суждение, чем более груб он будет, тем больше у него шансов, что именно его выберут в качестве объекта преследования из моря людей, сказавших похожие вещи.

Второе, что надо иметь в виду: если ты активист, то ты принимаешь риск - в том числе, и этот.

И последнее: большинство дел происходит в социальной сети "ВКонтакте": там легко идентифицировать говорящего - можно просто послать запрос в администрации "ВКонтакте", и она на сто процентов пришлет полиции IP, телефон и все, что надо. А если это будет происходить в Твиттере, то Твиттер, может быть, пришлет, а может быть, и нет. Поэтому на всякий случай следователи предпочитают иметь дело с "ВКонтакте": материалов там хватает. И если вы хотите сказать что-то не то, просто не пишите это во "ВКонтакте", а лучше вообще там ничего не пишите.

Сергей Панченко: В принципе, очень легко отличить экстремиста от не экстремиста. Для этого надо иметь совесть. Вот очень многие говорят, что "совесть" - не юридическое понятие. Нет, это понятие юридическое. В законах Российской Федерации существуют нормы, в которых написано, что судья при вынесении решения руководствуется совестью. Так вот, когда вы что-то пишете в интернете, вы тоже должны пропускать это через свою совесть и очень внимательно относиться к каждому своему слову. И переходить дорогу только на зеленый свет, если вы политический активист, потому что ваши посты будут разобраны до последней запятой.

Марьяна Торочешникова: Не так давно была признана экстремистской организация "Свидетели Иеговы". В Уголовном кодексе РФ есть статья 282.2, которая предусматривает уголовную ответственность за участие в деятельности организаций, признанных судебными решениями экстремистскими: по российскому законодательству это преступление, и оно преследуется по закону. Значит ли это, что следует ждать в России вала дел по этой статье 282.2 в отношении десятков тысяч людей, которые придерживаются этой религии?

Сергей Панченко: Я не ожидаю никакого вала преследований рядовых членов данной организации. К активистам, я думаю, будет применен профессиональный подход, потому что данная организация длительное время традиционно подвергалась гонениям, еще в советские времена.

Александр Верховский: Это вопрос в некотором роде не про право. По практике мы знаем, что такие дела по Свидетелям Иеговы уже есть. Доказательством того, что человек участвует, является то, что он пришел на молитвенное собрание. Но это применение всегда избирательно. Таких дел можно наплодить бесконечно много, потому что Свидетели Иеговы - такие люди, что они не отступаются. И это вопрос, в сущности, к политическим властям - они будут это решать, никакого правового решения тут нет. Политические власти, которые согласились на то, чтобы Генпрокуратура пошла с этим иском в Верховный суд, поставили себя в такую ситуацию, что им теперь придется решать, какое количество дел в год они хотят заводить на Свидетелей Иеговы. Это уже просто область произвола в чистом виде.

Сергей Панченко: Здесь не стоит вопрос о праве, не стоит вопрос о том, что необходима четкая юридическая оценка выявления каких-то общественно-опасных фактов и наказания, как за кражи, бандитизм, разбой и убийства. Это вопрос усмотрительный, а усматривает государство, точнее, силовики - вот и все.

Руслан Соколовский, блогер: В последнее время мне очень много людей пишут, что у них реально начались уголовные дела по шерам и репостам. Пишут: "Привет! Я из такого-то городка. Со мной связался оперативник - вышли на меня, позвали в суд. И сейчас меня пытаются осудить по 282-ой статье за то, что я репостнул картинку в интернете" или "из-за того, что я запостил такую-то книжку".

Вообще, вся эта история, мне кажется, происходит от того, что люди в погонах пытаются как-то по-новому заработать себе звезды и премии. Ведь достаточно просто взять вот этот репост или шер, отдать на откуп экспертам, и они уже напишут какую угодно экспертизу. Можно просто попросить найти там экстремизм, а экстремизм можно найти в чем угодно, даже во фразе: "Лунтик нехороший". По идее, можно из этого сделать вывод о том, что Лунтик - это, возможно, целая социальная группа, и вообще-то у Лунтика есть куча поклонников, которые тоже являются социальной группой, и раз вы оскорбили Лунтика, то вы, получается, оскорбили заодно и чувства целой социальной группы любителей Лунтика. И вот так по этому принципу работает правосудие в нашей стране.

Экстремизм можно пришить за что угодно. Я вот однажды негативно высказался о сектах, которые порой мошенническим путем грабят людей, и меня назвали экстремистом, я официально осужден, в том числе, за экстремизм, как человек, который осуждал секты. Для меня это странно, я этого не понимаю и считаю, что это нужно исправлять.