В нынешнем январе в ГИТИСе, старейшем и одном из лучших театральных институтов России, как обычно, сдают экзамены – и еще готовятся к новому ученому совету по вопросу, вызвавшему споры преподавателей и протесты студентов.

Новый ректор Григорий Заславский в конце прошлого года предложил объединить театроведческий и продюсерский факультеты. Решение ученого совета встретило публичное несогласие студентов и преподавателей. После этого ректор согласился созвать новый ученый совет, чтобы заново обсудить идею слияния факультетов.

Декан театроведческого факультета Наталья Пивоварова в декабре в интервью Радио Свобода выступила против слияния, говорила, что когда-то продюсерский факультет зародился в театроведческом, но с тех пор их пути разошлись, и требования к профессиям совершенно разные. Пивоварова утверждала, что в декабре члены ученого совета, давшие согласие на объединение, были введены в заблуждение и что за инициативой Заславского стоят идеологические разногласия.

Григорий Заславский – известный театральный критик – сам окончил ГИТИС в 1993 году, он был предложен на пост ректора министром культуры Владимиром Мединским. В сообщении министерства Заславского представляли так: "Руководитель рабочей группы по театру Общественного совета при Министерстве культуры России... Неоднократно публично высказывался в поддержку курса на воссоединение Крыма с Россией. Принимал активное участие в обсуждении проекта "Основ государственной культурной политики" и "Стратегии государственной культурной политики".

В рамках дискуссии Радио Свобода публикует интервью с Григорием Заславским, чтобы он мог изложить свои позиции. Заславский объясняет предложение объединить факультеты, отрицает идеологическую подоплеку конфликта и, ссылаясь на закон об образовании, подчеркивает, что политические взгляды вовсе не должны обсуждаться в стенах учебного заведения:

– Мне кажется, студенты протестуют, не понимая, против чего они выступают. Не понимают, что процесс объединения не влечет за собой изменения сути образования, обязательных учебных программ и утвержденных образовательных стандартов. Они от некоторых своих учителей услышали слова об уничтожении театроведческого факультета и поверили, потому что учителям в ГИТИСе принято доверять. А в данном случае это не так. Да, театроведческий и продюсерский факультеты перестают существовать как две самостоятельные единицы, но все программы, положенные федеральными стандартами, программой, на которую они поступали, естественно, им будут "дадены" в полном объеме. Другое дело – необходимость соответствовать вызовам времени, поднимать престиж профессии. Объединение факультетов – первый шаг на пути поиска необходимого, по-моему, взаимодействия между театроведами и продюсерами, предполагающего больше, чем банальный обмен спецкурсами. Мне в голову не придет уничтожать факультет, который я сам закончил, и одно из главных моих переживаний – с кем я завтра буду говорить о профессии и будет ли это разговор на одном понятийном языке.

​– Сотрудники театроведческого как раз считают объединение уничтожением. Объясните логику, зачем продюсерам объединяться с театроведами?

– Совершенно очевидно, что сегодня роль продюсера изменяется и растет. Важно, чтобы мы выпускали людей с как можно более широким горизонтом. В программе развития ГИТИСа, поддержанной на общеинститутской конференции, вопрос повышения качества образования стоял одним из первых. Мне будущее науки, как гуманитарной, так и естественной, видится в междисциплинарных проектах. Междисциплинарность является одним из выходов из кризиса. Я благодарен ученому совету за то, что идея объединения факультетов была поддержана, такое расширение образовательного предложения необходимо и продюсерам, и театроведам. Сегодня на кафедре продюсирования уже вводят новые курсы.

​– Вы говорите, роль продюсеров будет возрастать, они должны лучше разбираться в театре с сущностной точки зрения. Почему не расширить горизонты отдельно продюсерам? Театроведы – научная дисциплина, люди, должны заниматься сущностью театра, непонятно, зачем им хозяйственная часть.

– Продюсер – не хозяйственник. Большая ошибка так называть продюсера, продюсер – тот же театровед, обогащенный обширными экономическими знаниями. Тут, кстати, будут сильно измученные, но верные же пушкинские слова про то, что можно рукопись продать. Культурное пространство, в котором сегодня действует продюсер, не поддается восприятию через один или несколько спецкурсов, какими бы талантливыми они ни были. Теперь о научной деятельности театроведов. Как вы думаете, сколько диссертаций было защищено на факультете в прошлом году? Одна. К сожалению, нынешние показатели говорят не в пользу театроведческого факультета. Что касается работы по специальности – в последние годы этот показатель был равен и двенадцати, и двадцати двум процентам. С такими показателями факультет могут вообще упразднить, чтобы зря не тратить бюджетные средства.

​– Означает ли это, что вы ставите театроведов перед выбором: согласиться на реформу или быть упраздненными?

– Нет, не означает. Странно, я говорю вам об одном – о том, что государство и, в частности, Рособрнадзор следит сегодня за эффективностью вузов, и, в силу приведенных мною невысоких, к сожалению, показателей, самые невеселые перспективы могут стать реальностью, а вы тут же пытаетесь меня представить могильщиком театроведческого факультета. Я предлагаю, наоборот, вариант выхода из кризиса. Я готов поддерживать научные исследования бакалавров, магистров и аспирантов театроведческого факультета. Обязательно найду возможность ввести два-три гранта для тех, кто сделает выбор в пользу науки и останется на театроведческом факультете заниматься наукой. Это одна из первостепенных задач – найти деньги, чтобы те, кто выбирает науку, могли не думать о том, на что им жить. Давайте посмотрим, где сегодня могут быть востребованы выпускники театроведческого факультета. К примеру, в литературных частях театров. А там одна из главных забот – работа с авторами и все, что касается авторского права. Значит, этот курс точно нужно расширить для театроведческого факультета, а специалисты трудятся как раз на продюсерском. Нужно иметь в виду, что 20 декабря факультеты были объединены…

​– Подождите, разве дело не отложено до нового ученого совета, разве этот вопрос не открыт?

– Ученый совет, я уже сказал, проголосовал за такое решение единогласно при двух воздержавшихся. Но нет, разумеется, проблемы в том, чтобы вернуться к разговору на эту тему. Тем более что волнения, с ним связанные, спровоцировали целый поток интересных и неожиданных предложений от самых разных людей по реорганизации учебного процесса не только на этих факультетах, но и в ГИТИСе в целом. О следующем совете. Я получил письмо от трех членов ученого совета вернуться к обсуждению вопроса на одном из ближайших ученых советов. Они не просили о внеочередном ученом совете, но я предложил встретиться вне очереди. Если вопрос вынесут на голосование, то будет так, как решит ученый совет. Давайте не диктовать ученому совету, – в котором у меня один голос, – что ему делать.

– Я не диктую, а пытаюсь разобраться.

– Верю, хотя на Радио Свобода со времени моего назначения вышло несколько материалов, в которых, как мне говорят, – я не все их читал, берегу нервы, – достаточно резко, жестко, я бы даже сказал, грубо оценивается как моя нынешняя деятельность, так и прежняя.

​– О конфликте вокруг объединения факультетов, думаю, была только одна публикация, – моя, я беседовал с Натальей Пивоваровой. Теперь я беседую с вами. Когда вы произносите слово "кризис", то имеете в виду, что это кризис именно театроведческого факультета, что театроведы, по большому счету, никому не нужны, наукой практически никто не занимается. Вы – критик, закончили театроведение, и, как я понимаю, что многие театроведы занимаются критикой. Вам не больно от того, что ваша альма-матер, театроведческий факультет, место, где вы изучали тонкости театра, чтобы глубоко рассуждать о нем, перестанет быть местом, которое все это хранит? Во все времена образование, – чем более отвлеченно-научное, тем менее оплачиваемое, – было делом государства. Это не вопрос самоокупаемости. Просто прекратится приток критиков, глубоких, хороших критиков.

– Русская критическая школа была прекрасна и сильна тем, что фундаментальные ученые одновременно были и критиками живого процесса. Мне бы хотелось, чтобы эта традиция сохранилась. Вы говорите, что мне должно быть больно…

​– Я не говорил "должно". Я спрашивал, больно ли.

– Мне больно и грустно от того, что сегодня происходит и с театроведением, и с театральной критикой. Когда я учился в ГИТИСе и когда в нем учились все известные сегодня театральные критики среднего поколения – это был единый факультет. Сейчас мы не возвращаемся к модели 30-летней давности, мы идем к объединению на совершенно новом уровне. Это именно объединение, которое дает новые возможности как в части фундаментальной науки, так и в части прикладной. Важно, чтобы студенты поняли: это дополнительные возможности, новые разнообразные курсы по выбору. Кроме того, на первом-втором курсах, там, где это возможно, обучение будет совместным. Повторяю: там, где есть близость программ и часов, и если это окажется уместным с точки зрения преподавателей факультетов.

– На это противоположная сторона возражает: зачем тогда объединять, добавьте на каждый факультет дополнительные курсы. Продюсерам больше преподавать суть театра, а театроведам – что-то, что позволит им легче жить при нынешнем кризисе театроведения, как вы его называете.

– Кризис не театроведения, а образования в этой области. Для этого есть объективные причины, но есть и субъективные. Смешной аргумент: многие дети нынешних преподавателей театроведческого факультета учились на продюсерском факультете. Почему? Конкурс на продюсерском выше. Правда, если сравнивать с актерским факультетом, блекло будет смотреться и продюсерский.

– Этот аргумент трудно принять. Понятно, театроведы самые бедные.

– Почему?

– В математике, чем более чистая математика, тем меньше денег, чем более прикладная, тем больше денег.

– У меня двоюродный брат занимается фундаментальными исследованиями в математике, он не бедный человек.

​– Сравнительно: одни беднее других. Ну хорошо. Тут важно понять, кто принимает решения. Вы говорите: вы член ученого совета с одним голосом. Если ученый совет проголосует по-другому, против объединения, вы смиритесь?

– Я буду по-прежнему считать, что это правильное решение, стратегически верный путь. Но, разумеется, я не могу не подчиниться решению ученого совета! Обращу ваше внимание, что ученый совет уже один раз проголосовал по этому вопросу, что почему-то не всеми учитывается. На совете были все его члены, кроме тех, кто не пришел по тем или другим причинам (Пивоварова не присутствовала на совете 20 декабря, она до сих пор восстанавливается после автомобильной аварии. – РС). Про результаты голосования я вам уже говорил.

– Как ректор ГИТИСа, вы ощущаете себя государевым человеком, который проводит политику государства в институте, или человеком института, который ведет дела с государством?

– На одном театральном форуме выступал главный режиссер одного провинциального театра и говорил, какой у него хороший директор, но он поссорился с губернатором и театр лишили финансирования. Мне кажется, это плохой директор. Если у меня не будет взаимопонимания с властью, ГИТИСу будет хуже, а ему должно быть лучше с каждым днем. Я себя ощущаю человеком ГИТИСа в первую очередь. И все, что я делаю, направлено на то, чтобы институту стало лучше завтра, через год, через десять лет. Моя цель – сделать лучший театральный вуз мира.

​– Давайте поговорим о государственной политике в театроведении. Насколько государство должно определять, в каком направлении развиваются будущие театроведы, будущие критики? Важно ли для государства направление их мысли?

– Мысль должна быть свободной, не закованной в наручники, зацикленной на чем-то одном. Но одновременно мысль не может быть свободна "без конца и без края", она связана знаниями об истории театра и разными другими условиями. Театра не может быть хорошего и плохого, как о нем иногда говорят адепты некоего нового театра. "Не всегда ругал хороший театр", – говорит обо мне один из моих критиков. Это смешно. Как в актерском деле важно оснастить актера так, чтобы он мог себя свободно чувствовать в руках любого режиссера и в любом типе театра, так же важно, чтобы театровед знал историю театра, свободно чувствовал себя в разных направлениях сегодняшнего театра и не был зашорен. Отличал видеоконтент от видеоарта, перформанс от других квазитеатральных форм. Об этом говорится в меморандуме Международной ассоциации театральных критиков: критик должен быть свободен в своих взглядах на театр, должен быть открыт всему новому. Но открытость новому не должна лишать открытости старому, традиционному театру. Я не могу вспомнить ни одного разговора с кем-либо из руководителей Министерства культуры, чтобы они говорили мне, в какую сторону должно двигаться театроведческое образование и чему нужно учить театроведов.

​– Вы сами заговорили о Министерстве культуры, и теперь коварный вопрос: сейчас у государства появилось вполне определенное отношение к культуре. Министр Мединский много на эту тему высказывается. Есть движение в сторону, как его определяют, патриотизма. Тут нет противоречия с тем, что вы говорите?

– Какого противоречия? Никогда еще, по-моему, государство не выделяло столько денег на экспериментальный театр и новое искусство, как за последние годы. Речь идет, например, не только о дорогостоящих и очень интересных экспериментах в Театре наций или строящемся на Ходынском поле Музее современного искусства. Патриотическая риторика не мешает активно поддерживать финансами самые разные направления. Декларации произносятся, однако цензуру никто не вводит. Я в таких случаях вспоминаю замечательную статью Михаила Швыдкого, одного из самых либеральных министров культуры, о государственной политике в этой области. Он писал, что бесконтрольное финансирование культуры, скорее всего, захлебнется, должны быть расставлены приоритеты, на что денег выделять больше, на что меньше. Это нормально. Я не вижу здесь ничего плохого.

​– Кто и как будет определять это? Года два назад была история с планами государства сократить финансирование театральных журналов, вы возглавляли рабочую группу, и тогда была такого же рода полемика.

– Эту историю все толковали по-разному. Я не был руководителем комиссии по театральным журналам, я возглавлял рабочую группу по театру Общественного совета Министерства культуры. И среди прочего инициировал открытый разговор на площадке Союза театральных деятелей о принципах государственного финансирования театральной прессы. Что в этом плохого? Я в СТД состою больше двадцати лет, и такой разговор случился впервые. А принципы такие должны быть, или вообще не будет никакого финансирования. Кстати, про то, что театральную прессу надо как-то поддерживать, тоже сказали первыми не критики и не в СТД, а Олег Павлович Табаков на встрече с тогдашним президентом России Дмитрием Медведевым. Было поручение президента Минпечати и Минкульту. Министерство культуры деньги выделило. Затеянный мной разговор принял в некоторые моменты жесткий характер, но он был необходим. На протяжении долгого времени я был главным редактором журнала "Станиславский". Пока у государства была возможность давать нам деньги на журнал, оно давало, я был очень благодарен. Когда такая возможность исчезла, я не роптал. Спасибо за то, что было.

​– Мне хотелось бы понять логику государственной политики в культуре. Есть патриотическая риторика, при этом государство порой поддерживает людей, которые этой риторике не близки. Должно ли государство следовать патриотической риторике и прекратить финансировать ее критиков?

– Могу лишь предполагать. Есть слова, а есть дела. Объявляя о своих приоритетах, государство – это очень важно – не лишает финансирования тех, кто исповедует другие взгляды. Но, поскольку мы живем в демократическом обществе, максимально должно поддерживаться то, что поддерживается большинством, а дальше пропорционально, в соответствии с не запрещенными нашей Конституцией возможностями.

​– Отличная формула. Давайте возьмем канонические 86 процентов, это будет проще всего. 86 процентов населения поддерживают патриотическую риторику, значит, 86 процентов финансирования должно уходить на культуру патриотической риторики, а 14 процентов должно уйти на финансирование культуры другого порядка?

– Тут важно, что вкладывается в понятие патриотической культуры. Дело в том, что, к сожалению, зачастую "патриотическое" – синоним чего-то плохого, отсталого, реакционного, консервативного, отжившего. Для меня "патриотическое" – синоним разного. Для меня все, что на благо России, патриотично. Иногда блага, к сожалению, приходится достигать, причиняя боль и получая отповедь людей, имеющих иные представления. Художник часто причиняет боль своим зрителям, слушателям, читателям. Музыка Шостаковича может причинить боль? Может. Она что, не патриотическая? Другое дело, что либеральная риторика – вещь еще более условная, чем риторика патриотическая, это жанр более выигрышный, более разработанный, что ли. Мне, например, статья в "Литературной газете" про меня кажется неприемлемой в силу ее, скажем так, антисемитизма. А для членов Ассоциации театральных критиков статья приемлема уже только потому, что она против меня. Так где патриоты, а где непатриоты.

​– Когда вы определяете "патриотическое" как "разное", вы, кажется, сильно расходитесь в понятиях с представлениями власти. Для нее "патриотическое" – вполне определенное направление. Когда я использовал введенный вами термин "патриотическая риторика", я имел в виду ту, что мы слышим, например, от министра Мединского, когда обсуждаем историю с 28 панфиловцами. Риторику, которую мы слышим при запретах или срывах разных спектаклей. Эта риторика воспринимается как руководство к действию.

– Вы говорите: риторика Мединского о 28 панфиловцах и запреты разных спектаклей. Через запятую. Может возникнуть впечатление, что министр Мединский запретил хоть один спектакль. Ни одного спектакля министерство культуры за последние годы, в отличие от советского времени, не запретило. Я уж не говорю о том, что, когда в Омской области отказались от спектакля "Иисус Христос-суперзвезда", все взялись защищать его, а мне хотелось сказать – я, конечно, против того, чтобы этот спектакль запрещали к показу, но есть хоть один человек из числа защищающих, кто этот спектакль видел? Я не слышал ни одного человека, который бы сказал: спектакль хороший, я его видел.

– Здесь главная вещь – словосочетание "запрет спектакля". Это неважно, хороший он или нехороший, да хоть ужасный.

– Я тоже против словосочетания "запрет спектакля" и против самих запретов. Пусть зрители решают, касса.

​– Не буду перечислять через запятую высказывания Мединского по поводу 28 панфиловцев и срыв спектаклей под давлением патриотической общественности. Это разные вещи, однако логическая связь тут есть, потому что патриотическая риторика показывает определенным людям, что можно под этими знаменами пойти и требовать закрыть спектакль. Я не утверждаю, что министерство культуры пытается сорвать какие-то спектакли, мне об этом ничего не известно. Но логическая цепочка есть.

– Есть федеральный театр МХТ имени Чехова, где идет большое число спектаклей режиссера Богомолова, в том числе и те, против которых выступали конкретные активисты. А есть Московский театр Ленком, который никакому министру культуры не подчиняется. И в Ленкоме спектакль Богомолова сняли, а в МХТ имени Чехова – никто, ни одного.

– Я не настаиваю на том, что Министерство культуры впрямую занимается цензурой.

– Оно не может заниматься цензурой, потому что у нас цензура запрещена по Конституции. Я только повторяю, все спектакли Богомолова, относительно которых возникали те или другие дискуссии, протесты каких-то возбужденных граждан, все эти спектакли идут, никто их не пытался снять и не снял.

​– Но есть логическая цепочка между риторикой и возбужденными гражданами. Создается некая атмосфера, в которой люди считают возможным требовать запрета спектаклей.

– А я этой логической цепочки не вижу. Здесь важнее то, что театры могут к этим выступлениям прислушаться, а могут их проигнорировать, если спектакль пользуется спросом. В Москве эти частные выступления взбудораженных людей игнорируют в федеральном Московском Художественном театре, а в Омске не игнорируют. Думаю, министр культуры Владимир Мединский об омской истории узнал, как и я, из прессы.

– Я знаю примеры, когда люди занимаются самоцензурой, чтобы не испортить отношения с властями. То, о чем вы говорили, – хороший директор не должен портить отношения с губернатором. Иногда в спектаклях снимают какие-то отдельные сцены, чтобы не вызывать недовольство так называемых православных активистов. Но вернемся к вопросу о финансировании. Вы считаете правильным, чтобы государство 86 процентов выделенных на культуру денег выделяло на искусство "патриотической направленности", в терминах нынешней политики, и 14 процентов – остальному?

– Повторю, формулировки очень условные. Проценты, вами названные, не могут быть параллельно перенесены. Мы говорим о разных вещах. Патриотизм не означает нежного поглаживания своего упитанного брюшка. Как писал замечательный русский поэт Владимир Соколов, "все у меня о России, даже когда о тебе".

​– Я понял, что вы не хотите беседовать в терминах той риторики, которая сейчас звучит.

– Мне кажется, что мы патриотизм со многими руководителями Министерства культуры понимаем одинаково. Очень часто речь идет о вырванных из контекста фразах, априори негативном отношении. Надо спокойнее и внимательнее относиться к тому, что говорят те или другие люди. Почему мы позволяем одним говорить все что угодно и закрепляем за ними презумпцию невиновности, а другим еще до произнесенных слов в этом отказываем? Нынешняя ситуация мне кажется самой несправедливой за все то время, что я еще в качестве журналиста наблюдал за государственной политикой в сфере культуры. Предубеждение в отношении министра культуры присутствует у большого числа журналистов.

– Понятно почему. Сейчас в связи с его именем часто звучит разговор о странном российском приложении постмодернизма. Теперь в ходу представление, что все точки зрения равны. И люди, которым нравится Сталин, как бы обижены теми, кто требует его признать тираном и убийцей, – мол, как же так, вы навязываете нам...

– Здесь у меня однозначная позиция: естественно, тиран и убийца. Но такие люди [которым нравится Сталин] в стране есть, и они активны. И это совсем не означает, что с ними не нужно общаться, показывая другую сторону – истинное лицо тирана, уничтожившего миллионы. Только теперь их не надо бы подвергать социальному террору. С ними нужно, не соглашаясь, дискутировать и переубеждать.

​– Это спорный вопрос, кто кого подвергает социальному террору. Но в принципе, это именно та самая логика – они оправдывают террор Сталина, но это другая точка зрения. Однако если есть представление, что взгляды равны между собой, давайте сделаем следующий шаг. Вы говорите, что трудно понять, что такое настоящий патриотизм, потому что он включает в себя все. Все дышит Россией, и, что ни делай, получится патриотизмом. Как, руководствуясь этим, государству вообще понять, кому выделять деньги, а кому нет?

– Во-первых, на протяжении десятилетий вопросы выделения средств министерство культуры передавало экспертам. И сегодня тоже решение о выделении грантов и других форм финансовой поддержки принимает не министр Мединский, а эксперты. Очень разные люди очень разных взглядов принимают решение о выделении большой части бюджетных средств. Я вхожу в один или два экспертных совета и однажды участвовал в заседании, где человек – которого, как я читал, некоторые журналисты называют патриотом, выпускником военного училища, который, по их мнению, не может ничем руководить, кроме военного училища, – отстаивал выделение денег на новый проект Леонида Тишкова (российский художник. – РС). Не надо никого загодя подозревать в ограниченности или в определенности его точки зрения. Люди не так предсказуемы, как этого хотелось бы некоторым. Что касается постмодернизма, то о нем сегодня говорить уже поздно, сейчас эпоха нового варварства.

​– Вернемся к ГИТИСу и театроведению. У вас непростые отношения с той частью, которую вы, видимо, характеризуете как "либеральных" критиков. Вас называют критиком "охранительно-консервативного толка".

– Это смешно. Мне интересен любой театр. Но я далеко не все готов принять и счесть театром. Вопрос качества в искусстве является существенным. Вроде бы для этого и существуют профессионалы, эксперты, чтобы сказать, что есть что. Но тут мы упираемся, пожалуй, в главную проблему сегодняшней театральной критики: независимая критическая театроведческая экспертиза в российском театре погублена почти полностью.

​– Почему? Ваши либеральные недоброжелатели погубили ее?

– Тут есть объективные и есть субъективные причины. Объективные – в том, что театральная критика, не говоря уже о науке о театре, перестала кормить людей. Вынужденно театральные критики начали заниматься продюсированием, менеджментом в области театра, при этом посчитав возможным продолжить заниматься и критикой, хотя очевидно, что человек, который продвигает театральные проекты, уже не может быть независимым экспертом. Это краеугольный камень моего несовпадения с теми, кто раньше был моими коллегами. Или ты независимый эксперт, или ты активно погружаешься в театральный менеджмент. Это еще один аргумент для меня, почему насущно необходима очень тесная координация между двумя факультетами. Сегодня почти все театральные фестивали – в руках выпускников театроведческого факультета ГИТИСа, театроведов, не продюсеров. Очень важно в обучении на одном факультете, чтобы люди поняли не только достоинства и тонкости параллельной профессии, но поняли и отдельность этих специальностей. Это координация взаимодействия по одним аспектам и непересекаемости по другим.

– Но кураторство фестиваля – не продюсерская должность. Кураторы – идеологи, они не занимаются организацией, это другого порядка разговор.

– Здесь не в должности, а в функции дело. Кураторство в нашей жизни почти всегда связано и с поисками финансирования, поверьте, я знаю, о чем говорю. Я считаю, что этот процесс еще до театра свел на нет актуальное изобразительное искусство, потому что люди одновременно являются и кураторами, и продолжают делать вид, что делают критику.

​– В этом противостоянии так получается, что по разные стороны конфликта – люди разных идеологических убеждений. Вы поддерживаете аннексию Россией Крыма, кто-то не поддерживает. Это для вас что-то означает, это как-то влияет на административные действия?

– Я считаю, что в этих вопросах нужно следовать правилам, которые существовали в американской армии на протяжении многих лет в отношении представителей сексуальных меньшинств: "Не спрашивай, не говори". О политических взглядах Натальи Сергеевны Пивоваровой я, к сожалению, знаю, потому что она их постоянно декларирует, – притом что в образовательных учреждениях любая политическая агитация запрещена. Студенты приходят в ГИТИС для того, чтобы получить профессию актера, продюсера, театроведа. Я не знаю, какие политические взгляды у преподавателей, меня не интересует, за кого или против кого они голосуют. Это не относится к делу, к тому, ради чего существует ГИТИС.

​– Вы говорили: важно, чтобы свободу мыслей студентов не сдерживали. Но то, что происходит, – естественная вещь, молодежь бунтует. Студенты, которые стоят во дворике в акции протеста, – прекрасные порывы юности и свидетельство того, что они вполне себе мыслят. Вы сожалеете, что так довольно жестко сказали, что если они не пойдут на сессию, то их изгонят из института, – вместо того чтобы разговаривать, убеждать?

– Были сказаны слова, что, к сожалению, если студенты не придут на три зачета, придется их отчислить. Вы прекрасно знаете, как вырываются из контекста яркие фразы. Сессия – это не самое лучшее время для выражения протеста такого рода. И если случатся три незачета, то да, мальчики пойдут в армию, а девочкам придется еще раз поступать заново на общих основаниях. Я к этому отношусь с большим сочувствием, сам служил и поступал в два института. Ко мне может прийти любой студент, у меня дверь почти все время открыта, и я буду разговаривать столько, сколько нужно. Я постоянно встречаюсь со студентами. Мне кажется, лучше все-таки попытаться сначала выяснить, что означает объединение двух факультетов, узнать, что это никак не меняет те дисциплины, которые собирался изучать человек, а дает дополнительные возможности. Дело администрации – как будет осуществляться руководство. Я искренне не понимаю, как можно против этого протестовать. Другое дело – студенты, люди молодые-задорные, у них энтузиазм и прекрасные порывы, а еще самостоятельность и независимость мышления. Может быть, лучше сначала узнать, о чем идет речь, а потом протестовать, – говорит Григорий Заславский.

Ученый совет, на котором вновь будет обсуждаться предложение ректора объединить театроведческий и продюсерский факультеты, должен состояться в конце января – в присутствии преподавателей, выступающих против подобной идеи. Радио Свобода будет следить за этой историей.