Петербургские преподаватели считают, что так называемая оптимизация образования серьезно снижает уровень высших и средних учебных заведений города.

В последний год в Петербурге было много протестных акций против слияния разнопрофильных учебных заведений и упразднения некоторых факультетов Петербургского университета. Только в единичных случаях эти протесты увенчались успехом: студентам удалось предотвратить слияние исторического и философского факультетов Петербургского университета, а ученикам и преподавателям музыкальной школы имени Римского-Корсакова – отстоять бюджетное отделение для взрослых.

О том, как выстраивается образовательная вертикаль в Петербурге, мы говорим с бывшим доцентом Петербургского университета, членом профсоюза "Университетская солидарность" Сергеем Хрущевым, научным сотрудником Центра институционального анализа науки и образования при Европейском университете в Петербурге Катериной Губой, преподавателем Издательско-полиграфического техникума, ставшего частью Академии управления городской средой, градостроительства и печати, Юлией Марковой и бывшей сотрудницей Промышленно-экономического колледжа, объединенного с Петровским колледжем, Аэлитой Карунской

​

– Сергей, первый вопрос к вам: вы всю жизнь проработали в Петербургском университете – многие сегодня говорят, что там выстраивается жесткая властная вертикаль, исчезают академические свободы, а преподаватели изнемогают под горами бумаг, которые они теперь вынуждены заполнять. Это правда или картина бедствия преувеличена?

– Если взять наш Петербургский университет, то безусловно, процесс его редукции, его горизонтальной и вертикальной интеграции шел по-разному. Эти новые слова связаны с реформой образования: горизонтальная интеграция – это мы сливаем учебные заведения, вертикальная – добавляем в вузы – ссузы, то есть техникумы и колледжи. У нас в СПбГУ, например, есть физкультурники и газосварщики – согласитесь, ни философам от этого не хорошо, ни самим газосварщикам. Они туда попали в рамках вертикальной интеграции – видимо, у них были хорошие здания, и ректор Николай Кропачев решил, что без физкультурников и газосварщиков университету будет невмоготу.

Сейчас идет сокращение преподавателей, для чего была выбрана такая юридическая форма – увеличение штата управленцев, зарегулированность всего и вся. Если лет 15 назад в отделе кадров работало 4 человека, то сейчас – около 70. Получается, что если раньше университет существовал для профессорско-преподавательского состава и студентов, то теперь – для менеджеров и управленцев.

– Но если цель в экономии средств, то где же логика – увольнять преподавателей и взамен нанимать бюрократов?

– Была выбрана стратегия стройбата: бери больше, неси дальше. Преподавателей увольняют, чтобы можно было кормить больше управленцев. Доцент, допустим, умирает, но конкурс на его ставку не объявляется, увольняют Сергея Андреевича Хрущева, но конкурс на его место не объявляют, и все это в массовом порядке. Преподавателей увольняют, остальным говорят: вы редко ходите на работу, вам надо больше публиковаться в иностранных журналах. Чтобы всех держать в кулаке, необходимо больше руководящих товарищей. Университет всегда был оплотом академических свобод; я помню, как мы в 90-м году отказались ехать в построенное для нас здание в Петергофе – и не поехали. Теперь такое невозможно представить.

– Юлия, в вашем полиграфическом техникуме происходило что-то подобное? Ведь у вас была громкая история, ваши студенты долго митинговали против слияния полиграфистов со строителями, но ничего не вышло.

– Да, инициатива исходила от студентов. У нас тоже не стало той свободы, которая была в 90-х. Мы пережили собрание коллектива, когда руководство зорко следило за открытым голосованием. Перед этим Комитет по науке и высшей школе ультимативно заявил нам, что у нас все так плохо, что нас нужно закрывать. Якобы был проведен некий внешний мониторинг, представлены некие графики. И хотя я как преподаватель заявила, что все это не соответствует действительности, нам сказали: мы ничего не будем исправлять, будет реорганизация, просим никуда не писать, не ходить, не поднимать шум.

На нашем собрании появились незнакомые люди. Мы могли только догадываться, как они к нам попали: у нас людей увольняли, а на их ставки были устроены люди из колледжа строительной индустрии и городского хозяйства. Они не ходят на работу, но являются членами трудового коллектива – и голосуют так, как скажет их директор.

Тогда к нам стали обращаться студенты – писали "ВКонтакте": подпишите петицию за сохранение нашего техникума. Потом директора строительного колледжа назначили нашим директором, а ведь это нарушение закона, нельзя быть директором двух бюджетных учреждений сразу, и мы тут же написали в прокуратуру, попросили прислать нам директора-профессионала, но нам отказали, сказав, что у нас все настолько плохо, что спасет нас только "эффективный менеджер".

Вообще-то это маленькая трагедия большого города. На тот момент в стране оставалось всего три учебных заведения, готовящих специалистов издательского дела среднего звена. Студенты продолжают бороться – уже не за сохранение юридического лица, а за сохранение профессии, которую уничтожают.

Интересный момент: техникум уже 87 лет, с 1930 года находится в особняке Пеца (5-я линия Васильевского острова, дом 28). До этого там была типография Стасюлевича, одна из лучших в городе, там печатался "Вестник Европы", серия "Дешевая библиотека", издавались Островский, Тургенев – вот с этого мы и начинаем преподавание, воспитание специалиста издательского дела. Техникуму досталась уникальная библиотека – в блокаду два человека сохранили для нас рукописные книги XIII века и инкунабулы XV века. Публичная библиотека хотела их забрать, но наша директор сказала, что книги сохранили для студентов и они останутся студентам. Мы спрашиваем, но пока никто нам не говорит, что будет с нашим зданием и библиотекой. У нас современное оборудование, последний мастер, уходя, обернул станки полиэтиленом, заклеил скотчем, производственные мастерские не работают – все мастера уволились, в расписании стоят не замены, а отмены.

– Аэлита, в вашем промышленно-экономическом колледже, насколько я понимаю, случилось примерно то же самое?

– У нас в 2016 году по статье уволили директора, а этим летом к нам пришла госпожа Васина, возглавляющая Петровский колледж – в качестве эффективного менеджера, который выведет нас из прорыва и вернется к себе, и тогда нам предъявят нового директора. Она меня убеждала, что нам ни в коем случае нельзя объединяться, у нас схожие специальности, и мы тогда потеряем свою идентичность. Но главное – священная мантра: никуда не ходите и не пишите. Но если все законно, почему надо молчать и где оптимизационный план? Тем временем вся бухгалтерия, отдел закупок, а потом и архив перекочевали в Петровский колледж. У нас освобождалось много ставок, и ко мне приходила куча народу в поисках работы – на должность вахтера – уволенные научные сотрудники ФИНЭКа, ИНЖЕКОНа, ГУСЭ: невозможно было без боли смотреть. Это половина образованного Питера – кандидаты, доктора наук мечутся в поисках работы, а у нас кучу вакансий занимают сотрудники Петровского колледжа – так вот, знаете, по четверть ставочки. И на сайте этих вакансий нет.

Мы писали в Администрацию президента, самому президенту, нас интересует, почему при отсутствии новых площадей и набора новых сотрудников идет такое резкое увеличение фонда оплаты труда, но на нас оно никак не отражается? Все это напоминает рейдерский захват – причем как под копирку. 15 ноября собрание коллектива проходит у нас, 30 ноября – в издательско-полиграфическом техникуме. Людей призывают голосовать за слияние, объясняя, что мы никак не проживем, не слившись в один большой сарай. Но как же мы жили с 1933 года, как пережили непростые 90-е? В результате мы потеряли свою идентичность, масса народа ушла.

– Катерина, вот перед нами три истории "усекновения" разных учебных заведений. Ведь все эти реорганизации происходят после проверок и заключений о неэффективности вуза или колледжа, в составлении которых важную роль играет Рособрнадзор. А вы ведь как раз занимались исследованием деятельности этого контрольного органа?

– У меня могут быть только догадки, что Рособрнадзор – это скорее инструмент, а заказчики могут быть разные. Ну, допустим, кто-то захотел завладеть зданием, но сделать это просто так нельзя. Нужно запустить некую программу – проверить вуз, качественное ли в нем образование, а это может сделать только Рособрнадзор. Не найти нарушений очень сложно, на их исправление дается время, но потом Рособрнадзор может сказать, что они так и не исправлены, и это уже ведет к отзыву лицензии. За этим следуют суды, которые тоже очень сложно не проиграть. Такая судьба за последние несколько лет постигла множество частных вузов. С 2013 года существует мониторинг эффективности образовательных организаций, его заказало Министерство образования – после принятия решения о том, что у нас есть неэффективные вузы, которые нужно проверить и закрыть или реорганизовать. Но если посмотреть, в какие вузы приходит с проверками Рособрнадзор, то мы увидим, что это как раз эффективные вузы по ряду ключевых характеристик этого самого мониторинга. Ярчайший пример – Европейский университет, и возникает вопрос: зачем же тогда делать этот мониторинг? Это вопрос к государственной политике регулирования университетов.

Подписывайтесь на нас в telegram

– Сергей, у вас есть догадки – кому это нужно? Мне кажется, дело все же не в одних приглянувшихся кому-то зданиях.

– Заказчик всего этого – государство. Раньше образование выполняло роль демпфера по связыванию молодежи от активных политических действий. В 2008 году у нас было больше 7,5 миллионов студентов – невиданная цифра. А дальше – демографический провал 90-х и студентов стало в разы меньше, сейчас их примерно 3,8 миллиона. Конечно, демпферная функция должна быть сохранена, но демпферная подушка должна стать меньше – тут-то и пошли программы оптимизации. Мы уже видели все это с детскими садами.

– Но демографическая яма когда-то будет пройдена и студентов станет больше…

– С 2007 года у нас начался демографический ренессанс – в фертильном возрасте оказалось поколение 80-х, но оно уже "отстрелялось", и с 2016 года в России снова отрицательный прирост населения. Да, где-то к 2023 году молодых людей студенческого возраста станет больше, но цифру 7,5 миллионов мы никогда больше не увидим. Сейчас стоит задача выйти на цифру 3,5 миллиона или чуть меньше. Публично это, естественно, нигде не звучит. Но это и так очевидно: вот у нас на географические специальности было 140 бюджетных мест, а теперь их 90. Сокращается количество бюджетных мест, увеличивается число платных; понятно, что и число преподавателей надо уменьшить. Петербургский университет ни с кем не объединялся, но раньше у нас было 102 вуза, а сегодня их 74. Но одно дело объективность этого процесса, а другое дело – субъективные истории его реализации: очень часто оптимизаторы бегут впереди паровоза.

– Юлия, может, правда дело только в том, что студентов стало меньше?

– Несмотря на общую картину, наше учебное заведение было уникальным, на Северо-Западе мы одни. Исторически Москва и Петербург – это книжные центры, здесь более 500 типографий, профессия печатника вошла в топ-50, конкурс у нас был 4 человека на место, мы успешны, и на этом подъеме нам вдруг заявляют, что нас надо закрывать. Но мы продолжаем бороться.

– Аэлита, может, у вас не хватало студентов?

– По-моему, проблема шире. Сергей Хрущев правильно сказал – при оптимизации логично было бы увеличить количество платных мест, но нет, в этом году приема на платные места нет ни у нас, ни в Петровском колледже. При этом нашим преподавателям говорят, что мы будем академией и у нас будет бакалавриат. Но ведь тогда мы будем конкурировать с вузами. Получается, что мы разрушаем то, что крепко стояло на базе среднего профессионального образования, – давайте это уничтожим и сделаем никому не нужный бакалавриат.

– Катерина, как вы считаете, причина волны реорганизаций – только демографическая или под этим кроется что-то еще?

– За последние годы в России стало меньше примерно на 800 вузов, но я не думаю, что только из-за уменьшения числа студентов. Думаю, изменился вектор государственной политики – раньше полагали, что вузы – это пространство для социализации молодежи, теперь от вузов хотят прямого вклада в экономику или в известность страны, чтобы можно было сказать, что наше образование не хуже мирового. То есть от вузов требуется некая эффективность, так что средства надо распределять между эффективными вузами и что-то сделать с остальными. Но если их просто закрыть, это будет паника, а если их реорганизовать, будет меньше скандалов и издержек.

– Нет ли здесь заодно и наступления на свободы? Мы же знаем, что многие частные вузы были достаточно независимыми.

– Да, отдельные примеры говорят, что это так, вот, скажем, закрытый Европейский университет готов высказываться по важным социальным вопросам, проводить исследования, показывать, что наша государственная политика, возможно, не так успешна.

– Сергей, вы согласным с тем, что ущемление академических свобод – это общая тенденция?

– Отсутствие академической свободы – это не только невозможность преподавать так, как ты хочешь, это и зарегулированность процессов преподавания, научных контактов. Сейчас в университете поездка в командировку – как полет на Луну, согласование десятков человек плюс отсутствие денег. А это все элементы академической свободы. Формально в аудитории пока никто не стоит, видеокамера пока не включена, хотя потихоньку все к этому идет, но ты находишься в прокрустовом ложе, которое тебе выстилают эффективные менеджеры. Когда ты не просто пишешь учебный план, а должен выкладывать учебно-методические материалы, выворачивать наизнанку свои лекции, вывешивая их на сайт университета, это ведь тоже форма контроля. Всегда можно прийти и сказать: знаете, у вас в плане написано одно, а вы тут говорите что-то не то. Нет и свободы, связанной с развитием новых направлений – открыть какую-то новую специальность, новое направление, новый курс сейчас практически невозможно.

Идет глобальный процесс выхолащивания, упрощения, редукции. Сейчас хотят видеть активные вузы, отсюда программа "5-100", по которой 5 наших вузов должны войти в 100 лучших вузов мира. Но они не войдут, и не потому, что вузы плохие, – просто нельзя при нищенском бюджете говорить про 5-100. Это правительственный заказ, редукция идет по всей стране. Понятно, что в Москве и в Питере частные вузы в большей степени попали под нож, а в провинции это филиалы частных и государственных вузов. При этом есть НИУ ВШЭ, которая только увеличивает прием, открывает новые факультеты. Эта ставка на центры роста – парадигма современной политики. Но неприемлемо, когда чиновники одновременно сливают и уничтожают сильные успешные вузы.

– Юлия, а как у вас было в последнее время со свободами – они тоже сворачивались или, наоборот, цвели?

– До объединения мы участвовали в Международном конкурсе миниатюрной студенческой книги, у нас был бесплатный кружок переплетного искусства, а теперь ничего этого нет. Нами руководят строители, мы говорим на разных языках. Как можно говорить о свободе, когда ни одно мнение наших специалистов не было учтено при реорганизации?

– Аэлита, а вы что думаете о свободе – может, для техникума она и не нужна?

– Я думаю, что пока мы так долго и мучительно ищем – причем сверху, а не снизу – нашу национальную идею, не потеряем ли мы наше достояние? Ведь студенты – это будущее страны, и на них работает все в комплексе – и старинное здание в центре города, и преподаватели, – вспоминают: вот, я учился у иванова-петрова-сидорова, а жив ли еще старик и так ли он строг? Теперь все это уходит и теряется за эффективным менеджментом.

– Катерина, интересно, а вы знаете, кто эти люди, чьими руками, по сути, убиваются вузы и техникумы?

– Рособрнадзор – маленькое ведомство, там работает всего лишь около 50 чиновников. Чтобы проводить проверки, им надо привлекать экспертов – в основном это тоже преподаватели разных вузов. И наш анализ показывает, что это очень редко представители сильных вузов, это либо частные, либо слабые вузы, сами признанные неэффективными. Мы считаем, что у них есть особая мотивация встать на сторону Рособрнадзора – может, они хотят пройти проверку, когда настанет их очередь, ведь если у них есть свой эксперт Рособрнадзора, то он обладает уникальной практической информацией – это дает вузу возможность подготовиться, улучшить качество бумажной работы.

– Понятно, что в борьбе с чиновниками отбиваются единицы, вот у нас, например, отбилась музыкальная школа имени Римского-Корсакова, где не дали закрыть бесплатное отделение для взрослых. Как вы думаете, почему им это удалось?

– Это уникальный случай. Мы анализировали данные судебных тяжб Рособрнадзора с разными вузами – не более чем в 5% случаев эти дела заканчиваются успехом для вузов. И если даже суд нижней инстанции выносит решение в пользу вуза, то суд следующей инстанции чаще всего это решение отменяет. Вероятно, музыкальная школа победила потому, что не пожелала мириться с ситуацией, у них была стратегия постоянного протеста – много месяцев они регулярно выходили на Невский проспект и заявляли, что не уйдут, пока не получат другого решения. И множество других случаев свидетельствует о том, что нужно громко говорить, привлекать прессу, писать, и тогда, возможно, удастся изменить ситуацию в свою пользу.

Раньше, в 90-е и 2000-е, у нас была большая свобода в области образования, можно было открыть любой вуз, а теперь государство задумалось и решило провести ревизию. Возможно, мы должны были бы поддержать стремление улучшить качество образования, но только в том случае, если государство обладает качественным инструментом для обнаружения вузов, действительно занимающихся профанацией образования. Но если такого инструмента нет, то все действия государства приводят к огромному урону – закрытию сильных вузов или их слиянию.

– Сергей, а вы как думаете, зачем это делается?

– У нас нет национальной стратегии развития образования. Как демпфер мавр сделал свое дело – и должен уменьшиться в размерах, это первое. Второе – это деньги, а третье – это новая стратегия, когда, видимо, хотят сделать ставку на такие вузы, как НИУ ВШЭ. В то же время и там тоже идет уменьшение свобод – появляется золотой ошейник в виде высокой зарплаты и возможностей для научной работы. Но при этом ты должен быть лояльным, – сказал в интервью Радио Свобода член профсоюза "Университетская солидарность" Сергей Хрущев.

Мобильное приложение Радио Свобода.

Подпишитесь!

Еще не поздно