"Героизм как таковой – не предмет моих книг и интереса. Я занимаюсь исследованием человеческого духа, человеческих чувств. Я исследую, что человек находит в этом безумии, когда он может убить другого, когда даже во имя чего-то обязан убить. Меня интересует то, что происходит не на территории государства, а на территории человеческой души". Так описывала свое писательское кредо в интервью Радио Свобода Светлана Алексиевич в 2005 году – за десять лет до присуждения ей Нобелевской премии по литературе.

Выступлений Алексиевич в эфире белорусской и русской редакций Радио Свобода, равно как и литературных и политических дебатов, участницей или предметом которых писательница была, набралось на довольно пухлую книгу под названием "Светлана Алексиевич на Свободе". Это недавно вышедшее в свет (на белорусском языке) издание уникально по многим параметрам. Подробнее о нем рассказывает координатор серии "Библиотека Свободы", писатель и журналист, директор белорусской службы Радио Свобода Александр Лукашук.

​– Довольно давно, в 1998 году, в одной из дискуссий в эфире белорусской службы Радио Свобода вы сказали, что если белорусский писатель когда-либо получит Нобелевскую премию, то для страны это будет "Чернобыль наоборот". Вот в прошлом году Светлана Алексиевич получила эту премию, то есть "Чернобыль наоборот" действительно случился. Книга "Светлана Алексиевич на Свободе" –попытка осмыслить причины и последствия этого "Чернобыля наоборот" или все-таки что-то другое?

– Вы вспомнили очень давнюю публикацию. В то время жил Василь Быков, по мнению, во всяком случае, литературных кругов в Беларуси и многих его читателей в России, – один из реальных претендентов на Нобелевскую премию. Он несколько раз на нее выдвигался. Но уже в то время имя Светланы Алексиевич звучало в этом качестве вместе с именем Василя Быкова. А нынешняя книга – это, с одной стороны, очень простая вещь: собрание всего, что Светлана Алексиевич когда-либо говорила в эфире Радио Свобода или писала на сайте. Но в итоге получился не просто сборник, а фактически описание исторического пути к Нобелю первого писателя с постсоветского пространства, который прошел этот путь.

– Получился еще такой, простите за это банальное выражение, портрет на фоне времени. Это вышло само собой или вы все-таки формировали эту книгу так, чтобы какие-то черты Светланы Алексиевич как писателя, а может, и как человека оттенить?

– "Нам не дано предугадать…" Мы хотели сделать максимально возможное, найти все, что было ее или вокруг нее, все, что имело смысл. Что из этого получилось – другой вопрос. Но вы упомянули очень важную вещь: "фон времени". Я бы сказал, что в случае с творчеством Алексиевич фон – это фон войны и жизни, которая по своим эмоциям очень часто не отличалась от тех эмоций, которые происходят на фоне войны. Последняя передача, посвященная Алексиевич, которая завершает эту книгу, называется "Война и мир Светланы Алексиевич". Потому что то, что она делает, как раз находится в промежутке между войной и миром.

– А как она сама отнеслась к этому проекту, какова была ее реакция?

– Отрицательная. Нобелевскую премию Светлане Алексиевич присудили за три дня до президентских выборов. Я как раз был в Минске. Президентские выборы в этот раз, в отличие от прошлого, прошли мирно, без сотен задержанных, арестованных. Нобелевская премия, конечно, была более важным событием, чем очередные выборы Александра Лукашенко. После этого пришла мысль собрать и сделать эту книгу. Мы посмотрели, хватает ли у нас материала, и сами удивились: оказалось, что Радио Свобода – белорусская служба, русская, украинская – довольно активно работали с Алексиевич эту четверть столетия. Когда стало ясно, что такая книга может быть, я ей послал поздравления и написал про идею издать такую книгу. Ответ пришел очень быстро и был отрицательным: я не хочу, чтобы такая книга выходила, написала Алексиевич. Аргументация звучала так: "Писание и живая речь – это разные вещи. Надо очень много работать, чтобы написать так, чтобы говорение в написанном тексте выглядело именно как говорение". Такую работу она уже делать не хотела, а именно так она поняла свою задачу, видимо. В принципе, кстати, Алексиевич описала свой метод. Иногда ведь многие о ней говорят: ну что Алексиевич, она взяла, записала, что ей люди рассказали...

– Да, я тоже такое слышал: мол, она только запятые расставила, это не литература.

– Она обычно на это реагирует: идиоты так говорят. На самом деле Алексиевич очень сильно работает с текстом. Говорят, что все гениальное просто, но на самом деле не только просто, а еще и очень опасно. Тем, что создает иллюзию легкости, того, что "так каждый может". Я помню свое школьное восприятие "Одного дня Ивана Денисовича", я тогда думал: что за ерунда, ведь и я такое могу написать, ну описал человек свой день от начала до конца, хоть и в лагере. С Алексиевич примерно тот же случай. В общем, возвращаясь к истории появления книги, ее ответ был: нет, я не хочу.

– Вы ее не переубеждали, то есть эта книга издана против ее воли?

– Я, конечно, написал ей, что мы сожалеем, что она так ответила, но идти против ее воли, желания в этом вопросе не будем. Это вопрос этический. У нас первый нобелевский лауреат, а к авторитетам, как мне кажется, надо прислушиваться. Не всегда в литературе так бывает, вспомним Кафку, который приказал все свои черновики и письма после его смерти сжечь, но его друг Макс Брод тем не менее их опубликовал. В общем, я выразил ей тогда сожаление, на этом дело закончилось. Но наши коллеги, сотрудники уже книгу собрали. Нам было так жалко сделанной работы, что мы пошли на такой шаг: подготовили все же книгу и отпечатали один экземпляр в типографии в Минске. По дороге в аэропорт, когда Светлана Алексиевич летела в Стокгольм на вручение Нобелевской премии, эту книгу ей передали. Она улетела в Стокгольм – и тишина. Проходит день, неделя, две – никакого ответа. И только 25 декабря я открываю свой мейл и вижу от нее сообщение, которое начиналось словами благодарности за сделанную работу. Она написала, что несколько раз прочитала эту книгу и удивилась сама, что сразу не поняла, в чем суть нашего предложения. Ей очень понравилось, как все сделано, что и как собрано. Она изменила свое мнение, сказала, что считает, что книгу надо опубликовать – это будет документом времени. Такой нам был рождественский подарок.

– Да, хеппи-энд, святочная история. Раз вы упомянули документ времени, то приведу цитату из одного из интервью, опубликованных в книге. Светлана Алексиевич говорит о своей стране и нынешнем этапе ее истории: "Сегодня нас не спасут ни дороги, ни дворцы. Когда-нибудь нам будет стыдно за это время. Мы все то ли растерялись, то ли решили переждать, а потому потеряли шанс, который нам случайно дала история". Как вы считаете, сама Алексиевич и ее творчество могут считаться в какой-то мере, если продолжить ее мысль, оправданием этой эпохи с точки зрения белорусской истории?

– Само присуждение Алексиевич Нобелевской премии – возможно, не все в России это знают, – вызвало всякие реакции и в Беларуси, не только в России. Одна из них была: мы не очень рады, потому что она не пишет по-белорусски, какая же она белорусская писательница! Между тем Светлана Алексиевич была принята в Союз белорусских писателей по рекомендации ведущих белорусских поэтов и писателей: Алесь Адамович, Геннадий Буравкин, Василь Быков, Рыгор Бородулин ей помогали. Для них никогда не вставал вопрос – белорусская она писательница, японская или еще какая. Она писательница. Сама себя она называет белорусской писательницей, она дочь белоруса и украинки, при этом человек, для которого родная культура – русская, русскоязычная. Я думаю, что в этом смысле она больше, чем Беларусь. Потому что предмет ее исследований – не география, а время. А время не принадлежит государственным границам.

– Все, кто когда-нибудь читал книги Светланы Алексиевич, знают, что это непростое, эмоционально тяжелое чтение, они могут иногда и в отчаяние привести. И в своих выступлениях Алексиевич не всегда придает оптимизма слушателям. Я процитирую фрагмент еще одного ее интервью – тут она говорит о молодом поколении и белорусском, и российском: "Новое поколение больше всего разочаровывает, особенно в России. Это конформисты, прагматики, рационалисты, люди, которые по собственному желанию очень быстро постарели". То, что она не дает особой надежды, вам проблемой не кажется? Или наоборот, белорусам в качестве, наверное, самого известного теперь лица страны за рубежом и нужен как раз такой человек – предельно реалистичный? Это соответствует национальному характеру?

– Лицо ведь не выбирают. У нас считают, что наиболее соответствует белорусскому национальному характеру или понял его Василь Быков, человек, которого при всем желании не назовешь оптимистом. Он был пессимистом. С другой стороны, это не был такой примитивный пессимизм, мол, все плохо. Пессимистом он был как человек, который знал, что мы не вечны. Я думаю, что Светлана Алексиевич на самом деле реалист, и тут ее значение огромно, потому что она помогает нам понять самих себя. Алексиевич тяжело читать, потому что она требует другого типа чтения. Последние 200 лет для людей, которые пишут по-русски, существует культ предложения – красиво, точно написанного, энергичного высказывания. Алексиевич же на самом деле пишет не предложениями, не словами. У нее единица текста, как ни странно, даже не человек, историю которого она рассказывает. Ее единицу текста я бы сравнил со сводом в храме, когда отдельные кирпичи складываются в арку, в свод, и этот свод и есть единица ее общения с миром, только в этот момент наступает гармония и красота. Чтобы убедиться в этом, достаточно открыть оглавление любой ее книги. Возьмите "Чернобыльскую молитву". Если ее открыть и посмотреть оглавление, вспоминаешь слова Ахматовой о Данте. Она сказала: "Уже сама идея, сама структура "Божественной комедии" гениальна".

​– Дождется ли в обозримом будущем белорусская литература следующего нобелевского лауреата? Или, если рассуждать более реалистично: есть ли сейчас белорусские писатели или поэты, которых можно назвать, пользуясь вашим выражением из предисловия к книге "Светлана Алексиевич на Свободе", "писателями нобелевского класса"?

– На этот вопрос, как показывает история, ответа не знает даже Нобелевский комитет. Вспомним, что Чехов, Джойс, Платонов не попали в список нобелевских лауреатов.

– Но все понимают, что они, безусловно, заслуживали бы этой награды. Если брать именно "нобелевский класс", то кто мог бы рассматриваться?

– Я назову одно имя – Алесь Рязанов, абсолютно фантастический поэт, создатель новых форм стихосложения, что весьма нелегко после пяти тысяч лет истории стихосложения. Его переводят на все европейские языки. Алесь Рязанов, кстати, друг Светланы Алексиевич. Это достойное имя.