Сергей Медведев: Слово "человек" мы часто употребляем с определениями – "человек мыслящий", "человек прямоходящий", "человек играющий". Но сегодня я хочу поговорить о человеке геопозиционированном, привязанном к спутникам, GPS, “Глонасс" или еще каким-то системам геопозиционирования, которые представляют собой совершенно новую антропологическую реальность.

С утра мы включаем "Фейсбук", и он говорит: сегодня в Москве ожидаются дожди – не забудьте зонтик. Это значит, что мы в городе Москве. Или, скажем, открываем "Гугл", а он нам говорит, что поблизости есть такие-то и такие-то магазины, такие-то и такие-то бары. Или "Яндекс.Пробки" предупреждает, что впереди в левом ряду авария. Или "Тиндер" вдруг говорит, что в километре от вас имеется интересный объект знакомства, юноша или девушка. Тот же "Фейсбук" говорит, что ваш друг находится где-то рядом.

Это абсолютно новая реальность привязки человека к его метке на спутниковой карте, позиционирования человека. О том, что это значит для социологии, для антропологии, для формата будущего, говорим с нашим гостем, преподавателем Высшей школы экономики Константином Глазковым. Вас не пугает эта реальность, какой-то новый реализовавшийся Большой брат, который за нами наблюдает и знает, где мы и что мы?

Константин Глазков: Действительно, то, что мы оставляем за собой слишком много каких-то информационных подсказок, по которым нас можно выслеживать, – это один из самых болезненных моментов в теме геолокации. Но в то же время исследователи размышляют об этом в основном в контексте некоего договора: многие пользователи сознательно или бессознательно готовы делиться этой информацией именно для того, чтобы получать доступ к тем сервисам, которые нас окружают. В частности, я, когда поехал на эту передачу, открыл настройки своего телефона, посмотрел, сколько у меня там приложений и сколько из них запрашивают местоположение. Из 47 системных и сторонних приложений 40, то есть 85%, так или иначе, спрашивают, где я нахожусь, и как-то это используют, предоставляют различные услуги.

Сергей Медведев: Как я понимаю, это ценная информация и ею даже могут торговать провайдеры услуг, телекоммуникационные сети?

Константин Глазков: Пытаются. Различные попытки как-то агрегировать это, делать об этом выводы чаще всего упираются в непонимание, в частности, именно ситуативного контекста использования этого приложения. Есть много метаданных по поводу того, где человек что сделал, но когда это пытаются использовать, когда собирают данные по-новому, с помощью пуш-уведомлений и опросов, например, исследователи, работающие в этой парадигме, они не до конца отдают себе отчет в том, осознает ли человек факт своего присутствия в каком-то месте. То есть мы – сторонние наблюдатели, Большой брат; если мы находимся со стороны исследователя, то факт расположения человека где-то много о нем сообщает. Но, с другой стороны, факт присутствия где-то не всегда осмысляется, потому что та или иная геолокация может набирать в себе множество слоев и контекстов, в которые человек в различной степени погружен и не погружен.

​Сергей Медведев: Интересно, что это в каком-то смысле возвращает нас месту, привязывает нас к земле. Одной из больших проблем последних десятилетий было то, что пространство мест замещается пространством потоков, мы оказываемся где-то и нигде. Мы идем, уткнувшись в экран смартфона, и даже не понимаем, что творится вокруг. Человек потерял место. А тут вдруг смартфон начинает тебе говорить: а знаешь ли ты, что на этом месте Иван Грозный убил своего сына? Или, положим, есть такие программы топографии террора: здесь происходили массовые расстрелы. А вот здесь, например: я знаю, ты любишь кофе, а тут, кстати, в ста метрах есть "Старбакс". Неожиданно через разные слои реальности человек возвращается в физическое пространство.

Константин Глазков: Этот романтический сюжет и привлек меня к исследованию геолокационных сервисов. Ведь, действительно, на этот пессимизм культурных географов, социологов пространства информационных систем по поводу того, что пространство больше не имеет значения, геолокационные сервисы отвечают убедительным "нет" (то есть – имеет). Мы возвращаем человека в некие ситуации, некоторые сервисы буквально насильственно выгоняют людей на улицу, в частности, мы видим это с "Покемон Гоу" и другими такими вещами.

Но когда у нас есть участники, какие-то ресурсы, границы ситуации, единство временного и пространственного контекста, пересборка всех этих элементов в случае с геолокационными сервисами не означает, что собранная ситуация будет напоминать нам классическую ситуацию взаимодействия. Люди, соприсутствующие и ощущающие некую общность события с помощью "Тиндера" или "Покемон Гоу", – это не то же самое, что люди без телефонов, едущие в одном автобусе. Один из самых интересных аспектов этого переживания – это совидимость, то есть ты ощущаешь взгляд соприсутствующих с тобой людей и, исходя из этого, выбираешь некую стратегию поведения в публичных местах.

Этот репертуар несколько дополняется, у исследователей появляются необходимость говорить о том, что мы, например, чувствуем виртуальное плечо, чувствуем, что кто-то здесь есть, и не факт, что мы увидим его своими глазами, окинув взором наше окружение. Сами факты соприсутствуя часто врываются в нашу жизнь, проблематизируются. Здесь есть масса несостыковок, о которых пользователи знают и уже в повседневной жизни пытаются с ними работать, чинить.

​Сергей Медведев: То есть проблема в том, что это новое социальное общение опосредовано гаджетами, и мы встречаемся не как просто соседи по скамеечке в парке, а как ловцы покемонов?

Константин Глазков: Вообще, поиск информации, ориентирование, в частности, поведение в городе все больше опирается на использование телефона. Например, если я перехожу дорогу на перекрестке, и у меня впереди метрах в ста автобусная остановка, то пока я буду идти к этой остановке, скорее всего, я не буду напряженно оборачиваться, не обгонит ли меня вдруг появившийся из-за поворота автобус или маршрутка. Я, скорее всего, буду смотреть на "Яндекс.Транспорт". Моя реальность, из которой я исхожу: ускоряться мне, не ускоряться, какой маршрут мне выбрать, – чаще всего становится более релевантной через экран телефона, чем через то, что я могу увидеть. Я могу увидеть издалека контур автобуса, но я не вижу его номер.

Сейчас произошла очень интересная реформа, она уже давно работает с автобусами: один и тот же автобус с маленькой литерой имеет разные маршруты, они идут сначала по одному маршруту, а потом расходятся. В условиях турбулентности надежды на то, что ты сходу разберешься, уже меньше, люди привыкли доверять тому, что они видят на экране, – это некая надежная реальность, в отличие от городских властей, поэтому они используют это все чаще и чаще. Но эта реальность не всегда их приводит туда, куда надо, иногда она их обманывает.

Сергей Медведев: Это некая, скорее, дополненная реальность: есть физическая, а есть еще какой-то второй цифровой кокон вокруг человека. Может быть, это решится в гаджетах ближайшего будущего. Кстати, "Гугл Гласс" как-то не особенно пошел, эта технология стартовала не так сильно, как ожидалось.

​Константин Глазков: Да. Я столкнулся с "Гугл Гласс", когда мне нужно было собирать материал для исследовательской работы, у меня было размышление по поводу того, как снимать от первого лица взаимодействие с гаджетами и с людьми. В частности, я увидел две работы, которые были очень методически друг на друга похожи, только одна для этих целей использовала "Гугл Гласс", а другая экшен-камеру. "Гугл Гласс" по всем аспектам очень сильно проигрывал банальной экшен-камере.

"Гугл Гласс" как технология сработал, скорее, как игрушка. Но история человечества, его общение с технологиями подсказывает нам: различные технологии сначала появляются, в них играют, а потом уже оказывается, что мышка – это уж не такой неукротимый зверь, что, овладев пасьянсом или еще чем-то, можно, оказывается, вообще манипулировать такими машинами, а потом люди осваивали тач-скрины. Пока эта технология не пошла, но это не значит, что грядущее поколение не придумает, как ею пользоваться.

Сергей Медведев: Прошлым летом все были без ума от покемонов, и мы делали эфир по этому поводу. Ушла немножко или по-прежнему осталась покемономания?

Константин Глазков: Судя по недавним нашим интервью с пережившими зиму покемонщиками, из активного социализированного комьюнити осталось процентов 10 (это, конечно, субъективные, ничем статистически не подтвержденные оценки). Различные приемы, которые разработчик вводит для того, чтобы повысить степень вовлеченности, как-то не очень работают – в первую очередь, потому, что одна из основных оставшихся мотиваций участия в простом кликанье и перемещении по городу в "Покемон Гоу" среди пользователей – это аспект встречи. С помощью такого нехитрого инструмента они постоянно сталкиваются друг с другом, знакомятся, появляется очень интересная разветвленная сеть знакомств, когда можно поехать в другую часть города, даже в другой город, и ты знаешь, что встретишь там собратьев. Собственно, это не самая лучшая геолокационная игра именно по этому аспекту, в ней пока очень мало этого аспекта, люди получают минимальный эффект от соприсутствия с другими людьми, там больше присутствует функция коллекционирования, некоего медитативного путешествия.

​Сергей Медведев: А какие есть игры с геопозиционированием с большим социальным взаимодействием?

Константин Глазков: Когда мы занимались этой темой года два-три назад, мы насчитали порядка 30-50 различных геолокационных проектов, которые, начиная с 2000-х годов, так или иначе, проблематизировали ту историю, что человек ходит с телефоном, и этот телефон дает ему возможность передавать информацию, где он, где другие, и заигрывать все это. Появлялись игры с говорящими названиями: "Можешь ли ты меня увидеть сейчас?" и так далее.

Например, один из самых продвинутых глобальных масштабных проектов с большой социальной составляющей – это предшественник покемонов, их технологический отец, игра "Ингресс" от того же разработчика, даже с большим набором игровых порталов, где просто перемещение по городу и манипуляция с геотегами оборачиваются тем, что каждый игрок в режиме реального времени видит, что карта обновляется усилиями других соприсутствующих игроков. Он видит, что только что прямо здесь, где-то в 40-метровом радиусе видимости кто-то поприсутствовал, что-то сделал и так далее. Там еще, в отличие от "Покемон Гоу", есть внутренний чат, то есть возможность с игровой платформы соскочить в Телеграм-мессенджер, в "Фейсбук"; это минимальный канал, благодаря которому игроки могут обменяться какими-то контактами.

История с геолокационным взаимодействием многими исследователями описывается в терминах робкого столкновения: люди очень часто ощущают, что кто-то рядом с ними делает что-то подобное, но процентов 30-70 знакомств не заводится (большой разброс, потому что сервисы бывают разными). Человек робеет, видит, что что-то происходит, но это не повод нарушать чужую приватность и говорить: о, привет, ты тоже там! Удобнее оставить виртуальную визиточку, кинуть: "Привет. Это ты? Давай в следующий раз". Это такие робкие, незащищенные столкновения, которые потом перерастут в связи.

​Сергей Медведев: Это делает человека уязвимым перед разного рода рекламными объявлениями. Недавно в Высшей школе экономики проходил семинар по маркетинговым стратегиям в связи с геопозиционированием: человек становится невероятно уязвим перед бомбардировкой рекламных объявлений, ему будут постоянно их присылать – смотрите, здесь "Макдональдс", здесь магазин – заверните, зайдите. А действительно, системным геопозиционированием занимаются, прежде всего, коммерческие структуры?

Константин Глазков: Судя по всему, да. Некоторые приложения, казалось бы, никак территориально не окрашены с точки зрения предоставляемых услуг, но вы заходите в какие-то настройки и смотрите: нет, они почему-то собирают информацию, и когда вы устанавливали и щелкали "принять условия", вы невольно включили в пакет разрешений, в частности, и это.

Сергей Медведев: Недавно мой любимый сервис "Яндекс.Пробки" совершенно неожиданно вместе с пробками, объектами и ремонтами стал подавать расположение ресторанов "Бургер Кинг". Лиха беда начало: скоро у меня вся карта будет размечена – здесь офис "Мегафона", здесь – "Евросети"…

Константин Глазков: Возможно, искусственный интеллект, некие алгоритмы, которые пытаются подсказать вам что-то, небезосновательно пытаются это сделать – не просто, применив насилие, сказать, что вы должны всем интересоваться и все знать; скорее всего, это подразумевает, что есть некий образ ваших запросов, и подсказки должны быть более интеллектуальными и чувствительными.

Большой скачок в этой области сделала контекстная реклама в браузере: вы можете отрегулировать ее, исходя из ваших запросов. Теперь браузерной строкой становится ваше перемещение, когда изо дня в день вы копите эту историю: где вы, как, – и, исходя из нее, эти подсказки должны быть более тонкими.

Все боятся засилья рекламы, но редко вспоминают о том, как страшно остаться без нее. Эта потребность есть: сами проследите за собой, как часто вы нервозно разблокируете экран телефона в поисках какой-то подсказки. Ожидание, пребывание в некоем неопределенном состоянии, когда ты не знаешь, когда тебе ответят, когда он был, где это находится, налево – это здесь или через следующий квартал? – вот это ожидание становится все более болезненным. Время, которое мы готовы этому посвятить, все время сокращается. Возможно, пользователи сами научатся меньше замечать все эти подсказки. Это будет работа с двух фронтов – со стороны разработчиков и со стороны пользователей.

Сергей Медведев: Есть и Большой брат. Представьте себе оппозиционный митинг: полиция сможет с точностью до метра определить, где тот или иной человек был в то или иное время. То есть абсолютная антиутопия фукодианского паноптикума полностью реализуется.

Константин Глазков: Я дам маленькую ремарку по поводу точности. Это точно, если имеются возможности в конкретных пространственных обстоятельствах разместить такое количество датчиков, чтобы отслеживать траектории перемещений до метров. Возможен трейкинг за покупателем в супермаркете или за посетителем в музее – такие штуки уже работают, очень точно все это оценивают. В условиях города существующая инфраструктура пока не позволяет предоставить таких точностей, тем более, когда наблюдается скопление людей.

​Сергей Медведев: Это вопрос техники, вопрос нескольких лет. У нас уже был эфир по вопросам технологии 5G-интернета, ведь он дает совершенно фантастическую плотность связей – до миллиона объектов на площади в один квадратный километр, может воспринимать сигналы, передавать их через спутник в сеть и так далее. Это принципиально другая плотность связей. Я думаю, как раз когда придет 5G, действительно можно будет с точностью до метра прослеживать перемещение каждого человека даже в местах массового скопления.

Константин Глазков: Возможно. Идет бурная дискуссия по поводу технологий, которые смогут наконец-то обеспечить беспрерывное бесшовное информационное покрывало планеты Земля. Сейчас, несмотря на мнимое ощущение, что оно бесшовное, насыщенное и полное, на самом деле мы как пользователи сталкиваемся с постоянными разрывами: так или иначе, это покрывало то пятку не закроет, то еще что-то.

Мне лично как социологу очень симпатично технологическое решение, которое предлагают уже существующие технологии файер-чата. Это такой мессенджер, который говорит о том, что интернет – это будет связь пользователь-пользователь, когда наибольшая плотность подстанций – это сами пользователи с их мобильными устройствами. Мы сами как субъект решаем, где нам интересно, и в каких-то местах интереса, местах скопления мы предоставляем наибольшую связанность этих подстанций, а это значит, скорость, точность и так далее. Там это все работает за счет передачи в закодированном виде по цепи пользователей. По оценкам разработчиков, им нужно порядка 5% от всего населения города, чтобы обеспечить бесперебойное сообщение между пользователями.

Сергей Медведев: То есть каждый из них работает как роутер.

​Константин Глазков: Пока эта технология "выстрелила" лишь в Гонконге ("революция зонтиков"): когда насильственным образом, искусственно не работают телефонные подстанции и сотовые ячейки, тут эта технология оборачивает во благо пользователям скопление, чрезмерную нагрузку на подстанции.

Сергей Медведев: Интересно, как изменяется субъектность человека. Твоя субъектность прибавляется за счет твоего геопозиционирования – это твой ресурс, твоя подключенность к спутнику. Раньше нашими ресурсами были наши знания, силы, материальные активы, деньги, а сейчас нашим ресурсом является наше перемещение, позиционирование и информация об этом позиционировании, и мы можем продавать этот ресурс.

Тот же самый "Яндекс.Пробки": что такое ресурс отдельного водителя – это его перемещение по городу, его соединение со спутником. Соответственно, мы можем обменивать этот ресурс на какую-то услугу, на какое-то благо, как с теми же "Яндекс.Пробками": чем больше людей присоединилось к спутнику, тем с большей точностью этот сервис будет указывать пробки и среднюю скорость движения потока. Получается, что, с одной стороны есть паранойя тотального наблюдения, тотального паноптикума: Большой брат, глобальное ФСБ или полиция будут следить за нашими перемещениями, но, с другой стороны, мы же раскрываем информацию, увеличиваем собственную субъектность в сети.

Константин Глазков: Существуют проекты, которые по аналогии с Банком времени пытаются разработать некую методику, действующий финансовый механизм банка перемещения, когда пройденное расстояние (пешком или в каком-то другом виде мобильности) конвертируется затем в какую-то условную единицу, и потом они уже могут быть использованы, а пока это акции партнеров. Если какие-то фитнес-тренинги, спортивно окрашенные сферы экономики и так далее.

Современный горожанин часто испытывает потребность в обсчитываемой субъектности. Понять себя без некоей конвертации в количество лайков... "Фейсбук" напоминает нам, что шесть лет назад с нами произошло такое-то событие, мы кого-то повстречали, или в конце года он подводит нам некую статистику. Без этой статистики мы не понимаем, кто мы такие. Очень часто какие-то обратные знаки нужны нам для того, чтобы понять, что с нами творится.

Сергей Медведев: Я много занимаюсь любительским спортом: ты ездишь, и у тебя велокомпьютер постоянно соединен со спутником. Скажем, ты едешь по какому-то новому маршруту, а по нему за эти годы ездили тысячи людей, и компьютер сравнивает сегменты. Ты проехал эту горку, а потом смотришь, с какой средней скоростью, с какой мощностью проехали до тебя эту горку тысячи человек, и видишь, какой ты в этой тысяче: 200-й или 900-й. Таким образом, ранжируется по своим интервалам огромное сообщество бегунов, велосипедистов, лыжников.

Константин Глазков: Другое приложение, "Вейз", в большей степени популярно в Северной Америке, им предпочитают пользоваться даже больше, чем большими навигационными приложениями. Это, в первую очередь, технология, которая рисует карту автомобильных дорог, уточняет, где какие неполадки, проблемы, именно за счет плотности "вейзеров". Они чувствуют некоторую ответственность перед другими "вейзерами", и даже если ты знаешь, куда ехать, ты должен включить "Вейз" именно для того, чтобы аккумулировать эту информацию, подставить свое виртуальное плечо и вложиться.

​Сергей Медведев: Здесь действительно удивительная экономика 2.0, общество 2.0: брать и давать. И получается, что чем больше мы даем, чем большим количеством информации мы делимся, тем больше можем получить взамен. Основной силой этого общества являются даже не технологии, а люди: они используют технологию как платформу, которой добровольно делятся, и взаимодействуют по поводу этой создаваемой информации.