Петербургские зоозащитники разослали письма депутатам Госдумы, в которой ожидается рассмотрение во втором чтении законопроекта "Об ответственном обращении с животными".

Этого закона в России ждут 17 лет. Он призван гуманизировать все сферы соприкосновения человека с животными – домашними, сельскохозяйственными, лабораторными, цирковыми – и, в частности, смягчить правила охоты. Защитники животных возмущены тем, что Россия остается единственной страной, где процветает так называемая притравка – обучение охотничьих собак путем натравливания их на диких зверей. Зоозащитники призывают отказаться от этой практики, ведущей к длительным мучениям и жестокому умерщвлению диких животных и воспитанию агрессивного поведения у людей и собак.

О том, что такое охота с собаками в России, мы разговариваем с президентом региональной благотворительной экологической организации "Балтийская забота о животных" Еленой Бобровой и с клиническим психологом, консультантом ЮНИСЕФ Детского фонда ООН Маргаритой Изотовой.

– Елена, у вас есть надежда на то, что закон, рассмотрение которого даже этим летом почему-то откладывается с недели на неделю, все-таки сделает охоту в России менее варварской?

– Под напором заинтересованных сил из этого законопроекта все больше выбрасываются те сферы, которые должны быть рассмотрены, но рассмотрены не будут. В целом законопроект довольно гуманный, но он написан в общих чертах. Там много хорошего – например, гуманный подход к численности бездомных собак, но зато из него выброшены дикие животные, а также сельскохозяйственные и лабораторные. Он очень ограниченно касается животных в зоопарках и цирках.

До меня доходит информация о том, что на разработчиков закона идет сильное давление, благодаря которому этот архаизм у нас сохраняется. А ведь в мире больше 20 стран, отказавшихся от цирков с животными, потому что это неволя и жестокая дрессура. Недавно от этого отказался даже мусульманский Иран.

Целый ряд российских и международных организаций, включая нашу, очень интересует тема диких животных, ведь даже те, кто любит животных, не знают, что творится в наших лесах и какими методами ведется охота и подготовка охотничьих собак. А охота с собаками в России становится все более модной. Большинство стран мира отказывается от этого чрезвычайно жестокого вида охоты.

И тут надо заметить, что в тех странах, где хорошо защищены права людей, хорошо защищены и права животных, и очень трудно защищать тех, у кого отняты все права, включая право на жизнь, в стране, где государственная машина работает со скрипом, и права людей постоянно нарушаются. В тех странах, где есть охота с собаками, они используются только для поиска животных, и строго запрещено, чтобы собака ловила и рвала диких зверей.

К сожалению, в России процветает не только охота с собаками, но и такая страшная вещь, как подготовка собак к этой охоте: притравка, натаска, нагонка. Почему это страшно? Представьте себе, что вам связали руки и ноги, поместили в вольер и спустили на вас собак. Вам больно, вы кричите, они вырывают из вас куски мяса, а вокруг стоят люди и смотрят, хорошо ли вас кусают – чем больше кусают, тем, значит, лучше собаки. Они наслаждаются вашей болью и вашим ужасом. Но еще хуже, если на вашем месте ребенок, ведь для притравки используются в основном животные-подростки. А это млекопитающие, позвоночные, и чувство страха и боли у них такое же, как у нас с вами. Это лисы и лисята с пушных звероферм, это лисы и еноты, кабаны и молодые медведи – с половозрелым медведем уже не справиться, и тогда его или загрызают, или пристреливают и потом используют его мясо.

Спрашивается, кому это надо? Ведь хоть охота у нас развита, но охотников с собаками меньше 2%, причем большинство охотится на птицу, а там от собаки требуется только принести ее тушку в зубах. А от лаек, от норных собак требуется злость и способность загрызть жертву. С этим у нас связаны представители трех структур – Российской кинологической федерации, Российской федерации охотничьего собаководства и Росохотрыболовсоюза. В основном именно Росохотрыболовсоюзу принадлежат испытательные притравочные, а по сути пыточные станции. Официально их около 200, но на самом деле больше – за счет множества нелегальных. Это общественные организации, чья деятельность характеризуется запредельной жестокостью. Они сами для себя прописали правила, как истязать и рвать диких животных.

​– Маргарита, что означает такое воспитание собак? Ведь в этом же участвует их окружение, это происходит не в безвоздушном пространстве.

– Конечно. Подобное поведение формирует жестокость. Когда человек туда приходит, то поначалу мучения животных вызывают у него естественное сострадание. Но проходит время, и сострадание притупляется, человек начинает становиться более жестоким. Это замкнутый круг: жестокость порождает всё большую жестокость. Но ведь работник той станции приходит домой, к семье, к детям – и получается, что детей воспитывает человек, у которого притуплена сфера эмоций, особенно сострадание. И своего ребенка он может воспитывать и наказывать более жестоко, требовать от него, чтобы тот был сильным, начиная путать силу с жестокостью. Особенно ужасно, что на такие станции приводят детей.

– А зачем? Это считается забавой?

– Во всяком случае, это не считается чем-то страшным. Это же охота – ребенок вырастет и тоже будет охотником, он должен все это видеть. У этих людей уже иное отношение к природе, к окружающим людям, они не помнят и не понимают, что для ребенка лиса – это лисичка, что он наделяет ее человечностью, что его мир мифологичен. И вдруг лисичку начинают терзать – это страшное зрелище, которое не проходит бесследно.

Ребенок тоже начинает защищаться. Его картина мира становится противоречивой: есть папа, которого он очень любит, и если папа проявляет такую жестокость, значит, в этом есть нечто правильное. И в формирующейся картине мира ребенка жестокость начинает занимать большое место. Но невозможно быть жестоким только по отношению к животным: это распространяется на все сферы жизни. И подросший малыш становится жестоким к тем, кто слабее, он может бить и травить сверстника – так, как на его глазах травят животное.

– Елена, а все эти станции регулируются какими-то правилами или действуют как бог на душу положит?

– Они сами для себя прописали правила, и анализ показывает, что все эти правила возводят в культ злобу и агрессию. Собака, например, получает балл или несколько баллов за разные вещи – за послушание, за голос, за подход, но вот что мы находим в правилах испытаний по лисице: "злоба – 50 баллов", то есть это самое ценное. В правилах испытаний по кабанам прописан запрет использования секачей с неспиленными клыками. Что делают эти палачи – либо выбивают клыки, либо спиливают, оголяя всю пульпу и нервы, вся голова кабана становится жутко болезненной и чувствительной, и при этом его рвут собаки. На одного зверя можно спускать до 30 собак в день.

Особой жестокостью отличается испытание на волка – полугодового щенка привязывают, ему вставляют в зубы палку, и на него спускают борзых. А вот что такое притравка на норе – лису помещают в длинный ящик, и собаки ее рвут; кусаться ей не дают – ее держат рогатиной. У многих животных удалены зубы и когти – есть такое понятие "мягкая лиса". А львиная доля прибыли от этого идет заводчикам собак: чем злее собака, тем лучше у нее диплом, и тем дороже ее щенки.

Само существование притравочных станций нарушает многие федеральные законы: и закон о жестоком обращении с животными, и закон о животном мире, и закон об охоте предписывают не причинять животному лишних страданий. Нарушается и закон о ветеринарии – никакого учета не ведется, животные не прививаются, никакие зоогигиенические правила не соблюдаются. Под Москвой очень много притравочных станций – в праздники зверей не кормят или бросают им куски их же загрызенных сородичей. Клетки очень маленькие. У этих притравочных станций либо нет кода экономической деятельности, либо это код "развлечения" – такие у нас в России развлечения. И действительно, туда приходят родители с детьми – я сама это видела.

– Маргарита, мы знаем, что во всем мире борются против цирков с животными – цивилизация в этом отношении все-таки движется вперед, а в России этого как-то совсем не видно. Почему, как вы думаете?

– Ну, я не могу сказать, что у нас этого не видно – организацию Лены поддерживают многие звезды, они говорят с экранов о своей любви к животным и недопустимости жестокого обращения с ними. Как антипод жестокости мы формируем доброту. Я видела, как у Спаса-на-Крови стоял фотограф с обезьянкой, какой-то малыш показал на него маме, и мама знала, куда надо обратиться: очень быстро приехали люди и стали с этим разбираться. Но к этой проблеме нужно постоянно привлекать внимание – не только на законодательном, но и на человеческом уровне.

– Говорят-то много, но цирки с животными процветают, и большинство прохожих с удовольствием фотографируются с обезьяной или удавом, не думая о том, каково приходится бедному пленнику.

– Да, это ужасно, и это есть не только в России. Тут речь идет о формировании ценностей доброты в семье. И детям, и взрослым важно участвовать в спасении какого-нибудь животного, не ходить на эти притравочные станции, не оставаться равнодушными – не пробегать мимо фотографа с гадюкой – потому что хоть тебе ее жалко, но очень некогда. Подойти и заступиться – это гражданский поступок, и такие поступки очень помогли бы.

– Елена, та проблема, о которой вы говорите, существует только на притравочных станциях или еще где-то?

– К сожалению, не только. Притравка осуществляется еще и на охоте – во всех книгах по охотничьему собаководству вы найдете инструкции по обучению собак. У нас есть Закон об охоте, принятый в 2009 году – тогда против него писали письма многие крупные эксперты-биологи, однако он вступил в силу. Его неотъемлемая часть – правила охоты, их прописывает министр природных ресурсов, и туда регулярно вносятся изменения.

Сейчас внесены настолько жуткие изменения, что сами охотники называют Министерство природных ресурсов "министерством браконьерства". Все время раздвигаются сроки охоты. Та же охота на медведей в берлоге была запрещена – это страшно жестокая вещь, настоящее средневековье. Но сейчас сроки опять раздвинуты – еще совсем недавно можно было охотиться с 1 апреля, а сейчас – с 21 марта по 10 июня – расширили на 20 дней. Но кроме этого есть пункт 60 – о зонах натаски-нагонки в лесу. Это та же притравка, только в лесу, далеко от наших глаз. Когда там спускают собаку, она, естественно, охотится на все подряд, и там натаска и нагонка разрешена круглогодично. Обращение против этого пункта подписали выдающиеся биологи Российской академии наук, после чего в этих зонах на несколько месяцев ограничили притравку, но страшный скандал подняли заинтересованные лица – это структура Российской федерации охотничьего собаководства и Росохотрыболовсоюза, который, кстати, возглавляет женщина.

– Давайте вернемся к законопроекту "Об ответственном обращении с животными". Сможет ли он помочь?

– К сожалению, из этого законопроекта уже убрали животных, которые относятся к охотничьим ресурсам, то есть диких. В результате садизм в зонах натаски и нагонки остался существовать, как и охота без ружья, которая на самом деле является той же самой притравкой. Дело в том, что Министерство природных ресурсов не может прописать правила натаски и нагонки – это кинологические мероприятия, поэтому, чтобы выйти из положения, они назвали их охотой без ружья и раздвинули сроки. Это ведет к уничтожению, к жуткой мучительной смерти огромного количества зверей.

Когда мы начинали бороться против этого явления, о нем мало кто знал, а теперь об этом знают многие, наша петиция собрала более миллиона голосов. Петицию против притравки в России написали англичане и французы, мою петицию знают в Аргентине и в Австралии. Но мы писали и в Генеральную прокуратуру, и Медведеву, Путину, и в Совет Федерации – и все наши обращения возвращаются в Министерство природных ресурсов. Общественное мнение игнорируется.

Очень многие охотники стали возражать против такого обращения с природой: одно дело ходить в сроки охоты на уток, а другое дело – грызть медвежат. Собака, обученная агрессивному поведению, слушается плохо и уничтожает все подряд: и птиц на гнезде, и целые выводки лис, и конечно, этот садизм никак нельзя назвать охотой. Многие психотерапевты говорят, что все это способствует развитию психопатии и очень опасно для общества.

– Маргарита, вы согласны с этим?

– Да, я уже говорила, что жестокость порождает жестокость. Ко мне не так давно мама привела мальчика – он не мог спать из-за страшных снов, у него были приступы аутоагрессии, то есть он страшно грыз себе губы и запястья. Оказывается, мама привела его на такую притравочную станцию. Но мне она жаловалась не на состояние ребенка, а на то, что он слабак: "Он слюнтяй! Вы можете что-нибудь сделать?" Она опиралась на то, что с ее старшим сыном все нормально, а вот этому было очень жалко загрызенного зверька, и он стал бояться, что с его домашним животным может случиться то же самое.

На самом деле такая жестокость формирует асоциальных людей, и чем больше мы этому потворствуем, тем их будет больше. Сейчас мы иногда боимся, что к нам подойдет ротвейлер и гавкнет, а если так пойдет, то скоро мы будем бояться, что к нам подойдет человек – молча. И это будет гораздо страшнее.

– Елена, кто эти люди, которые лоббируют такие страшные вещи, как притравка?

– Я много лет занимаюсь защитой животных, а к притравке пришла семь лет назад, познакомившись с историей бедного Моти. Это пермский медвежонок редкого вида – тяньшаньский белокоготный, подвид бурого, такой небольшой травоядный мишка, он живет на скалах в азиатских странах – в Казахстане, Узбекистане. Там он – символ, они даже печатают его изображение на своих монетах. Мотя родился в пермском зоопарке у медведицы Берты, и в два года его продали на притравку охотникам – страшно жестокосердным: они его рвали не только охотничьими, но и бойцовыми собаками.

Он был такой тощий, что сбежал сквозь прутья. Его вернули, но о нем узнали, и пермские зоозащитники стали бороться за его жизнь. Мы тоже подключились и были столь наивны, что думали, что наше государство нам поможет. Пермские зоозащитники выиграли суд, и Мотю можно было выкупить, но на следующий день вмешался представитель "Единой России" в Пермском крае Геннадий Тушнолобов (он до недавнего времени возглавлял правительство Пермского края), и наш "честный и независимый суд" поменял свое решение на противоположное.

Мотю затравили насмерть. Когда зоозащитники туда приехали, на его месте был бурый медведь, страшно изуродованный, с вырванным носом и разорванными половыми органами, который ослеп от боли. Мы попытались его спасти, но и это нам не удалось.

Когда еще начиналась борьба за спасение Моти, губернатором Пермского края был Юрий Трутнев, он не помог спасти Мотю, но зато сейчас он – заместитель Медведева, вице-премьер России, страстный охотник, представитель президента в Дальневосточном округе. Мэром тогда был Олег Чиркунов, у него дети учились в Швейцарии, да и сам он часто там бывал. Когда ему написали письмо с просьбой спасти Мотю, он ответил: "А что жестокого, глаза же не выкололи?" Сейчас он тоже где-то процветает. Так что судьба палачей и заинтересованных лиц прекрасна.

Посмотрите, какие интересы у ряда чиновников во власти – это страстные охотники. Более того, не зря охотники прозвали Министерство природных ресурсов министерством браконьерства – до недавнего времени заместителем Сергея Донского был Владимир Мельников, связанный с фирмой "Профи Хант", добывающей рога краснокнижных архаров. Так что таких заинтересованных высокопоставленных охотников очень много, и все это ведет к тому, что общество становится все более жестоким, – сказала в интервью Радио Свобода президент организации "Балтийская забота о животных" Елена Боброва.

Под Петербургом есть притравочная станция "Форносово-Флора". Ее сотрудница Екатерина Андреева говорит, что на их станции с дикими животными, на которых испытывают и обучают охотничьих собак, обращаются очень хорошо:

– За нашими зверями постоянно следят ветеринары, их каждый год прививают, дают им глистогонные средства, они живут в просторных вольерах. Наши лисята, пойманные в лесу, прожили у нас 12 лет – на воле они столько не живут. Еноты, на которых у нас больше всего обучают молодых собак, постоянно обновляются, они живут у нас два года, а потом их выпускают обратно в лес.

Неправда, что такой охоты с собаками, как в России, нет больше нигде. Финны охотятся точно так же – только ночью, нелегально, потому что у них закон это запрещает. А к нам на станцию и финны с собаками приезжают, и поляки.

Но я считаю, что если люди берутся организовать притравочную станцию, то они, прежде всего, должны создать достойные условия для зверей. Вообще, на нормальных станциях те же лисы берутся на притравку один-два раза в месяц, и притравщик не заинтересован в гибели зверя. И потом, зверь и собака находятся в равных условиях – зверь способен себя защитить. У нас вот медведь ранил нескольких собак. А если действительно где-то на привязанного зверя спускают стаю собак, то это безобразие, я противник таких методов – это уже не притравка, а травля, и такие вещи, конечно, надо запрещать. Но владельцы охотничьих собак имеют право на их обучение, иначе зачем тогда вообще охотничьи собаки? – отмечает сотрудница притравочной станции "Форносово-Флора" Екатерина Андреева.

Стоит заметить, что петербургские зоозащитники знают о притравочной станции "Форносово-Флора" – по словам Елены Бобровой, это едва ли не единственная станция в стране, где к диким животным относятся гуманно, и обучение охотничьих собак происходит в рамках закона.