В Петрозаводске продолжается процесс по делу известного историка и исследователя Юрия Дмитриева. Его обвиняют по статье об "изготовлении фотографий порнографического характера" за снимки приемной дочери. Сам историк утверждает, что он фотографировал девочку для наблюдения за ее физическим развитием и отчетов перед органами опеки. Это подтверждает и повторная экспертиза снимков, которую проводил "Федеральный департамент независимой судебной экспертизы".
Выводы экспертов огласили на заседании суда по делу Дмитриева 26 декабря. Как сообщает "Новая газета", прокуратура, которая требовала повторного исследования фотографий, теперь ходатайствует о проведении третей экспертизы.
Дмитриев уже год сидит в СИЗО. "Больше всего он жалеет о том, что не дописал книгу о спецпереселенцах в Карелии, – говорит его дочь Екатерина Клодт. – Все осталось в компьютере, который изъяли при аресте. Папа вообще сильно расстроен, что ничего сейчас не делает полезного, не ездит на раскопки, никого не ищет".
Юрий Дмитриев – признанный специалист по истории мест захоронений жертв сталинского террора в Карелии. Он лично нашел несколько таких мест и с тех пор занимается пополнением Книг памяти жертв политических репрессий. Но чтобы оценить масштаб его работы, надо понимать, как трудно вообще идет поиск всего, что было связано с расстрелами. И что органы "внутренней безопасности", как бы они ни назывались, меньше всего хотели (и хотят до сих пор), чтобы убитые ими люди, тысячами свезенные в лес и закопанные, как безымянный мусор, были найдены и названы поименно. Да и палачи тоже.
Места расстрелов и захоронений всегда были самой охраняемой ГПУ-НКВД-КГБ тайной
– К сожалению, в природе нет документа, озаглавленного "Места захоронений расстрелянных", да еще с координатами, – говорит Ирина Флиге, директор Научно-информационного центра "Мемориал". – Да и не было никогда. Я – руководитель и автор проекта "Некрополь террора", и с 2004 года мы в петербургском "Мемориале" составляем реестр мест массовых захоронений жертв террора – и расстрельных, и лагерных кладбищ, и кладбищ депортированных и сосланных. И вот места расстрелов и захоронений всегда были самой охраняемой ГПУ-НКВД-КГБ тайной. Но современники событий, местные жители так или иначе что-то об этих местах знали, видели, слышали. И когда в конце 1980-х был частично открыт доступ в архивы НКВД-КГБ, то туда пошли массовые запросы о месте захоронения расстрелянных родственников. И все получали стандартный ответ, что в архиве КГБ, а потом и ФСБ этих сведений не имеется: "арестован в Ленинграде, расстрелян в Москве, в Новосибирске…" или просто "о месте захоронения сведений не имеем".
Ирина Флиге говорит, что, действительно, скорее всего, в архиве ФСБ нет прямых данных. Однако места расстрелов можно найти по совокупности разных архивных документов, в основном, относящихся к хозяйственной деятельности: это могут быть наряды на транспорт и на горючее до определенного пункта, графики работы шоферов, рапорты о происшествиях и даже доносы. Но именно эти бумаги сегодня абсолютно недоступны для исследователей.
Охрана улик – это гарантия того, что их потомки будут так же скрывать их собственные преступные тайны
– Допуск к этим документам закрыт полностью, мол, "это ведомственные документы, которые не касаются жертв террора". Однако никаких ведомственных интересов по сокрытию даже части документов тут быть не может. ГПУ-НКВД-КГБ – это преступная организация, которая осуществляла убийства, и все их делопроизводство – это вещественные доказательства преступлений и документы, по которым можно восстановить судьбы жертв. А наследником этих преступных организаций стала следующая преступная организация – ФСБ. Поэтому она в лучшем виде продолжает эту традицию – сохранения тайны смерти своих жертв. Для них охрана улик – это гарантия того, что их потомки будут так же скрывать их собственные преступные тайны…
Тем не менее большинство мест массовых захоронений, несмотря на все усилия их скрыть, было найдено. Сегодня на территории России их известно более 130.
– В большинстве случаев там невозможно определить ни точные границы захоронений, ни число захороненных там людей, ни их имена, – говорит Флиге. – И в чем отличие карельского Сандармоха – там известно все: и точные границы, и все расстрельные ямы, и мы знаем, что там лежат жертвы Большого террора – 6241 заключенный Белбалтлага и Соловков, а также жители Карелии.
А благодаря Юрию Дмитриеву мы знаем их поименно.
"Я ничего не видел, я стоял в яме и стрелял"
– Обнаружение места захоронений в окрестностях Сандармоха связано с поисками "большого Соловецкого этапа" – людей, вывезенных с Соловков в октябре 1937-го и бесследно исчезнувших, – продолжает Ирина Флиге. – Это был долгий поиск, но к середине 90-х общими усилиями были установлено, что первая партия приговоренных – 1111 человек – была вывезена с островов капитаном Матвеевым в район ж/д станции Медгора, и там они были расстреляны. А дальше – тупик. И тут вышла книжка бывшего полковника КГБ Лукина с поэтическим названием "На палачах крови нет". Там было несколько биографических очерков о палачах, и один из них был посвящен Матвееву. Заинтересовали два факта: о награждении его за исполнение задания осенью 1937 года и то, что он был сам арестован, приговорен к 10 годам и освобожден досрочно.
Практически весь "соловецкий этап" Матвеев убил сам
В книге приводились цитаты из документов личного дела Матвеева. Вениамин Иофе и Ирина Флиге попытались получить в архиве УФСБ доступ к этим документам, и не сразу, но это удалось: им разрешили посмотреть его уголовное дело. Арестован Матвеев был в связке с двумя исполнителями казней в Медвежьегорске. Их обвиняли в издевательстве над заключенным (это были внутренние какие-то разборки, уверена Флиге), и оба дали показания, что это не они такие зверства придумали, а приезжал из Ленинграда капитан Матвеев, и он их всему обучил. И из показаний Матвеева стало известно, что практически весь "соловецкий этап" он убил сам.
– На вопрос "видел ли он, как конвоир избивает заключенного", Матвеев ответил, что он этого видеть не мог, потому что стоял в яме. Он там стрелял, и ему сталкивали следующего. А он же и раньше писал рапорты, что "условия работы негодные", что высока "угроза расконспирирования" и так далее. И вот и на допросах он детально объяснял, что у него не было другого выхода, как разработать некую… технологию с применением "обездвиживания". Заключенных он расстреливал 27 октября, а потом 1, 2, 3 и 4 ноября. И в первый день, объясняет он, ему не хватало машин, конвойной команды, он загрузил больше, чем по его норме полагается, и была попытка побега. И тогда он взял паузу, чтобы разработать некий порядок. Его погрузочная норма была 16 человек, связанных попарно.
Когда людей привозили на расстрел, ямы уже были готовы
Женщин возили на отдельной машине, на легковой. Раздевали людей до белья еще в изоляторе, было "помещение для связывания рук" и "помещение для связывания ног". А "для обездвиживания" по его заказу была изготовлена дубина – булава с тонкой ручкой. Когда людей привозили на расстрел, ямы уже были готовы. После того, как одна наполнялась до определенного уровня, в некоторых ямах это порядка 40 тел, эта же команда ее закапывала. А Матвеев переходил в следующую. За одну ночь он убивал до 250 человек.
Место расстрела в материалах допроса не было названо ни разу – инстинкт все скрывать срабатывал. Но в одном из рапортов он говорит "19 км от СИЗО", а в другом – что машина сломалась под деревней Пиндуши. Все, можно было искать.
А в Карелии в те годы так же по архивам шел поиск мест захоронений расстрелянных жителей Карелии и заключенных Белбалтлага. Занимались этим Иван Чухин, основатель петрозаводского "Мемориала", и историк и правозащитник Юрий Дмитриев. Они тоже неоднократно встречали в расстрельных актах указание на место расстрела – "Медгора". Была организована совместная экспедиция, и хотя ее рассчитывали чуть не на месяц, благодаря интуиции Юрия Дмитриева место расстрела нашли в первый же день (в том же году он нашел и место расстрелов в Красном Бору).
Впоследствии именно усилиями и волей Дмитриева тут было организовано мемориальное кладбище. А затем, после кропотливой работы в архивах, им была издана книга "Место расстрела – Сандармох", где были поименно названы все убитые.
"Эти ямы – они всюду, всюду"
На поиски Юрий Дмитриев взял свою 12-летнюю дочь Катю. Она говорит, что для нее это была обычная папина работа: раскопки, черепа, в том числе – с пулевым отверстием.
Солдаты начали раскапывать, и я видела, как им становилось плохо
– В тот день мы долго ходили со взрослыми по лесу. И такой был лес странный – там не было птиц, – вспоминает дочь Дмитриева Екатерина Клодт. – Потом папа мне показывает: вот яма. А там просто выемка неглубокая в земле. Но когда я пригляделась, эти ямы были всюду, всюду. Солдаты начали раскапывать, и я видела, как им становилось плохо.
Ям было 236.
– Папа всегда был сторонником того, чтобы лес остался нетронутым: никакого асфальта. Чтобы все было так, как было тогда, когда их везли расстреливать. И для него сохранение имен – дело жизни. Заключается оно в том, чтобы родственники знали, где их предки и куда они могут приехать. Я видела, как приезжали дети убитых, уже бабушки и дедушки, как они плакали. И они благодарили отца за такую возможность – поплакать на могиле… Я ему уже много раз говорила: "Хватит, прекращай!" Все-таки седьмой десяток. Он настолько отдает всего себя этому, что спит по паре часов. Мне на него тяжело смотреть. Я не помню, когда он высыпался. А он в ответ: "Нет, надо".
Екатерина говорит, что детей в Сандармох уже приезжает мало. А вот молодежи – все больше, теперь стали приезжать правнуки. Одна из таких правнучек – Ольга Дианова.
Как ее отец погиб, бабушка не знала и никогда не говорила на эту тему
– Моя бабушка Елизавета жила с отцом и мачехой в карельской деревне Конец-Ковдозеро, – рассказывает Ольга. – С семи лет она уже была в няньках и кухарках. Но после того как отца забрали, мачеха отдала троих его дочерей в детдом. Три сестры попали в разные детдома, старшая после войны нашлась в Мурманске, а младшая – нет. Как ее отец погиб, бабушка не знала и никогда не говорила на эту тему.
С 1990-х годов бабушка стала получать надбавку к пенсии как дочь репрессированного, а архивы открыли. Ольга как раз окончила Историко-архивный институт и стала понимать, как можно найти прадеда.
– Я наудачу ввела его имя и фамилию – Мефодий Канноев – в поисковик. И оказалось, что единственное совпадение – запись на сайте "Возвращенные имена" о расстрелянном в 1937 году на ст. Медвежьегорск Канноеве Мефодии. Ошибки быть не могло.
Ольга написала в Национальный архив Республики Карелия, где восстанавливают сведения о родословной по метрическим книгам, но они рекомендовали обратиться в архив УФСБ РФ. Тогда она написала Анатолию Разумову, руководителю центра "Возвращенные имен". Он дал телефон Юрия Дмитриева, они созвонились, и так Ольга приехала в Сандармох. Это было летом 2015 года.
Меня поразила аскетическая обстановка его жилища и абсолютное презрение к бытовому комфорту
– Мне Сандармох увиделся таким вечным Днем поминовения. В какой-то момент просто теряешься в этом сумрачном лесу, проваливаешься во мхи, и он тебя как будто поглощает вместе с умершими… – рассказывает Ольга. – Юрий Алексеевич сам предложил мне помощь в поиске по собранной им базе. Мы поехали к нему домой, и он мне распечатал лист с именами всех арестованных и расстрелянных из той деревни. Меня поразила аскетическая обстановка его жилища и абсолютное презрение к бытовому комфорту. И видно было, как дети включены в его жизнь, как интересовались тем, что он делает. Я тогда подумала, сколько энергии в этом человеке, и что Наташа – его родная дочка, а не приемная, было у них общее выражение решимости в лице. Потом Юрий Алексеевич по-джентельменски обязал своего внука Даника меня проводить, и тот по дороге еще много про жизнь и дедушку рассказывал. Я так и поняла, что дело Юрия Алексеевича будет продолжаться. Сейчас у меня есть его книга "Их помнит родина" с перечнем имен всех расстрелянных карел. Да ему за одну эту книгу памятник ставить надо.
Стал "человеком мира"
Уголовное дело против Юрия Дмитриева было возбуждено по анонимному доносу после того, как кто-то побывал в его квартире, вскрыл компьютер и выкрал так называемый "дневник здоровья" его приемной дочери Наташи, в котором было 140 фотографий. Обвинили его по четырем статьям: две по развратным действиям, одна – изготовление порнографических материалов с использованием несовершеннолетней и одна за хранение оружия.
Экспертиза, проведенная ООО "Федеральный центр социокультурных экспертиз", признала девять из 140 снимков порнографическими, специалисты назвали ее "юмористическим документом". Экспертизу опротестовали, и суд назначил вторую экспертизу, итог которой во вторник и был представлен суду. По словам адвоката Виктора Ануфриева, "она очень объемна".
Дмитриев не имеет психических отклонений, в том числе и в сексуальном смысле. И что приемная дочь тоже не имеет отклонений психики
– В уголовном деле есть 11 заключений специалистов – сексологов, искусствоведов, культорологов, что фотографии не являются порнографическими, – говорит адвокат Виктор Ануфриев. – Кроме того, к нему приобщены две экспертизы, признавшие, что Дмитриев не имеет психических отклонений, в том числе и в сексуальном смысле. И что приемная дочь тоже не имеет отклонений психики, что исключает в прошлом какие-либо преступные, в плане обвинения, действия со стороны Дмитриева. Чего нам удалось добиться за это время? Во-первых, до сих пор нет обвинительного приговора. И это результат, который сторона обвинения не могла предполагать, так как они хотели рассмотреть это дело за две-три недели еще в мае. Эта задержка привела к тому, что Юрий Дмитриев стал "человеком мира", его судьба интересна как неравнодушным людям в России, так и далеко за ее пределами. И это тоже результат. Потому как в сложившейся ситуации, когда правосудие ориентируется не в полной мере на закон, поддержка со стороны общественности очень важна. В-третьих, на заседании Совета по культуре про дело Дмитриева услышал Владимир Путин. И это внушает надежду, что судебное разбирательство переориентируется на, безусловно, законное рассмотрение его дела.
Правозащитный центр "Мемориал" признал Юрия Дмитриева политзаключенным. В его защиту выступили писательница Людмила Улицкая, музыкант Борис Гребенщиков, режиссер Андрей Звягинцев и другие деятели культуры. Сторонники Дмитриева уверены, что уголовное преследование нацелено на то, чтобы он прекратил свою деятельность по увековечиванию памяти жертв сталинских репрессий, а также на дискредитацию общества "Мемориал". По предъявленным обвинениям Юрию Дмитриеву грозит до 15 лет лишения свободы.
