Почему министр обороны крестился перед парадом, почему Путин отставил Медведева на время парада, а также спорный "Бессмертный полк" и другие особенности 9 мая в РФ. В гостях журналисты Борис Минаев и Мерхат Шарипжан. Ведущая Елена Рыковцева.
Полная видеоверсия программы
Елена Рыковцева: Я представляю нашего гостя — с ними Борис Минаев, писатель. И также я представляю своего коллегу Мерхата Шарипжана из центральной службы новостей Радио Свобода. Вы заметили, наверное, что главным героем парада помимо, конечно, Владимира Путина, который стопроцентно всегда главный герой, был президент Казахстана Нурсултан Назарбаев.
Борис Минаев: Я заметил. Потом стал думать — почему? Решил, что, наверное, он приехал на Чемпионат мира по хоккею, там Казахстан очень хорошо выступает, наверное, он как болельщик приехал. И посетил наш парад, как важный иностранный гость. Я как-то воспринял это логично.
Елена Рыковцева: Важный и единственный. Мерхат, расскажите нам, почему ваш президент осчастливил нас на нашем параде, он был один из других президентов. Почему он решил оставить свою республику в этот день?
Мерхат Шарипжан: Это удивило всех, не только в России, но и в Казахстане. Особенно сейчас, когда ситуация в обществе очень напряжена. Связано это с поправками в Земельный кодекс. Дело в том, что в последние несколько недель, а именно с 23 апреля беспрецедентные массовые протесты имели место сначала в западном Казахстане, там собралось по некоторым оценкам более четырех тысяч человек. Если учесть, то в Казахстане после известных жанаозенских событий, где были убиты и расстреляны протестующие нефтяники, в принципе такого не происходило давно, то это очень большой прецедент. За этим протестом последовал еще ряд подобных протестов, где людей выступающих было уже меньше, сотни, а то и десятки, но это очень сильно напрягло правительство, оно было не готово к этому.
29 апреля неожиданно были проведены учения Министерства внутренних дела и армии Казахстана, кроме этого участвовали в учениях так называемая Нацгвардия Казахстана. Это был такой момент показа мускулов населению, что нельзя выступать, иначе будут какие-то последствия. Назарбаев непосредственно присутствовал на этих учениях под Алма-Атой. Уже 5 мая Назарбаев официально объявил министра экономики не справившимся с объяснением задач этих поправок в Земельный кодекс, снял его с должности. Кроме этого был снят с должности министр сельского хозяйства на следующий день. Объявлен был мораторий на претворение в жизнь Земельного кодекса, поправки к которому были приняты в ноябре прошлого года. На фоне всего этого отъезд Назарбаева в Москву — это очень непонятно было для многих наблюдателей в Казахстане.
Елена Рыковцева: Вы как думаете, он хотел может быть заручиться какой-то поддержкой в этой сложной ситуации Владимира Путина?
Мерхат Шарипжан: Это сказать трудно, какой поддержкой он там может заручиться. Мы знаем, что в прошлом году парад был на День Победы в Казахстане 7 мая, который отмечается ежегодно как день вооруженных сил Казахстана, для того, чтобы Назарбаев смог присутствовать на московском параде, было 70-летие, круглая дата, много президентов присутствовало. В этом году все парады были отменены. Скорее всего парады были отменены в связи с тем, чтобы предотвратить большое скопление людей. Поэтому в Казахстане в принципе даже после того, как был объявлен мораторий, были попытки собраться, чтобы потребовать объяснений, что это за поправки и почему они отменяются быстро, принимаются быстро, потом отменяются. Были задержания в Алма-Ате, несколько активистов было задержано, потом, правда, отпущены. Люди все еще находятся в состоянии протеста. В данный момент уехать в Москву… Может быть нужна была поддержка. Мы знаем, что Путин публично поблагодарил Назарбаева за поддержку, за то, что он приехал. Сегодня было объявлено, что Валентина Матвиенко с делегацией Совета федерации приезжает в Казахстан посетить не только Астану, но и Уральск, встретиться с диаспорой.
Елена Рыковцева: Вам кажется, что для Владимира Путина было важно его участие тем, что хотя бы один президент будет у меня на ценном для меня параде?
Мерхат Шарипжан: Я думаю, что это было важно для Путина. Мне кажется, для Назарбаева тоже важно, что он находится там. Вы помните, что в 1991 году, когда развалился Союз, Назарбаев был политиком, который был больше всех против развала Союза. Казахстан был последней республикой, которая объявила о своей независимости. Фактически все республики отделились, кроме Казахстана, это было 16 декабря 1991 года, самая последняя республика. Назарбаев был последним президентом, который ввел валюту национальную. Он ввел ее только потому, что в августе 1993 года Россия денонсировала старые купюры, вся эта денежная масса пошла в Казахстан, была супер-гиперинфляция в республике. В принципе мы знаем, что самым лояльным к Москве исторически, если иметь в виду последние 25 лет, это был как раз Назарбаев. Возможно, обоюдный интерес был. Путину был необходим человек, который поддерживает его, Назарбаеву необходимо, возможно, чтобы показать людям внутри страны, что есть президенты, которые поддерживают его.
Елена Рыковцева: Отменяется парад, а что остается в Казахстане?
Мерхат Шарипжан: Очень сильно это было отмечено. Военного парада не было, но праздник отмечался, были массовые шествия, был «Бессмертный полк», были огромные массовые мероприятия. Кстати, ветераны войны в Казахстане получили гораздо больше, чем ветераны в других республиках, не считая России, в России по-моему, по 650 долларов. В Казахстане около 400 долларов каждый ветеран получил. Кроме того даже те ветераны, которые были малолетними детьми, были в тылу, они тоже были не обделены, их очень сильно поддержали финансово. Праздник Победы отмечался очень широко, особенно в Алма-Ате, в Астане. Все атрибуты военной поры — пилотки, ремни солдатские, униформа, все это там было. В принципе отмечалось не хуже, чем в России.
Елена Рыковцева: Насчет не хуже — это мы сейчас будем спорить, нравится ли это нашим слушателям. Давайте вернемся к этой паре Путин — Назарбаев. Я с огромным трудом высмотрела Дмитрия Медведева в этом ряду. Потом заканчивается парад, и уже тройка Шойгу, Путин и Назарбаев идут возлагать цветы, жать руки ветеранам и участникам парада, и там нет Дмитрия Медведева. Вы тут видите какую-то скрытую игру?
Борис Минаев: Важный, действительно, сценарий, связанный с тем, что приехал Назарбаев. Может быть это неожиданно случилось и пришлось всех подвинуть, может быть у них был предмет переговоров важных и для Путина, и для Назарбаева. Хотя я заметил, что Медведев часто проводил в течение последнего года какие-то параллельные с Путиным мероприятия, чтобы его тоже было заметно, Путин там выступает, он здесь выступает.
Елена Рыковцева: И на трибунах мы всегда его видели, чтобы хотя бы фиксировать, спит он или нет.
Борис Минаев: Я не вижу в этом никакого особенного знака, хотя будущее покажет. У меня особых удивлений нет, хотя, как вы правильно сказали, это касалось не только Медведева, у нас есть масса других людей.
Елена Рыковцева: Масса есть, но премьер один.
Борис Минаев: У нас есть главенствующая четверка, главы Федерального собрания Матвиенко, Нарышкин и так далее, они тоже очень важны. Поэтому я бы тут не стал, это какая-то импровизация, как и отчасти стихийный момент, где, в какой части Путин шел в колонне «Бессмертного полка». Это же все в форме народного марша и здесь не было никакого особенного протокола, кто с ним идет, кто сзади, кто впереди. Все это не выстраивается по старым кремлевским сценариям.
Елена Рыковцева: Мы можем только зафиксировать тот факт, что на трибуне только и исключительно ветераны, Путин и Назарбаев. Потом заканчивается парад, Назарбаев, Путин, Шойгу и никого больше. Потом они подходят, возлагают венки и где-то в 23-х рядах нам перечисляют — Сергей Иванов, Валентина Матвиенко, Дмитрия Медведева вскользь упоминают и очень плохо показывают. Полное ощущение, что премьер-министр Российской Федерации — это Нурсултан Назарбаев. Я шучу, конечно. Заметили ли у вас, обратили внимание, что как-то подвинуты первые лица в пользу президента Казахстана?
Мерхат Шарипжан: Дело в том, что в Казахстане привыкли, что Назарбаева всегда показывают в первых рядах. Второе: никто же в Казахстане не проверит, как это было отрепетировано, как это было сделано, нарезки какие были сделаны. Поэтому в принципе там никто не удивился. Дмитрия Медведева, возможно, убрали из кадра казахстанские средства массовой информации. В Казахстане на это в принципе никто не обратил внимания. Назарбаев — это царь-батюшка, поехал к другому царю-батюшке, они там вместе, поэтому все так и должно быть.
Елена Рыковцева: И еще на один момент парада я хочу обратить ваше внимание. Уже второй год подряд Сергей Шойгу, выезжая на парад, крестится, осеняет себя крестным знамением. Борис, что это для вас, играет какую-то роль, не играет, вы обращаете на это внимание?
Борис Минаев: Вообще странно немножко. Для меня все, что связано с верой, с религией, имеет интимный момент. Тем более такое публичное действие, как военный парад, для меня это выглядит странно. Но с другой стороны предъявить претензии человеку, который так глубоко воцерковился, видимо, истинную веру обрел, ну что же делать, так он себя чувствует, ощущает, для него такое важное действие. Ну пусть.
Елена Рыковцева: Мерхат, у вас есть к этому какое-то свое отношение, что выезжая на парад, надо было бы перекреститься?
Мерхат Шарипжан: Во-первых, я как любой бывший советский гражданин служил в советской армии. Я служил два года в Омске в ракетных войсках, участвовал в очень серьезных учениях в Кемеровской области и так далее. Это было время, когда невозможно себе было представить, что крестится офицер, а что остальным делать? Допустим, азербайджанцу и мне, которые рядом стоят. Хотя я служил хорошо, дослужился до сержанта. Я лично этого не понимаю. В Казахстане этого нет. В России объявляют, что мы православное государство. А как же Татарстан? А как же иудеи? А как же Бурятия или Калмыкия? Мое личное мнение - я против, особенно в армии, потому что армия российская, а там не только христиане православные, есть христиане и не православные и вообще не христиане. Моя оценка личная — я против.
Елена Рыковцева: Вы помните, что в 2009 году вышел указ президента, запускающий священников в армию, но даже им говорится, что вы занимайтесь своей работой только в свободное время. Может быть Шойгу считает, что 9 мая это выходной, поэтому он может заниматься отправлением своих религиозных нужд. То, о чем говорит Мерхат, вот стоят перед ним солдаты, стоит перед ним армия, они ведь разных вероисповеданий, немножко это странно.
Борис Минаев: Волновался, наверное, очень перед парадом.
Елена Рыковцева: Два раза волнуется перед парадом, каждый раз волнуется в одно и то же время, выезжая на своем автомобильчике?
Борис Минаев: А вдруг шина лопнет? А вдруг танк застрянет? А вдруг самолет сядет не туда?
Елена Рыковцева: Есть такая штука — сплюнь через левое плечо.
Борис Минаев: А это уже мистика. Я абсолютно согласен с той логикой, что на личном уровне человек волнуется, переживает. Но вообще-то говоря, то же самое, что в советской армии, у нас многонациональная, многоконфессиональная страна. Это отдельная тема, вообще надо быть осторожным с государственной религией.
Елена Рыковцева: Конечно, официально это светское государство, но то, что православие давно поставлено во главу угла — это сто процентов, стало фактически официальной религией.
Елена Рыковцева: Важная и серьезная тема, она очень неоднозначная — это «Бессмертный полк». Акция, которая родилась из идеи, из сна пенсионера тюменского, ему приснился сон, что мы идем с плакатами своих родственников. И свою идею, которая пришла ему во сне, Геннадий Петров начал пробивать на всех уровнях. Он добился, что в Тюмени пошли. Это было в 2007 году, это было давно. В 2008 году ему удалось добиться, чтобы люди пошли с фотографиями, маленькой группой, только те, кто хотел. Потом этот человек писал письма в газеты какие-то местные, региональные, вдруг кто-то откликался, и маленькая группа людей в другом регионе шла с фотографиями. В 2012 году эту идею подхватили томские журналисты, которые назвали эту акцию «Бессмертный полк». Она тогда еще не была казенной, она просто стала шире, потому что у журналистов больше возможностей для продвижения этой акции, для ее пиара, но в ней по-прежнему шли только те, кто этого хотел. И только в прошлом году она приобрела такой характер, когда понадобилось под 70-летие победы создать что-то такое невероятно сплачивающее, душевное, духоподъемное. Партия и правительство наложило свою лапу, скажу прямо, не буду церемониться с терминами, на эту акцию, призвало всех под ружье, под лопату фактически. В прошлом году я сама видела, как студенты несли по пять штук под мышкой, как лопаты опустив эти портреты. В этом году такого уже не видела, должна сказать сразу. Видела очень много людей, которые в метро поднимаются с фотографиями, видно, что со своими родными, видно, что они сделаны в разных типографиях и даже от руки написанных. В этом году не видела ничего казенного, видела только душевное в людях, неформальное. Тем не менее, факт состоит в том, что такой массовой эту акцию сделала власть. Она же фактически провела некий знак равенства между участием в акции и поддержкой себя: ты идешь с «Бессмертным полком», ты меня поддерживаешь. Скажите, что вы об этом думаете?
Борис Минаев: У меня тоже ощущения не казенные. Я, правда, мало в городе был, в основном в своем районе гулял на Профсоюзной. То, что видел в метро, да, там разные люди. Были люди, видно, что это по-домашнему сделано, фотография приклеена своими руками, бережно в целлофан обернуто. Кто-то сделал может быть и своих родственников, можно заказать такой плакат. Едет человек, везет домой к себе фабричным образом изготовленную такую штуку. Она все-таки холоднее, безжизненнее, но она все-таки своя. То, что детям в школах или студентам дают чужих родственников — это плохо. То, что заставляют на предприятиях, я это везде, как только они узнали, что Путин выйдет, все примазываются, все организации, любые структуры, заставляют сотрудников, это очень плохо, казенно и по-советски, абсолютно согласен. То, что власть использует это в своих целях — это тоже очень плохо. Это попытка эксплуатировать чистые человеческие чувства. Любая власть так будет поступать, любая власть будет извлекать какую-то общенациональную эмоцию из праздника, из даты, так было всегда. У меня очень сложные отношения к «Бессмертному полку». Я даже в Фейсбуке вижу: люди, которые явно не выйдут на эту акцию, очень осторожно или даже настороженно относятся к этой акции, но они рассказывают в сетях про своих родственников, причем рассказывают очень пронзительно, с деталями, с фотографиями. Очень много моих знакомых, я уже не говорю, что один из моих близких друзей пошел на акцию «Бессмертный полк», ходит второй год, совершенно никаких у меня к нему вопросов нет. Эти портреты родственников и рассказы о них, чем они отличаются? Это виртуальный, но тоже «Бессмертный полк». То есть это в любом случае выплеснулось как какое-то огромное явление, его нельзя оценивать только с одной стороны — казенный патриотизм, который нам не нравится, цинизм, который в этом присутствует.
Елена Рыковцева: Или наоборот духовное, жизнеутверждающее, объединяющее, как это присутствует на госканалах.
Борис Минаев: Это все в какой-то борьбе противоположностей, противоречивая штука. Единственное, что я поймал себя на мысли, когда читал блог Аркадия Бабченко, который очень осуждает это все, есть такой известный блогер, журналист, очень интересно пишет. Он сказал: «Я бы свою бабушку никогда не понес, потому что это мое личное». Я поймал себя на мысли, что и мне было бы очень сложно в этом участвовать. Может быть вместе с кем-то, с друзьями. Все как-то очень сложно. В любом случае «Бессмертный полк» - это некое общенациональное событие, новое событие, которое означает, что праздник этот отмечается по-другому, он стал значить что-то другое. Во-первых, это какая-то альтернатива этому казенному, достаточно скучному и милитаристскому военному параду, это какой-то выплеск чувств и надо еще разобраться, каких именно.
Елена Рыковцева: Я к этой акции отношусь, к ее идее хорошо. Но трудно мне решиться своего дедушку, который погиб в Польше, я его никогда не видела, нести его фотографию, это действительно мое, нашей семьи, но я ловлю себя на том, что когда вчера я видела людей с фотографиями родственником, я всматривалась в них и думала: какие молодцы, никто бы никогда не знал и не увидел его лица, этого дедушки, а я сейчас вижу его. Может быть важно для этого человека, чтобы кто-то увидел его родственника, и он думает, что может быть и ему на том свете важно, что он не лежит в семейном альбоме, а кто-то его видит в современной Москве. То есть люди поделились на тех, для кого это интимная история, и он не хочет ее выносить, и тех, кто хочет выносить. Конечно, хотелось бы, чтобы их не травили, тех, кто хочет выносить, и чтобы к ним не примазывалась власть, не организовывала их под свое крыло, дала им ходить так же неформально, как они ходили вместе с Геннадием Петровым, пенсионером, каких-то 8 лет назад.
Борис Минаев: К сожалению, это превращается в очень заорганизованную акцию. Вообще даже к самой идее изначально много вопросов. Тот же Бабченко пишет, что это какой-то культ мертвых, он мистический, он языческий. Мой друг Саша Морозов, который сейчас в Германии живет, пишет, что это какая-то гражданская религия, в этом есть что-то странно религиозное. В конце концов все у нас гражданская религия, любое наше публичное массовое действие — это отчасти гражданская религия. Я не очень согласен, что это культ мертвых какой-то страшный, отпугивающий, отталкивающий — нет. Но с другой стороны вопросы нет. Я понимаю: фотографии, кладбище, могила, семейный альбом, а с этой картонкой человек приехал домой, он ее поставил куда-то в уголок до следующего года.
Елена Рыковцева: У Аркадия есть очень точная вещь, с которой я абсолютно согласна: один раз — да, вышли, показали, как много погибло. Такая акция, тут я подпишусь под тем, что он говорит, один раз. Взяли бы, вышли все один раз и показали, сколько погибло родственников, сколько семей осталось без дедов. Но второй, третий, четвертый один и тот же портрет, начинается то, о чем вы говорите. Мерхат, а вы как к этому относитесь?
Мерхат Шарипжан: У меня очень сложный подход к этому делу. Дело в том, что мне был 41 год, когда я впервые увидел, как выглядит мой дед. Дело в том, что я был в командировке в Алма-Ате, и моя дальняя родственница вдруг нашлась и показала мне фотографию моего деда. Ему было 35 лет. Я никогда не видел его фотографию, в детстве спрашивал у моих родителей, у бабушки, что случилось с моим дедом, они говорили просто: он умер, погиб на фронте. Потом, когда я уже был в 8-9 классе, мне дядя объяснил, что он был небольшим начальником в колхозе в Восточно-казахстанской области, в 1939 году в августе неожиданно выпал снег, убил весь урожай. Моего дедушку как врага народа осудили и отправили в лагеря. Когда началась война, он попросился на фронт, чтобы клеймо на жене и на сыне, на моем отце, не лежало. Погиб при форсировании Днепра. Теперь я знаю, что штрафбатовцы шанса на выживание не имели. Моя бабушка всю жизнь прождала его. Вот как нам быть?
Елена Рыковцева: Давайте послушаем опрос на улицах Москвы, какую они видят разницу между тем, как они праздновали раньше и сейчас.
Елена Рыковцева: Во-первых, в безусловный плюс празднику ставят акцию «Бессмертный полк» практически все, кто говорит. Борис, начнем с ваших впечатлений о празднике.
Борис Минаев: Я не ходил по местам массовых гуляний в центре, я пошел в этот день, как ни странно, в музей, я знал, что будет мало народу, меньше очередь, хотел сходить в Третьяковку на Крымском валу. Но по дороге я зацепил в центре огромную толпу людей на Октябрьской, на Парке Культуры. Что я отметил про себя, это какие-то легкие, расслабленные и действительно праздничные люди. Много красивых девушек — это всегда очень показательно. Папа с сыном на роликах, какой-то хипстер на роликах, компания на велосипедах, на скейтах катаются. Потом вечером мы гуляли с женой вокруг нашего пруда возле Новочеремушкинской улицы, там я увидел фантастическую картину, которая меня поразила, она была тоже многосложная и неоднозначная. Вокруг пруда очень маленького высыпали массы компаний, которые накрыли стол, накрыли поляну, кто-то жарил шашлыки, с детьми многие были. Там было все, во-первых, люди разных национальностей, там было много приезжих из Средней Азии в основном. Кто-то пел песни, кто-то не пел песни, вел себя очень интеллигентно, градаций было много. Это единственный день в году, когда им всем можно вот так выйти. Я вдруг, когда об этом размышлял, вспомнил страницу из романа моего любимого про английского подростка, «Дневники Адриана Моула», Таунсенд, есть такая писательница замечательная, где она описывает маленький английский городок в день свадьбы принца Чарльза или день рождения королевы, где тоже все люди, соседи вышли, накрыли стол, пакистанцы угощали всех национальными блюдами, что-то такое. Это праздник, символизирующий некое соседство. С одной стороны понятно, что там были пьяные.
Елена Рыковцева: Такого раньше не было. Это то, что я мечтала для Москвы. Я бывала во Франкфурте, вдруг в центре города скамейки, сосиски, люди приходят, какой-то праздник. Я думаю: боже мой, почему в Москве нужно все загородить, все заформализовать, нельзя людям двинуться. Почему не дать людям с сосисками и пивом сесть? И вдруг оно появляется.
Борис Минаев: Смысл праздника действительно поменялся. Потому что я прекрасно помню, что такое был советский День Победы — он был официозный. Мы всегда внутри этого официоза пытались найти тоже свое личное пространство, как-то отгородиться за своими чувствами личными и так далее. Но тем не менее, общий смысл праздника был день памяти, день скорби о погибших, это не должно повториться. Сейчас это нечто подобное, может быть странную вещь скажу, Дню независимости Америки, какому-то празднику, то, что власть долго искала и не могла найти. День национального единства, день страны, когда мы все вместе, независимо, какие мы, какой мы веры, религии, как мы относимся к этому, к тому, но мы все выходим, условно говоря, и радуемся чему-то. Странно, но это так, нация, которая осознает себя гражданской нацией, чем-то единым один раз в году. И это именно 9 мая. Это странно, но это стало так.
Елена Рыковцева: Я хочу к вам присоединиться, что действительно один раз, я вычеркиваю из вашего списка парад, эти бесконечно безумные дорогостоящие репетиции — это я не хочу сюда присоединять, но мне кажется уже второй год подряд, что один раз в году может быть московским властям, может быть правительству Российской Федерации удается создать вечером для города человеческий праздник. Мы вышли вчера из метро «Третьяковская», пошли к Немцову мосту, и я хочу показать, первое, что мы увидели.
(Видео смотрите в видеозаписи эфира)
Елена Рыковцева: Смотрите, на что мы обратили внимание: там, конечно, безусловно есть массовик-затейник, есть люди с развернутыми текстами слов, все это организовано, но оно организовано для тех, кто хочет присоединиться и петь. Я видела точно такие же сценки и дальше. Мы шли к Большому театру, во-первых, я видела дивное представление у Большого театра в сквере, которое устроил парень-химик молодой со взрывами якобы времен войны, дым, шум, тарарам, дети были счастливы. Был парень темнокожий, который пел «Утро красит нежным светом» - это было потрясающе, он спел полностью, даже со Сталиным, семь куплетов, этот иностранец, ему тоже подпевали. Как-то было все по-человечески. Да, были ограждения, вас заворачивали. Но сделав какой-то крюк, вы могли дойти, куда хотели. Что-то во всем этом, мне показалось, было нормальным. Так больше не происходит ни на одном празднике, к сожалению.
Борис Минаев: Надо понимать градацию праздников. Есть всемирный Новый год, есть религиозные праздники, где ты имеешь дело с такими сложными понятиями, как Бог, вера, но никогда и при советской власти не было праздника страны. Я хочу внести и другую сторону контрастную. Конечно, не только официозный парад, вообще очень много казенного, официозного. В советское время не было хотя бы этой коммерциализации праздника, когда продавщицам раздаются пилотки. Сейчас это дико раздражает. Главный мой вопрос: хорошо, нация осознала себя, это главный праздник, это день страны, может быть это так и есть, не знаю, как будет дальше. Но что такое «Бессмертный полк», что такое 9 мая исторически и сейчас? Это, как говорят умные люди, некая мемориальная практика, то есть мы вспоминаем погибших. Этот смысл, во-первых, куда нам девать сталинские жертвы.
Елена Рыковцева: Где этот «Бессмертный барак», о котором столько говорили.
Борис Минаев: Если мы стали вспомнить погибших на уровне каждой семьи, каждого человека, давайте дадим дорогу всем жертвам этого страшного ХХ века, установим памятные знаки в местах расстрела, о чем мне хочется всегда сказать, откроем людям дорогу в архивы к делам своей семьи и так далее. Детям начнем об этом рассказывать наконец. Что самое главное, на самом деле эта радость и праздничность тоже в некотором противоречии находится со смыслом 9 мая. Это все-таки день скорби был всегда. Тут опять много вопросов остается.
Елена Рыковцева: Мерхат, здесь ведь одна символика сменила другую. Вы знаете, что было тотальное засилье, душила уже георгиевская лента вас в каждом магазине, в каждом пучке укропа, просто дошло до полного извращения, что вытворяют с этой лентой. В этот раз мы заметили — ее стало меньше, но она сменилась на пилотку. Как вы относитесь к этим пилоткам, раздражает вас это или вы считаете, что этот карнавал, их называют ряжеными, может быть они хотят тоже немножко прикоснуться, почувствовать себя в той эпохе, считают, что это дань памяти в такой форме?
Мерхат Шарипжан: Вы знаете, я думаю, что люди, которые одевают эти пилотки, они никогда в армии не служили. Те, кто служил в армии, они их не оденут. Даже политики в России, которые надевают эту форму, Жириновский, который на уровне патриотизма начинает говорить, что мы можем повторить поход на Берлин и так далее, многие из них не служили. Не знают, что такое армия советская в мирное время, я не говорю уже о военном времени. Я не говорю о тех ребятах, которые служили в Афганистане, оденут ли пилотки. Да, может быть оденут, но если они увидят, что в эти пилотки одевают новорожденных, то это уже слишком далеко, это не нужно.
Елена Рыковцева: То есть их оскорбляет сам факт того, что историю армейскую используют как бутафорию?
Мерхат Шарипжан: Бутафория нужна в какой-то мере, например, если имитировать раздачу солдатской каши. Человек, который раздает кашу, может быть в форме. Но когда это носит банальный характер — это оскорбляет людей, которые были в этой форме. В армии у нас был такой устав, форма — это было святое, так просто пилотку не бросишь, не наденешь. Если ты не офицер, не сержант, ты не можешь изменить, не так пришить пуговицу или погон. А тут все идет на штамп. Некоторые пилотки разрез другой, некоторые раскрываются по-другому, очень много вариаций.
Елена Рыковцева: Если бы вы еще видели, как их продают, впаривают на улице, бросаются, говорят: 450 рублей.
Мерхат Шарипжан: Для нас, тех, кто служил, это дико. «Бессмертный полк» прошел и в Праге тоже. Вот это странно. Пражане идут, смотрят на это, они не могут понять, что вообще происходит, зачем. «Бессмертный полк» в городах Европы другое значение приобретает совершенно. Я понимаю, многие хотят вспомнить своих родственников, которые погибли на этой войне.
Елена Рыковцева: К сожалению, здесь начинается подмена понятий. Российская Федерация записывает в союзники свои всех, кто идет с этим полком, и она торжествующе говорит — прошли в Праге, прошли в Австрии. Значит, нас там поддерживают, власть российскую поддерживают.
Мерхат Шарипжан: Простой чех даже не знает, что это за «Бессмертный полк», он не понимает этого. В основном те, кто задействован в этом — это наши бывшие сограждане, бывшие граждане великого и нерушимого Советского Союза.
