"Савант", как гласит "Медицинская энциклопедия", это "человек, способный повторить несколько страниц текста, услышанного им всего один раз, безошибочно назвать результат умножения многозначных чисел или сказать, на какой день недели придется 1 января 3001 года. Встречаются саванты, способные пропеть все услышанные арии, выйдя из оперы, или начертить карту Лондона после одного полета на вертолете над городом, как это сделал 29-летний Стивен Вилтшир. Помимо этого, среди зарегистрированных проявлений синдрома саванта есть способности к изучению иностранных языков, обостренное чувство времени, тонкое различение запахов и другие. Наиболее распространен так называемый "календарный" савантизм, чуть реже встречаются саванты с феноменальной памятью".
Автор книги, о которой пойдет речь, живущий во Франции англичанин Дэниел Таммет, не только савант, но и синестет. Его роман "Мишенька" посвящен матчу чемпионата мира по шахматам между Михаилом Талем и Михаилом Ботвинником, проходившего в Москве весной 1960 года.
Автор книги – фигура не менее красочная и экстравагантная, чем ее герой, тот самый "Мишенька", Михаил Нехемьевич Таль, победивший грозного Ботвинника и ставший чемпионом мира в 23 года. Дэниел Таммет – не только савант, но и синестет.
"Синестезия – это "нейрологический феномен, при котором раздражение в одной сенсорной системе приводит к автоматическому, непроизвольному отклику в другой сенсорной системе". Среди самых распространенных форм синестезии находится так называемая "числовая линия", при которой в мозгу синестета цифра автоматически ассоциируется с тем или иным цветом".
Та или иная форма синестезии чаще всего проявляется у высоко одаренных личностей, таких как поэт Артюр Рембо, давший цветовые эквиваленты, правда, не числам, а гласным буквам алфавита:
"Я изобрел цвета гласных! А – черный, Е – белый, И – красный, О – синий, У – зеленый".
К этой же категории синестетов и ближе к нам находится гений джаза Дюк Эллингтон, скрипач Ицхак Перельман, а среди русских – Николай Римский-Корсаков и Василий Кандинский.
Дэниелу Таммету, родившемуся в Англии, 37 лет. Диагноз "синдром Аспергера" был поставлен сравнительно поздно, когда Дэниелу было уже больше 20.
Среди феноменальных "подвигов" саванта можно назвать тот факт, что, побившись однажды об заклад с комментатором исландского телевидения, что он выучит исландский язык за одну неделю и будет бегло на нем говорить, Таммет выиграл пари, удостоившись раздраженного комментария со стороны проигравшего пари исландца: "Это не человек, а неизвестно кто!.." В Париже, в присутствии членов Французской академии наук, Дэниел Таммет в течение пяти с лишним часов без единой ошибки назвал 22 с половиной тысячи знаков после числа "пи".
Таммет знает 11 языков, без намека на акцент говорит по-французски, и "Мишенька" – третья его книга. Предыдущие – "Рожденный в голубой день" и "Обнять безмерное небо" – переведены на множество языков и стали бестселлерами.
Дэниел Таммет – гей и живет со своим другом, фотографом Жеромом Тэйботом, в городе Авиньоне. Роман "Мишенька" посвящен Жерому.
В романе не содержится намека на причину выбора героев повествования. В послесловии сказано лишь, что автор выражает благодарность "за гостеприимство и ценные советы, полученные от гроссмейстера Владимира Крамника", четырнадцатого чемпиона мира по шахматам.
Информацию о выборе Таля в качестве героя романа "Мишенька" я получил из передачи французского радиоканала классической музыки Passions Classiques, в которой Таммет, прекрасно разбирающийся во всех видах музыки, поведал ведущему, что обожает шахматы, с упоением читал новеллу Стефана Цвейга "Шахматист" и роман Владимира Набокова "Защита Лужина". (И у Цвейга, и у Набокова, который был сильным шахматистом, речь идет о шахматных гениях.)
Антагонисты в романе выведены под вымышленными именами. Ботвинника зовут Максим Корогин, а Таля – Михаил Гелб. Все же остальные детали, включая время проведения матча (с 15 марта по 7 мая 1960 года), место матча (театр имени Пушкина в Москве), детали сыгранных партий, имена тренеров и окончательный счет 12 ½–8 ½ в пользу Таля, строго отвечают историческим фактам.
Москва, холодная весна 1960 года. Театр имени Пушкина.
В роли рассказчика в романе выступает некто по имени Василий, писатель, в детстве увлекавшийся шахматами и впервые севший за шахматную доску еще до войны, в ленинградском Дворце пионеров, где его учителем был мастер спорта по шахматам Голов, погибший во время блокады Ленинграда.
Василий обязался освещать матч для крупной московской газеты, редактор которой объяснил свой выбор так: "Шахматных журналистов вокруг полно, как собак нерезаных, а ты, Вася, все-таки писатель, да и в шахматы поигрываешь. Вот ты и пиши!"
Началу чемпионата по традиции предшествовала совместная пресс-конференция участников единоборства. Корреспондент газеты "Советский спорт" Попов, обращаясь к Ботвиннику, то бишь Корогину, спросил:
По результату жеребьевки белыми в первой партии будет играть претендент на звание чемпиона мира. Является ли этот факт преимуществом претендента?
Корогин мотнул головой в знак отрицания.
И тут же в разговор встрял Михаил Гелб. "Я начну партию с королевской пешки, о чем я сказал журналистам уже полгода назад. А к тому же, ход королевской пешкой – сам по себе неплохой ход..."
В зале раздался смех, и претендент густо покраснел. Все были тронуты честностью молодого гроссмейстера, в то же время сочтя его решение в высшей степени странным. Неслыханное дело: участник чемпионата мира предает гласности часть своего стратегического плана еще до начала первой партии! Зачем, спрашивается, лишать себя возможности преподнести сюрприз противнику?! Ну а если вдуматься, то, быть может, заявляя заранее о своем первом ходе, гроссмейстер Гелб дал тем самым сигнал уверенности в собственной победе, дерзкое напоминание о том, что он, мол, не боится. Хотя, если вдуматься в эту неслыханную ситуацию еще глубже, то все-таки не исключено, что речь шла о тонком психологическом маневре. Не скрывалась ли за поверхностно бесхитростной декларацией претендента хитрая уловка, а именно – попытка вызвать замешательство в голове чемпиона мира?
Рассказчик, от имени которого ведется повествование в романе "Мишенька", не дает ответа на этот вопрос, переводя свет прожектора на чемпиона мира Ботвинника-Корогина.
К моменту встречи с Талем в здании театра имени Пушкина Михаил Моисеевич Ботвинник, человек-легенда, не только чемпион мира, но к тому же и человек, который, казалось навсегда, сделал Москву Меккой мировых шахмат. Точкой отсчета следует считать 1936 год, турнир в английском городе Ноттингеме, в котором, помимо тогдашнего чемпиона мира голландца Макса Эйве, участвовали три экс-чемпиона мира – Эммануил Ласкер, Хосе Рауль Капабланка и Александр Алехин. В Ноттингемском турнире, одном из сильнейших по составу участников в истории мировых шахмат, тогда 25-летний Ботвинник разделил первое и второе место с кубинцем Капабланкой.
В книге Дэниела Таммета о матче "двух Михаилов", как его называли советские газеты, симпатии не только на стороне Михаила Таля, во многом похожего на автора романа, но также напоминание читателю наших дней о том, что Михаил Ботвинник олицетворял именно советскую шахматную школу, ее догматизм и ее академизм, а также, как писали в те дни, "беззаветную преданность чемпиона мира партии и правительству". Автор романа приводит текст телеграммы, опубликованной в газете "Правда" еще до возвращения Ботвинника из Ноттингема в Москву. Телеграмма адресована, разумеется, "товарищу Сталину" и последняя фраза ее звучит так:
Одушевленный данным Вами великим лозунгом "догнать и перегнать", я рад, что смог реализовать его хотя бы на том маленьком участке, бороться на котором мне доверила наша страна.
Уже после смерти Сталина и после XX съезда Михаил Ботвинник заявил, что о тексте написанной от его имени телеграммы он узнал лишь после возвращения в Москву, но Дэниел Таммет этой детали в своем романе не упоминает, попутно отказывая своему Корогину в гениальности, называя его стиль "холодным, клиническим, удушливым".
Как и следовало ожидать, для саванта и синестета целью шахматной партии является не победа любой ценой, а красота игры, порыв, замысел, интуиция. Недаром на протяжении всего романа звучит идея романтических шахмат. Среди бесчисленных эпитетов, которыми награждали непредсказуемый стиль Михаила Таля, всегда фигурировал его "романтический стиль игры".
Как тут не вспомнить афоризм Франца Кафки: "Победу может одержать каждый, но весь вопрос в том, что с нею делать, с этой победой?"
Вот почему одна из самых, на мой взгляд, интересных страниц романа посвящена теме ничьей в шахматах.
Бывает, что именно ничья венчает самые благородные начинания. Такое случается, например, когда оригинальная интуиция сводит на нет потенциально победоносную стратегию противника, и ничья служит утешением упрямцу, совершившему до этого целую серию неудачных ходов.
А мало ли партий, в которых стоит вдуматься в причины ничейного тупика, создавшегося на доске, после одинаково эффектных ходов противников, в настоящий балет атак и контратак, сценариев не менее драматичных, чем сокрушительная победа одного или поражение другого. Думаю, что есть ничейные партии, заслуживающие более лестных комментариев, чем иные триумфальные победы.
Таковы были мои мысли накануне пятой партии.
Эта "ода ничьей" заслуживает лишнего взгляда на турнирную таблицу. Михаил Таль выиграл первую партию, а вторая, третья, четвертая и пятая закончились вничью, причем в двух из ничейных партий практически всем шахматным наблюдателям казалось, что Ботвинник находится на волосок от победы, но Талю удалось вырвать ничью, за которой последовали две победы Таля в шестой и седьмой партиях, вплоть до окончательной победы со счетом 12 ½–8 ½ .
Особую ценность книге Дэниела Таммета придает поразительное под пером 37-летнего автора воспроизведение атмосферы Москвы тех дней, увлечение миллионов советских граждан матчем Ботвинник – Таль, сцены в троллейбусах и автобусах, когда пассажиры передвигали крошечные магнитные фигурки по клеткам миниатюрной шахматной доски, разместившейся на крышке портсигара, книги, которые они читали, стоя в очереди (Таммет упоминает "Не хлебом единым" Дудинцева, роман Даниила Гранина "Искатели", вошедшего тогда в моду Хемингуэя с его, как он пишет, "церемониями корриды, рыбной ловли, не говоря уже о церемонии коктейля: "Я взял мартини, увенчанный оливкой...").
Но есть в романе и другой, более глубокий пласт отражения реальности. "Мишенька" – это не только роман о шахматах, но и книга об отношении к жизни как таковой, сама "существованья ткань сквозная", пласт, который Дэниел Таммет называет "стилем открытым против стиля закрытого". Понятно, кто из участников матча на первенство мира по шахматам весной 1960 года олицетворяет собой каждый из названных стилей.
Самой увлекательной главой романа я назвал бы главу 11-ю, посвященную 11-й партии матча, той самой, которая была отложена и доигрывалась на Гоголевском бульваре в доме номер 14. Проиграв две партии подряд, 8-ю и 9-ю, и добившись ничьей в 10-й, несмотря на пессимистические прогнозы прессы, "претендент был в прекрасном расположении духа". С чего бы это?
После четырнадцатого хода на доске создалась открытая ситуация, и ситуация эта в полной мере отвечала дерзкому темпераменту претендента. В этот момент я осознал, сколь дорога была его сердцу эта широкая палитра возможностей и как хорошо он себя чувствовал перед лицом неведомого. Он прекрасно чувствовал себя в самых сложных ситуациях, именно тех, которые очень многие гроссмейстеры стремились бы упростить, найти тот самый "единственно верный в данной ситуации ход". Мне же кажется, что это понятие его вообще не интересовало...
"Мишенька", роман живущего во Франции англичанина с далекой от нормативной судьбой и личностью, посвященный столь же необычной судьбе шахматного гения, каким был Михаил Таль, при всей своей документальной скрупулезности, говорит нам что-то существенное о самой жизни, о жизнетворчестве, не разменивающем жизнь на подсчет прибылей и убытков, выражая в другой форме то, о чем с точностью сказал поэт: "Но пораженья от победы ты сам не должен отличать". Кстати, две первые строки той же строфы стихотворения Пастернака звучат так: "Другие по живому следу / Пройдут твой путь за пядью пядь".
Через четыре года после написания стихотворения "Быть знаменитым некрасиво" (Борис Пастернак умер в том самом 1960 году), по "живому следу" прошел гениальный Михаил Таль, и вот сейчас мы читаем роман Дэниела Таммета, понимающего лучше многих других, что значит "быть живым, живым и только / Живым и только, до конца".
|
|
Участники |
1 |
2 |
3 |
4 |
5 |
6 |
7 |
8 |
9 |
10 |
11 |
12 |
13 |
14 |
15 |
16 |
17 |
18 |
19 |
20 |
21 |
Очки |
|
1 |
1 |
½ |
½ |
½ |
½ |
1 |
1 |
0 |
0 |
½ |
1 |
½ |
½ |
½ |
½ |
½ |
1 |
½ |
1 |
½ |
½ |
12½ | |
|
2 |
0 |
½ |
½ |
½ |
½ |
0 |
0 |
1 |
1 |
½ |
0 |
½ |
½ |
½ |
½ |
½ |
0 |
½ |
0 |
½ |
½ |
8½ |
