В Риге открывается одиннадцатый международный фестиваль авторского документального кино Артдокфест. Это проект в партнерстве с Рижским международным кинофестивалем. Вторая часть Артдокфеста традиционно проходит в декабре в Москве и Петербурге. Третий год фестиваль разделен на латышскую и российскую части: ряд фильмов невозможно показать в России по цензурным соображениям, а часть режиссеров этого не хочет по политическим причинам. Режиссер и продюсер Виталий Манский, президент фестиваля, вспоминает детали истории Артдокфеста и говорит о его политической и художественной составляющей.
– Артдокфест 11 лет назад: какова была его идея, его идеология? О каком документальном кино нового типа вы тогда говорили? Сейчас кажется, что нулевые – это расцвет документального кино в России. Чего вам не хватало в поле документального, из-за чего вы решили сделать Артдокфест?
– В принципе, документальное кино, в том числе фестиваль Артдокфест, очень точно отражает общие процессы, общественные процессы. Когда фестиваль рождался и придумывался, он предлагал зрителю, и даже было в его названии, если поднять архивы, “фестиваль неформатного документального кино”. Тогда было много документального кино на телевидении, много вообще кино, тогда было даже много свободы, если возвращаться к ощущениям той, докрымской России. Мы, если и протестовали, протестовали достаточно ярко: у нас на первом логотипе фестиваля был дорожный знак с перечеркнутым телевизором, мы выступали против телевизионных форматов. При этом на телевидении был достаточно широкий диапазон тем, но мы протестовали против жесткого формата подачи материала. Скорее, Артдокфест имел форму эстетического протеста, нежели сутевого, и тем более политического. Мы не говорим, что в 2000-е была идеальная ситуация в стране, но темы мы могли на уровне фестивальных площадок поднимать достаточно свободно, открыто, не было никаких ограничений по прокатным удостоверениям, никого по этому поводу не таскали в суд. Но жизнь менялась, и Артдокфест принимал эти вызовы. Стали появляться пространства запретных тем, или даже не запретных, а цензурируемых пространств. Потом пошла подготовка к сочинской Олимпиаде. Уже в самом зарождении это была Олимпиада, которую нужно было во всем выиграть любыми доступными, а как потом выяснилось, и не вполне доступными способами, которые реализовывались непосредственно подменой мочи спортсменов. Я это все веду к тому, что был очень большой конфликт с показом фильма "Путинские игры", достаточно забавной документальной комедии, я бы так выразился, об абсурде подготовки Олимпиады и коррупции в том числе. Одним словом, Артдокфест принимал условия окружающей его жизни смело, не прятался, не отворачивался, не был флюгером, как некоторые, к сожалению, другие институции. В конечном счете, я бы даже сказал, фестиваль и разбился о суровые рифы выстроенных барьеров и перешел в иную форму существования, доказав свою жизнеспособность, жизнестойкость и необходимость для общества. Сейчас он существует в режиме чуть ли не андеграундного, и при этом самого крупного кинематографического события в стране.
– Давайте тогда вернемся к тому периоду, когда вы уезжаете в Ригу, когда возникает рижская часть Артдокфеста. Напомним, с чем это было связано.
– Я хочу прежде всего произнести такую банальную мысль, что время летит быстро и незаметно. С момента начала этих славных событий прошло уже три года. Я не знаю, как на территории России нужно формулировать понятие "аннексия Крыма", но, так скажем, с момента присоединения Крыма к России и последовавших за этим событий с войной в Украине прошло три года, это 2014 год. Именно тогда произошел мой личный выбор, связанный с переносом профессиональной деятельности в Латвию, точнее, меня очень четко подтолкнули к этому, когда было объявлено о “запрете на профессию” для меня в России, министр культуры это четко сформулировал. По сути дела, это было объявлено как "ТАСС сообщает". Тогда мы с женой переехали в Ригу, здесь в этот момент рождался Рижский международный кинофестиваль. У нас практически последняя по сроку картина в России – это была копродукция с Латвией, последний фильм Герца Франка. Потом, какие-то глубинные связи профессиональные меня с Латвией роднили, очень легко мы объединились с командой, готовившей открытие, возрождение Рижского фестиваля. Мы поняли, что Артдокфест может стать документальной платформой Рижского фестиваля. Конечно, каждый год Рижский фестиваль-Артдокфест меняется, мы всматриваемся в зрителя, в профессиональное сообщество, мы ищем точки объединения, точки напряжения, точки взаимного интереса. Если мы начинали первый раз в 2014 году с весьма очевидной и в чем-то даже скромной ретроспективной программы Артдокфеста, то за три года в Латвии мы далеко не ограничиваемся только показами документального кино. Все наши фильмы – это латвийские премьеры, у нас очень серьезная дискуссионная панель, которую мы в том числе проводим и с Радио Свобода, с каналом Настоящее время, с журналом "Искусство кино", со средствами массовой информации, работающими в Латвии, в Балтии. В этом году к плотной программе, то есть фильмы, обсуждения, круглые столы, добавляются питчинг-проекты из стран бывшего Советского Союза, которые не получают по тем или иным, нетрудно догадаться каким, причинам, поддержки в своих странах.
Мы договорились о сотрудничестве с Baltic Sea Forum – это такая достаточно солидная престижная институция, которая уже более 20 лет проводит питчинг-проекты в Риге, заключен договор о сотрудничестве. Мы часть проектов привозим в качестве наблюдателей, часть проектов отбираем в финальный Baltic Sea Forum, а часть проектов презентуем специально для балтийских и других европейских продюсеров, чтобы помочь независимым авторам найти продюсирование за пределами их государств. К нам в этом сентябре приезжают около 20 авторов со своими проектами, которые будут участвовать в разных формах их представлений для дальнейшей реализации. В общем, мы становимся очень яркой и напряженной, напряженной в хорошем смысле слова точкой на профессиональной карте, региональной уж точно.
– Что такое неформальное документальное кино середины и второй половины нулевых глазами Артдокфеста, я немного представляю: это новая антропология, это жизнь простых людей, вообще “жизнь других”, нелакированная действительность, очень шероховатая. Можно сказать, что и вы были флагманом подобного рода кинематографа, и Александр Расторгуев, который сейчас сотрудничает с Радио Свобода. Каких проектов вы ждете от новых людей? Такое чувство, что сейчас, что острое ни скажи, уже острее жизни не будет, или острее политики, или острее украинского конфликта. Какими должны быть эти проекты, эти люди, эти новые глаза кинематографические?
– Откровенно говоря, я не вижу сейчас какого-то потенциала у современных авторов делать фильмы-протесты, фильмы, которые бы каким-то образом вступали в противостояние с установившимся режимом. У этого есть в том числе вполне весомое оправдание, потому что делать такое кино в отсутствии возможности предъявления его аудитории – отчасти безумный шаг, бессмысленное саморазоблачение. Поэтому я сейчас жду от авторов глубинной антропологии, которая бы зафиксировала нерв момента, нерв этого времени, эту растерянность, этот социальный срез. Такое кино очень будет важно, прежде всего, для понимания, что конфликтность в обществе реальна. Официальные массмедиа выстраивают совершенно иную картину, где думающему человеку, способному к нормальной здоровой рефлексии, может показаться, что его ощущения являются чуть ли не страхами, комплексами, фобиями. Но еще более важно это кино увидеть на следующем этапе развития нашей страны, когда мы будем преодолевать последствия этого тяжелого, теперь уже можно уверенно сказать, затяжного кризиса по всем направлениям, не только экономическим и политическим, но и этическим, и так далее.
Почти нет документальных фильмов, я достаточно ответственно это говорю, которые бы глубинно показали период распада советской империи и наших внутренних переживаний. Это связано с тем, что тогда не было еще такого количества независимых от государства авторов, были в тот период, до 90-х годов, государственные студии, пленочная технология, которая была достаточно громоздкой и не позволяла делать то самое живое кино, где с небольшим гаджетом, типа телефона, можно погрузиться в некое пространство и снимать достаточно качественный продукт. Еще много факторов. Не сохранили, не зафиксировали эту растерянность, эти надежды, эти переломы. Сейчас мы это можем сделать, и это очень важно делать: снимать фильмы о простых негероических людях, в простых, не пиковых ситуациях, но чтобы мы чувствовали, как же на самом деле бьется пульс этого времени и почему мы не можем преодолеть те барьеры несвободы, в которые нас постепенно, но весьма отчетливо загоняет власть.
– Не вполне соглашусь, когда вы говорите о том, что мало фильмов о распаде Союза, о распаде империи, точнее сказать. Она же рушилась не только в 1991 году, она обрушалась долго и мучительно, если брать и Карабах, и Приднестровье, и Чечню, и Осетию. Я имею в виду сейчас фильм Марии Кравченко про отъезд ее семьи из Грозного. Точнее сказать, она возвращается в Грозный, это такое путешествие в прошлое, довольно травматичное. Интересно, что Маша потом стала, если можно так сказать, сотрудницей и продолжательницей дела Герца Франка.
– Я как специалист в этой области хочу заметить, что фильм "Сны теней" Маша Кравченко сняла в 2003 году, а я сейчас говорю не о 2000-х годах. Тогда уже все-таки этот процесс совершенно очевидным образом зарождался, в 2004 году Расторгуев сделал "Дикий пляж", Костомаров снимал "Мать", в 2007 году разбежкинцы, взяв камеры в руки, как народники, разбрелись по стране. Я говорю о 1986, 1987, 1989 годах, когда, пожалуй, что-то близкое к этому снимал Юрис Подниекс, "Гибель империи", но это было не погружение внутрь конкретных судеб, а это такие были фрески с большими массовыми сценами: Армения, Приднестровье, Грузия, Средняя Азия. Это такого рода кино, где человек все же был не героем, а персонажем более объемных конструкций. Или Марина Голдовская, которая более всех, кстати сказать, углубилась в сознание одного конкретно взятого человека, это “Архангельский мужик”, и Виноградов в Петербурге, и Обухович, “Наша мама герой”. Это те реперные точки, где зарождалось понимание внутреннего конфликта одного отдельно взятого человека. То, что сейчас стало в документалистике главной тематической и главной конструктивной формой произведения, когда героем становится девочка-школьница в фильме "В центре циклона", или другая девочка в фильмах Ханны Полак, или Мадины Мустафиной "Милана" и "Человек живет для лучшего".
Какие-то человеческие истории, где на первый план выходит человек с его личностной драматургией, личностным мировосприятием, а не общность, где он выполняет некие демонстративные функции, чем занималось доперестроечное кино в большей степени. Были исключения: мы были потрясены картиной Герца Франка "На десять минут старше", потому что мы вдруг взглянули в лицо, как вот есть картина Соловьева и Павла Когана "Взгляните на лицо", когда вдруг советское документальное кино прорывалось сквозь эти фильтры к человеку. Герц Франк прорвался к этому мальчику, и мы увидели этого мальчика в его истинных реакциях в процессе его становления. Это были крупицы совершенно уникальные, выходящие из общего потока советской документалистики. А сейчас таких “мальчиков” очень много, слава богу, в нашем кинематографе, потому что он подошел к человеку, авторы включили человека в пространство своих произведений, они стали уважительнее относиться, более заинтересовано относиться к человеку. И людей стало много в кино, настоящих людей, которых можно потрогать, таких тактильно доступных.
– В рижской программе будет фильм Аскольда Курова об Олеге Сенцове. Это, безусловно, острополитическая история, это история последнего года, но насколько в этом фильме режиссер близок к человеку? Или это исключительно фиксация, судебный и ужасный документ?
– Это очень сложная задача для автора – делать картину о человеке, находящемся в местах лишения свободы, не имеющего доступа к своему герою. На Артдокфесте у нас была уже такая картина: Кирилла Туши о Ходорковском. В картине "Ходорковский" был абсолютно пронзительный финальный эпизод, когда Кирилл каким-то чудом, а мы знаем, что Ходорковскому не разрешали общение с прессой, он был недоступен ни для кого, тем не менее, Кирилл прорывается к Ходорковскому. Мы, посмотрев большой фильм, по-моему, полуторачасовой, вдруг впервые видим глаза и какую-то живую и естественную реакцию Михаила Борисовича, находящегося в железной клетке. Там очень точная была спонтанно найдена такая форма, когда Кирилла с оператором подпускают к этой клетке буквально на две-три минуты, время заканчивается, их заставляют уйти, достаточно решительно. Оператор уходит, не выключает камеру. Мы видим, как он удаляется от лица Ходорковского, потом мы видим решетку, потом мы видим здоровых румяных охранников, грудь колесом, их оттесняют, потом какие-то комнаты, потом камера опускается. Мы чувствуем, что это мы все, общество оставляет Ходорковского один на один с этой системой, в этой колонии. Здесь я хочу сказать о фильме Аскольда Курова. Вне зависимости от того, что из себя в художественном плане представляет эта картина, я специально ее никак не хочу сейчас анонсировать. Я хочу, чтобы люди ее посмотрели, поэтому я ни словом не обмолвлюсь, что же зритель увидит, потому что важен в первую очередь полный зал людей в Риге и в Москве, в других городах, где мы хотим эту картину показать. Премьера этого фильма была одним из ключевых событий последнего Берлинале, одного из трех крупнейших мировых фестивалей.
Этот фильм до сих пор не показан в стране, где в Якутии в тюрьме сидит молодой режиссер Олег Сенцов, гражданин Украины, осужденный Российской Федерацией за недоказанные преступления и получивший 20 лет тюрьмы
Этот фестиваль проходит ежегодно в феврале. Сегодня у нас сентябрь, 8 месяцев прошло, этот фильм до сих пор ни разу не показан в стране, где в Якутии в тюрьме сидит молодой режиссер Олег Сенцов, гражданин Украины, осужденный Российской Федерацией за недоказанные преступления и получивший 20 лет тюрьмы, то есть по сути искалечена его жизнь. В России до сих пор этот фильм не показан. Артдокфест будет первым фестивалем, где состоится премьера картины. Показ в Риге будет ближайшей точкой к России, где большое количество русскоязычной аудитории сможет эту картину посмотреть. Поэтому здесь, повторюсь, важен сам факт показа фильма. Фильм предъявляет достаточно драматичную картину этого процесса. Он, кстати, называется "Процесс российского государства против Олега Сенцова". Видимо, он является самым политически емким манифестом и рижского Артдокфеста, и будущего московского.
– Если говорить о политических манифестах прошлого года, то, безусловно, была еще одна фигура, заслуживающая огромного внимания. Я имею в виду Бориса Немцова и два фильма, показанные на Артдокфесте, это фильм Веры Кричевской и Михаила Фишмана о Немцове и фильм Зоси Родкевич "Мой друг Борис Немцов". Фильмом Кричевской и Фишмана “Слишком свободный человек” откроется рижский Артдокфест-2017. Почему для вас важны такие трагические моменты последних лет политической истории России?
– Я глубоко убежден, что если фестиваль документального кино обходит эти темы, он, откровенно говоря, не имеет права на существование. Конечно, пусть он существует, не идет речь о том, что если когда-нибудь мы вернемся к нормальной жизни, стоит такие фестивали закрывать или преследовать, ради бога. Просто я не понимаю зрителя, который идет на фестивали, которые не отражают реальности жизни. Зачем? Конечно, за исключением фестиваля документального кино о любителях вышивать крестиком. И то крестиком можно вышить и украинскую вышиванку – это тоже будет для современной России определенным вызовом. Если ты на фестивале фильмов о любителях вышивать крестиком будешь из каких-то высших соображений не показывать фильм о людях, которые одевают вышиванки и тем самым заявляют свой протест войне России с Украиной, то и фестиваль любителей вышивать крестиком тоже не имеет права на существования. Это моя точка зрения.
Как я буду смотреть в глаза своему зрителю, который нам верит, который нас ждет? Зачем мне делать фестиваль, который будет каким-то стыдливым образом обходить самые острые и болезненные темы, которые влияют на мою личную жизнь, на жизнь моего ближайшего окружения, которые, я бы сказал, ломают эту жизнь? Зачем? Ведь мне же никто не платит за то, что мы делаем фестиваль. Я работаю все эти годы бесплатно, чтобы делать этот фестиваль. Зачем мне работать бесплатно, чтобы делать что? Те, кто получает бюджеты, как Никита Сергеевич Михалков, на свои фестивали, вот они еще может быть. Какая-то во мне говорит обида за то, что происходит с некоторыми, немалой частью моих коллег в России, потому что я вижу, как мы промолчали все по большому счету с процессом над Олегом Сенцовым, где-то кто-то выступил, Сокуров попытался что-то сказать Путину. Мы живем комфортно, попиваем вечерний чай и не очень переживаем, что в Якутии сидит в тюрьме человек. Кирилл Серебренников, хорошо, его не посадили, он под домашним арестом, но у него отменили съемки, у него срываются постановки. Тоже сейчас это уйдет с новостных лент. Кто помнит, что уже месяц сидит Алексей Малобродский, продюсер Кирилла? Чуть-чуть попыхтели, да и то не все, и пошли дальше, перевернули страницу. Это меня просто не примиряет с миром.
– К вопросу о вышиванках. С 2014 года Артдокфест сосредоточен на украинской теме. В прошлом году была сильнейшая украинская часть, я имею в виду в том числе и ваш фильм "Родные", который был показан и в Риге, и в Москве, и прекрасный фильм “Украинские шерифы”, много было всего. Был блок, посвященный военному конфликту не только со стороны Украины, но и со стороны добровольцев, которые поехали защищать "русский мир". Это была не менее захватывающая ветка. В этом году Украине и событиям вокруг Украины что-то будет посвящаться в рижской части фестиваля?
– Хочу сказать, что мы посвящаем достаточно большое внимание Украине не потому, что мы географически или геополитически хотим зафиксировать этот конфликт. Есть картины, которые не могут быть не предъявлены аудитории. Это очень важно, если такие картины есть. Кстати, вы точно заметили: с двух сторон, потому что у нас была и картина "Лада-навигатор", которая предлагает в качестве героев носителей принципиально иной идеологии. И мы тоже эту картину представляем, потому что хотим создавать пространство открытого диалога, спора, в котором, может быть, и определяется какой-то путь к истине.
Здесь, поскольку это логично, я бы хотел упомянуть, что картина "Родные", мой фильм, который мы показали на Артдокфесте в России, до сих пор не получила там прокатного удостоверения. Сейчас мы совершаем с прокатчиком Сэмом Клебановым достаточно абсурдный шаг: подаем на Министерство культуры Российской Федерации заявление в Генеральную прокуратуру Российской Федерации. Хотя мы не питаем иллюзий по поводу как Минкульта, так и Генпрокуратуры, но мы хотим пройти все необходимые формальности для того, чтобы в конечном счете власть хотя бы сформулировала, почему она не допускает к российскому зрителю картину "Родные", которая, на мой взгляд, для русского зрителя важнее, чем для какого-либо другого зрителя на планете Земля, где она бесконечно показывается и по телевидению, и на фестивалях, и в кинотеатрах. В этом году мы и в Риге, и в Москве будем предъявлять фильмы-свидетельства о войне в Украине, о жизни в Украине. Это и фильм "Выбор Олега", который, видимо, нам придется показать только в Риге, потому что он рассказывает о российском офицере, который воюет и убивает украинцев на Донбассе, является очевидным преступником по всем международным законам. Показ этого фильма в России сопряжен с целым рядом пока непреодолимых проблем, хотя мы будем стараться. Но есть еще одна новая вводная: это то, что украинские авторы начинают для себя формулировать отторжение России как пространства, с которым они хотели бы находиться вообще даже в какой-то коммуникации, то есть они начинают терять веру в нас, россиян, что с нами можно говорить на общем языке. Я потратил достаточно много времени, чтобы убедить молодого украинского автора показать в Москве картину, никак не связанную ни с войной, ни с политическими темами, а просто фильм-портрет одного приятеля. Я был на Украине председателем жюри фестиваля “86”, наше жюри дало как раз этой картине гран-при, фильм называется "Как ты, как я с научной точки зрения". Мы еще не решили, будет ли он показан в России, но я просто как пример привожу. Или фильм Сергея Буковского, которого хорошо знают в России, он вообще уже классик и советского, и украинского кино, народный артист Украины. Сережа приезжает в Ригу показать картину "Главная роль", фильм-портрет его собственной мамы. Опять же, повторюсь, абсолютно картина лишена какого-либо политического контекста. Но Сергей говорит: а зачем я буду фильм о своей любимой маме показывать стране, которая посылает людей убивать моих сограждан? Этот вопрос я специально откладываю на момент его приезда в Ригу, чтобы мы с ним спокойно походили, посмотрели друг другу в глаза, сели где-то, может быть, выпили вина и друг друга услышали, или не услышали. Я не знаю, будет ли этот фильм показан в России, а это очень яркая картина. В Украине создали в прошлом году свою национальную кинопремию, по типу нашей "Ники" или американского "Оскара", и этот фильм получил первый приз как лучший документальный фильм Украины, кстати говоря, выиграв у меня, мой фильм "Родные" был в тройке номинантов, а я бы с удовольствием имел украинскую национальную премию в своей коллекции, тем более что она носит имя Дзиги Вертова. Но Сергей перебил, вот такая история. Я хочу, чтобы этот фильм был показан в России. Но с другой стороны, я понимаю Сергея: если его доводы будут убедительными, мы ограничимся только показом в Латвии.
– О рижской программе этого года еще немного расскажите.
– Первые годы мы делали программу, которую можно было сформулировать неким одним месседжем, а сейчас отказались от этого, наоборот, предлагаем как можно более широкую панораму тематическую, фактурную, структурную. У нас есть как фильмы весьма классические, как “Главная роль” Сергея Буковского, или поэтическое документальное кино, картина Аудрюса Стонюса "Женщина и ледник", которая была на российском Артдокфесте и уже получила много призов по всему миру, так и картины весьма радикальные, молодых авторов. К примеру, фильм, который сделан, я бы его определил так, в эстетике “постдока”, с легкой руки Зары Абдулаевой это определение вошло в культурологический оборот, на границе документального и игрового кино, Алисы Ерохиной, студентки Бартенева, питерского киноинститута, "Кролики в свете фар". Весьма брутальный видеоэксперимент "Репетиция Боккаччо". Видео-арт Венской академии художеств "Академия", гендерная, весьма необычная картина, видеоинсталляция. Фильмы наших авторов артдокфестовских: мы считаем, что те, чьи премьеры у нас состоялись, они входят в нашу воображаемую когорту. Это картина Калашникова "Дорога", снятая видеорегистратором. Разные фильмы. Мы хотим, чтобы в Латвии собирались все, кто имеет интерес к документальному кино, чтобы мы их вовлекали в пространство рижского Артдокфеста, чтобы все авторы приезжали, мы надеемся на яркие дискуссии.
Мы начинаем с картины Веры Кричевской "Слишком свободный человек". Мы выдергиваем Веру со съемок ее новой картины, она на пару дней специально прилетает в Ригу, чтобы поговорить с рижской, латвийской аудиторией, где достаточно много русскоязычных латышей. Одним словом, очень разнообразная программа – теперь, я думаю, это разнообразие будет особым знаком рижского Артдокфеста.
