В Иране в пятницу проходят президентские выборы, которые, вопреки стереотипам, вовсе не являются формальностью, несмотря на авторитарный характер власти в "государстве аятолл". Практика последних лет показала, что исход их обычно непредсказуем. Как повлияет выбор иранцев на них самих и на отношения Тегерана с внешним миром, врагами и союзниками? И можно ли причислить к последним Россию?
Будет ли следующий президент Исламской Республики Иран "реформистом" или "консерватором"? На самом деле это весьма условные определения. Главными кандидатами на нынешних выборах считаются баллотирующийся на второй срок действующий президент Хасан Роухани, которого никак нельзя причислить к "либералам", и еще более жесткий представитель блока военных и консервативного духовенства Ибрагим Раиси. Два других заметных кандидата, бывший президент Махмуд Ахмадинежад и мэр Тегерана Мохаммад-Багер Галибаф, к концу избирательной кампании допущены не были. В Иране все претенденты на пост президента должны сперва заручиться поддержкой специального органа – Наблюдательного совета, руководимого шиитскими священнослужителями и подконтрольного Великому аятолле.
Президент Ирана – высшее выборное лицо и глава исполнительной власти, но лишь второй человек в государстве, фактически управляемом Высшим руководителем и Великим аятоллой – 77-летним Али Хаменеи. Именно он уже более 30 лет контролирует внешнюю политику, все вооруженные силы, суды, СМИ и другие ключевые государственные системы Ирана, а также принимает окончательные решения по поводу признания результатов всех выборов и назначения и увольнения высших государственных чиновников.
68-летний Хасан Роухани, избранный в 2013 году, – богослов и правовед, владеющий несколькими языками, включая русский. Его главными достижениями на посту президента считаются подписанное в 2015 году соглашение с шестью мировыми державами об отмене большей части международных санкций против Ирана в обмен на частичное сокращение иранской ядерной программы, а также борьба с инфляцией, сократившейся за 4 года с 40 процентов до 9,5 процентов в год.
56-летний Ибрагим Раиси – очень консервативный клерик, а также "сейид", то есть человек, ведущий, согласно шиитским традициям, свой род напрямую от пророка Мухаммеда. Он ученый-богослов и юрист, ответственный, как напоминают международные правозащитные организации, за смертные приговоры, вынесенные нескольким тысячам человек. В первую очередь – участникам массовых акций протеста 2009 года, состоявшихся после тогдашних президентских выборов, на которых победил Махмуд Ахмадинежад. Считается, что именно его сейчас поддерживает Высший руководитель Ирана аятолла Хаменеи.
О нынешних выборах в Иране и о том, почему и в 2017 году иранцы будут выбирать лишь разные оттенки только одного цвета, консервативного, в интервью Радио Свобода рассуждает знаток местных реалий, внештатный сотрудник британского аналитического центра Chatham House и преподаватель Европейского университета в Петербурге Николай Кожанов:
– Насколько верно распространенное мнение, что, каким бы ни был исход президентских выборов в Иране, ни внешняя, ни внутренняя политика страны особо не изменится?
– Не изменятся основные принципы. По двум причинам. Во-первых, деление всех иранских кандидатов на "реформаторов" и "либералов" – весьма условное. По факту все они так или иначе представляют собой разные крылья консервативного лагеря. Кто-то просто чуть более открыт для диалога с внешним миром, а кто-то, как, например, Ибрагим Раиси, более агрессивен и националистичен. Во-вторых, последнее слово в определении внешней, а по большому счету, и внутренней политики принадлежит не президенту. Главным человеком является Верховный лидер, Великий аятолла, который бессменен и подтверждает все так или иначе принимаемые решения. И Али Хаменеи является устойчивым сторонником консервативного лагеря, со значительной недоверчивостью к Западу, прежде всего к США. И во внутренней политике он тоже придерживается соответствующих взглядов.
– А почему мир тогда уделяет этому событию такое внимание? И при этом мир уверен, что выборы в Иране – это всегда некий сюрприз?
– Выборы в Иране, по крайней мере, с 2005 года – это всегда сюрприз. Если мы оглянемся назад, на прошедшие 12 лет, то обнаружим, что фактически ни одно предсказание относительно исхода этих выборов не сбылось. Интрига заключается в том, что Иран – при формальной полуоткрытости, наличии политической дискуссии – все равно представляет собой некий черный ящик. Как правило, принятие именно ключевых решений происходит в дискуссии между различными политическими группировками, за закрытыми дверями. И понять логику этого процесса, не зная и не видя самой дискуссии, очень сложно. А дискуссия эта, как правило, скрыта от посторонних глаз. В качестве примера могу привести внезапный самоотвод мэра Тегерана Мохаммада-Багера Галибафа. Большинство экспертов и политиков думали, что как раз в пользу Галибафа свою кандидатуру снимет Ибрагим Раиси, пожалуй, менее известный, чем мэр столицы, и имеющий, с моей точки зрения, меньше шансов на победу, чем Галибаф. Однако произошло все совершенно по другой логике, и понять до конца причины этого события мы не можем.
– Насколько уверенно сегодня Иран чувствует себя в окружении соседей и вообще в международных делах? И кого можно назвать в числе его союзников? Россию?
– Я всегда продолжаю придерживаться той точки зрения, что слово "союз" слабо применимо к российско-иранским отношениям. Это, скорее, некий брак по расчету, в котором фактически оба "супруга" оказались по корыстным соображениям. Причем их долгосрочные цели и задачи значительно различаются. Что, впрочем, не значит, что ситуативное взаимодействие, которое мы видим периодически между Россией и Ираном, будет краткосрочным.
Cлово "союз" слабо применимо к российско-иранским отношениям
Что касается непосредственно внешнеполитической ситуации, в которой оказался Иран, она несомненно очень сложна. С одной стороны, Иран явно смещает акценты в выстраивании своей внешнеполитической стратегии на создание именно из себя некоего регионального лидера, что очень сильно не нравится арабским монархиям Персидского залива. Да и, в принципе, вызывает значительные подозрения и раздражение у стран Большого Ближнего Востока. С другой стороны, также нет иллюзии, что возникнет хоть мало-мальски существенное потепление в ирано-американских отношениях. А это значит, что в ближайшее время напряженность в отношениях между Вашингтоном и Тегераном сохранится и она будет опять-таки держать Иран закрытым для иностранных инвесторов, для европейских стран, которые хотели бы вкладываться в экономику Ирана. Но, пожалуй, будут делать это очень осторожно и медленно.
– Про отношения с США мы еще отдельно потом поговорим. Война в Сирии еще больше обострила проблемы Ирана, внешние и внутренние, и его противостояние с ближневосточными монархиями? И не только война в Сирии, кстати говоря – еще есть и война в Йемене. Это может привести к какому-то очень серьезному вооруженному конфликту?
– Война в Сирии стала, пожалуй, последней каплей, переполнившей чашу терпения арабских монархий, которые как правило очень подозрительно смотрели и смотрят на Иран. Впрочем, я хотел бы здесь сделать акцент на двух моментах. Во-первых, арабские монархии традиционно имеют привычку демонизировать Иран, видеть его вмешательство в региональные дела практически в каждом случае, когда они начинают проигрывать или наносится ущерб их интересам. С этой точки зрения йеменский конфликт как раз является хорошим примером, потому что Иран как раз именно в Йемен-то не сильно влезает и рычагов влияния на хуситов у него не так много, как это приписывается Тегерану в Эр-Рияде. Второй момент, на который также хотелось обратить внимание: да, действительно, ирано-саудовские отношения на данный момент пришли в свою низшую точку за последние лет 7. Но это не является чем-то новым и неожиданным. Отношения Ирана с арабскими государствами Персидского залива традиционно развивались по некой синусоиде, когда периоды охлаждения сменялись периодами "холодного мира", – напоминает Николай Кожанов.
Соединенные Штаты пока все еще смягчают санкции в отношении Ирана, как это предусмотрено "ядерным соглашением" от 2015 года. В то же время Вашингтон ввел финансовые ограничения в связи с продолжением Тегераном ракетных испытаний. О таком решении Госдепартамент и Министерство финансов США объявили Конгрессу 17 мая. В их заявлении подчеркивается, что Соединенные Штаты продолжат противостоять деятельности Ирана, которая дестабилизирует ситуацию на Ближнем Востоке. Именно так Вашингтон расценивает поддержку Тегераном режима Башара Асада в Сирии, повстанцев-хуситов в Йемене и радикальной группировки "Хезболлах" в Ливане.
– В США теперь новый непредсказуемый президент, его зовут Дональд Трамп. Чего можно ожидать в дальнейшем в отношениях Вашингтона и Тегерана после нынешних выборов?
– Многое будет, конечно, зависеть от того, кто победит на текущих выборах. Для отношений Тегерана с внешним миром была бы предпочтительнее победа Хасана Роухани, который на Западе и в России воспринимается как некая либеральная фигура – иногда ошибочно, но все же… В то время как Ибрагим Раиси – по причинам своего прошлого, своего происхождения – видится на Западе как некий "Ахмадинежад 2.0", что опять-таки ошибочно. Во многом действия Запада и США в отношении Ирана определяются именно внешним восприятием, чем реальным положением дел в самой стране. Так или иначе, значительных изменений в подходах ожидать не приходится. Во-первых, Дональд Трамп дал явный сигнал Ирану, что он не собирается улучшать отношения. Во-вторых, ожидать и пересмотра ядерной сделки 2015 года тоже не приходится. Потому что на Вашингтон негласно если не оказывается давление, то по крайней мере в его сторону посылаются сигналы со стороны европейцев и со стороны монархий Персидского залива, что разрывать это соглашение не стоит, так как его прекращение абсолютно не означает, что потом с Тегераном удастся договориться о чем-то лучшем, о сделке на более выгодных условиях. По этой причине я думаю, что в ближайшие 4 года мы увидим, что США в целом следуют букве ядерного соглашения, но более сконцентрированы именно на том, о чем говорят Дональд Трамп и его окружение. То есть на противодействии иранским амбициям в регионе, на противодействии деятельности иранских "прокси" на Ближнем и Среднем Востоке.
– Вернемся внутрь Ирана. Нынешний президент Хасан Роухани, баллотирующийся на второй срок: каковы его самые сильные и слабые стороны?
Сильные стороны Рухани заключаются в том, что, прежде всего, он действительно открыт для диалога с внешним миром
– Сильные стороны Роухани заключаются в том, что, прежде всего, он действительно открыт для диалога с внешним миром, и его очень позитивно воспринимают за пределами Ирана. Он зарекомендовал себя как неплохой управленец, надо отдать ему должное, он выступает за системные экономические реформы и инвестиции в инфраструктуру. Экономические преобразования, которые хоть и идут медленно, но все-таки им были начаты. С другой стороны, опять же, для самих иранцев, наверное, существуют у него и два значительных недостатка. Его экономическая команда не готова проводить именно кардинальные реформы, они просто это не умеют делать, да им и не разрешают, по большому счету. Во-вторых, сам Роухани, в отличие от своих предшественников, не столь харизматичен. То есть его главная сильная сторона на текущих выборах заключается в том, что просто нет более харизматичных людей, которые могли бы бросить ему вызов.
– Ибрагим Раиси, главный конкурент Хасана Роухани на этих выборах, каковы его плюсы и минусы? И поскольку мы говорим о Востоке, представителями каких кланов являются и он, и сам Роухани?
– Оба они являются выходцами из среды духовенства, однако градации духовенства на Ближнем и Среднем Востоке, особенно в шиитской среде, бывают совершенно разными. И здесь главным преимуществом Раиси по отношению к Роухани является то, что, во-первых, он – потомок Пророка, то есть фигура более значимая. Во-вторых, за Раиси непосредственно стоят деньги религиозных фондов, и в первую очередь "Хорасан-Разави", который он сам непосредственно возглавляет. И в-третьих, он пользуется, как достаточно жесткий консерватор, поддержкой со стороны силовых структур, и в первую очередь Корпуса Стражей Исламской революции. С этой точки зрения он, конечно, превосходит оппонента.
Религиозный фактор, происхождение и фактор клановой принадлежности начинают играть меньшую роль
Но текущие выборы несколько отличны от тех, что проводились в 90-е, в начале 2000-х. В них, что самое интересное, религиозный фактор, происхождение и фактор клановой принадлежности начинают играть меньшую роль. Все больше и больше иранские избиратели смотрят именно на программы и идеи, которые предлагает тот или иной кандидат. А Раиси, к сожалению, четкой программы в ходе дебатов не предложил. Во многом просто он цитировал площадные, популистские лозунги, которых иранский электорат наелся за период президентства Махмуда Ахмадинежада. Он представляет себя как защитник бедняков, обещает втрое увеличить пособия для безработных. И при этом призывает заблокировать последние доступные в стране социальные сети, Telegram и Instagram, и ужесточить контроль за внешним видом иранцев и их манерой одеваться.
– Мир, на самом деле, весьма смутно представляет себе, какова ежедневная жизнь людей в Иране. Вы сами об этом упомянули. Обычно это некий набор стереотипов. Можно ли вообще говорить об общественной, бытовой жизни иранцев как о чем-то одинаковом, монолитном? Наверняка же, как и в любом другом государстве, как минимум есть различия между городом и деревней, и так далее?
– Конечно! Если попасть в эту страну и пожить там какое-то время, то можно увидеть, что все значительно отличается от тех образов, которые навязывают нам СМИ. Не всегда в хорошую сторону, не всегда в плохую. Но, естественно, и само общество там разделено, причем различия пролегают не только по направлению "город – деревня", где город традиционно более реформаторский, либеральный, а деревня, провинция – более консервативная, обращенная на религиозные круги. Существует значительное расслоение непосредственно по провинциям, они тоже живут с совершенно разным уровнем доходов и ориентируются на те или иные политические силы. В Иране существует разделение по этническому принципу, причем очень существенное. Также есть разделение по принципу социальному – и оно, пожалуй, на текущих выборах играет наиболее значимую роль. Потому что большая часть населения, где-то 60 процентов, это люди бедные, которые находятся либо за чертой бедности, либо немного выше. И поэтому именно те кандидаты, которые пообещают именно этой части общества приемлемую программу, могут иметь большее преимущество.
– Если рассуждать о возможной либерализации Ирана и иранского общества в дальнейшем, где располагаются границы этих фантазий?
– Необходимо определиться с тем, что мы имеем в виду под либерализацией Ирана. Во-первых, в этой стране все-таки существует некая форма авторитарной, но демократии, и уже достаточно давно. Когда набор тех же кандидатов в президенты, вообще разных альтернатив, ограничен, он определяется свыше – но народу дают право выбирать. И в этом плане государственные институты в Иране, такие как парламент или президент, не представляют собой той полной профанации, которую мы встретим в большинстве стран арабского Востока, включая те же арабские государства Персидского залива.
Ожидать, что Тегеран превратится в некий "Париж Востока", как его иногда называли при шахе Мохаммеде Резе Пехлеви, в ближайшие десятилетия не стоит
Если же говорить о культуре, именно о культурной либерализации, то здесь, с одной стороны, уже наблюдается, и в значительной степени, восприимчивость Ирана к западным ценностям. Если вы посетите Тегеран, вы увидите очень многие западные бренды, молодежь там ориентируется на западную жизнь. Но важную роль играет также тот факт, что значительная часть иранцев – это все равно очень верующие люди. И это все равно страна, которая в той или иной степени ориентируется на принципы ислама, религии жесткой, требовательной. Поэтому ожидать, что Тегеран превратится в некий "Париж Востока", как его иногда называли при шахе Мохаммеде Резе Пехлеви, наверное, в ближайшие десятилетия не стоит, – уверен Николай Кожанов.
