"Ты за коммунистов или за большевиков? – Я за Интернационал!" Этот легендарный диалог из фильма "Чапаев" вовсе не был комическим преувеличением. После февраля 1917 года в России началась столь бурная партийно-политическая жизнь, что разобраться в ее деталях и хитросплетениях обычному человеку было порой непросто. Миллионы людей жили в условиях революции, толком не понимая, что же происходит вокруг.

Что представляло собой общественное мнение в революционной России? Кого на самом деле поддерживало большинство жителей страны в год, определивший ее историю на много десятилетий вперед? Об этом Радио Свобода рассказал старший научный сотрудник Института российской истории РАН, специалист по социальной истории России начала ХХ века Владислав Аксенов.

– Ровно сто лет назад, в сентябре 1917 года, Временное правительство провозгласило Российскую республику. Почему это не было сделано раньше? Насколько это решение отражало общественные настроения после Февральской революции: Россия после падения монархии Романовых действительно стала страной убежденных республиканцев?

– Я думаю, стала даже чуть пораньше, еще до отречения Николая II. Вообще нужно иметь в виду, что российская революция 1917 года проходила под очень разными лозунгами. В целом я бы ее назвал революцией патриотической. Ведь и сами монархисты надеялись на то, что в случае отречения Николая II удастся спасти и Россию, и монархию. Для ряда относительно консервативно настроенных людей главной проблемой был сам Николай II. Соответственно, когда Февральская революция все-таки произошла, уже в начале марта многие современники понимают: ситуация настолько быстро развивается, что те лозунги, которые были актуальны еще буквально пару недель назад, уже не работают. О чем мечтала российская общественность, даже значительная часть монархистов, в начале февраля 1917 года? О создании так называемого ответственного министерства, то есть правительства, которое было бы ответственным перед Думой. В ходе февральских событий стало ясно, что идея ответственного министерства осталась в прошлом, а ситуация развивается намного быстрее.

Даже многие члены сформированного Временного правительства, когда узнали об отречении Николая II – в том виде, в каком этот манифест был обнародован, – они испугались, потому что понимали, что это уже шаг назад, в прошлое. Еще пример: на VII съезде кадетов, он был 25–28 марта 1917 года в Петрограде, было уже официально заявлено, что Россия должна стать демократической парламентской республикой. То есть кадеты, до недавних пор конституционные монархисты, в марте 1917 года отреклись от монархических идей. А что касается правых монархических партий, они по сути сразу оказались вне закона. Поэтому, на мой взгляд, уже в марте 1917 года было ясно, что республике альтернативы нет.

– Формально революционные власти ждали Учредительного собрания, которое должно было решить вопрос о государственном устройстве. Но не дождались: в сентябре 1917 года Россия провозглашена республикой. Отчего спешка?

– 1 сентября Керенский пошел на эту радикальную с юридической точки зрения меру. Вы совершенно верно сказали, что основные вопросы революции – о форме правления в России, о войне, о земле – должно было решить только Учредительное собрание. С другой стороны, никто 1 сентября особо не возмущался тем, что Керенский взял на себя эту ответственность. Потому что, как я уже сказал, вопрос де-факто был решен. Зачем Керенскому это понадобилось? Не будем забывать о том, что предшествовало этим событиям, я имею в виду так называемый мятеж генерала Корнилова, который во многом, кстати, был спровоцирован самим Керенским. Его формально нельзя было считать попыткой переворота со стороны Корнилова. Конечно, Керенский чувствовал, что теряет авторитет, популярность. Это показало уже Государственное совещание, которое прошло в августе 1917 года в Москве. Не будем забывать, что март, апрель, май – это, конечно же, период безоговорочного триумфа Керенского. Складывается его культ, имя этого человека на устах у представителей разных политических сил. Когда Керенский выступает перед народом, его потом нередко выносят на руках из зала заседаний. А вот во время Государственного совещания, которое проходило в Большом театре, оттуда на руках выносят уже не Керенского, а Корнилова. Начинается некое противостояние. В конце концов, когда Керенский понимает, что ставка на Корнилова оказалась битой, он совершает такие нервные телодвижения, в частности, провозглашая Россию республикой. Не будем забывать, что вслед за этим он созывает Демократическое совещание в противовес Государственному. На этом демократическом совещании было решено создать Предпарламент, формируется так называемая директория, во главе которой опять-таки оказывается Керенский.

– То есть он не хочет ждать, он хочет сформировать какие-то подчиненные себе институты еще до всякого Учредительного собрания?

– Да, чувствуя, что власть из его рук уходит. Будем, правда, справедливы: здесь не только личные амбиции Керенского сыграли свою роль, он еще и чувствовал, что Временное правительство стоит перед лицом тяжелого кризиса, и пытался спасти и себя, и это правительство, понимая, что победит тот, кто окажется на гребне революционной бури. Во время революции очень важно чувствовать момент. В марте-апреле Керенский блестяще чувствовал время. В августе-сентябре он что-то пропускает, он увлекся демагогическими играми, но понимает, что теперь необходимо перейти к действиям. И он пытается действовать более активно, но на самом деле это ни к чему, как мы знаем, не приводит. Наверное, одной из причин поражения Керенского стал провал летнего наступления на фронте, которое, кстати, современники так и называли – наступление Керенского. По сути Керенский связал свой имидж с этой военной операцией. Если бы она хотя бы частично была успешной, то вполне возможно, не было бы никакого выступления Корнилова и не понадобилось бы опережать события, провозглашая Россию республикой. Тем не менее наступление провалилось – это был мощнейший удар по авторитету Керенского и Временного правительства в целом. Поэтому, конечно же, он торопится, но, как мы уже знаем, ничего из этого не вышло.

​– Вы сейчас говорили в основном о политических верхах: Керенский, Корнилов, кадеты, соотношение сил между разными политическими силами в 1917 году. А если взглянуть на само общество, то Россия тогдашняя по преимуществу крестьянская страна. Есть даже теория, что революции в России в начале ХХ века были две: одна – городская политическая, а другая – крестьянская, связанная в первую очередь с вопросом о помещичьей земельной собственности. Что творилось в головах у российского крестьянства в 1917 году, что оно думало, к чему стремилось?

– Если позволите, я сначала прокомментирую ваш тезис о России как крестьянской стране. Безусловно, крестьяне составляли большую часть российских подданных. Но революция все-таки шла из центра, крестьяне были инертны в своей массе, и революционный толчок был дан рабочими и солдатами гарнизонов. Да, солдаты – это тоже в основном вчерашние крестьяне. Но все-таки крестьянин, взявший в руки оружие и оказавшийся в армии, начинает мыслить несколько другими категориями. Была еще интеллигенция, которая вносила мощную идейную составляющую в революционные события. Именно она пыталась сформулировать основные революционные вопросы и дать на них какие-то ответы. По большому счету мы можем говорить и о крестьянской революции, и о рабочей, и о солдатской революции, интеллигентской революции и прочее. Этих срезов множество. Более того, мы можем классифицировать революцию, скажем, по территориальному принципу, то есть говорить о революции в центре и в провинции. Один, допустим, пример: февральские дни в Петрограде начинаются с охоты за полицейскими, за городовыми. Их ловят, избивают, иногда убивают. Тут же происходит формирование городской милиции, сначала из числа студентов, затем рабочих. А, к примеру, в Томске нет: там чины полиции берут на себя обязанности милиции.

– Красные банты, наверное, тут же надевают?

– Конечно. Там население спокойнее относилось, скажем так, к слугам старого режима. То есть я к тому веду, что на самом деле революция – очень сложный процесс, здесь множество пластов, и социальных, и территориальных, и так далее. Что касается настроений именно крестьянства, то прежде всего, наверное, не стоит переоценивать сознательность крестьянской массы. Прежде всего крестьяне хотели землю, ее им обещали в принципе все – и эсеры, и меньшевики с большевиками, и даже кадеты. Другое дело, как эту землю передать крестьянам, на каких правах, будет ли это социализация земли, национализация, муниципализация, то есть проектов было много. Конечно, крестьяне в своей массе не разбирались в отличиях партийных программ. В мае 1917 года в Петрограде прошел Первый всероссийский съезд крестьянских депутатов, на нем вполне ожидаемо победила эсеровская резолюция о том, что земля должна быть передана в ведение земельных комитетов. Эсеры – это главная крестьянская партия. При этом говорить, что крестьянство полностью поддерживало в политическом смысле эсеров, нельзя, потому что, как я уже сказал, многие нюансы были неясны. Опять-таки, говоря о крестьянстве, необходимо учитывать его разношерстность. Крестьяне Сибири и крестьяне Центральной России – это совершенно разные крестьяне, у них разная психология, разные идеи.

– Сибирские более зажиточные были?

– Конечно. Там совершенно по-другому стоит вопрос о земле, это в основном так называемые кулаки, хуторское хозяйство.

– Можно сказать, что это различие было обусловлено тем, в каких губерниях когда-то было крепостное право, а в каких нет?

– Это обусловлено разными факторами – и памятью о крепостном состоянии, и укладом жизни. Допустим, в черноземной полосе, где высока ценность земли, земельный вопрос стоял острее, чем в тех регионах, где крестьяне традиционно занимались отходничеством. Множество этих нюансов необходимо, конечно же, иметь в виду. Поэтому сказать, что крестьяне, допустим, поддержали революцию, в целом, наверное, можно, но это будет большое упрощение. Конечно, в 1917 году, если мы говорим о деревне, начинается волна захвата помещичьих и государственных земель. Иногда крестьянскую революцию пытаются представить именно как борьбу крестьян с помещиками за землю, в этом тоже есть упрощение. Земельный вопрос стоял очень остро, но речь шла не только о пахотной земле, но и о лугах, необходимых для выпаса скота, о лесах – для того, чтобы дровами запасаться, о каких-то дорогах, которые некоторые помещики преграждали, чтобы крестьяне по ним не ходили... И очень часто конфликты вспыхивали даже не между крестьянами и помещиками, а между крестьянами соседних деревень, которые начинают дележку этой вроде бы освобожденной революцией земли. Так что ситуация с психологией крестьян была очень сложной. Но в целом на политическую борьбу крестьяне особенно не влияли, так как эта борьба преимущественно проходила в городских центрах России.

​– Если говорить о политической борьбе, то яркая иллюстрация того, как раскладывались политические силы – результат выборов в Учредительное собрание осенью 1917 года. Левые партии получили однозначный перевес. Каково было соотношение сил между ними? Понятно, что эсеры были наиболее популярны, в то же время сама эсеровская партия оказалась расколотой. Какие слои общества, какие провинции больше поддерживали эсеров или, наоборот, склонялись к меньшевикам, большевикам?

– Нельзя оценивать расклад сил вне контекста политической ситуации в России. Потому что выборы – это ноябрь 1917 года, у власти стоят уже большевики. Октябрьский переворот в еще большей степени настроил против них другие партии.

– То есть вы считаете, что если бы переворот к тому времени не произошел, то большевики могли больше голосов собрать?

– Нет, я говорю о другом. В ноябре 1917-го или в январе 1918 года, когда Учредительное собрание было созвано (и тут же разогнано), делить депутатов на эсеров, меньшевиков, кадетов не совсем корректно. Правильнее делить на большевиков и всех остальных. Потому что захват власти большевиками объединил их противников, они пытались выработать общую платформу действий. Поэтому как распределились небольшевистские силы в Учредительном собрании – это уже играло меньшую роль. Если говорить по регионам, эсеры, конечно же, ожидаемо одержали победу именно в силу того, что Россия все-таки крестьянская страна, а эсеры – это именно крестьянская партия. Меньшевики ожидаемо набрали голоса в рабочих центрах, там же им основную конкуренцию составили большевики. Что касается кадетов, они тоже показали в ноябре неплохие результаты на выборах. Губернские города, особенно те, где были сильные университеты со студентами, с профессурой, там победили как раз кадеты. Но, как я уже сказал, дело не в том, кто сколько голосов из этих партий набрал, а в том, что 5 января 1918 года меньшевики, эсеры и кадеты по сути пытаются отстранить от власти большевиков, которые эту власть с таким риском для себя захватили. И те разгоняют Учредительное собрание. Вот это, мне кажется, самый важный момент. Что касается самого октябрьского переворота, то здесь большевики очень сильно рисковали. Даже в ноябре Ленин писал о том, что у него нет никакой уверенности, удастся ли до декабря большевикам удержаться у власти. Это была серьезная авантюра.

– Даже среди самих большевиков единства не было. Как известно, Каменев и Зиновьев не поддержали переворот, выдали его планы, за что их потом больно бил Ленин.

– Да, совершенно верно. Но все-таки большевики – это более авторитарная партия, чем их соперники. Поэтому Ленину, благодаря своему авторитету, удалось подчинить себе основных большевистских лидеров. Не будем также забывать, что формально октябрьский переворот совершили не одни большевики, а в тесном союзе с левыми эсерами. Военно-революционный комитет, которому подчинялась Красная гвардия – это большевистско-левоэсеровский блок. Кроме того, мы знаем, что Второй съезд Советов, который вроде бы формально легитимировал захват власти большевиками, он с юридической точки зрения тоже был нелегитимен, потому что его бойкотировали меньшевики и правые эсеры. Но проблема в том, что подходить с современными понятиями о легитимности к революционным событиям неправильно. Революция как прямое волеизъявление народа по определению легитимна.

– Волеизъявление народа – а какой части народа? Что касается большевистского действия – переворота или революции, тут тоже отдельный предмет для спора, – можно ли сказать, что большевики пошли на этот шаг как раз потому, что понимали, что более легальным способом, с поддержкой большинства народа, им власть не взять?

– Безусловно. Каменев и Зиновьев почему выступили против этой ленинской авантюры? Они полагали, что буржуазная революция до конца не завершена, что массы не поддерживают, не понимают полностью требований большевиков, поэтому большевикам нужно дождаться этого просветления народных масс. Что касается Ленина, то он тоже понимал, что большевистская программа для большинства народа остается таким черным ящиком, но он был готов идти против своих принципов. Я могу привести один только пример. Большевики во многом победили за счет поддержки петроградского гарнизона, потому что сил одной только Красной гвардии, конечно, не хватило бы для противостояния с силами Временного правительства. Почему петроградский гарнизон поддержал большевиков? Можно ли сказать, что он поддержал их программу? Конечно, нет. Уровень политических знаний, политической культуры общества в 1917 году был крайне низок. Многие современники вообще плохо понимали, к какой партии относится Ленин. Были такие называния партий, ходили в народе – ленинцы, большевики, социал-демократы, многие думали, что это разные партии.

– Сложно же понять было: РСДРП (б), РСДРП (о), у эсеров фактически несколько партий – поди разберись.

– Другой пример могу привести. 25 октября, когда Красная гвардия и петроградский гарнизон брали под свой контроль узловые точки города, прохожие видели их посты, подходили, спрашивали: а вы, собственно, за кого? И те не могли дать четкий ответ. Некоторые говорили: мы за Временное правительство и Ленина. То есть в головах каша была совершенно жуткая. Теперь к вопросу о революции и о степени поддержки народных масс. Революции не совершаются кучкой людей. Революция – это массовое выражение протеста, которое приводит к политическому перевороту, к смене власти. С этой социальной точки зрения, конечно, октябрь 1917 года – никакая не революция. Потому что, как я уже сказал, непосредственной опорой большевиков была Красная гвардия, состоявшая преимущественно из маргинальных рабочих слоев. Она формировалась на базе заводской милиции. А вот что касается остальных, петроградского гарнизона прежде всего, то солдаты проявили лояльность большевикам, потому что на протяжении Первой мировой войны большевики были известны как главные ее противники. Хотя на самом деле большевики, строго говоря, были сторонниками войны. Потому что главный их лозунг с 1914 года – “превратить войну империалистическую в войну гражданскую”.

– То есть они были за войну, но за другую?

– Они были за войну не против других наций, а против враждебных классов. Конечно же, рабочие и солдаты этих нюансов не понимали. Так вот, когда после переворота большевики принимают Декрет о мире, они свое принципиально важное требование о переведении войны империалистической в гражданскую убирают из него, потому что понимают, что если они об этом заявят, то петроградский гарнизон уже против них повернет оружие.

– Ко времени большевистского переворота антивоенные настроения уже стали абсолютно массовыми? Можно ли сказать, что главная причина падения Временного правительства – как раз то, что оно хотело продолжать войну?

– Нет, я бы так не стал все-таки говорить. Других вариантов у него просто не было.

– Почему же? Например, сепаратный мир, то, что большевики потом сделали в Брест-Литовске.

– Сепаратный мир – это означало бы, что Россия лишается поддержки, экономической прежде всего, со стороны Англии и Франции. А ведь в России в 1917 году разразился очень серьезный экономический кризис. Причем пришлось бы, наверное, потом возвращать уже взятые у союзников кредиты под новые проценты. То есть это все грозило новыми серьезными проблемами. Второй нюанс: замечательно, войну прекратили, солдаты вернулись домой, и что они начинают делать? Неуправляемая солдатская масса, вернувшаяся в тыл, – это опасный революционизирующий фактор. Прекращение войны могло подтолкнуть революцию к ее новому этапу. Это мы с вами сегодня знаем, как всё обернулось, а перед глазами современников в 1917 году были разные варианты, один другого хуже. Хорошо, войну прекратили, допустим, солдаты в тыл вернулись, как-то их удалось пристроить, война в конце концов заканчивается поражением Германии. Победители делят рынки сбыта, Россия оказывается не у дел. На мой взгляд, стратегия была верной в 1917 году в отношении войны – продержаться как можно дольше. Скорее всего, ошибка была допущена с летним наступлением.

– Нужно было обороняться, а не наступать?

– Наступление – это была ошибка. Но планы этого наступления были разработаны совместно с Антантой еще в январе 1917 года. В Петрограде проходила конференция союзников, тогда решено было начать наступление весной 1917 года. Позднее Временное правительство перенесло его начало на июнь. Если бы не разложение армии, не пресловутый Приказ №1, его очень вольная интерпретация в солдатской массе, то вполне возможно, что результаты наступления были бы другие. Но, на мой взгляд, если бы перешли к круговой обороне, не подписывая при этом сепаратный мир, но нарушив обещания союзникам пойти в наступление – это бы не расценивалось как предательство. Можно было бы объяснить, показать союзникам, в каком состоянии находится российская армия.

– Или даже ультиматум поставить: либо мы обороняемся, либо вообще из войны выходим. Выбирайте.

– Видите, мы с вами уже фантазируем, переходим в сферу сослагательного наклонения. На мой взгляд, конечно, альтернативы были. Провал летнего наступления – это эпохальный рубеж в течение революции 1917 года.

– А если вернуться к настроениям масс: они осенью уже по большей части настроены на “долой войну любыми способами” или нет?

– Смотря о каких массах мы говорим. Если солдаты, то, конечно же, особенно после провала наступления, война им уже осточертела. Если мы говорим о других социальных группах, прежде всего находящихся в тылу, в городах, то их беспокоили другие вопросы, уже не война была центральной темой публикаций в периодике, в выступлениях на митингах и прочее. Петроградцев и москвичей к осени больше волновали продовольственные вопросы, личная безопасность, потому что милиция не справлялась со своими обязанностями. В Петрограде хозяйничали всевозможные преступные группировки. В сентябре-октябре начинают формироваться домовые комитеты: жители домов устраивают круглосуточное дежурство, вооруженными сидят ночью и охраняют свои подъезды, чтобы в них банды уголовников не проникли. К осени 1917 года в городских, по крайней мере, слоях общества наблюдаются аполитичные пессимистические настроения. Вообще провести одну линию динамики настроений от февраля к октябрю нельзя, потому что на каждом этапе мы можем наблюдать разные эмоции, разные чувства. Например, февраль 1917 года, что это такое с эмоциональной точки зрения – восторг, страх? На самом деле и то, и другое имело место. Уже в феврале-марте при доминировании позитивных эмоций, тем не менее, формируются фобии, страхи. Например, весной 1917 года в Петрограде и Москве появляется слух, фактически массовая фобия или истерия, о черных автомобилях. Якобы по ночам по городам носятся таинственные неуловимые черные автомобили и из пулеметов расстреливают всех революционеров.

– Похоже на какие-то страшилки, которыми мы все в детства пугали друг друга по ночам в пионерских лагерях.

– Совершенно верно, это такая городская легенда. Но проблема в том, что в эту легенду верили не дети, а взрослые люди, об этом писали газеты. Даже большевики пытаются этот слух использовать в своих интересах: в мае 1917 года в газете “Правда” появляется статья “Люди черного автомобиля”. Большевики в этой заметке пытаются доказать, что пассажиры этого черного автомобиля не кто иные, как кадеты. То есть каждый пытается какие-то дивиденды от этой массовой истерии получить. Вот еще пример, говорящий о психологическом состоянии российского общества: на весну 1917 года приходится самый большой пик за всю Первую мировую войну поступлений душевнобольных в клиники Петрограда и Москвы.

– То, что вы описываете относительно февраля и весны 1917 года – это соответствует известному выражению “весело и страшно”. А к осени уже скорее страшно и не весело?

– Да, скорее так. Конечно же, у кого-то сохранялись некие надежды на то же самое Учредительное собрание, но в целом, как я уже сказал, осенью население городов переживало апатию, люди устали. Эмоциональный перегрев привел к тому, что люди пытаются сконцентрироваться на вопросах выживания, на бытовых мелочах. Начинается бегство из Петрограда, потому что 21 августа пала Рига, немцам открывается прямая дорога на Петроград, люди начинают оставлять город, рассуждают в трамваях, в очередях: когда немцы войдут в город – в ноябре, декабре, январе? В том, что Петроград будет захвачен немцами, практически никто не сомневается, вопрос только когда.

– Как же тогда в условиях апатии и аполитичности произошло сползание к Гражданской войне? То есть к ней привело верхушечное столкновение между политическими группировками?

– Сложный очень вопрос. Что такое вообще Гражданская война? Мы иногда по классической схеме рассматриваем – это борьба, мол, Красной армии с Белым движением.

– Брат на брата – такая классическая схема.

– Мы рассматриваем Гражданскую войну как борьбу политических сил – это упрощение, безусловно. Вы сказали "брат на брата", это тоже имело место. Но брат на брата вставал не по политическим причинам, а из-за каких-то очень часто бытовых конфликтов. Основную массу участников Гражданской войны составляла не Красная и Белая армия, а крестьяне, которые оказались зажатыми между разными политическими силами. Была введена принудительная мобилизация, и крестьяне дезертировали, бежали и от тех, и от других, формировали свои отряды дезертиров, это иногда были довольно мощные отряды. Они постепенно концентрировали в себе некую идею, чаще анархическую, потом их начали называть "зелеными". То есть Гражданская война – это очень сложное явление. Здесь, конечно, сказались разные факторы – это и психология человека с ружьем, то есть нельзя Гражданскую войну рассматривать вне контекста Первой мировой, которая дала людям в руки людям оружие. Это, конечно, и политическая борьба. И вопрос, когда, собственно, Гражданская война начинается? Необходимо учитывать, что вообще о вероятности Гражданской войны начинают в печати говорить еще в июне 1917 года.

– Какую дату вы считаете наиболее подходящей в качестве точки отсчета Гражданской войны? Когда революция перерастает в Гражданскую войну?

– Революция и Гражданская война – это единый процесс. По мнению многих современных специалистов, и я скорее готов с ними согласиться, хронология российской революции – это 1917–1921 годы, революцию и Гражданскую войну в этом смысле нельзя противопоставлять друг другу. Но мы можем в этом процессе выделить какие-то этапы. На мой взгляд, латентная стадия гражданской войны обнаруживается уже в октябре. Возможно, это еще не захват Зимнего дворца большевиками, а последующий поход Краснова – Керенского на Петроград, восстание юнкеров в Петрограде, потом в Москве, ноябрьские бои в Москве. В декабре 1917 года уже формируется добровольческая армия по манифесту Лавра Корнилова. Если октябрь дал первый толчок этой латентной стадии, второй толчок – это, конечно же, разгон Учредительного собрания. 6 января 1918 года большевики показали, что они не позволят так легко лишить себя власти, поэтому начинается новый этап противостояния. Следующий толчок – это Брестский мир, 2 марта 1918 года. И затем лето 1918 года, когда прошла по стране серия антибольшевистских восстаний, когда уже левые эсеры идут против своих недавних союзников. Наконец, в сентябре 1918 года публикуется известный декрет о красном терроре, и начинается открытая стадия Гражданской войны.

​– Это очень напоминает снежный ком, который катится с горы и растет, растет, растет. Начиная с осени 1917-го, не было никакой возможности его остановить?

– Думаю, нет. Не будем забывать, что большевики в Гражданской войне были заинтересованы. Это изначально была их программа, как я уже упомянул: перевести империалистическую войну в гражданскую. Троцкий же был вообще сторонником перерастания Гражданской войны в мировую революцию, что вполне соответствовало марксистской революционной теории. С другой стороны, большевикам власть сама по сути упала в руки, их собственная заслуга была не столь велика, как потом в советских учебниках об этом писали. Случившееся – прежде всего результат глубочайшего кризиса Временного правительства, который, в свою очередь, был связан с конфликтом Керенского и Корнилова, возникшим после провала летнего наступления, и так далее. То есть да, снежный ком, причем ком многослойный: тут и военный фактор, и фактор политической борьбы, и фактор всеобщей усталости, апатии, и многое другое, – говорит историк Владислав Аксенов.