Министерство экономического развития России готовит проект программы, которая, по замыслам разработчиков, должна обеспечить в ближайшие три года значительный рост производительности труда в стране при одновременной поддержке занятости. Глава ведомства заявил, что основные положения проекта согласуют уже в августе. С экспертами в Москве обсуждаем вероятный эффект реализации этой программы – в части как производительности труда, так и масштабов занятости.

Программа в целом включает две составляющих, сообщает газета "Ведомости". Первая – собственно меры, призванные, по замыслу разработчиков, обеспечить рост эффективности труда в стране, то есть общую его производительность. Для этого в регионах поэтапно (в 2017 году таких будет всего пять) планируется отобрать, по определенным критериям, группы компаний и предприятий, которым за счет бюджета наймут соответствующих консультантов из авторитетных в этой области аудиторско-консалтинговых компаний. Они-то и должны, оценив нынешнюю эффективность бизнеса консультируемых, предложить перечень мер ее повышения.

В принципе приглашение квалицированных консультантов для разработки планов реорганизации или оптимизации бизнеса – обычная практика для тысяч компаний по всему миру, включая российские. Видимо, и те из них, которые будут отобраны в рамках новой программы, явно возражать не станут – тем более, что услуги таких консультантов, их далеко не каждая компания может себе позволить, готов оплатить госбюджет.

Но как сами российские промышленные предприятия (а, видимо, именно на них в первую очередь рассчитана новая программа) оценивают текущий уровень производительности труда на них?

Сергей Цухло, руководитель лаборатории конъюнктурных опросов Института экономической политики имени Гайдара. Эта лаборатория уже почти четверть века проводит регулярные опросы российских предприятий:

- Мы еще с начала 2007 года опрашиваем предприятия, как они оценивают производительность труда у себя? И получаем устойчивые и довольно неожиданные для чиновников результаты. Так, во втором квартале 2017 года абсолютное большинство опрошенных промышленных предприятий (78%) считали, что у них - нормальная производительность труда. И, соответственно, особых стимулов для ее повышения у промышленности вроде как и нет. Но это вполне адекватно тем их особенностям, которые мы наблюдаем в последние три года. Промышленность совершенно не увольняла рабочих, что, вроде, логично ожидать в условиях кризиса и стагнации. Скорее, наоборот – коль скоро правительство публично заявило, что не будет “давить” на необходимо. И они вполне этого добились в последние год-полтора…

​Проект программы Минэкономразвития рассчитан прежде всего на средние по объемам оборота компании. Судя по вашим опросам, можно ли говорить, что средние и более крупные российские предприятия по-разному оценивают собственную производительность?

Сергей Цухло:

- По нашим многолетним наблюдениям, самое неудовлетворительное состояние с производительностью – именно на малых и средних предприятиях. То есть с численностью занятых до 250 человек. Не более половины таких предприятий считает, что у них - нормальная производительность. Как только мы переходим в следующую “размерную” группу предприятий – с персоналом от 251 до 1000 человек, удовлетворенность собственной производительностью возрастает до 60%. А самые крупные предприятия, от 1000 работников и более, демонстрируют, особенно в последнее время, самое высокую удовлетворенность своей производительностью. Скажем, по нашим данным за второй квартал 2017 года, среди наиболее крупных предприятий таких оказалось 85%. Так что в этом смысле Минэкономразвития правильно выстроило приоритеты.

Разработчики программы исходят из того, что предстоящая реорганизация бизнеса отобранных компаний, предполагает неизбежное сокращение их персонала, а потому вторая составляющая программы включает в себя комплекс мер поддержки увольняемых, помощи им в дальнейшем трудоустройстве, включая переобучение. То есть, по идее, речь идет о необходимости буквально в считанные месяцы “переобучить” тысячи работников (кандидатов на сокращение в рамках оптимизации работы той или иной компании), которым тем временем будут “подыскивать” новые рабочие места. Однако все эти меры государства в том или ином виде существуют и сегодня, вот только новые рабочие места для многих теряющих работу как-то не очень ими “подыскиваются”. При каких условиях новая программа может оказаться сколько-нибудь успешной в этой части?

Владимир Гимпельсон, директор Центра трудовых исследований Высшей школы экономики:

- Прежде всего надо понять, насколько реальны планы высвобождения “тысяч и тысяч” людей… Ведь и сейчас крупные и средние предприятия ежемесячно и даже ежедневно сокращают численность занятых на них. Если обратиться к статистике Росстата, то сегодня на крупных и средних предприятиях в качестве основных работников - около 32 миллионов человек, а годом ранее их было почти 33 миллиона. То есть всего за год примерно миллион человек ушли. Безработица же при этом сократилась. То есть высвобождение работников может идти независимо от подобных программ. Другое дело, куда все эти люди уходят? Для этого нужно, чтобы в экономике создавались новые рабочие места. Они, конечно, создаются в России, но темпами гораздо меньшими, чем необходимо для модернизации экономики и примерно в 1,5-2 раза медленнее, чем в Западной Европе или в США. И никаких оснований для ускорения темпов создания новых рабочих мест в стране я пока не вижу.

​Реализация новой программы предполагает, что многие из увольняемых будут переезжать куда-то на новые места, где им смогут предложить работу. А предлагающим им эту работу предприятиям предоставят некие налоговые льготы – чтобы они смогли “обеспечить” вновь прибывших работников зарплатой, да еще и оплатить сам их переезд.

Однако в России, в отличие от Европы, не говоря уже о Соединенных Штатах (где ежегодно по 15-17% работающих могут менять место жительства ради получения новой работы), мобильность рабочей силы, судя по статистике, чуть ли не порядок ниже. Но можно ли говорить, что она как-то изменилась в последние 10-15 лет? Так, чтобы новые планы властей могли дать сколько-нибудь заметный эффект…

Владимир Гимпельсон:

- Я не думаю, во-первых, что в России мобильность рабочей силы на порядок ниже, чем в Европе. Да, наверное, она ниже, хотя бы в силу размеров страны, но - не на порядок. Надо сказать, что Росстат, по-видимому, недооценивает фактическую мобильность. Поскольку, когда мы говорим о мобильности территориальной, что люди переезжают из одного региона в другой регион, статистика базируется на данных Министерства внутренних дел. А МВД фиксирует только тех, кто, скажем, продал квартиру, снялся с регистрации, полностью “распрощался” с этим регионом и зарегистрировался в другом. Если же человек просто переехал, скажем, из Пензы в Екатеринбург или из Тамбова в Москву и годами уже работает на новом месте, но при этом никак не поменял формальную регистрацию, то для статистики он остается “невидимым”. А таких работников очень и очень много. То есть главное – работа! Были бы рабочие места, а люди найдут возможность переезжать достаточно далеко и строить свою трудовую жизнь с учетом этих возможностей. К сожалению, сами эти возможности пока весьма ограничены. А отсюда - и невысокие показатели мобильности рабочей силы.

​Судя по результатам многих опросов, проводимых Институтом имени Гайдара, российские промышленные предприятия в массе своей отнюдь не считают, что имеют сегодня избыточный персонал. А многие даже утверждают обратное, что им остро не хватает работников тех или иных категорий. Поэтому вряд ли можно предположить, что их реакция на планы Минэкономразвития, предполагающие неизбежные сокращения, будет, мягко говоря, однозначной…

Сергей Цухло:

- Да, я думаю, что она будет в высшей степени неоднозначна. Собственно, и сами эти сокращения - под большим вопросом. Ведь оптимизация, о которой предприятиям станут говорить консультанты, предполагает их техническое перевооружение, модернизацию производства, обновление парка оборудования. А такая реакция крайне маловероятна. Поясню. Мы уже много лет спрашиваем у предприятий, как они намерены реагировать на проблемы производительности труда и дефицита квалифицированных рабочих, вызванного распадом в стране системы среднего профессионального образования, то есть “советских ПТУ”? И они неизменно отвечают, что в этом случае они не производство будут модернизировать, а снижать качество выпускаемой продукции. К сожалению, такая реакция - на первом месте. И только на последнем - инвестиционная реакция, предполагающая вложения в модернизацию. Поэтому возможные рекомендации консультантов компаниям перевооружить свое производство, ну, в ближайшие год-два, скорее всего, не будут реализованы. Соответственно, высвобождения работников не будет. А если и будет, то в первую очередь рабочих пенсионного возраста.

​Но если все же исходить из заявленных Минэкономразвития планов, как вообще совместить предполагаемые довольно обширные сокращения персонала на предприятиях с крайне жесткими нормами на этот счет действующего в стране трудового законодательства? Теми самыми нормами, из-за которых во многом и сформировалась нынешняя “модель” реагирования российской экономики на кризисы – снижаем зарплаты, но не сокращаем персонал. Разве предположить, что в этом законодательстве вдруг произведут некую “революцию” всего за год-два… Хотя такое вообще-то трудно даже представить…

Владимир Гимпельсон:

- Мы только что говорили о территориальной мобильности. Но она имеет и другое измерение – когда люди переходят с одного предприятия на другое в том же регионе, городе или населенном пункте. И вот такая мобильность в России очень и очень значительна. Она выше даже, если в самых “гибких”, с точки зрения рынка труда, странах Европы. Это означает, что очень много людей ежегодно сами, по собственному желанию меняют место работы. А это сильно облегчает сокращения персонала. Предприятиям, чтобы сократить его численность, и не надо никого увольнять, достаточно просто не все вакансии замещать. Скажем, ушли 10 человек, а наняли на работу только 7 новых. В результате практически на 30% за год можно сократить численность занятых.

Да еще и регулировать ее…

Владимир Гимпельсон:

- Чтобы как-то “стимулировать” эту мобильность, у работодателей есть очень простые меры. Они просто занижают зарплату тем, от кого хотели бы избавиться. А поскольку в заработной плате значительную долю занимает переменная часть - в виде премий, бонусов или различных надбавок, то это сделать не так сложно: достаточно просто сократить премию, а кому-то перестать ее платить – и люди уходят сами. Поэтому стимулирование мобильности отнюдь не требует жестких реформ трудового законодательства. Конечно, такие реформы способствуют большей гибкости российского рынка труда, но принципиально они бы ничего не изменили.

Вспомним, в 2012 году, вновь став президентом России, Владимир Путин поручил правительству обеспечить рост производительности труда в стране в 1,5 раза к 2018 году, то есть примерно за пять лет. И в принципе такое не исключалось. Сравним. За первые пять лет 21-го века производительность труда в России, по оценкам Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), выросла более чем в 1,5 раза, за вторые 5 лет – уже чуть ли не вдвое. За третье 5-летие она сначала выросла примерно на четверть, и максимум был достигнут в 2014 году, но в 2015-ом (более поздних данных по России пока нет) вновь снизилась, вернувшись на уровни 2011 года.

​Кстати, по тем же данным ОЭСР, Соединенные Штаты входят в первую пятерку стран мира по уровню производительности труда, но – лишь замыкают ее. А возглавляют этот рейтинг четыре страны Европы – Люксембург, Ирландия, Норвегия и Бельгия. Помимо них, в первой его десятке – еще пять европейских стран: Дания, Франция, Германия, Нидерланды и Швейцария. И по ключевому здесь показателю – объему произведенного ВВП одним работающим в стране в течение одного рабочего часа – Россия отстает от лидера, Люксембурга, ровно в четыре раза, от занимающей четвертое место Бельгии – в три раза, от США – почти в три раза.

На таком фоне - каковы ваши представления о вероятной динамике производительности труда в стране в ближайшие, скажем, 7-10 лет? И способна ли новая программа как-то заметно повлиять на нее, учитывая неизбежность влияния некоторых объективных факторов - таких как демографическая “яма” 90-ых годов, из-за которой сегодня на рынок труда в стране приходит намного меньше новых работников, чем раньше, да плюс еще и минимальные темпы экономического роста?..

Сергей Цухло:

- Я думаю, усилия правительства в этом направлении определенно окажут положительный эффект на экономику в целом. Но, наверное, не очень большой, поскольку все упирается именно в инвестиции (компаний и предприятий в собственное развитие – РС). А таких инвестиций у нас пока особо не видно. И при таком слабом экономическом росте, при таком слабом промышленном росте особых стимулов у кого бы то ни было инвестировать в российскую экономику, в российскую промышленность не очень-то много. Хотя демографические факторы, наверное, будут подталкивать предприятия все-таки повышать производительность. Им просто деваться будет некуда. Либо остается заметно повышать зарплаты, что они вряд ли будут делать.

Владимир Гимпельсон:

- Многое зависит от того, какие реформы будут проводиться. Если структурные, о которых говорят сегодня многие экономисты, то это может ускорить рост производительности. Если же мы исходим из ситуации примерного статус-кво, то не думаю, что программа, представленная Министерством экономического развития, его как-то радикально изменит. Дело в том, что при относительно стабильной занятости динамика производительности труда фактически совпадает с общей динамикой ВВП. Да, в силу демографического фактора численность занятых в экономике, видимо, будет несколько сокращаться, и это также окажет влияние на динамику производительности. Но, думаю, в качестве ориентира для нее на ближайшие 7-10 лет можно взять ожидаемые темпы общего роста экономики. То есть без реформ они вряд ли превысят 2% в год.