По мере приближения президентских выборов в США тревога как политических комментаторов, так и обычных американцев нарастает. Неожиданный успех Дональда Трампа вызвал беспокойство не только в украинской диаспоре или среди российских диссидентов, но и среди многих американских интеллектуалов. Журналист Владимир Абаринов предостерегает: "Трамп обрушит всю ныне существующую систему международной безопасности, рассчитывая при этом, как в XIX веке, отгородиться от треволнений мира за пограничной стеной". И действительно: больше самих американцев (тех, кто не любит Трампа) его возможной победой, похоже, напуганы в странах Балтии, особенно после того, как кандидат от Республиканской партии пообещал, что его страна откажется от обязательств по 5-й статье Североатлантического договора. Зато невооруженным глазом видно, как радует успех Трампа Владимира Путина и его сторонников.

При этом наблюдатели не устают удивляться, что вызывает в благополучном с виду обществе симпатию к откровенно радикальной и популистской фигуре. Эксперты сходятся во мнении, что Трамп играет на иррациональных инстинктах и желаниях избирателей. Рискну предположить, что эти инстинкты далеко не всегда такие уж низменные, как это кажется критикам. К сожалению, реальность такова, что самые абсурдные решения принимаются порой под воздействием вполне понятных и психологически объяснимых эмоций.

Для сравнения, когда начались события, связанные с аннексией Россией Крыма, я пыталась объяснить своим знакомым: вторжение на территорию чужого государства может привести к войне – более того, к глобальной войне, поскольку сопряжено со сломом всего существующего миропорядка. Помню, меня поразил ответ одного человека – уже пожилого, интеллигентного и не замеченного ранее в каких-то милитаристских пристрастиях. "Может быть, оно и к лучшему?" – предположил он тогда. – Все равно существующий миропорядок стал уже просто невыносим. Что угодно будет лучше".

Возникает вопрос, чем пусть несовершенный, но все же обеспечивающий мирную жизнь и нормальное существование миропорядок вызвал такое неприятие обычного, никак не связанного с политикой человека из Нижнего Тагила? Откуда взялось это ощущение нелепости устройства мира и желания любых, даже самых разрушительных и иррациональных перемен? Думаю, причиной стало трагическое сочетание нескольких обстоятельств. Во-первых, люди в принципе устроены так, что не ценят даже самой спокойной жизни, если только она становится слишком привычной и предсказуемой. Помните знаменитую фразу из песни: "Гораздо сложней не свихнуться от скуки и выдержать полный штиль"? Однако сам по себе "штиль" – еще не залог возникновения "революционной" ситуации. Гораздо хуже, когда складывается ситуация застоя, когда к затяжной размеренности примешивается скрытое и относительно вялотекущее недовольство.

Однако, как мы помним по истории СССР, даже унылый советский застой с его бедностью и надоевшей идеологической муштрой затянулся на пару десятилетий. По-настоящему взрывоопасной смесь становится, если к ней добавляется третий компонент – неуверенность в завтрашнем дне, отсутствие защищенности, затяжная неопределенность и чувство растущей опасности. Оно может быть реальным или мнимым, но придает спокойному с виду существованию ощущение той самой невыносимости, которое многие готовы прекратить любым самым иррациональным и разрушительным методом.

Россия в 2012–2013 годах вошла в период застоя. Вступил в действие закон об "иностранных агентах", сдулась протестная активность, исчезли надежды на перемены у тех, кто еще их питал, а большинство граждан, признаться, с одобрением восприняло "закручивание гаек". Однако даже ярые противники "белоленточных" митингов и поклонники Путина не могли не ощутить недовольства растущим уровнем коррупции на местах, безнаказанностью чиновников и произволом силовиков. Но до тех пор, пока общее ощущение застоя и тихого недовольства ассоциировалось со стабильностью, большинство как-то не мечтало о том, чтобы захватывать чужие территории или угрожать войной чужим странам.

Конечно, искусственно подогреваемый Кремлем уровень агрессии и нетерпимости в обществе был высок уже тогда. По городским улицам колесили маршрутки с изображением Сталина, Кургинян на Поклонной горе кричал о необходимости "уничтожить либеральную сволочь", депутат Федоров вещал о мировом заговоре против России и призывал выходить на улицу и вершить "национально-освободительную революцию". Однако россияне, даже в большинстве своем голосовавшие за Путина и искренне недовольные нерадивыми чиновниками, которых Федоров окрестил "агентами Госдепа", тем не менее, мобилизоваться упорно не желали и на улицы не выходили.

Однако параноидальный страх революции сыграл с российскими властями злую шутку. Напуганная украинским Майданом, кремлевская пропаганда начала повышать уровень агрессивности и тревоги в уже и без того расколотом обществе. Миф об Америке, которая "мечтает нас уничтожить и подступает вплотную к нашим границам", достиг своей цели – у россиян появилась тревога, страх затеваемого врагами кровавого переворота, который разрушит их спокойную жизнь. И, возможно, именно это сочетание тихой неудовлетворенности эпохи нового застоя в сочетании с легким неврозом растущей тревожности создало иррациональное желание – "разорвать порочный круг", проверить реальность угрозы, прощупать мир на прочность, нанести "упреждающий удар".

Конечно, латентные имперские амбиции, желание во что бы то ни стало гордиться своей страной, тоска по чувству силы – все это тоже имело место, но мне кажется, что существенную роль сыграл и свойственный человеческой природе инстинкт разрушения, который включается в затяжной нестабильной ситуации. В данном случае такая нестабильность была вызвана искусственно, постоянным внушаемым извне поддержанием иллюзии невидимой, но близкой угрозы, невидимой войны, приближающейся опасности. Поскольку реальной опасности на самом деле не было, этой виртуальной угрозе невозможно было дать отпор, что лишь усугубляло стресс. Отсюда, пожалуй, и появилось ничем иным не объяснимое ощущение "невыносимости" действующего миропорядка, которого хватило, чтобы запустить самые разрушительные процессы – жажду "ужасного конца", прямого, но определенного столкновения вместо неопределенной тревоги.

И в американском обществе при Бараке Обаме довольно высок уровень недовольства. Многих не устраивает, что люди, ни дня не работавшие в этой стране, получают за счет налогоплательщиков массу социальных гарантий, лишающих стимула искать работу. Американцы старшего поколения недовольны тем, что патриотизм отступает перед политкорректностью; тем, что страна теряет позиции мирового лидера. На фоне растущего числа терактов у общества появилась тревога и чувство незащищенности – в отличие от ситуации в России, не мнимое, а абсолютно реальное. Подчеркнутая миролюбивость Обамы в суровых обстоятельствах разгула терроризма оказалась не вполне уместной. Всеобщее понимание того, что адекватного ответа не будет, только усиливает чувство безысходности.

Похоже, что растущее недовольство в сочетании с тревогой пробуждает у некоторой части американцев те же ощущения, что и у россиян, –психологическую потребность вырваться из состояния затяжного дискомфорта. Чем радикальнее этот способ – тем он становится ближе обывателю просто потому, что попадает в такт с желанием "разбежавшись, прыгнуть со скалы", разорвать круг, резко и быстро обрести выход. Трамп смог на уровне чутья уловить эти настроения избирателей, Трамп прекрасно вписывается в их потребность "голосовать сердцем". А там, где сердце берет верх над разумом, о миропорядке уже никто не думает.

Ксения Кириллова – журналист, бывший корреспондент "Новой газеты" (Екатеринбург), живет в США